Беседы на песчаном берегу

      Когда-то она любила. Искренне, нежно, немного настойчиво, но абсолютно по-настоящему. Закрывала глаза на его упёртость и одержимость риском; на его видение лишь одной цели, и цели совершенно недостижимой; на то, какими редкими были их встречи — ведь он там, намного выше её, но когда спускался с небес, то был самым желанным подарком судьбы. Закрывала глаза на всё это лишь потому, что он был таким ласковым и верным с ней. Потому что и сам любил. Но, наверное, свои горы он любил всё же больше.       Детство и юность Жозефины прошли в тогда ещё только развивавшейся коммуне Сент-Пьер-де-Шартрёз, находящейся в округе Гренобль у подножия Альп. Родители погибли, когда она была ещё подростком. Наверное, только это и спасло: губительная лавина настигла семейство Солсбери в их же ветхом жилище, в то время как девочка ушла в гости к подруге. Вернулась — ни дома, ни родителей. Лишь цветочный магазин, любимец хобби её матери, так и сохранился, как самая трогательная память.       И Жозефина продолжила работу над ним: брала более частые поставки, распродавала больше, искала редкие цветы в лесах и около озера, сама была себе и директором, и флористом, и продавцом. Чтобы хоть как-то хватало на жизнь, подрабатывала официанткой в курортном ресторане, иногда и горничной в том отеле, которым владел отец её подруги. Там и жила, в скромной комнатушке под крышей. Гордиться было нечем, но характер позволял Жозефине вести себя так, словно она владелица крупного состояния, а вовсе не пытающаяся хоть как-то выжить молодая девушка.       Обаятельная внешность, живой блеск небесно-голубых глаз и привязанность ко всему природному, в особенности к цветам, передались ей от матери. А вот горячий нрав, гордость северных воинов и удивительная прямота стали тяжёлым наследством отцовской крови. Но если не они… разве заметил бы её капитан команды ски-альпинистов?       Она перебирала только что привезённые из Голландии ветки фиолетовых орхидей, как вдруг послышался звон колокольчика. Раннее утро, кому мог понадобиться цветочный магазин? Внимательный взгляд остановился на внушительной группе парней в спортивной одежде, с массивными рюкзаками за плечами. На улице, рядом со стеклянной витриной, остался тот, что помладше, следящий за внушительной кучей из лыж. Жозефина с подозрением поджала губы, и её пальцы грубо коснулись зелёных стеблей: что они здесь забыли?       — Так, выбирайте то, что выглядит поярче: здешние девочки любят подобное, — рыжий бугай раздавал ценные указания своей команде. — Иначе тёлок придётся снимать по полной цене.       — Тебя цветы не спасут, всё равно доплатишь, — ехидно влез его дружок, и все, кроме одного, глупо загоготали. Жозефина отметила, что взгляд того парня остановился на ней, но виду не подала, лишь яростнее взялась за орхидеи. Уловив секунду, увидела, как он доброжелательно повёл бровью и флегматично взъерошил чёрные волосы: цветы же вниманием так и не удостоил.       Здоровый рыжий парень облапал руками только что собранный ею букет: несмотря на то, что он состоял всего из двух цветов — морозника чёрного и ярко-красной пуансеттии — именно этот букет был горячо ей любим за тонкую цветочную атмосферу Рождества. И выбрать такую диковинку должна была утончённая натура с чутким вкусом к элегантным экспериментам. Никак не альпинист, далёкий от символизма и уж тем более какой-либо грации.       — Эй, цветочница, — Жозефину передёрнуло от осознания того, что это грубое обращение адресовано ей. — Я хочу заменить эти мрачные куски дерьма вон на те жёлтые розы. И обёртку подбери по-цветастее.       Она чуть не подавилась от такой невероятной наглости и отсутствия хоть какого-то вкуса. У этого парня абсолютно не было чувства прекрасного и, как оказалось, сдержанности тоже.       — Это невозможно, — лишь пожала плечами, глядя на него гордо и без тени робости. — Букеты не разбираются, а даже если бы данные цветы имелись в наличии по отдельности, всё равно ничего бы не получилось: они не сочетаются.       — За бабки соберёшь. Или…       — Или? — голос прозвучал с нотками угрозы, и Жозефина привстала, положив ладони на стол.       