утонуть во сне.

конец августа. злые школьники постят, как сильно устали от школы. злой ваня говорит, как его заебал конфетно-букетный период у ильи и дениса. а сережа, все такой же милый похуист с котом на руках. они привыкли ко всему. их жизнь сейчас нельзя назвать рутиной. потому что с бодуна идти букеты собирать — так могут только они, потому что воровать яблоки из соседнего двора на свидании — это не скучно. их отношения, на самом деле, веселые. но веселые — не значит правильные. то, что они вместе, для общества неправильно. девочки все так же ване в любви признаются, когда те в кино или кафе. сережу не видят будто, за друга принимая, а ваня только улыбается притворно, показывая, что ему неприятно это. но люди слепы и не хотят видеть очевидное. еще сентябрь означает день рождение вани, и пешков вторую неделю голову ломает, что? как? дарить. что сделать, чтобы русому понравилось, и он был счастлив. сережа не верит во все эти сказки «я счастлив рядом с тобой, мне больше ничего не нужно». сережа просто не знает, что ване на самом деле очень хорошо здесь и сейчас. если бы сережа понимал, верил и знал, что ване ничего и не нужно совсем, что ваня уже очень рад жизнью, потому что имеет сережу, ласкового и милого своего парня, — молча подарил бы себя в этой самой глупой оберточке, и с бантиком сверху. ломает голову под горячий чай с имбирем и ирисом на коленях. в голове складывалась очень странная и милая картинка, потихоньку всплывали варианты поздравления и подарка, странные своей задумкой и милые результатом. может, предложить себя, как подарок, — не такая уж и бредовая и неисполнимая идея? — ваня, хватит заусенцы грызть, я тебя не на казнь везу, а поздравить, — но ваня не перестает ковырять ранки у ногтей и зубами их отрывать, вызывая капельки крови. за двадцать минут, пока они ехали, и таксист переспрашивал у сережи, куда поворачивать на перекрестках, ваня же нервно проверял телефон и свою геолокацию. так сильно ваня не волновался с тех пор, когда ириса решил снова на работу потащить ради забавы, чтобы одному так скучно не было, так мелкий паршивец взял и выбежал за покупателем. пропажу-то ваня обнаружил сразу, а вот догонять его оказалось не так легко, клятые дворняги. пришлось невероятно быстро схватить ключи, закрыть за собой двери и побежать за ним, тут и вылезли бездомные псы, что в ирисе еду увидели. благо загнали малого куда-то на мусорные баки, так что они его достать не смогли, но вонял тот, конечно, знатно. ваня успокаивается, когда видит огромное колесо через лобовое стекло. на часах девять утра, выходной день, осень, людей немного, и яркие краски деревьев сливаются с оранжевыми рисунками на больших аттракционах. ване так приятно. таксист мешает опрокинуть сережу на сиденье и отблагодарить. потому что губы манят, потому что руки уже минут десять скрытно гуляют по телу рядом. так, чтобы заметил только пешков. розововолосый отдает купюры человеку за рулем, у которого улыбка от этой парочки странной по лицу расплывается, и бессмертных становится стыдно. спалили. на улице, на удивление, ни одной тучки, небо голубыми оттенками переливается в отражении дорожных знаков. они проходят ко входу в парк, ваня, осматриваясь по сторонам, постоянно губы покусывает. красиво, очень красиво. браслеты яркого цвета спокойно свисают с кистей. сережа сгорает от желания взять за руку и прижаться ближе. люди мешают, безумно мешают. их много, их присутствие напрягает и не дает расслабиться. но помогает ваня под боком, который тепло улыбается, смотря чуть сверху вниз, берет чужую руку в свою, пока никто не видит и, списывая на легкую осеннюю прохладу, кладет ее со своей в карман кофты. пешков испуганно в зеленые глаза заглядывает, надеясь какое-то