LUST

      — Ты распечатал накладную? — пыхтит Пак около компьютера, заглядывая в принтерный отсек. Он ожидаемо не видит там никакой накладной, а потом переводит недовольный взгляд на стажера.       Тэхен был славным малым. Пытался усердно учиться, делал много записей в ежедневник, внимательно слушал Чимина и выполнял все его требования. Ну, старался, по крайней мере. Он красил волосы в белый, носил странную одежду и частенько слушал на перерывах джаз, запивая все это безобразие шипучей газировкой. Чимин против Тэхена мало чего имел хотя бы потому, что ему нравился энтузиазм парнишки. Сразу чувствовалось — есть у него тяга к цветам и обучению. Намджуну, своему начальнику, Чимин сказал, что Тэхена оставит себе. На этом и сошлись.       — Я не умею, — виновато блеет Тэхен. Он частенько робеет при виде Чимина, своего наставника, ощущая себя самым виноватым на свете за неспособность к быстрой обучаемости. Чимин в такие моменты берет себя в руки и пытается не сорваться — он объяснял Тэхену сто раз, как надо печатать накладные. Впрочем, весь пылкий нрав флориста Тэхен успешно подавляет своим ангельским видом. Ну прям божий одуванчик! Чимин вздыхает и печатает накладную сам.       — Намджун приедет вечером, привезет еще немного цветка. Там только роза и два пучка эвкалипта. За что возьмешься?       — За розу, — пучит глаза Тэхен, избавляя себя от дальнейших ошибок (шипастых красоток он избавлял от «рубашек» только так).       Ближе к обеду в салон заявляется Чон. Он снова невыспавшийся, помятый и раздраженный, а посему уровень агрессии Пака взлетает по километровой шкале до победного. Он недовольно глядит на Чонгука, но ничего не говорит — осадок с прошлых выяснений отношений до сих пор горчит на языке. Тогда Чонгук ему признался в симпатии. Что, впрочем, было неудивительно — когда Намджун привез своего племянника впервые, тот чуть не с самого порога заявил, что собирается покорить сердце Чимина.       Пак думал, что у него ничего не выйдет, но вот он здесь, и он снова пытался всеми силами не сдать свою заинтересованность частыми взглядами. Вместо этого флорист пытается больше времени проводить с Тэхеном, который все понимает, но помалкивает — себе же дороже.       — Может, вам стоит перекусить? — тихонько шепчет Ким, хотя его и так не слышно из-за орущего из колонок рока, который зарядил с самого обеда Чонгук.       — Меньше слов, больше дела, — бурчит Пак, косясь взглядом на Гука, который стоит в паре метров от него и умело расправляется секатором с плотными ветками эвкалипта. Намджун оставил их работать совсем недавно — поставка привезена, дела племянника выяснены. Задерживаться начальник не видел никакого смысла, особенно когда Пак вел себя как последняя скотина и разговаривал со всеми сквозь зубы.       Наверное, на нем сказывалось долгое воздержание. Чонгук пытается затащить его в койку уже около трех месяцев, и все бесполезно.       — Я могу угостить тебя раменом. В моем ящике есть сырный и острый с красным перцем.       Чимин буравит нечитаемым взглядом подавшего голос Чонгука, а затем возвращается к работе.       — Я не ем на ночь быстроусваиваемые углеводы.       — Так не держи лапшу, чтобы она превратилась в кашу, — хмыкает Чон, — тебя научить готовить аль-денте?       — Тэхен, можешь быть свободен на сегодня, — переводит тему Чимин и игнорирует вопрос Чона, заданный не с целью помочь, а больше оскорбить и поддеть объект воздыхания. В последнее время Чонгук переходит все границы. — Приходи завтра к восьми.       Пока Ким бродит по салону, возвращая по местам инструменты и избавляясь от фартука, в салоне не прекращает орать музыка. Чимин усердно сдерживает себя, Чонгук упорно делает вид, что его не заботит раздраконенный Пак.       — До завтра, хенним! — машет ладошкой блондин, прощаясь с Чимином, — пока, Чонгуки!       — Ага, покеда, — отзывается Чон, и как только дверь захлопывается, он идет вешать табличку «Перерыв», защелкивая замок около дверной ручки.       — Какого хрена? — ожидаемо возмущается Пак, но его на буксире тащат в подсобку, скрывая от любопытных глаз наблюдателей за панорамными окнами салона.       