С ядовитым смешком он совершил последнее, что стоило делать на глазах Жозефины: бросил букет на пол и медленно, смакуя хруст каждого стебелька и листочка, придавил его тяжёлой ступнёй.       Она стиснула зубы, чтобы не закричать от обиды и ярости. Каждый из собранных нежными руками букетов был ей словно родное дитя, также горячо любим и дорог. Пальцы, мгновенно побледнев, сжались в кулаки. И не было ничего ужаснее, чем тяжёлая рука расстроенной и разозлённой девушки.       — Заплати за букет, — тихое и вкрадчивое предупреждение.       — А иначе что? Что ты мне сделаешь, неудовлетворённая жизнью жалкая цветочница?       И сделала она то, что должно.       Первый удар пришёлся в челюсть наглеца, выбив из него всё хамство. Жозефина не издала ни звука, услышав хруст своих костяшек и удивлённый возглас рыжего альпиниста. Для нанесения следующего урона разбитые руки не понадобились: удар коленом в пах, пусть и был грязным и совершенно нечестным, но оказался очень действенным приёмом. Парень повалился на пол, задыхаясь от злости и, как ему казалось, таких несправедливых страданий. Жозефина украдкой глянула на молчаливого альпиниста и самодовольно хмыкнула, замечая его озорную улыбку даже через чёрный бафф, прикрывающий нижнюю половину лица.       — Деньги не нужны, ты заплатил достаточно, — бросила без всяких эмоций, отворачиваясь от обидчика.       Не стоило вставать к нему спиной. Рыжему альпинисту хватило смелости под хохот своих дружков и их одобрительное улюлюканье, адресованное храброй цветочнице, не просто подняться на ноги, но и взяться за угрозы с полной серьёзностью. Жозефина сглотнула, когда нежной кожи на шее коснулась ледяная сталь. Высокий хвост из коротких русых волос сжала сильная рука, а ухо ощутило мерзкое горячее дыхание и судорожный шепот:       — А вот ты заплатишь, грязная…       — Билли, пусти её, — холодный, как ветер в горах, но мягкий, как только что выпавший снег, голос заставил парня замереть. — Успокойся. Ты сам виноват.       — Кэп, ты кого защищаешь? — уже не такой смелый, с нотками обиды.       — Сегодня — точно не тебя. Выйди на улицу, освежись. Побудешь без цветов и девочек.       — Но…       — Парни, помогите ему выйти, сам не может.       — Пошли, пошли, Дон Жуан, — непрекращающийся хохот и недвусмысленные подмигивания, обращённые Жозефине, были прерваны одним лишь движением руки капитана.       Он подал руку обескураженной девушке и осторожно пожал её, стягивая бафф вниз. Теперь Жозефина могла разглядеть его полностью: густые чёрные брови, глубокие карие глаза, орлиный нос, отдающий британскими нотками, растянутые в улыбке губы, мужественный подбородок.       — Реймунд.       — Жозефина, — ответно пожала руку, глядя на него свысока. — Твои парни здорово подпортили мне день. В особенности Билли. Этот букет, если честно, был мне дорог. Надеялась, что он попадёт в добрые руки, а вот как всё вышло…       — Прости их, — недовольно поджал губы, словно сам был виноват в произошедшем. — Они выросли не в самых тепличных условиях, вот и ведут себя соответствующе. А у Билли и вовсе несколько однобокое видение женщин. Я заплачу за урон, не бойся. В двукратном размере.       Противиться она не стала, лишь ярче загорались глаза, когда очередная хрустящая купюра ложилась на её ладони. И подавила бы в себе все смешанные чувства, касающиеся Реймунда, если бы не его поступок.       — Я заберу. Как ты говоришь, ему место в хороших руках. Надеюсь, мои тебя устроят. Люблю морозник, такой загадочный цветок.       Изрядно потрёпанный букет оказался нежно прижат к его груди, и пальцы с таким трепетом перебирали уцелевшие листочки, что Жозефина покраснела совершенно неожиданно для себя. В эти игры за обладание большим хладнокровием она точно проиграла.       — Приду завтра. Я должен тебе кофе.       Звон колокольчика. Жозефина присела на пол, с небывалым смятением касаясь красных и чёрных лепестков, опавших с растоптанных растений. За стеклянной витриной было видно, как Реймунд с улыбкой обернулся, и она с достоинством выдержала этот взгляд. Только сердце предательски пропустило удар.       Он вернулся на следующий день. И на послеследующий. И потом еще не один раз. Пока не остался навсегда.