объяснение этому действию услышать, но в ответ только поцелуй получает в лоб. быстрый, нежный и ахуенно-нужный сейчас. — мы здесь на весь день, — сережа делает умеренные шаги к кассам вдалеке, — все попробуем, — все с той же улыбкой произносит кареглазый и занимает очередь из трех человек за билетами. бессмертных головой мотает, мешающую челку пытаясь убрать с глаз. в голове пролетают разные варианты аттракционов, хочется так, чтоб вместе, так, чтоб было весело двоим, несмотря на то, что праздник у вани. сережа очень постарался, потому это — лучший день рождения бессмертных. — сереж, сереж! сережа-а, пожалуйста! — ваня вопит, кажется, так громко, что люди в других кабинках обернулись. железные детали стабильно скрипят, а парни поднимаются выше. — не бойся ты так, и не уйду я никуда. — руку мою не отпускай! — сережа небо лазурное на телефон щелкает и руку свободную в сторону к ване выставляет, тот за нее цепляется со всех сил и жмется к сереже, заставляя кабинку на высоте немного раскачиваться, от чего сильнее переплетает пальцы, чувствуя тепло чужой ладони. здесь точно никто не увидит. — у-спо-кой-ся. три минуты и все, — пешков пальцы сплетенные выставляет и в лицо русому тычет, он кивает быстро-быстро и в телефон чужой заглядывает. — красиво, — коротко и очень тихо. будто мечтательно и завороженно. влюбленно. пешков на голос под ухом оборачивается и смотрит, не ясно, куда: на облака белые или все же в глаза зеленые. — у меня тут тоже рядом та еще красота сидит, — бессмертных щурится смущенно и ластится к плечу, как кот. сережа волосы русые растрепывает и вверх парня тянет, ибо работник уже к ручке тянется, чтоб открыть. в парке много разных магазинов с плюшевыми игрушками разными, светящимися палочками и сладкой ватой. ваню заинтересовал человек с целой связкой гелиевых шаров. их так много, что, кажется, улететь можно. бессмертных ведет сережу за собой к шарикам и, недолго думая, пальцем на шарик с ярко-красным сердечком указывает. забирая покупку, пешков замечает горящие зеленые глазки напротив, которые так и искрятся от детского счастья. а ведь так мало нужно для такой радости. ваня снова руку сережи берет, уже не так скрытно, потому что все равно. связывает ее со своей розовой ленточкой, сердце поднимается чуть выше их голов и застывает, колышась иногда из-за ветра. пешков руки в замок сплетает, и они идут покупать сладкую вату. потому что это, кажется, самое первое, что приходит в голову после колеса обозрения. — кусай, — бессмертных подносит к губам сладость и ждет, пока сережа свой кусочек заберет. тот мило головой вперед поддается и одним языком пробует — приторно-сладко на вкус. они стоят около большой карусели, где людей почти что нет, лишь приглушенный шум от работающих аттракционов и разноцветные огоньки. розововолосый, наконец-то, отрывает немного и, не успев доесть, видит, как лицо парня приближается, ваня по губам чужим кончиком языка проводит, облизываясь показушно, — вкусно. парни не успевают оглянутся, как людей все меньше становится, фонари над палатками загораются, наполняя веселую атмосферу ярко-оранжевым светом. кое-где теперь можно увидеть парочки, те за ручки держатся, в губки целуются, вы посмотрите на них. и все равно, что сережа с ваней — одна из этих парочек. палочки от сахарной ваты были давно выброшены, лишь шарики и ванины, все также неправильно уложенные внутренние органы, напоминали о сегодняшних приключениях. пешков решил отыграться на русом за все. бессмертных ведь и лоток ириса не всегда меняет, и свет поздно ночью не выключает, когда картины свои по номерам рисует, да у них и так пол-комнаты этими картинами обставлено, видимо, ване заняться больше нечем вне работы. — сереж, мороженое хочу, — предательски