Чонгук выглядит хмуро и раздраженно — на лице написано, что что-то его не устраивает. Чимин догадывается о причине плохого настроения тонсена, но его это никак не волнует (точнее, он упорно делает вид, что не волнует, отказываясь брать на себя ответственность).       — Долго мы будем играть в кошки-мышки?       Чимин жует губу и пытается не выглядеть нервным, хотя его пиздецки трясет от эмоций, но он не хочет, чтобы Чонгук так легко прочитал его.       — Понятия не имею, о чем ты.       — Серьезно? — усмехается Чон, выставив руку в проходе, чтобы обрезать все пути к отступлению. Чимин заперт, словно попавшееся в капкан животное, и недовольно дует ноздрями. — Мы, кажется, не договорили.       — Я уже все сказал тебе. Никаких служебных романов.       — Кто, блять, узнает об этом?! Думаешь, Тэхен станет болтать? Почему тебя вообще волнует чужое мнение, мы взрослые люди!       — Я - да, а вот по поводу тебя сомневаюсь, раз ты не понимаешь всю серьезность ситуации.       — О, я прекрасно ее понимаю. Ты просто набиваешь себе цену, как капризная девица на выданье, и воротишь свой нос от того, чего сам страстно хочешь. Я вижу, как ты смотришь на меня. Хватит прикидываться идиотом, Чимин.       — Я твой хен, не забывай об этом, — пыхтит недовольно Пак.       — Да хоть Папа Римский, плевать мне. Я хочу с тобой отношений. Согласись и возмущайся сколько угодно, я прислушаюсь. Но пока ты делаешь вид, что не хочешь лечь под меня, можешь даже не заливать свою шарманку об уважении. Ты и себя-то не особо уважаешь, раз мучаешься от выбора, сделанного не в свою пользу.       — О, ты так самоуверен! С чего ты взял, что ты — тот, кто мне нужен? — с вызовом спрашивает Чимин.       — Потому что у тебя коленки трясутся, как у промокшей школьницы, когда я к тебе подхожу, — Чонгук делает несколько шагов навстречу, впиваясь взглядом в сузившиеся глаза Пака, — я слышу, как твое сердце долбится прямо в глотке. Еще скажи, что это не так.       Чонгук стоит близко и дышит Чимину практически в губы. Склонись он немного — точно сможет коснуться того, чего так страстно желал с самого начала работы в цветочном. Чонгук привык своего добиваться, и выдержку Пака он поломает, как хрупкий стебель диантуса.       — Отойди.       — А если нет? — давит усмешку Чонгук, — что ты сделаешь тогда, хен?       — Меня это достало, просто отвали и впусти сюда клиентов, — Чимин пытается обойти высокого юношу и проскользнуть где-нибудь сбоку, но тот больно хватает флориста за руку и с грохотом пригвождает к стене напротив себя, не позволяя сдвинуться с места. Он опасно щурится и склоняется к вспыхнувшему румянцем злости и смущения лицу, втягивая носом тонкий цветочный аромат.       — Мы не выйдем, пока не договорим.       — Хорошо! — взрывается Пак, — значит мы прямо сейчас расставим все точки над «I»! Я не хочу с тобой отношений! Доволен?!       — Опять за старое, — разочарованно хмыкает Чон, — попробуй сказать мне правду. Я слушаю, хен.       — Да пошел ты! Завтра же попрошу Намджуна перевести тебя на другую точку! В печенках сидишь уже, зараза!       Чонгук закатывает глаза и склоняется еще ниже, становясь лицом на уровень лица Пака.       — Ты сам-то себе веришь? Что ты тут делать без меня будешь? Тэхену косички плести?       — Ну уж точно не любовь с ним крутить! — вспыхивает повторным смущением Чимин, пытаясь остановить гулко бьющееся сердце под ребрами. Какого черта оно снова предает его?       — О, а я не против заняться именно этим, — коварно улыбается Чон и закрывает глаза, уверенно подаваясь вперед.       Чимин забывает, как надо дышать, не помнит свое имя и вообще не осознает, что сейчас происходит. Чонгук прижимается к нему осторожно и нежно — щупает почву, прежде чем больно ухватить за затылок и вжаться лицом в его, чтобы болючим укусом впиться в цветочные губы, налитые соком, словно выпивший утренней росы бутон розы.       