Судьба в руках времени

Интересно, сколько еще это может продолжаться?.. Чимин долго всматривается в свое отражение в зеркальце, отмечая темные круги под глазами, потрескавшуюся кожу губ, бледность исхудавших щек… Но больше всего его раздражает и пугает тонкая струйка крови, вновь идущая из носа. Пак с недавних пор стал просыпаться по ночам по непонятным причинам. Просто открывает глаза, когда высоко в небе еще светит полная луна, смотрит на нее долго, и заснуть не получается. В детстве бабушка говорила, что просыпаться по ночам просто так — дурной признак. По старым поверьям, якобы, считалось, что людей так будят духи, стараясь предупредить о надвигающейся опасности. В это сложно поверить, и все же что-то тревожное и странное накатывает на него при каждой внезапной бессонной ночи. Да и веточки ладана он все равно прикупил на местном рынке, и развесил их по углам спальной комнаты. Просто так, на всякий случай. Сегодняшняя ночь отличается от других еще и тем, что у него идет из носа кровь. Очередная, неприятно разливающаяся своим теплом, пока Чимин прижимает к носу тряпицу, смоченную холодной ромашковой настойкой. Он лежит на постели, глядя в потолок, глаза не закрывает — нет смысла — сон не идет. Но окна предварительно открывает пошире, любуясь особенно яркой и далекой луной в эту ночь. Ему бы, правда, к лекарю обратиться. Рассказать о внезапных носовых кровотечениях и потере аппетита, о том, как резко сбросил в весе. Тэхён не врал, когда говорил, что на Чимине уже ханбок висит. Но страх, все-таки, одерживает победу над разумом. Если мозг рассуждает здраво, и просит Чимина обратиться за помощью, то сердце трепещет в ужасе, умоляя этого не делать. Пак, словно, стоит на перепутье. Его симптомы не сулят ничего хорошего, на лицо — все признаки какой-то болезни. Но внутренне Чимин чувствует себя хорошо. Иногда. Если не брать в расчет головокружение и слабость тела. Но Пак продолжает списывать эти симптомы на недосып и недоедание. Напевая тихую мелодию, Чимин не может оторвать взгляда от полной луны, вновь ощущая себя маленьким мальчишкой. Может, стоит, хотя бы, обследоваться? Как и посоветовала Ынсу — в Китайской Империи. Или, как минимум, у Чонгука? Он кажется тем, кому… Можно доверять? Если закрыть глаза на прошедшую днем проверку, то он, в целом, хороший человек. Хороший лекарь, знающий свою работу на «идеально». Невозможно. Раздражают эти назойливые мысли. Раздражает, что не удается уснуть. Когда Чимин прислушивается к своему телу, он решает принять сидячее положение. Сидит какое-то короткое мгновенье так, а затем снимает тряпицу с переносицы и кладет ее на соседнюю бамбуковую тумбочку. Затем проходит в темную часть комнаты, чтобы снять со стены масляную лампу и зажечь ее. Свет тут же озаряет своим теплом предметы в видимой доступности, висящий календарь и пару картин. Чимин отворяет свою дверь в сторону, не боясь нашуметь — данная часть дома выделена ему одному: здесь лишь небольшой коридорчик, его покои с купальней, да отдельная комнатка, где хранятся все его материалы для живописи и учебы. Пак осторожно проходит по коридорчику на выход, держа лампу на расстоянии вытянутой руки. Попав на деревянное крыльцо, он вдыхает теплый ночной воздух. Тишина во внутреннем дворе успокаивает: родители и сестренки спят, как и все остальные слуги в этом большом доме. «Дворце», как любят называть горожане их поселения. А вот сейчас нужно оставаться как можно более бесшумным. Чтобы попасть в библиотеку, куда надо Чимину, необходимо преодолеть кусочек внутреннего двора, завернуть за угол отсека дома, где находится вся прислуга, и прямо возле входа в зимний закрытый сад находится дверь в небольшое отдельное помещение. В семейную библотеку. Не шуметь Пака обязывает не страх быть пойманным в такое время, а уважение к чужому труду. Чимин понимает, что бедные слуги за день ужасно устают, поэтому разбудить их случайным шумом или ярким светом лампы ему совсем не хочется. Да и лишних вопросов, честно говоря, ему тоже не очень хочется получать… Оказавшись у двери библиотеки, Чимин ловит себя на мысли, что словно чувствует чей-то взгляд со стороны зимнего сада, что заставляет его затормозить. Название говорит само за себя — сад открывают только в период настоящих морозных холодов. Растения, растущие в зимнем саду, к теплу совсем не приспособлены. Поэтому на жаркий период времени отец приказывает повесить на калитку увесистый замок и никого туда не впускать. У Чимина с детства мурашки от этого места. Он, ныне взрослый парень, все еще ощущает странный холодок на коже, когда смотрит на пустынные земли сада, тихие и лишенные жизни, освещенные лишь тусклым лунным светом. Зимой здесь красиво, цветут подходящие сезону цветы, фрукты и деревья. Но летом здесь все пустое и темное. Тембр бабушкиного голоса вдруг всплывает в его памяти. Бабуля в детстве много чего полезного и интересного рассказывала. Она любила делиться легендами, историями, сказками и поговорками. И смотря в сторону такого «холодного» зимнего сада, в памяти всплывают не совсем приятные воспоминания. Когда бабуле Пак было всего тринадцать лет, в этом самом зимнем саду умер ее младший брат. Точнее, его нашли там мертвым. Белый глубокий снег вокруг его головы был алым от крови. Мальчику было около девяти лет, и его смерть так и осталась загадкой для всей семьи. Бабушка давно уже почила этот мир, но до самой своей смерти она за что-то постоянно извинялась, пока молилась, и говорила, что не верит, что ее брат мог уйти так рано. Якобы, он поскользнулся на льду и ударился головой о декоративные камни. Но она в это явно не верила. Отец постоянно твердил, что его мать сошла с ума с возрастом. Чимин же всегда защищал бабушку, и говорил отцу, что она абсолютно здорова. Но стоило Паку стать взрослее, он понял, что отец говорил так о своей матери не со злостью или ненавистью, а с глубоким сожалением. Джусон любил свою мать и до последнего