длинно растягивая гласные, русый на плече у розоволосого виснет натурально и щекой к чужой притирается, — ну, пожалуйста, — тянет бессмертных, руками пешкова огибает, чуть шариком по носу его не ударяя, и в ухо шепчет близко — у меня же день рождение, я тебе… — да-да-да, куплю я тебя его, только пошли сначала вон туда, — встрепенувшись и отпрыгнув от вани на полметра, слишком явно натягивая кофту ниже, пальцем тычет в сторону особенно яркого аттракциона. — сереж, ты меня убить решил? — розововолосый отмахивается и за рукав тянет бессмертных в ту сторону. — да. у вани появляется желание сойти с орбиты, когда он садится на железные качели с очень ненадежным креплением для такой высоты. сережа хитрую лыбу тянет, когда рядом садится и слышит звон металлических цепей сверху. сердце сейчас через рот выпрыгнет, за ним мозги все через уши. ноги от страха немеют, пешков за руку хватает и в глаза заглядывает. вид открывается безусловно красивый, но у русого глаза настолько зажмурены, что появляются яркие блики, их даже больше, чем в самом парке. ночной город с этих качель выглядит идеально. сережа рядом выглядит очень правильно. и счастливо. в его каштановых глазах отражается ванина причина жить. русая макушка падает на плечо слева и, несмотря на страх, ему комфортно. всего пять минут, и это все кончится, а может быть, начнется что-то новое. — вань, все хорошо? — смотря на бледного парня этот вопрос — самое нужное сейчас. — да, все охуенно, — пошатываясь, ваня облокачивается на первую вертикальную поверхность. нужно дышать так, чтобы не тошнило. сложно, — я домой уже хочу просто, — ветер челку взмокшую поднимает потоками и по скулам скользит, атмосфера завораживает. — хорошо, тогда давай я такси нам вызову? — спрашивает сережа, склоняя голову в вопросительном жесте. — нет, ночной питер прекрасен, хочу прогуляться, — смотря на засыпанное звездами небо, ваня не замечает, как у пешкова глазки загораются, будто это запланировано было. дождь моросит, рядом машины совсем медленные проезжают. фары глаза слепят неприятно, а ваню все больше в сон клонит, сил не хватает, чтобы голос из трубки чужой распознать. — да, давай, встретимся, жду, — пешков звонок сбрасывает с характерным звуком и в карман обратно прячет телефон. если бы бессмертных от усталости на пол не валился, то точно бы еще пару-тройку секунд взгляд держал и увидел эту очень-очень плохо спрятанную улыбку, да дрожь в теле тоже не осталась бы незамеченной. сережа уже был в ужаснейшем предвкушении. домой русый вваливается, чуть не опрокидываясь целиком и душа ириса своим телом. пешков пинком ваню в душ гонит, пахнет от него и правда очень плохо. пока в ванной были слышны жалобные и уставшие стоны бессмертных, телефон очень упорно вибрировал на кухонном столе, на дисплее высвечивалось имя друга. — так, а зачем придти-то? — коряков по голосу то ли запыхался, то ли сгибался в три погибели, чтобы шнурки завязать, а дыхалка у парня хорошая. — илюх, я ваню сильно люблю, сюрприз хочу ему сделать, просто приди, я объясню, что мне нужно, — из соседней комнаты приятный запах лавандового шампуня выходит, а сережа ириса будит своим хождением случайно, и тот опрокидывает солянку со стола, на котором спал минуту назад, — прости, — полушепотом говорит пешков, поднимая с пола керамическую подставку, та чудесным образом не разбилась. сережа точно не хочет получить лишний подзатыльник от любимого. — окей, я понял, уже лечу, — на том конце провода слышно звон ключей, громкое прощание с денисом и гудки сброса звонка. накатывало волнение, пешков уверен, что примерно так же себя чувствовал ваня, сидя в такси и совсем не зная, куда его везут. шарики одиноко висели под потолком, благо ленты от них были длинными и их