***

      Весна в том году выдалась на удивление холодной. Жозефина, кутаясь в шерстяной плед, сидела у окна просторного номера в главном отеле курортного городка. Отец Реймунда оказался довольно богатым предпринимателем, который готов был обеспечивать любой каприз юного чемпиона, и даже тот, что никак не касался его спортивных увлечений. Отказаться от комфорта она не могла. Да и не хотела — рядом с ним Жозефина впервые после смерти родителей чувствовала себя любимой.       Глядя в окно, на живописные пейзажи цветочных плато вокруг чистейшего озера с лазурной гладью, она мечтала увидеть там крохотную фигурку Реймунда. Но сейчас, когда в горах тает снег и повсюду разбросаны грязевые лужи, его команда тренировалась в специальном центре, чтобы не потерять накопленные годами навыки.       Апрель, время цветения самых ярких альпийских цветов, и отсутствие необходимости в подработке позволяли Жозефине отдыхать во время сбора новых букетов, которые имели огромный спрос у покупателей. Маленький бизнес развивался, а вместе с ним расцветала и его владелица. Но всё же для её коллекции не хватало одного экземпляра. Того, что невозможно было достать без специальных навыков. А просить у Реймунда не позволяла гордость.       — Милая, я вернулся, — губы с особым трепетом коснулись мягких локонов на её макушке, а пальцы, проведя по нежной коже около щеки, оставили тонкий стебелёк за ухом на память. — Незабудка альпийская. С ней твои глаза кажутся ещё ярче.       Жозефина, уже так привычно для себя покраснев от счастья, потянулась к нему. Властно обхватив голову руками, она запустила тонкие пальцы в иссиня-черные волосы. Он наклонился, нависнув над ней всей своей холодной фигурой. Любовно соприкоснулись носами, одарив друг друга слегка смущёнными улыбками. Игриво прикусив его губу, она с разгорячённой страстью наградила его глубоким поцелуем. И ответ был наполнен не меньшим пламенем.       Когда-нибудь и самые стойкие ледники тают.       — Ты слышал легенду про альпийскую звезду? — тихо начала Жозефина, покорно уткнувшись носом в оголённое плечо Реймунда. Перед сном они любили говорить о том, что заинтересовало кого-то из них в этот день.       — Множество вариаций.       — Катрина рассказала мне об одной за чаем, — разговор с подругой детства вновь вернул ей навязчивые мысли о своей давней мечте. — Когда-то давно на вершине Альпийских гор жила женщина. Невероятно красивая, но холодная и жестокая. За это её прозвали Снежной королевой. Молодые мужи разбивались насмерть в опасных горах, лишь бы только просить её руки. А тех, кто всё же достигал недоступной ледяной крепости, ждала ещё одна напасть: гоблины, которые скидывали смельчаков вниз по первому же её приказу. Но однажды нашёлся юноша, храбрый охотник, который покорил её сердце. Он перешёл через все преграды, чтобы только насладиться красотой Снежной королевы. Красавица поразилась его искренностью, ведь он просто стоял и любовался ей, не просил руки, как прежние. Её душа наполнилась чувством, и она отозвала гоблинов. Но те, испугавшись рока Судьбы, ослушались и скинули охотника со скалы. Королева видела его смерть, и некогда ледяное сердце растаяло, родив в ней первые слёзы. Коснувшись горного снега, они превратились в прекрасные цветы, названные эдельвейсами. Они стали символом как храбрости, так и любви.       Реймунд слушал её очень внимательно: он привык запоминать каждую мелочь, срывающуюся с её губ. После истории он продолжительно молчал, задумчиво накручивая русые локоны на палец. Любил её волосы, ощущал неведомую тягу к ним, но так и не мог себе в этом признаться, ведь такое поведение — ненужная слабость. И большая проблема для человека, который хочет достичь высот в жизни.       — Мне по душе другая версия, — его пальцы остановились на крайней пряди около глаза. — Легенда гласит, что на неприступных скалах живут мифические девушки с длинными волосами и острыми когтями. С помощью них они передвигаются даже по отвесным поверхностям, на ощупь, несмотря на время суток. Именно они сеют в самых потаённых местах эти цветы. Ухаживают за ними, охраняют. Всех нечистых, кто на них покушается, сбрасывают в пропасть. Но те из гостей, кто хранят в своём сердце искреннюю трепетную любовь, могут забрать этот цветок с собой. Для них открывается тайна гор. И они могут вручить своей возлюбленной талисман любви.       Желая поинтересоваться мнением Жозефины о легенде, он ласково провёл большим пальцем по румяной щеке. В ответ послышалось только лёгкое сопение: уставшая, она заснула раньше времени. Реймунд лишь умилённо улыбнулся и прижал хрупкое тело поближе к груди, наслаждаясь недовольным бормотанием. Такая беззащитная и цветущая рядом с ним. Удивительно, как же меняются люди, отыскав свою судьбу.       — Сладких снов, моя нежная незабудка, — робкий поцелуй в макушку. — Завтра подарит тебе звезду с неба.       На следующий день он вернулся поздним вечером, хотя тренировка была утренняя, короткая. Обеспокоенная Жозефина извелась в ожиданиях прихода любимого, чувствуя, что с ним что-то случилось. Зашторенное тёмными занавесками окно, потрескивающие в огне камина еловые дрова, мягкие подушки на полу, шуршащие страницы «Грозового перевала», — всё, что может её успокоить.       И вот, дверь со скрипом отворилась, впустив внутрь ароматы холодного снега, сопрелой земли и горной свежести. Перепачканный с ног до головы, с прилипшими к волосам кусками мха, в грязной одежде и промокшей обуви, он улыбнулся и произнёс свою дежурную фразу:       — Милая, я вернулся!       Впервые она выглядела такой испуганной. Поджимая губы и сверкая искренним беспокойством в небесно-голубых глазах, Жозефина подбежала к нему. Не обращая внимания ни на запах, исходящий от изнеможённого тела, ни на грязь, пачкающую её руки, она кинулась в объятия Реймунда. Тот словно удивился поначалу, но потом с довольной усмешкой притянул её к себе, успокаивающе гладя по дрожащим плечам.       — Где ты был? — грубо и нарочито холодно.       — В горах, — как будто так и должно быть.       — Зачем? Снег тает, опасно же… неужели ты не подумал о себе? Да хотя бы обо мне?       — Только о тебе и думал.       — Что ты там делал? — пробурчала недовольно, прижимаясь щекой к его груди.       — Искал.       — Что?       — Если позволишь, — отстранился, снял рюкзак, покопался там и с радостной улыбкой вытащил оттуда стеклянный стакан с крышкой. — Вот это.       — Не может быть…       При виде этого чуда у Жозефины закружилась голова от переизбытка чувств: крайнее удивление, неподдельное счастье, нотки тихой радости и щепотка злости на Реймунда за то, что он так рисковал собой ради неё. А в её руках — хрупкий цветок за стеклом, стоящий в груде снега и кусочков льда. Лепестки как две пятиконечные звезды, наложенные друг на друга, белые, словно сотканные из снежинок и пуха. Сердцевина, точно пять зелёных планет, окутанных белоснежной дымкой и кружащихся вокруг маленького солнца. Снежная сказка, зимний космос. Эдельвейс выглядел как нечто мифическое, фантазийное, абсолютно нереальное.       — Всё для моей Снежной королевы, — и сам заулыбался, видя искорки восторга в её глазах.       — И как я могу отблагодарить своего храброго охотника? — озорной блеск во взгляде и отставленный на стол стакан.       Не ответив, он подхватил её на руки и закружил над полом. Жозефина весело засмеялась, чувствуя, как остатки ледяной корки на сердце разбились вдребезги, а позже растаяли под горячими струями воды в ванной и под ласковыми касаниями в области груди.       Она не знала, что обжигало её сильнее: вода или несдержанные движения его пальцев. Пока она взбивала пену на его всклокоченных от грязи волосах, стоя обнаженная рядом в ванной, его руки вытворяли что-то невообразимое, плавно спускаясь от шеи к животу. Запустив пальцы в черные волны, Жозефина потянулась за поцелуем и оказалась прижатой к холодному кафелю. Горячее тело и ледяная стена рождали невероятные ощущения ярчайшего контраста, доводя её до сладкой истомы.       Её не пугали струйки грязной воды, стекающей по стройным ногам. Не вызывали отвращения шершавые пальцы, поглаживающие нежную кожу на ягодицах. И сам факт такой безумной и горячей жажды ничуть её не волновал. Потому что рядом с ней был тот самый человек, которого она любила. И сейчас она не готова была отказаться от него, несмотря на все свои ледяные непробиваемые принципы.       — Я бы хотел, чтобы ты подарила мне сына, — внезапно шепнул Реймунд, отрываясь от чувствительной кожи за её ухом.       — Я еще не готова. Через год-два — обязательно. А в данный момент… просто будь со мной.       — Всегда.       Он приподнял её над плескавшейся по щиколотки водой с пеной и, положив ладони на бёдра, прислонил ягодицы к кафелю. Жозефина простонала что-то бессвязное ему на ухо, и этот знак был воспринят как разрешение для продолжения. Вошёл одним резким движением, не забыв подарить своей избраннице самый страстный поцелуй, не дающий ей закричать так громко, что и соседи бы услышали.       Плавные, но не лишенные пылкой грубости толчки. Ногти, с остервенением впивающиеся в кожу над лопатками. Танец двух разгорячённых тел, некогда бывших осколками ледяного айсберга. Жаркие стоны и лихорадочные вздохи, которые не способен был сдержать ни один поцелуй. Их любовь бурлила, словно кипящий гейзер в заснеженных горах. Наперекор всему.       Эта ночь была полностью в их власти, лишь лунный свет дарил затейливые блики снежным лепесткам альпийской звезды.