Сначала Чимин не шевелится. Вытягивается по струнке и вжимается в стенку, будто может провалиться сквозь нее, а затем упирает сжатые кулачки в мощную грудь, каменной плитой надвигающуюся прямо на него. Он отворачивает голову и чувствует скользнувшие по щеке губы Чонгука, чувствует, как тот начинает клевать его везде, где достанет: язык безжалостно ползет к уху, ласкает нежную мочку и спускается к чувствительной шее, посылая тысячу мурашек разгонять вспыхнувшее в животе возбуждение. Чимин до последнего играет недотрогу — мычит недовольно сквозь зубы и слабо брыкается (для виду) слабея с каждым поцелуем все быстрее.       Чонгук своей победой не злорадствует. Дорвавшись, наконец, до желаемого, он напирает с утроенной силой, целуя Чимина так пылко и горячо, что дышать становится невозможно. Он пьянеет с каждой пройденной секундой все больше, будто Пак забродившее столетнее вино, и не желает останавливаться — Чон привык добиваться своего.       Их прерывает громкий стук в стекло. Им приходится насилу оторваться друг от друга, и они оба хихикают, словно школьники, когда видят потрепанные виды друг друга. Чон отступает и поправляет на груди поехавший фартук.       — У тебя все на лице написано, убери эту мерзкую ухмылку, подонок, — снова щетинится Пак, но не может сдержать рвущиеся в улыбку губы, вытирая их рукавом свитера. Стук повторяется, и Чимину приходится вернуться к работе первым, снимая с двери злополучную табличку.       — Ну слава богу, я уж думала, вы уснули! Подскажите, какие цветочки свеженькие?       Пак уходит обслуживать заждавшуюся клиентку, а Чонгук вальяжной походкой выплывает к кассе, как будто он только что не целовался с Чимином, а как минимум сорвал куш в несколько миллиардов вон. Он следит за умелыми руками флориста, параллельно считает покупку и называет женщине цену, принимая оплату картой. Чимин перед ней лебезит, распускает все свои павлиньи перья и ведет себя до того мило, что становится тошно. Чонгук начинает смеяться, когда колокольчик оповещает о покинувшем салон клиенте.       — Ну и скотина же ты двуличная, — облизывает губы Чон, не сводя влюбленного взгляда с Пака. Тот закатывает глаза и пытается обойти стол с другой стороны, но у него снова ничего не выходит, потому что его зажимают в тиски — Чонгук проворен и быстр, а ко всему прочему силен, словно стадо баранов. Он целует Чимина еще, и на этот раз сдержаннее и короче, но оттого не менее сладко, а затем отпускает и подмигивает, как какой-нибудь плохиш в школьной мелодраме скромняжке-отличнице.       — Могу я принимать за ответ то, что ты поцеловал меня оба раза? — гнет дугой бровь Чонгук, испытующе глядя на красного, словно спелый эксплорер, Чимина.       — Можешь, придурок, но не смей вытворять такое на работе при посторонних. Нас могли увидеть с улицы.       — И что? Боишься, что расскажут Намджуну?       — Он знает, — сдает себя с потрохами Чимин, — я рассказал ему, что ты мне нравишься, еще месяц назад.       — Месяц?! Ты хоть представляешь, сколько поцелуев ты мне задолжал?!       — Я не собираюсь возмещать ущерб, можешь не мечтать, — закатывает глаза Пак, выметая из-под стола огромную кучу вялых листьев, огрызков стеблей и оборванных лепестков.       — О, я возьму с тебя по двойному тарифу, хен, — довольно урчит Чонгук, — по-прежнему хочешь, чтобы я тебя так называл?       — Да, и пожалуйста, веди себя при Тэхене прилично, не хочу, чтобы он видел, как мы лижемся в подсобке.       — Мы можем целоваться здесь, — хмыкает Гук как само собой разумеющееся.       — Только через мой труп, — отрицательно качает головой Чимин. Чонгук смеется, хватаясь за стеклянную столешницу, и смотрит на Чимина искрящимся взглядом.       — Не знал, что мне придется убить своего парня после первого же свидания.       — Почему именно после первого?       — Потому что прямо сейчас я приглашаю тебя сходить со мной на ужин после работы, нужно же начать восполнять все то, что мы потеряли по твоей милости!       Чимин снова заводит глаза к потолку, смущенно фырчит и тыкает Гука под ребра, возвращаясь к работе. Он постоянно улыбается себе под нос и мечтательно думает о волнительном поцелуе, коря себя за то, что так долго сдерживался. И к черту, что Чонгук его подопечный! Служебный роман трудовой договор никоим образом не порицал, даже если это племянник начальника.