можно было легко достать, чем розоволосый и успешно воспользовался. он схватил один и отрезал кухонным ножом ленту, отпустив шарик снова под потолок. сереже пришлось сидеть смирно около десяти минут почти под входной дверью и ждать, как песик, корякова. из ванной шел шум плескающейся воды и смешные звуки выдавливания геля из бутылки. время ожидания шло за пятнадцать минут и, не выдержав, сережа спохватился и как можно тише вышел в подъезд, ожидая друга уже с обратной стороны. илья сидел на корточках возле маленького кухонного стола, пока пешков на стуле тихо и быстро рассказывал свой план, мимолетно снимая ириса со стола и ставя его рядом с парнем на полу. — сереж, ты такой еблан, я не могу просто, — взяв одну из лент, илья оборачивал ее вокруг сережиной шеи и завязывал, ох, как же ему хотелось затянуть ее, да потуже. — это ради моих отношений, пойми. сегодня я дал уже ване настрессоваться, а он меня любит, поэтому будет совсем не против этого. — я абсолютно не вижу связи, кофту сними, мне неудобно так, — пешков ловко скидывает толстовку, оставаясь полуголым перед другом, и выставляет руки вперед. — я совсем не против, если ваня меня помучает. — напомни, почему я с тобой дружу? — быстрее, я тебя умоляю. — готово, чертов-извращенец-пешков, — на пятках коряков разворачивается и куртку свою хватает со спинки стула, уматывая из квартиры, напоследок маша ладонью и шлепая парня по ягодицам. — спасибо, — сережа ладони в молящемся жесте складывает и дверь за ним прикрывает. — иди на хуй, это был первый и последний раз, когда ты меня на такое подписываешь. хотя тут я бы тоже тебя от души помучал, — вслед в подъезде кричит коряков уже в закрытую дверь. сережа идет в спальню, по дороге заглядывает в зеркало, чуть затормозив. в отражении четко видны тонкие ключицы, выпирающие из-под красной ленточки на шее. теперь ему кажется, что спортивки к этому образу не подходят совсем, поэтому он пытается избавится от них, ложась на чистую постель и приподнимаясь на лопатках. носки со штанинами запиханы под кровать. слышно, как ваня выходит из напаренной ванной комнаты. у пешкова чуть тревожное состояние, потому что бессмертных может не понравиться, потому что бессмертных, вроде, не был фанатом этого всего за год отношений. сережа усаживается средь подушек, накрывая пах связанными руками. его, кажется начинает все это возбуждать, хотя он сам не заметил. ваня появляется в дверном проеме в одном халате и с влажными волосами. — ты, — бессмертных уставился на голого парня, продолжая впитывать влагу с волос полотенцем, на автомате скорее, — сереж, ты такой красивый. у пешкова даже плечи краснеют от смущения, ваня на стул вешает лишний предмет в руках и в таком же ахуе направляется к розововолосому. умостившись между бледными бедрами, бессмертных руки обездвиженные берет и перекидывает через свою голову. сережа смотрит и боится шевелиться, спугнуть боится или не может просто. не может, ведь бессмертных одними пальцами по туловищу водит, слишком близко находясь. поднимается выше к шее, задевая красную ленту на ней. ваня с ухмылкой глаза на лицо напротив переводит, пока руки сжимают молочную кожу в нескольких местах до отметин красных. первый стон вырывается из прикрытых губ, когда русый припадает к ключицам, оставляя бордовые засосы на них. сережа пытается ноги свести, мешает лишь ваня, сидящий между них. русый опрокидывает горячее тело на прохладные подушки, руки связанные поднимая за голову к верху кровати. в тумбочке возле кровати вовремя лежат презервативы и фиолетовый тюбик смазки с запахом, конечно же, каких-то цветов. символично. пешков звон в ушах слышит и томный голос вани, который все время спрашивает, волнуется. смазав два пальца бессмертных, смотря в