Writober-2022

Вязкую тишину комнаты нарушает только размеренное тиканье напольных часов. Арно тонет в этой тишине, ему хочется распахнуть окно, впустить внутрь птичьи голоса, шелест листьев, холодный осенний воздух. Он встаёт из кресла, нашаривает угол стола и идёт, держась за край. Где-то тут должна быть проклятая трость — Клаус всегда оставляет её рядом, когда уходит, а Арно всегда про неё вспоминает, когда уже поздно. Окно совсем рядом — от стола два шага к стене, вытянув вперёд руку. Ковёр под ногами кончается, пальцы упираются в плотные портьеры. Арно путается руками в тяжёлой ткани, нашаривает подоконник, раму… — Мой полковник, я принёс! — звонкий голос Клауса разрывает тишину. — Что вы делаете? Он что-то ставит на стол, Арно слышит глухой стук, быстрые лёгкие шаги, горячая рука ложится на локоть. — Я хочу открыть окно, — раздражённо говорит он. — Здесь душно! — Сейчас, — обещает Клаус. — Только там холодно, у меня уши замёрзли, пока я рвал рябину. Если вы простынете, госпожа Арлетта не обрадуется… — Что за глупости ты собираешь, кляча твоя несусветная, — сердится Арно. — Просто открой это кошачье окно! Клаус совсем рядом — высокий, стройный, пахнет осенним лесом, чернилами и мылом. Мыло с какими-то травами ему сестра присылает из Альт-Вельдера, и этот ненавязчивый запах Арно знает слишком хорошо. Этот запах путает, сбивает с толку, словно рядом стоит тот, кого здесь быть не может. Клаус открывает окно, хотя теперь в этом нет никакой необходимости, но не может же Арно в этом признаться своему оруженосцу. Он и так слывёт слишком требовательным и капризным эром, но Клаус никогда не жалуется. Когда Арно предложил освободить его от клятвы, чтобы он мог вступить в права наследования как полагается, Клаус обиделся. — Я вас не оставлю, — сказал он холодно, тем самым приддовским тоном, от которого у Арно заныло в груди, в том самом месте, где не было больше сердца. Больше он предлагать не осмеливался. — Найди нитку и иглу, — велел Арно, осторожно ощупывая рябиновые грозди. Ягоды были гладкие, твёрдые, как бусины. Он отщипнул одну, сунул в рот — горько. Здесь на севере из рябины делали настойку, крепкую, такую пить только в походе, на излёте осени, когда мелкий снег сыплет с серого неба и лужицы похрустывают первым ледком под копытами. Арно почти провалился в воспоминания, но его выдернула горячая сильная рука, вложившая в его пальцы деревянную катушку ниток. Арно провёл пальцем по отполированной кромке с тонкой прорезью под кончик нити, вытянул нитку, размотал до нужной длины. — Отрезай, — сказал он. — И вдевай в иглу, умеешь? — Умею, — запыхтел рядом Клаус. Опять сидит на полу у колен, и из окна дует на него, а он молчит, упрямый, дурной мальчишка. — Окно закрой, — потребовал Арно, сжимая его плечо. Клаус склонил голову набок и на мгновение прижался к его ладони бархатистой щекой, только потом встал. Рука Арно повисла в воздухе — оруженосец подхватил её и прижал подушечки пальцев к длинной тонкой игле. — Тогда подержите, эр Арно, — сказал дерзкий мальчишка и пошёл закрывать окно. Поделом тебе, усмехнулся в голове Арно кто-то всё ещё юный и такой же дерзкий, кто-то полузабытый, оглушённый год назад тем роковым взрывом, навсегда перевернувшим весь мир полковника Савиньяка. Клаус вернулся, но иглу не забрал. — Что теперь с этим делать? — Теперь будешь нанизывать ягоды. — Покажите. — Ты издеваешься? — Покажите, мой полковник, — Клаус обхватил его руки своими, направляя, игла в пальцах дрогнула, натыкаясь на ягоду. — Так? — Я тебя накажу, — пообещал Арно. — Непременно, — согласился Клаус. — После того, как мы закончим. Твёрдые ягоды скользили по нити, пачкали пальцы липким соком, игла колола остро, больно, но Арно не собирался сдаваться. Он должен был сделать это давно, сразу, много лет назад, и тогда они бы посмеялись над этим вместе. Тогда они всё делали вместе… — Мой полковник? Арно? — тонкий батист прижимается к щекам Арно, у Клауса тоже всегда есть с собой платок. После обеда оруженосец бережно ведёт своего слепого эра в парк, мелкий гравий, которым посыпаны дорожки в Гирке, отлетает от трости. Они останавливаются перед высоким могильным камнем и вешают на него рябиновые бусы.