***

      Даже спустя два года после встречи со своей женщиной Реймунд не мог оставить главное увлечение: альпинизм. Уже не соревнования со своей командой, но покорение горных вершин и крутых спусков вместе с самыми самоотверженными парнями. Хотя о семье он всё же думал.       Они заехали в построенный на заказ дом за пару месяцев до его запланированного похода на самую высокую точку Альп — горы Монблан. Он мечтал об этом с тех пор, как впервые встал на лыжи, и ничто не могло встать на пути к достижению заветной цели. Ни деньги, ни время, ни друзья, ни слёзные просьбы супруги, с которой они обручились не так давно в скромной церквушке на краю города. Высота в более чем четыре тысячи километров должна быть покорена им, выдающимся ски-альпинистом из Великобритании.       Жозефина больше не сидела у него на шее, решив, что цветочный бизнес, пусть и приносит малый доход, но должен отставаться только хобби, а развиваться нужно в другой отрасли. Отец Реймунда по началу не был доволен избранницей своего сына: чтобы простая цветочница, и в пару такому человеку. Но потом забавы ради позволил ей пройти курсы управления и менеджмента и убедился, что был не прав. Всё ещё холодная в душе, Жозефина могла не просто управлять персоналом, но и решать довольно крупные проблемы. Всего через каких-то полгода она пробилась до управляющей отеля, и тут уже было не до цветов.       Жизнь шла своим чередом. Каждый вечер после работы её ждал вкусный ужин, преимущественно состоящий из пряного супа и листового чая с имбирным печеньем. Каждое утро на кухонном столе он находил слегка остывшее блюдо, приготовленное из двух яиц с разными добавками, и свежий букет цветов. Они заботились друг о друге как могли и ничуть не уставали от утомительной рутины, ведь знали: пока они вместе, жизнь не может потерять своих ярких красок.       — Может, все-таки останешься? — она никогда не умоляла его, не висела на шее с таким пронзительным грустным взглядом. Всегда знала, что сможет уговорить его остаться, либо попросту держала любые слабости при себе. Но не в этот день.       — Милая, я обещаю вернуться, — тронутый её переживаниями, Реймунд ласково чмокнул супругу в макушку.       — Ты каждый раз обещаешь.       — И каждый раз возвращаюсь.       — Знаю, — виновато насупилась, беря его руку в свои. — Но я сильно волнуюсь. В этот раз что-то не так. Мне страшно. Веду себя как ребёнок!       — Именно, — добродушная усмешка и укоризненный взгляд в ответ.       — Просто поклянись, что ты придешь ко мне. Мне нужно будет кое-чем поделиться.       — Не сейчас?       — Не сейчас, — она вздохнула. — Ты слишком занят своими горами, чтобы думать ещё и об этом. Ты… клянешься, что вернешься к нам?       — Клянусь. И что это последний раз — тоже.       Но сдержал Реймунд только часть своей пылкой клятвы.       По прошествии двух недель экспедиция вернулась. Встречать их вышла огромная толпа, ведь не каждый день альпинисты возвращаются с вершины горы Монблан, да ещё в таком составе. Жозефина протискивалась в узких пространствах, петляя между разношёрстной толпой, чтобы встать в первом ряду и увидеть его раньше остальных. Она должна была ему всё рассказать. Прямо сейчас.       Но нигде не мелькнули его чёрные волосы и холодный взгляд тёмных глаз. Его здесь не было. Вернулись все, кроме него. Жозефина, чувствуя предательскую дрожь, заметалась в поисках хотя бы одного знакомого человека и с вынужденным недовольством остановилась на Билли, окружённом толпой фанаток.       — Он так и не дошёл до вершины, — с напускным равнодушием махнул рукой в ответ на все её вопросы. — Свернул где-то, делов-то. Не мальчик, не потеряется.       Но всё же что-то было не так. Что-то противное, вязкое, тёмное плескалось у неё в душе, разрывая сердце на части. Она не поверила Билли. Он что-то скрывал. Но и виду не подала: просто ушла домой, погружённая в свои тяжёлые думы. Слова его и поведение запомнила — пригодится. Знала, что именно рыжий альпинист видел Реймунда последним, тут уже не отвертеться.       