глаза, параллельно входит в сережу медленно, наощупь осматривая дырку. второй рукой отвлечь пытается, водя по телу, задевая соски. кареглазый скулит — не привык к такому нежному ване за все время. сережа руками связанными лицо закрывает, в смущении тонет, но бессмертных, конечно же, их за свою голову перекидывает, становясь еще ближе к телу парня. ваня прижимается всем телом к парню, поцелуями обласкивает торс, бедра и ключицы, наслаждается. возбуждение алкоголем плещется в желудке и ниже идет все, искрами кровью орган наливая, еще гуще заставляя заливаться красным пешкова. сережу за волосы тянут назад, не давая ване в губы вцепится, шея искусана вся, места живого нет совсем. засосы, укусы, царапины — ваня любит, оказывается, еще и так. сережа места себе не находит, извивается под ваней, как червь дождевой в земле. русый в губы впивается, зубами за кожицу мертвую цепляясь, руки к паху тянет и в колечко берет, едва оглаживая. под ним — скулеж, на нем — руки чужие, ухмылка дерзкая рисуется задорным розовым. челка розовая ко лбу липнет, бессмертных сгребает ее в сторону и ладонью ведет ниже по лицу, пальцами оставаясь во рту. не задумываясь, пешков пальцы обхватывает жадно и засасывает, вакуум создавая, втягивая щеки, языком фаланги обводит, подушечки кончиком ласкает, выпуская наполовину. ваня скулит в ухо, пальцы с чпоком характерным вырывает и этой же рукой припадает к члену, обводя длину уже двумя. спина бессмертных оставляла желать лучшего, поза не позволяла распрямится из-за рук за шеей. русый в рот пешкову квадратик алюминиевый кладет, с немой просьбой оторвать кусочек, напоследок рукой по блестящему от собственного эякулята проводит рукой и, окольцовывая, раскатывает по длине. и спешно ко входу подставляет, медленно входя немного, но сережа устало- возбужденно полушепотом говорит: — вань, блять, — кисти за шеей разворачивает и загривок чужой царапает, заставляя бессмертных так и застыть с одной вошедшей головкой внутри — смазка. русый, взгляда не отрывая от члена собственного, тюбик хватает и льет много густой жидкости, смазывая член и остатками проникая двумя пальцами, ждет, пока сережа разожмется внутри. — прости, коть. где-то в ванной тихо-мирно в раковине спит ирис, даже не подозревая о том, чем его хозяева сейчас занимаются. где-то за окном в час пик машины сигналят друг-другу злостно и домой спешат. где-то в соседней квартире пожилая пара спит в обнимку под включенный телевизор с какой-то программой новостной. но это ведь не важно? важно лишь то, что сейчас сережа, как ужаленный, под ваней на подушках изгибается. что спину ему царапает, там где дотягивается. что сережа стонет во весь голос, в секунду отбросив стеснение и скромность. что через каждым стон вылетает и имя ванино. и пусть им потом придется забыть о не скрипучей кровати. и пусть пешков еще пару дней будет ходить сиплым и охрипшим. и пусть поясница у русого болеть еще пару дней будет после этой резкости. и пусть соседи теперь искоса на них поглядывать в лифте будут. это неважно. важно то, что ваня, кажется, почти до диафрагмы достает своим членом, но все равно еще глубже толкается, ждет ровно полсекунды, чтобы внутри сережа разжался и прохрипел долго, постанывая на каждый глубокий толчок внутри. на каждом движении бессмертных прямо в комок нервов попадал точно, почти семнадцать сантиметров были кстати сейчас. сережа руками, высвобожденными из-за головы русой, надрачивал прямо в такт движениям. стоны на уши маслом ложились, плавились прямо-таки от температуры, под сто градусов точно было. по шее пот стекал в несколько ручьев, волосы липкими неприятными полосками на голове оставались. бедра с поясницей болели также сильно, как и шея розоволосого, что лентой перетягивалась, и