вздоха находился с ней рядом. А с каждым годом бабушке, словно, становилось хуже. Она часто бредила, гуляла по зимнему саду, и выкладывала маленькие декоративные камушки в виде индийских символов «упокоения». Обычно такие выстраивают на могилах, чтобы душа обязательно нашла свое место в ином мире и смогла переродиться в дальнейшем. Чимин перестает смотреть в «зловещую» сторону, глубоко вздыхает, как будто собирается с духом, и входит в библиотеку. Здесь довольно уютно, тепло и пыльно из-за большого количества старых книг. Семейная коллекция состоит из различных свитков, исписанных папирусов, научного материала и сборников легенд, привезенных из разных столиц, собираемая еще со временен прадедушки Чимина. Чимин точно знает, что ему нужно. Там, на нижней полке одного из стеллажей, лежит книга, которая даже пыли особо на своей обложке не имеет. Чимин чуть ли не до зубов помнит все написанное в ней. Когда в детстве он начал изучать индийский язык, строки в этой книге он зачитал до дыр. Но кое-что отсюда он решил опробовать на своей практике впервые. Парень аккуратно ставит лампу на пол у подножия полки, ее тусклый свет дрожит на обложке, обводя тонкие линии иероглифов теплым золотистым свечением. «Символы и знаки индуизма». Книга жутко полезная, с подробностями и интересной информацией. Тонкие пальцы касаются шершавой обложки, и с осторожностью он открывает ее, чувствуя мгновенно появившийся запах старой бумаги и, как ему кажется, мимолетный оттенок запаха засушенной травы. Он садится на пол, прямо перед лампой, так, чтобы свет падал точно на страницы. Нужную главу Чимин находит не сразу. Он проходит взглядом по многим строчкам, в некоторые слова вчитывается, в некоторые — совсем нет. Затем он восторженно шепчет «да», когда натыкается на нужное название. «Символы для спокойного и здорового сна». Вся глава делится на краткие информационные характеристики к каждому из существующих символов. И возле каждого пояснения нарисован соответствующий рисунок. Пак внимательно изучал каждый из них, скользя взглядом по сложным узорам. Наконец, он остановился на пятом символе, чья форма и описание привлекли его внимание. «Для того, чтобы войти в состояние медитации, гармонии и спокойного сна, необходимо посещать храм Великого Будды и найти свой истинный путь через подношения...» Чимин, потеряв интерес к формальному отступлению о ритуалах, которые он итак знает, опускает глаза ниже. «...Достаточно изобразить знак алого заката: круг с треугольником внутри, чьи острые углы касаются окружности. Вокруг круга нанесите белые точки одинакового размера, а внутри каждой из них — крошечную красную. Этот символ, Пранашакти, принесет энергию спокойствия и ощущение наполненности жизнью. Расположите его там, где вы проводите больше всего времени — например, рядом с местом для сна». Чимин довольно вздыхает, закрыв книгу с легким хлопком. Убирая книгу под мышку, он взял лампу с деревянного пола и направился к выходу. В сторону зимнего сада он старается не смотреть, когда запирает за собой дверь. И обратно в свои покои движется заметно быстрее, ощущая, будто его сейчас догонит невидимый силуэт. Или же это бурлит в нем дух шалости, вызывая на лице мальчишескую улыбку. Сразу вспоминается детство... Попав в свою одинокую часть дома, Чимин заглядывает в «мастерскую». Две баночки красок, привезенных отцом из столицы, блеснули на полке. Захватив их вместе с тонкой кистью и деревянным ковшиком для воды, он наполнил его у фонтанчика в углу мастерской и поспешил в свои личные покои, плотно задвинув за собой дверь. Лампу парень ставит на тумбочку, становится ногами на кровать, держа книгу в руках. Затем ставит книгу рядом с лампой на тумбочку и берет в руки кисть. Открывает баночку с перетертой красной краской и разбавляет ее с водой. Первые нерешительные мазки на стене сначала заставляют усомниться в том, что этот парень вообще делает. Но вскоре начинает вырисовываться изящной формы небольшой символ, словно кто-то перенес изображение из книги на стену. Когда работа была сделана, парень отступил на шаг и, слегка улыбнувшись, одобрительно кивнул. Главное, чтобы никто этого не увидел. Мама будет обеспокоена значением ритуального символа, а отец еще и накажет за испорченную комнату, так как краска эта дорогостоящая не смывается. Слуг сюда Чимин без своего разрешения не пускает, а они и не посмеют полезть сюда сами — он уже давно не маленький. Чимин кинул кисть в ковшик с уже мутной водой, и спустился с кровати. Посмотрел еще раз на свое творение, уверенно кивнул сам себе и потушил лампу. Книгу просто закрыл и улегся на кровать, укрывшись тонким одеялом. Окно так и решил оставить открытым, теплый ветерок ему не помешает, как и лунный свет. Он упрямо закрыл глаза и постарался ни о чем не думать… Только он и ночь. Луна и тишина…

***

Тропа. Мягкая, вытоптанная... На ощупь словно облако... Земля под травинками скрытая, но такая теплая, ласкающая кожу… Чимин опускает взгляд на свои босые стопы, погруженные в травинки, шевелит пальцами ног. Затем осматривает свою пижамную одежду и поднимает глаза прямо перед собой. Пустота. Огромное поле, не видно ни конца, ни края. Лишь звук теплого ветра что-то пытается, будто, нашептать в уши. Легкое волнение окутывает собой молодое сердце. Он делает шаг назад, не оборачиваясь, и тут же оказывается в мягком захвате рук. Пак от неожиданности всплескивает руками, теряя немного своего равновесия. Его дыхание становится прерывистым, а взгляд падает на чужие руки, захватившие его талию в плен. Длинные рукава дорогого ханбока, красивые... Настоящий шелк, расшитый золотистым узором. Эти руки крепко прижимают тело Чимина к себе, даруя обеспокоенность, смешанной с невесомым уютом и теплотой. Чимин не старается выпутаться из них, ощущая своей спиной чью-то крепкую грудь. Мужскую грудь. Твердую и уверенную. И мужские руки. А еще искусный аромат вкусного миндального масла. Ощущает теплоту чужого дыхания на своей макушке, от которой слегка трепещут волосы. Большие пальцы этих рук проходятся по ребрам сквозь пижамную рубаху.       — Твои карие глаза заставляют мое сердце дрогнуть каждый раз, когда я смотрю на тебя... Нутро Чимина буквально старается не задохнуться от накатившего волнения. Пак опускает свои руки поверх чужих крайне медленно и осторожно. Проводит длинными пальцами по дорогой и мягкой ткани. Чужой голос звучит, словно слова размываются ветром, не долетая до ушей.       — Будь моей красной нитью судьбы... Пак подгибает свои пальцы ног, сжимая ими мягкую тропу под собой. Он ощущает сильное волнение внутри. И, не успев до конца понять смысл сказанного, вдруг ощущает, как руки на его талии сжимаются крепче. Это движение возвращает его мысли в реальность, и Чимин резко разворачивается, освобождаясь из объятий.       — Ты?! Пак смотрит широко раскрытыми глазами на Чонгука. Тот выглядит настолько... Красиво. С индийской серебряной серьгой в носу, длинном шелковом ханбоке глубокого черного цвета с расшитыми золотистыми узорами... Глаза слегка подведены красной краской, как обычно принято делать в праздник Хангаби*. Он мягко улыбается, окутывая теплотой своей улыбки.       — Что ты делаешь?.. — Чимин спрашивает почти шепотом. Но Чонгук продолжает улыбаться. Затем он медленно поднимает свою руку на уровень глаз юноши. Пак глупо таращиться на поднятый мизинец, сразу же понимая смысл этого жеста.       — Зачем..? — произносит одними губами Чимин, с мольбой смотря в глубокие глаза Чонгука. Улыбка Чонгука становится чуть шире. Он не опускает руку.       — Господин...       — Молодой Господин Пак...! Чимин резко распахивает глаза. Учащенное дыхание заставляет грудную клетку трепыхаться. Пак принимает сидячее положение, опираясь ладонями на теплую поверхность кровати. Сквозь открытые окна в покои мягко струится свет теплого утра, заставляя Пака слегка зажмуриться. С подбородка по шее стекает капля пота, оставляя прохладный след, прежде чем исчезнуть под тонкой тканью ночной рубашки. Сон.       — Проклятые магви**, — шепчет он сипло, утирая лицо ладонью. В голове вспыхивают образы — обрывки чужих рук, касаний, ткани, украшенной рисунками. Он сразу же смотрит на свой живот, рука непроизвольно проводит по нему, будто стирая наваждение, но ощущение чужих рук, облаченных в красивые расписные рукава, крепко держащих его за талию, все еще витает в воздухе.       — Господин! Чимин дергается, взгляд метнулся к двери, которая оставалась закрытой. Голос обрел контроль, вернув себе спокойный тон:       — Что стряслось, Кёнсу? Ты чуть ли не ломишься ко мне с утра пораньше.       — Прошу прощения, Молодой Господин, но Старший Господин Пак велел разбудить вас. Вам необходимо присоединиться к приготовлениям к встрече уважаемого чиновника из столицы. Я принес вам праздничный ханбок, утвержденный Госпожой Пак, а также индийские украшения. Пак хмурит брови:       — Украшения? Зачем?       — Госпожа Пак сказала — задобрить лекаря из Китайской Империи. Его еще и задабривать надо?       — Ладно, — коротко кивает сам себе Чимин, падая обратно на подушки. — Оставь вещи и украшения у двери. Спасибо, что разбудил. Кёнсу задержался у двери на миг дольше, чем нужно, но ничего не сказал и, наконец, ушел. Шаги, стихнувшие в коридоре, словно растворились. Чимин устало провел ладонью по лицу. Бодрость возвращается медленно, а вот мысли не дают покоя. Он повернул голову в сторону тумбочки, где лежала открытая книга. Неужели сон был вызван этим... символом? Но почему именно такой сон? Почему Чонгук? Грудь снова сжалась от смятения, а щеки предательски вспыхнули постыдным розоватым цветом. Сны с женщинами ему не снились никогда, с мужчинами — и подавно. Это против правил, против его натуры... Но образ был столь ярок, что стереть его, как и нарисованный символ, кажется непосильной задачей. Резко поднявшись с кровати, Пак следует босыми ногами к двери. Отодвигает ее в сторону, берет с пола аккуратно сложенные вещи и закрывает дверь обратно. Ханбок из темно-синего шелка с белыми и светло-розовыми узорами в виде переплетающихся между собой лилий, выглядел безупречно. Обувь невероятно чистого белого цвета с переливающимися на свету золотистыми узорами, смотрелась дорого, подчеркивая статус Чимина. А украшения — серебряная цепочка с миниатюрным слоником на шею, а также серьга, которая вставляется в ухо, и кольцо, вставляемое в крыло носа, соединенные между собой тонкой цепочкой, были нежными и хрупкими. Чимин вздохнул и отправился в купальный отсек, чтобы начать приводить себя в порядок. Проколы для украшений у мужчин не было чем-то странным в их поселении. После довольно крепкого слияния Китайской Империи с Индией «громким» бракосочетанием, мало-помалу индийские традиции перебрались в такой «прогрессирующий» Китай, который всегда желает быть на шаг впереди. Когурё, в свою очередь, не хочет отставать от соседей, поэтому индийская культура засела в этих местах довольно крепко. Проколы ушей и носа для мужчин уже давно перестали считаться чем-то странным, наоборот — вполне себе ритуальной традицией, если человек основательно верует в Будду. Чимину прокололи уши и крыло носа еще когда он был неокрепшим подростком. «Птенцом» — как любил его тогда называть Джусон. Все действо проходило — как и подобает высокопоставленной семье чиновников — в храме. Чимин лежал на алтаре, и проколы осуществляли ему младшие монахи — сами*** — используя иглы из бронзы, предварительно очищенные огнем. Но индийские украшения обычно надеваются на определенные ритуалы и праздники. Для того, чтобы места проколов не заросли, Пак носит иногда в повседневной жизни маленькие колечки из серебра, но не индийские по своему предназначению. Выполнив все нужные ему процедуры и облачившись, наконец, в праздничный наряд, Чимин взглянул на свое отражение в зеркальце. Бледный цвет лица ему определенно не нравится, заставляя шумно