Прошла неделя. Она почти не работала — всё валилось из рук, к горлу подкатывала постоянная тошнота, случались и потери сознания. Стресс усугубил её состояние, надолго пригвоздив Жозефину к креслу у окна. Вершины гор, утопающие в снегу; крутые лысые склоны с грязевыми ручейками; сочная зелень в самом соку с мелькавшими в её глубине луговыми цветами; недвижимая стеклянная гладь озера. Она сидела в болезненном ступоре, глупо уставившись в одну точку. Ей всё виделось, как Реймунд спускается по горной тропе с тяжёлым рюкзаком за спиной и улыбается ей. А она растягивается в светлой улыбке в ответ.       Она почти не ела, не спала, не двигалась. Осунувшееся серое лицо, впалые щёки, глубокие синяки под глазами, подрагивающие плечи, потускневший взгляд. Жозефина превратилась в призрака своей прошлой жизни и больше не была похожа ни на эгоистичную гордячку, ни на любящую и заботливую жену. Просто бренное тело, которое убивало себя и то, что совсем недавно родилось внутри.       В дверь настойчиво постучали. Жозефина вскочила с кресла, в порыве растерянности сбрасывая с плечей бархатный плед. Сердце билось часто-часто, как маленькая птичка о прутья клетки. В голове пронеслось: «Рей! Это должен быть он!» Глаза загорелись надеждой, дрожащие пальцы коснулись ручки двери и тут же отпрянули. Разум без перебоя твердил: «Но он никогда не стучит, у него есть ключи…»       Чем больше она давала себе времени на раздумья, тем более призрачной становилась её вера. Трясущаяся рука медленно повернула ручку, раздался треск, и дверь открылась. Сердце ухнуло в пятки. Уголки губ поползли вниз. Ладонь невольно легла на живот. Жозефина сглотнула набежавшие слёзы, ненавидя себя за доверчивость и за то, что с такой жизнью она порядком размякла. Реймунда здесь не было.       — Кто вы? — холодный вопрос с нотками стали.       — Детектив Франсуа Ришар, уголовный розыск, — в руке мелькнул золотой ордер. — Позволите войти?       — Да, конечно, — сухо и нарочито вежливо.       — Лучше присядьте, мадам, — произнёс, стоило только встать на разноцветный ковёр в просторной прихожей. — Речь пойдёт о вашем муже.       Но она, всё такая же непробиваемая и ледяная, осталась стоять на месте, даже не шелохнувшись. Она знала, что ей скажут. Она знала, что ей будет больно. Она знала, что Реймунд уже не вернётся. Но она хотела услышать правду.       — Говорите, — ни один мускул не дрогнул на её лице.       — Я интересовался у врача вашей семьи, как ваше самочувствие, и он просил не рубить сгоряча. В вашем положении…       — Не важно. Говорите.       Детектив поджал губы, осознавая, что говорить с ней бесполезно: как с каменной стеной, которую невозможно сдвинуть с места. Но начал тихо, враскачку:       — Вы же знаете, куда пошёл ваш муж, с какими людьми, насколько это было опасно?       — И была против, между прочим. Но его команда более чем надежна.       — Не совсем, мадам. Проблема возникла ещё до подъема, но вы о ней, видимо, ничего не знаете. Билли Прайс вам знаком?       — Да. Пару лет назад был с ним конфликт, но давно разрешился, он больше не проявлял агрессии. Часто заходил к нам на ужин.       — Сейчас он сидит в изоляторе. Решается, насколько долгим будет срок, который он проведёт в тюрьме.       — Причём здесь мой муж?       — Я бы хотел выразиться помягче…       — Выражайтесь прямо! — глаза Жозефины зло вспыхнули: она не любила, когда с ней пытались юлить.       — Месье Прайс заключен до выяснения обстоятельств за убийство по неосторожности. Вашего мужа нашли десять часов назад. У него множественные переломы, следы окоченения. Месье Прайс признался в том, что столкнул его в обрыв в порыве ненависти из-за того что, как он выразился, «Реймунд поменял братву на бабу» Насколько я понял, ваш муж защищал вашу же честь, но не ожидал, что словесная перепалка перейдёт во что-то более серьёзное. Месье Прайс отрицает, что скрывал от вас местоположение мужа, так как в тот момент был не в себе и искренне верил, что его друг вернётся. Мадам… как вы себя чувствуете?       Жозефина молча согнулась, почувствовав сильную боль в области желудка. Дыхание участилось, в голове зазвенело, зрение помутилось, а к горлу медленно поднимался сгусток скорби. Если она была готова получить такой ответ, то вот он — нет. Слепо ориентируясь по дому, она зашла за дверь, ведущую в ванную. Раздались отвратительные звуки выходящей из бренного тела горечи и стук капель по кафелю. Через пару минут Жозефина вернулась в гостиную, вытирая рот полотенцем.       — Прошу меня простить. Давайте продолжим…       Разговор длился около часа. Жозефина старалась вести себя непринуждённо, отгораживая все эмоции от детектива пуленепробиваемым стеклом, но то, как она горько поджимала губы и с лёгкой дрожью трогала живот, выдавали её целиком и полностью. Много говорили о Билли, о роли Реймунда в команде, об их взаимодействии, о взятии ими всех расходов на похороны, о дальнейшей материальной помощи семьей альпиниста пока не родившемуся ребёнку. В этот момент она остановила детектива одним лишь грубым жестом руки:       — Похороны на них, но мне и нашему с Реймундом малышу ничего не нужно. Билли и без того достаточно дел наворотил. А теперь… я прошу вас уйти. Нам нужно отдохнуть.       — Как скажете, мадам.       И только когда дверь за ним закрылась, а на комнату опустилась оглушающая тишина, Жозефина позволила себе заплакать. Слишком громко в опустевшем доме, слишком болезненно для такого здорового тела, слишком жалобно и жалко для бесчувственной гордячки. Она плакала, уткнувшись лицом в подушку, чтобы открытое окно не выдало её крики. Мяла пальцами бархат пледа, рвала его по краям. Искусала губы в кровь, разбила костяшки пальцев об стену до синяков, истерзала всё живое внутри. Рыдала без остановки, пока слезы не закончились. Пока не перестали капать на пол, прорываясь через щели между бледными пальцами, прижатыми к глазам.       Вот только эдельвейсы, как в легенде, из слёз так и не выросли.

***

      На следующий день после похорон Жозефина выставила дом на продажу, теперь находясь в поиске места, куда она могла бы переехать. Начальство отправило рекомендацию в четырёхзвёздочный отель Лондона, как раз рядом с Темзой, и она без раздумий согласилась. Дом продала молодой семье, не без зависти глядя на их радостные лица при въезде. Но главное, что заплатили хорошо: хватит на приличное жилье в центре города.       В последний день присутствия в родном городе у подножья Альп она, уже собравшая вещи и изрядно располневшая, решила навестить старого друга. Она не мстила ему, в суде была максимально честной, отчасти даже отстаивала меньший срок, но это не значило, что в ней не было ненависти. Была, и даже сильная, но Жозефина привыкла держать эмоции под контролем. И справедливости у неё было не отнять.       Она не зашла к нему в камеру, лишь встала около решётки, с презрением наблюдая за попытками извиниться и оправдаться. Руки легли на округлившийся живот, и, заметив изменения в её внешности, Билли замолчал. Ему стало так больно, словно сердце вмиг сжалось до размера горошины. С придыханием прошептал:       — Жозефина, я…       И получил ответ, лишённый каких-либо эмоций. Лишь холодный расчёт и ледяная жестокость.       — Сын твоего доброго друга будет расти без отца. Живи с этим.       Скорый поезд нёсся в даль. Жозефина, прикрыв глаза, представляла себе, какие цветы могут расти в дождливом Лондоне. Ни разу не взглянула в окно. Снег причинил ей боль. Горы разбили ей сердце. Альпинизм разрушил её жизнь. В новом мире этому не место.       Они встретились на выставке французского искусства: она, на последних сроках беременности, ищущая изображения редких цветов; он, слишком одинокий для разборчивой любви, скупающий старьё в самом дальнем углу зала. Он искренне полюбил её и готов был стать отцом для чужого ребёнка. Она лишь воспользовалась возможностью дать сыну полноценную семью и постоянный доход на время её декрета. Не испугала её даже большая разница в возрасте: чем больше опыта и сочувствия, тем лучше.       Мальчик родился крепким и увесистым, но не сказать, что здоровым. Белые волосы, длинные светлые ресницы, светло-голубые глаза, бледная кожа. Врач поставил диагноз, пусть и не смертельный, но болезненный для матери: альбинизм. Ребёнок был хрупким как лёд и белоснежным как снег. Судьба жестоко посмеялась над ней, и сама Жозефина, держа на руках младенца, вместо слёз счастья выдавила из себя лишь горькую усмешку.       