даже это давало еще больше кайфа вкупе с прекрасным мужчиной сверху и внутри, и с не менее прекрасным членом, который очень-очень ощутимо внутри скользил и бил правильно. сережа торс бессмертных голенями обхватывает, оставаясь в приподнятом слегка положении. и пусть даже тот в вечном движении находился, все равно можно было разглядеть его хитрую и довольную улыбку, с такими же прищуренными глазами. пешков кисти, уже успевшие заржаветь, роняет, оставляя возбуждение самовольно биться о собственный живот. ваня руки с постели на бока сережины перекладывает, вжимая того также сильно, как до этого, но теперь еще и с неимоверной болью. с каждой фрикцией он замедляется все больше, наблюдая за пустыми и потерянными карими лужицами снизу. но будь ваня не самим собой, он бы и в таком темпе довел бы обоих до предела. но едва заметная искра пробегает средь колосья зеленого, ваня подбирает тот же темп и, сам постанывая, вбивается в тело, раскидывая руки как прежде, чуть ниже ребер острых, прижимая парня в простыни светлые. наконец, кончая, бессмертных голову мокрую роняет на плечо пешкова, получая очень смазанным поцелуй в щеку, который приходится за ухо плавным движением. сережа, тихо поскрипывая просьбами встать, ждет, когда бессмертных отдышится, в конце концов, и выйдет из него, а то внутри аж печь начинает. розоволосый, накинув трусы, к зеркалу в пол подходит и тело свое разглядывает пристально. алыми розами от шеи вниз идут засосы только-только оставленные. ленты все развязать пытается, но сдается, прося помощи у вани — разомлевшего, но хотя бы способного говорить. — ты как, вообще? сильно все болит? — лента розовая с кистей на паркет скользит, и сережа на ване повисает, в замке за шеей сцепив руки и свободно повиснув, не прилагая сил ног. — щас умру. — понял. ваня одежду их сгребает и в стирку несет, замечая ириса, в раковине спящего, сережа тихо хихикает с этой картины: растрепанный, мокрый и вонючий ваня в одних только боксерах с кучей одежды в охапке, чуть нагнувшись, гладит почти проснувшегося ириса, который потягивался и под руку головой бился. — сереж, — парень отмирает и к ване от зеркала отворачивается, хмыкая с вопросом, — я тут подумал, ну, ты же сам не смог бы себе ладони связать так, да и шею. ты ведь плохие узлы плетешь, — конечно, пешкову не раз приходилось букеты обвязывать разными красивыми веревками, и все время, когда ваня перепроверял заказ и сделанную работу, извинялся перед покупателем, сразу же завязывая нормально и грозно смотря на сережу, — не дай бог, что это делал мой дениска. ой. ваня уже слышит прекрасные речи на свой счет сорванным голосом, отрывками что-то на подобие: «в смысле твой, ванечка?». карие глазки с прищуром смотрят на предмет обожания и слезки выдавливают, упорно, старательно, так, чтобы ваня начал извиняться на коленках. — блять, я не это имел в виду, — говорит русый и скрывается в квартире. ненадолго. потому что ваня не любит после секса одного пешкова оставлять, зная о его мыслях постоянных и гнетущих временами. зато прохладу ваня любил, также, как и сережу, как связанного сережу, темноволосого или немного неформального, курящего или с чашкой вина. ваня любил се-ре-жу. любым. в комнате было душно, а в открытое чуть окно веяло осенней прохладой, поэтому сереже пришлось достать какую-то кофту, чтоб не замёрзнуть ночью, и на себя натянуть. под боком ирис лежал, уронив голову на лапу и тихо сопя. посреди ночи сережа все-таки жмется ближе к ване. потому что замерз, даже укрывшись, даже в кофте. потому что ваня худенький и его обнимать легко и приятно. потому что в шею сзади его целовать приятно, особенно зная, что он во сне встрепенется обязательно после этого. потому что чуть больше вани нужно сейчас.

end