По просьбе нового мужа ребёнка назвали Лиамом, что значило «хранимый судьбой». Жозефина препятствовать не стала: быть может, это спасёт его от тех опасностей, что убили биологического отца.       Мальчик не был похож ни на неё, ни на Реймунда. Если бы не глаза, которые блестели такой отвагой, какова была присуща только Жозефине, и не отцовский характер меланхоличного упрямца, то можно было бы подумать, что это вовсе не их дитя. Энергичный, простодушный, с серебристыми кудрями он был похож на эльфа, рождённого в таких ненавистных Жозефине снегах. Вся его природная хрупкость, мягкость и необычность делали Лиама подобным эдельвейсу. И весь его вид напоминал ей об Альпах, цветущих лугах да глади лазурного озера. И от того воспоминания о прошлом душили её всё сильнее.       Так противно было осознавать, что боль причиняет собственный сын, рождённый от любимого человека.       Жозефина продержалась всего пять лет, пока характер Лиама не стал таким выраженным, а его привязанность к хобби отца ещё не обнаружилась. Она ушла, стоило ему только впервые встать на лыжи. Умело, пусть и с частыми падениями, но он скатился со снежной горки в их дворе. Она в тот момент чуть не сошла с ума, громко, истерично кричала на прикрывавшего уши сына, сразу же отправила его домой, поставила в угол в наказание. Собрала вещи и ушла незамеченной. Без записки, без указаний новому мужу. Исчезла. А он, страдая по своей поздней любви, не стал её искать. Она бы этого не хотела. И всю свою теплоту обратил к ребёнку, родному ему не по крови, а по духу. И вырастил его по своему образу и подобию.       Миры Таролога каждый раз возвращали Жозефину к тому единственному, за кого ей стоило держаться в реальной жизни: сыну, которого она бросила в раннем детстве. Лишь однажды она встретила Реймунда и так же скоро потеряла. Таролог был жесток и правдив. Он заставил её осознать свои ошибки, пересмотреть дальнейшие планы на жизнь. Вот уже как двадцать лет она была несчастна и одинока, недовольна своей судьбой и другими, мстительна и равнодушна к помощи. Но что-то надломилось, заставив замёрзшее вновь сердце медленно оттаять.

***

      Она стояла рядом с выставленной на продажу антикварной лавкой, теребила пальцами подол старого бархатного платья, таившего в себе всю прелесть тех лет, что они прожили вдвоем с Реймундом. Короткие волосы были убраны назад большим крабом с вычурным золотым узором, уши украшали массивные серьги с дорогими камнями, а на шее висел простой шнурок с амулетом, сделанным из прозрачной смолы и засушенного цветка эдельвейса. Он всегда был с ней. Несмотря ни на что.       Она знала, что Лиам остался в этом доме совсем один. Около года назад её последний муж повесился, узнав, что обанкротился. Жозефина жалела, что не прислала им тогда денег, — была возможность, но она решила, что они прекрасно справятся и без подачек. Ошиблась и сгубила ещё одного прекрасного человека.       Она до сих пор винила себя в смерти Реймунда, ведь этого можно было избежать, если бы не знакомство с ней. Или если бы она сказала о своей беременности. Она знала, он не пошел бы тогда покорять вершину горы Монблан, он бы остался с ней. И хоть прошлое не вернуть, также нельзя выкорчевать из её души горечь и сожаление.       Дверь с лёгким треском отворилась, мелькнули серебристые пряди и чёрная рубашка. Она заметила удивлённый взгляд его небесно-голубых глаз и нервно сглотнула горькие слёзы: если Лиам её не узнал, то почему смотрел так ошарашенно? Сделала робкий шаг навстречу, закусила нижнюю губу, неосознанно протянула руки вперёд.       — Лиам… мальчик мой…       Он вспомнил. Её нежные пальцы, мягкие волосы, отстранённую улыбку, интересные сказки, тихие песни, её запах цветов и ледяной свежести. Увидел перед глазами тот портрет, который отец никогда не выставлял на продажу. Её портрет. Строгой женщины с горделивой осанкой и отчужденным взглядом.       — Мама…       — Прости меня, милый. За всё.       — И ты. Не знаю, за что, но прости.       Она улыбнулась сквозь слёзы так же чисто, как могла когда-то. И он ей ответил добродушной улыбкой, приняв её ладони в свои.