втянуть носом воздух, слишком глубоко, а затем медленно выдохнуть. Сейчас он выйдет из своего «уединения» — а значит, надо оставить на какое-то время думки о непонятном сне и все остальные свои переживания. Снаружи ждет мир, которому нужны не его сомнения, а его спокойная, выдержанная улыбка. Покинув свои покои, теплый утренний воздух совсем окружил Чимина со всех сторон. Двор его семьи, обычно строгий и аккуратный, сейчас напоминал оживленное гнездо пчел, где каждый занят своим делом. Слуги носились туда-сюда. Кто-то натягивал длинные шелковые ленты на каркас, закрепляя их узелками, которые создавали рисунок, похожий на переплетающиеся волны. Другие расставляли низкие столики с тонкими керамическими чашками и блюдами, полными фруктов и сладостей. Традиционные фонарики, расписанные вручную, уже висели вдоль крыши. На солнце они переливались насыщенными красками — красным, золотым и нежно-розовым, символизируя богатство, благополучие и чистоту. Чимин замер на миг, осматривая эту оживленную картину. В его голове мелькнула мысль, что все это кажется слишком роскошным даже для приезда чиновника из столицы...       — Молодой Господин! — вдруг перед Паком остановился Кёнсу, немного запыхавшийся. В руках он держал внушительную стопку свитков. — Вам необходимо пройти в трапезную комнату. Госпожа Пак приказала... Чимин поднял бровь, рассмотрев свитки, за которыми почти полностью скрывался невысокий парнишка, и захотел предложить помощь, но слуга вдруг прошелся беглым взглядом по одеяниям Пака и, словно на ходу, выдал:       — Вы очень красивый, — затем он осекся и поспешил добавить: — В с-смысле, вам очень идет этот ханбок и украшения... Молодой Господин стоял в легком ступоре, затем слегка поклонился с невесомой улыбкой на губах и ответил короткое «спасибо». Кёнсу раскраснелся и поспешил удалиться, почти пробегая дальше. Пак беззлобно хмыкнул сам себе. Интересная реакция, однако. Этот мальчишка по-доброму смешит его с каждым разом все больше и больше... Чимин медленно направился в сторону кухонного отсека этого большого дома, шагая по идеально подметенным плитам. Вдоль дорожки, ведущей к входу, слуги как раз укладывали последние декоративные разноцветные камни.       — Молодой Господин Пак! Прошу вас не наступать сюда, камни еще не закреплены! — окликнул его один из молодых слуг, судорожно размахивая руками.       — Конечно, — кивнул Чимин, аккуратно обходя едва уложенные камни. Приближаясь к трапезной, парень услышал, как в летнем саду кто-то из старших слуг громко отдает указания:       — Шелковые подушки ставь ровно! Да, именно так, чтобы углы смотрели на ворота! Эти лотосы клади ближе к правому краю! Чимин позволил себе еще одну легкую улыбку. Даже в этой суете была странная гармония. Это помогало ему отвлекаться от периодически душащих его мыслей. Мысленно возвращаться в те беззаботные деньки в детстве, когда он маленьким бегал среди слуг и предлагал каждому свою помощь, вызывая на их лицах добрые улыбки. А тетушки, готовившие еду, всегда трепали его по щечкам, называя ласково «маленький добрый Господин». По пути Пак здоровался еще с несколькими старшими слугами, которые, преклонив головы, лишь коротко кивали, не осмеливаясь задерживать его. Вступив на деревянное крыльцо, Чимин заметил чуть приоткрытую дверь, оттуда доносились голоса. Слова были достаточно тихими, но знакомый тон его матери выделялся среди всех остальных.       — Нет-нет, так не годится! — прозвучал ее уверенный голос. — Цветы должны быть поставлены ровно, так, чтобы их было видно с главного входа. Кто за этим следит? И не забывайте про благовония, пусть зажгут их ближе к приезду чиновника! Когда Чимин вошел, его встретила довольно оживленная сцена. Сумин стояла, сложив руки на груди, раздавая указания с такой непреклонностью, что никто из слуг не осмеливался даже спорить. За столом сидели его сестренки-близняшки. Миён радостно болтала с кормящей ее слугой, которая держала ложку с чем-то сладким. Ханыль, в силу своего более спокойного характера, сосредоточенно ковырялась в своей тарелке, пытаясь поймать деревянными палочками рисовый шарик. Госпожа Пак заметила Чимина почти сразу. Ее лицо озарилось широкой улыбкой:       — Сынок, доброе утро, — ее тон заметно смягчился, но властная нота все равно звучала. Она оглядела его с головы до ног, словно оценивая, как хорошо он выглядел в праздничном наряде. — Ты выглядишь невероятно. Как спалось?       — Спасибо, мама. Все в порядке, — коротко ответил Чимин, не желая вспоминать дурацкий сон. Он постарался быстро перевести тему и задал вопрос, который крутился у него в голове. — А где отец?       — Слуги уже одевают его, — ответила она с легкой улыбкой. Она на мгновение замолчала, осматривая знатно украшенный стол, а затем добавила, словно между делом: — Скоро мы все поедем в город. Нужно быть готовыми.       — Да, мама, — слегка поклонился Пак. Чимин не мог не заметить, как оживлена была его мать. Ее глаза горели каким-то особым светом, словно сегодняшний день значил для нее гораздо больше, чем для всех остальных вместе взятых.       — Можешь присаживаться, Чимин-а, сейчас подойдет отец, мы позавтракаем.       — Да, мама... Парень присел на свое законное место, поправив рукав дорогого наряда. Перед ним на столе стояли фарфоровые чаши с дымящимся бульоном и рисом. Он знал, что сегодня его семья обязана выехать в город. Там их ждут украшенные яркими лентами улицы и жители, которые с утра подметали и развешивали гирлянды. Они обязаны встретить чиновника, ответить на вопросы горожан, и заверить, что в области здоровья все в порядке, болезнь Хэру не распространяется, и над ее устранением работают в Китайской Империи.       — Лекарь, которого ты выбрал в качестве представителя с нашей стороны, присоединится к нам? — голос матери прозвучал неожиданно мягко, но ее пристальный взгляд словно проникал в душу. Чимин, неожиданно для самого себя, встрепенулся:       — Конечно, как и приказывал отец. Мама странно на него покосилась. Легкая улыбка коснулась ее губ, но в ее глазах было больше вопросов, чем слов:       — Как его зовут-то хоть? Как выглядит? Чтобы я имела хотя бы приблизительное представление о нем. Пак неосознанно начал кусать щеку изнутри и смотрел на маму так, словно она сказала самую абсурдную вещь на свете. Он почувствовал, как замялся.       — Его зовут Чон Чонгук. Он, — парень перестал сверлить Сумин взглядом и перевел его на двух сестричек, которые с интересом поглядывали в его сторону, то и дело стремясь показать ему свои смешные рожицы. — Необычный. Чимин нашел в себе смелость вновь поднять взгляд на женщину, у которой подозрительно была приподнята правая бровь. Она, заметив его неоднозначную реакцию, будто своим нутром что-то чуяла — слишком хорошо знает своих детей — от нее ничего никогда нельзя утаить. И будто ожидала, что сейчас ее сын выдаст что-то удивительное.       — Самый необычный человек, Госпожа, у него три руки и он может разговаривать с животными, — Чимин искренне усмехнулся. Мама, будто бы, сдерживала все это время дыхание. А потом недоуменно выдохнула и, наигранно ругаясь, проговорила:       — Шутки шутишь с матерью? Чимин рассмеялся. Его смех подхватили сестры, которые уже не могли сдерживать свой веселый гогот.       — Вот бы каждый день начинался с счастливого смеха моей семьи, — раздался за спиной Чимина уверенный голос отца. Джусон вошел в комнату с легкой улыбкой на губах. Он прошел к госпоже Пак, нежно коснулся ее плеча и поцеловал в висок. Затем его взгляд остановился на сыне.       — Пап, а Чимин-оппа над мамой пошутил! — крикнула Миён, указывая маленьким пальчиком в сторону брата. Мужчина кивнул и, широко улыбнувшись, потрепал сына по волосам:       — Слышал. Пак снова улыбнулся и почувствовал на сердце своем отголоски счастья. Не хватает иногда таких моментов. Простых, семейных моментов, которые напоминали ему о том, что, несмотря на ответственность и обязанности, у него есть то, ради чего стоит жить — семья.

***

Чиновник оказался на удивление приятным человеком. Его зовут Ки Бом, ему не дашь больше пятидесяти лет, несмотря на солидный вид. Его улыбка — широкая, почти отеческая — располагала к себе с первого взгляда, а редкая черная бородка придавала ему слишком смешной и добродушный вид. Чимина и двух его младших сестричек он взял за привычку играючи трепать по щекам или волосам, проговаривая при этом, что эти детишки напоминают ему своих, которые остались дома с женой. Пак ожидал увидеть какого-то строгого до одури чиновника с суровым взглядом и тяжелым голосом, но встретил человека того же статуса, что и его отец, но характером гораздо более мягким, нежели у Джусона. С лекарем из Китайской Империи все оказалось немного труднее. Янлин — так зовут врача — оказался очень симпатичным и по-женски миловидным на личико, располагая к себе своей внешностью, но очень отстраненным по своему характеру. Переводчик, сопровождающий его, заранее предупредил чету Пак: «Господин Янлин всегда таков. Это его природа». На центральной площади, украшенной лентами и цветами, Ки Бом поднялся на сцену, чтобы обратиться к собравшимся горожанам. Его речь, полная уверенности и спокойствия, звучала как уверение в том, что никаких бедствий не предвидится, а волноваться по поводу болезни смысла нет — якобы, над ней ведутся работы, которые уже дают первые результаты. Янлин, стоявший чуть в стороне на сцене, вскоре тоже выступил. Всю свою речь он проговорил до того мягким, почти певучим голосом, заставив горожан им нагло любоваться и лишь хлопать глазами, поскольку те совсем не понимают китайского. Но переводчик со своей задачей справился добросовестно, грамотно передав чужие слова и, объяснив, что врач готов ответить на вопросы. Несколько горожан набрались смелости, и Янлин, сохраняя холодное достоинство, ответил на их вопросы с краткостью и четкостью. После выступлений Ки Бом поблагодарил жителей за теплый прием, похвалил их гостеприимство, украшения и сам вид поселения. Затем глава семьи, Пак Джусон, торжественно объявил, что горожане могут наслаждаться праздником: танцевать, угощаться сладостями и веселиться до утра. На протяжении всей церемонии Чимин стоял позади Джусона, сложив руки в замок за спиной. Он молчал и взгляд его блуждал по лицам, выискивая знакомые черты среди толпы. Чонгука не было по понятным причинам — он присоединится к семье Пак чуть позже. Остальные лекари, вероятно, занимались делами в больнице. В какой-то момент парень поймал себя на мысли, что он бы хотел, чтобы кто-то из них появился. Казалось, что внутри, едва заметно, зашевелилось редкое чувство — привязанность. Пак пытался понять, она ли это на самом деле, но потом устало отпустил эту мысль. И все же было ясно: он успел привязаться ко многим в больнице, несмотря на все сложности, которые их связывали. Джусон, спустившись со сцены, похлопал сына по плечу, нарушив его размышления:       — Мы скоро вернемся домой с Господином Ки Бомом и китайским лекарем, а пока погуляй немного, — его голос звучал мягко, но настойчиво. — Я хочу познакомить Господина с нашими сладостями и традициями. Чимин молча кивнул и проводил двух чиновников взглядом. Провести время... С кем? Кёнсу остался дома, а все остальные слуги, скорее всего, прямо сейчас накрывают на стол. Повернув голову, Пак огляделся и наткнулся взглядом на своих ровесников — таких же богатых наследников, с которыми ему бы стоило держаться поближе. Те, заметив его, стали перешептываться. Девушки махали веерами, прикрывая притворно-смущенные улыбки. Парни, напротив, смотрели с неприкрытым искренним непониманием и даже толикой раздражения. Чимин отвернулся, сдержанно вздохнув, и направился к одной из скамеек под большим дубом. Кто бы мог подумать, что среди богатых можно быть белой вороной? Парень усмехнулся, тихо фыркнув. Все эти люди думали только об одном — о власти. Свобода, настоящая жизнь? Нет, это не про них. Им были нужны деньги, подчинение, полное и безоговорочное, и возможность диктовать свои правила. «У нас с ними нет ничего общего», — уже стало, своего рода, мантрой, которую Пак повторял себе снова и снова.       — Не помешаю? Голос прервал его размышления. Чимин вздрогнул и поднял свой взгляд от бегающих детей, чей звонкий смех, казалось, заполнял пространство вокруг. Перед ним стоял человек. Это был тот самый переводчик, сопровождающий Янлина.       — Нет, присаживайтесь, — учтиво кивнул на место рядом с собой Пак. Парень улыбнулся и опустился на край скамейки. Если Чимину не изменяет память, то этого переводчика, кажется, зовут Шан.       — У вас тут красиво, — начал Шан, скользнув коротким взглядом по лицу Пака. — Природа, чистота улиц, приятные запахи... Почти не отличишь от столицы в Китайской Империи.       — Благодарю, Господин Шан, — сдержанно ответил юноша, глубоко кивнув. — Вы родом из столицы Китая? Прекрасно говорите по-корейски.       — Спасибо, — Шан искренне улыбнулся и сложил руки в замок на коленях. — Я родился в одном из поселений Китайской Империи, мой папа — китаец, а мама — кореянка. Позже мы перебрались в столицу... — парень вздохнул с легкой улыбкой на губах. — Благодаря родителям знаю хорошо оба языка, оттого и работаю переводчиком. Чимин слушал спокойный голос, внимательно рассматривая профиль парня. Тот, вероятно, не сильно старше Чимина: молодой, с приятными чертами лица, которые внушали симпатию.       — Вы работаете только с лекарями?       — Нет, я сопровождаю и политических деятелей. Иногда мне даже доводилось переводить для Великого Китайского Императора на важных встречах. Пак искренне изумился:       — Невероятно! Это большая честь. Ваша работа сложна, но достойна всяческого уважения. Шан слегка смутился, чуть улыбнувшись:       — Вы преувеличивайте, молодой Господин Пак, нет ничего более достойного, чем работать лекарем и помогать людям. Чимин согласился, но решил немного сменить направление темы:       — К слову, вам ничего не будет за то, что вы оставили Господина Янлина одного?       — Нет, Господин Янлин отправился в свою карету. Он иногда предпочитает побыть один, а мне разрешил немного прогуляться, если я того пожелаю, — переводчик мягко улыбнулся и на непонимающий взгляд Чимина поспешил добавить: — Янлин такой. Как доктор он изумителен, его ум поражает даже самых опытных лекарей Китайской Империи. Но в общении…у него складываются сложности. Пак усмехнулся:       — Вы хорошо осведомлены о его жизни. Шан тоже по-доброму усмехнулся:       — Просто я частенько с ним работаю. Вначале я думал, что его замкнутость проявляется только с представителями других народов, но вскоре понял, что это касается всех. Он серьезен, отстранен и редко впускает кого-то в свой мир. Люди считают его не по годам строгим и замкнутым. Ему довольно тяжело построить обычные дружеские или приятельские отношения с кем-то. Чимин молча кивнул. Почему-то, он так и думал. Если прислушиваться к внутреннему чутью — то он бы не стал доверять этому лекарю. Будто бы не знаешь, чего от него можно ждать. Нет сомнений — очень красив. Но так ли красива и его душа..? Пак перевел взгляд на лавку, где женщина раскладывала свежие сладости.       — Не хотите попробовать тосанпён****? — спросил Чимин. И добавил: — В знак знакомства. Шан улыбнулся, и его лицо осветилось искренней радостью:       — С удовольствием, Господин Пак. Отведав вкусных сладостей и перекинувшись парой слов на общие темы, Чимин отправился к семейной карете, а Шан, в свою очередь, отправился к своему лекарю. Дорога домой не заняла много времени, несмотря на толпу людей, заполнивших улицы. Горожане, вдохновленные праздничным настроением, не мешали движению. Они громко благодарили за устроенное торжество и низко кланялись, провожая карету четы Пак и карету приглашенных гостей. Переступив порог внутреннего семейного двора, слуги тут же выстроились в ряд, склонив головы в знак почтения. Их одежды были безупречно чисты, а движения — отточены до мелочей. Ки Бом радостно рассмеялся, и, похлопав по плечу одного из рядом стоящих слуг, проговорил с удовлетворением:       — Красиво тут у вас, все по высшему уровню...       — Благодарю, Господин Ки, — довольно ответил Джусон. Слугам было разрешено выпрямиться и заняться своими делами — зажечь благовония, а также подать свежеприготовленные блюда в трапезную. Сестер Чимина сразу же взяли за ручки и куда-то увели старшие женщины-слуги. Сумин взяла мужа под руку и что-то шепнула ему, пока Ки Бом отвернулся, рассматривая висящие фонарики. Чимин, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, отошел к персиковому дереву в дальнем углу двора, не смея стоять на одной линии с родителями и другим чиновником, пока его самого не позовет отец. Наследник наследником, но соблюдать правила является обязательным принципом. Пока родители отвлекали Ки Бома разговорами, Пак позволил себе устало привалиться спиной к дереву, сложив руки на груди. Глаза медленно закрылись, и он позволил себе украдкой вздохнуть. Сегодняшний день оказался изнуряющим, хотя, казалось бы, ничего особенно трудного он не делал. Странная слабость в организме... Чимин открыл глаза и кинул взгляд на Янлина и его переводчика, стоящего чуть позади лекаря, который, в свою очередь, молча рассматривал декоративные цветные камни. Сам Янлин, казалось, выглядел отчужденным, словно его мысли витали где-то далеко. Пак усмехнулся.       — Ох, а вот и Господин Чон! Чимин слишком резко для самого себя повернул голову в сторону все еще открытых ворот. И сразу же почувствовал растущий пугающий холод, поднявшийся с пяток до самого сердца.       — Добрый вечер, — войдя во двор, поздоровался уверенным голосом Чонгук. Он склонился в глубоком поклоне, и все взгляды мгновенно обратились к нему. Чонгук был одет в черный ханбок с золотистыми узорами. Этот образ был до боли похож на тот, что Чимин видел во сне. Это было чем-то немыслимым. Парень застыл, не в силах отвести взгляд. Чонгук выглядел совершенно иначе, чем кто-либо из присутствующих. Невероятно красив... Он собрал на себе взгляды каждого присутствующего. Если бы не дерево за спиной, ноги Чимина наверняка бы подкосились от резко нахлынувших чувств и какого-то странного волнения.       — Мое имя Чон Чонгук, я лекарь из столицы, — произнес он, приблизившись к родителям Чимина, низко поклонившись.       — Здравствуй, — мягко улыбнулась Госпожа Пак. — Какой ты славный. Реплика Сумин вызвала на лицах людей скромные улыбки.       — Господин Ки, — Чонгук поклонился на этот раз Бому.       — Чонгук, рад тебя видеть, — чиновник радостно похлопал его по плечу и обернулся к Джусону. — Это невероятно толковый малый, на очень хорошем счету у нас в столице. Чон выпрямился и сдержанно улыбнулся, сложив руки в замок за спиной. Когда к нему подошли лекарь из Китайской Империи и его переводчик, Чимин уловил своими глазами некую перемену во взгляде у Янлина. Но не придал сильного значения этому. Тот поприветствовал Чонгука на китайском, и Шан тут же перевел слова. Пак, поймав взгляд отца, коротко кивнул. Отсиживаться в тени больше не выйдет. Молодой Господин сглотнул слюну и буквально оттолкнулся от дерева, крона которого скрывала его довольно хорошо от чужих глаз.       — Добрый вечер, Чонгук, — Пак возник из-за спины парня с натянутой улыбкой, поклонился и встал уже на сторону родителей, по левую руку от матери. Их взгляды встретились. От Чимина не ускользнуло, как Чон прошелся взглядом по его одеянию, задержавшись на индийских украшениях, затем поклонился в ответ и поздоровался. Чимин дал себе и ему мысленную оплеуху. Себе — за то, что не может успокоиться, он сильно волнуется, а в глазах вспыхивает картинками сон, который хочется стереть со своих воспоминаний. Чонгуку — за то, что тот позволил посмотреть на Чимина не так, как на других до этого. Он не обязан выделять его тут, особенно, когда рядом находится старший Господин Пак.       — Что ж, — начал Джусон. — Раз уж все в сборе, прошу пройти к столу в нашу семейную трапезную. А также проведем небольшие обсуждения. Пак глубоко вдохнул. Вечер явно обещал быть сложным...

***

Казалось, что еще чуть-чуть, и стол бы прогнулся от количества еды на нем. Все протекало довольно спокойно. Чимин сегодня не сидел по правую руку от отца, как и положено на подобных официальных встречах. Там восседал Ки Бом. Мама — по левую. Янлин сидел рядом с чиновником из столицы, а напротив него, возле мамы, сидел Чонгук. Переводчик Шан сидел возле своего лекаря. Напротив, прямо возле Чонгука, сидел уже Чимин. Сидел и не мог нормально сконцентрироваться на беседе, в которой участвовали все. Паку нечего было сказать. С тех пор, как он занял свое место возле Чона, то будто воды в рот набрал. От рисового вина сегодня он отказался, сославшись на то, что, якобы, плохо переносит алкоголь. Отец на это лишь приподнял бровь, не припоминая за сыном такой особенности — все у него с переносимостью было нормально — но ничего не сказал. Чимин понимал, что за этот вечер он в свою сторону накопил уже достаточное количество вопросов, которые ему потом обязательно зададут Джусон или Сумин. По правде говоря, Чонгук его напрягал. Сидели они рядом, Пак ощущал приятный аромат, исходящий от лекаря. Но Чимин не был силен в парфюмерных мешочках, запах был приятным, но, в целом, не знакомым. Чон на него не смотрел, чему юноша был безмерно рад. Однако Янлин то и дело бросал на Чона оценивающие взгляды, что вызывало удивление. Все-таки, Паку не показалась та мизерная перемена во взгляде китайского лекаря. Янлин вдруг ожил, стал активнее участвовать в беседе и явно демонстрировал интерес к обсуждаемым темам.       — Вы думаете, что Хэру и у вас имеется? — перевел Шан очередной вопрос Янлина.       — Да, — кивает Чонгук. — В нашей больнице лежит мужчина, которого привезли к нам с сильным кровавым кашлем, высокой температурой тела и другими симптомами. Мы его отправляли в Китайскую Империю для должного обследования, но его вернули к нам обратно, заявив, что его сразила Хэру и он не жилец. До сих пор он не пришел в сознание. Янлин, услышав перевод, выгнул бровь, пристально глядя на Чонгука:       — Но его сердце продолжает биться?       — Да.       — Я бы хотел взглянуть на больного, в таком случае, — не колеблясь, заявил Янлин. У Чимина чуть ли не вырывается возмущение вслух: «Прямо сейчас?!», но он сдерживает самообладание и лишь хмурит брови. Чонгук, судя по его выражению лица, тоже не ожидал подобного напора со стороны молодого доктора:       — Боюсь, сейчас этого сделать будет невозможно, уже слишком поздно. Янлин по-доброму ухмыльнулся:       — Конечно же, нет. Завтра. Господин Ки, вы ведь не против задержаться здесь на пару дней? Ки Бом, раскрасневшийся от уже прилично выпитого вина, прожевывает кусочек говядины. Он весело рассмеялся:       — Хе-хе, Господин Янлин, я-то не против, но надо прежде согласовывать все с Господином Пак. Все-таки, мы у него в гостях, а не наоборот. Чимин перевел взгляд на отца. Видно было, как тот что-то недолго, но серьезно обдумывал, глядя куда-то перед собой. Затем он ответил коротким согласием, предложив гостям расположиться у себя в доме. Паку казалось, что он сейчас взорвется от раздражения. Мало того, что Янлин проявлял сегодня не совсем дружелюбный настрой по отношению к его семье, так еще и нагло заявил о намерениях увидеть пациента и задержаться в гостях. Куда делись его вежливость и учтивость?       — ...Ты не против, Чимин-а? Юноша вынырнул из своих мыслей, перестал хмуриться и заметил, что все смотрят на него в каком-то ожидании. Осознавая, что он упустил суть вопроса, Чимин решил не терять лицо, ведь, было бы некрасивым при всех просить заново его повторить у матери.       — Конечно нет, — натянул слабую улыбку Пак, совсем не понимая, на что он дал свое согласие.       — Вот и славно, — ответил Ки Бом. — Господин Шан у нас совсем тихо спит. Чимин выгнул бровь в легком недоумении, переведя взгляд на переводчика. Тот, встретив непонимание юношеского взгляда, лишь тихо хмыкнул и беззвучно дал понять, что потом все объяснит. Пак коротко кивнул и вновь уткнулся в полупустую тарелку с рыбой и рисом. Обсуждения за столом плавно перетекли немного в другое русло — как же в Китайской Империи хорошо жить.       — Кто-то, кажется, весь вечер витает в облаках? Пак дернулся от негромкого глубокого голоса, прозвучавшего у самого уха. Пак резко поднял глаза и встретился с внимательным взглядом Чонгука:       — У тебя ошибочные представления обо мне, — проговорил он холодно. — Я очень заинтересован в беседе. Чон слабо хмыкнул:       — Да, это заметно... Вам очень идут индийские украшения, молодой Господин Пак. Лицо Чимина моментально залилось краской. Он старательно взял себя в руки и нахмурился.       — Негоже делать мне такие комплименты, Чонгук, — произнес он тихо, чтобы никто и ничего ненароком не услышал.       — Это почему-же? — искренне удивился Чон.       — Я тебе не девица тут аль-какая, — пробурчал Чимин, пытаясь придать голосу твердости. Чонгук лукаво улыбнулся:       — Это точно. Пак кивнул и зажевал рисовый шарик, пытаясь так отвлечь себя.       — Вы куда лучше. Рис чуть ли не вылетел зернами обратно в тарелку. Чимин закашлялся, привлекая к себе внимание всех за столом. Но тут же поднял руку в успокаивающем жесте и отпил из чаши теплый чай. Вновь встретив грозный взгляд Джусона, он окончательно убедился в том, что потом серьезного разговора ему точно не избежать...       — Имей совесть, Чонгук, — тихо сказал он, когда кашель утих. — Еще пара таких слов — и я задыхаться начну от возмущения. Чонгук рассмеялся, обнажая ямочки на щеках:       — Вы даже кашляете мило. Чимин повернул к нему голову и прищурился:       — Думаю, тебе хватит вина на сегодня. Чушь какую-то говоришь. А у самого все горело. Надо убирать эту глупую реакцию. Чимин чувствовал, как в груди смешиваются раздражение и странная легкость, и старался игнорировать эту внутреннюю бурю. Надо пресекать эти шутки со стороны Чонгука и в дальнейшем постараться позабыть все эти наглые комплименты.       — Чимин-а, не хочешь показать Господину Янлину, Господину Шану и Господину Чону наш летний сад? — вдруг спросила мама. Нет, пожалуйста... Только не это.       — Конечно, с удовольствием, — ответил он, выдавая самую искреннюю улыбку, какую смог изобразить. Ему все меньше нравился этот вечер.

***

Хризантемы простирались вдоль вымощенной однотонными камнями дорожки, как живое украшение сада. Легкий ветерок доносил тонкий, горьковато-сладкий аромат цветов, заставляя остановиться и вдохнуть полной грудью. Чимин шел впереди, его шаги были ровными, но взгляд сосредоточенно блуждал среди растений, словно он находился не здесь, а где-то глубоко в своих мыслях.       — Хризантемы особенно распространены в нашем поселении, — продолжал он говорить, оборачиваясь, чтобы его голос был лучше слышен. — Поэтому в этом саду их так много. Считается, что они являются символом долголетия и благородства. На улицу уже опустилась темнота, но, благодаря ярким масляным фонарикам, развешанных на каждом из деревьев, все вокруг было видно достаточно хорошо. Шан, находившийся чуть позади лекаря, тихо перевел слова Чимина для Янлина. Тот внимательно слушает и кивает, не переставая любоваться пахучими растениями вокруг. Идущий рядом с китайским лекарем Чонгук также не мог оторвать взгляда от цветов. Его глаза блестели в свете фонарей. Он выглядел отстраненным, но в его взгляде проскальзывал интерес, который он старался не показывать…       — А это лилии? — вдруг раздался мягкий голос Янлина. Чимин остановился и обернулся туда, куда указывал лекарь.       — Нет. Это кусты роз. Они довольно распространены в Когурё. Ничего особенного в них нет. На моей памяти, это единственное растение в нашем саду, которое мы посадили только ради красоты и приятного аромата. Шан вновь все тихо переводит Янлину, а тот лишь глубоко кивает, и губы его трогает едва заметная благодарная улыбка. Чимин, заметив это, на мгновение задержал на нем взгляд, но тут же вернулся к своему обычному холодному выражению. Дорожка тянулась длинной петлей, огибая весь сад, а впереди, в лунном свете, показался яркий куст. Чимин остановился перед ним.       — Это, — Пак указывает рукой на растение, привлекая внимание всех троих юношей. — Цветок азалии. С ним связана одна очень интересная и старая легенда. Вы знаете ее?       — Нет, Господин, — отвечает Чонгук, слегка наклонив голову вбок. Пак кивнул и перевел чуть волнительный и вопросительный взгляд на других парней. Те попросили Чимина поведать о ней.       — Легенда рассказывает, что юноша и девушка из разных деревень влюбились друг в друга, но их семьи были против союза. Они решили встретиться под цветущим кустом азалии, чтобы попрощаться. Когда они встретились, девушка заплакала, и ее слезы превратились в яркие красные цветы. С тех пор азалии стали символом любви, которая преодолевает трудности, и их часто сажают в садах, как напоминание о силе истинного чувства. Особенно, в тех садах, где царит семейная обстановка. Для того, чтобы любовь у супругов никогда не угасала. И даже после перерождения души нашли друг друга в следующей жизни. Закончив рассказ, Пак вновь посмотрел на совсем затихших гостей. Шан закончил переводить рассказ для своего лекаря, а затем искренне добавил уже от себя лично:       — Это невероятная история, Господин Пак. Честно, пробрала до дрожи... Чимин чуть смущенно улыбнулся, слегка поклонившись. Он как-то глубоко ушел в рассказ, совсем потеряв бдительность на какое-то мгновение. Затем и Чонгук, будто, очнулся от сновидений. Он неотрывно смотрел на Чимина. Но не улыбался. На его лице вообще ничего не было изображено, он лишь молчал. Пак, по правде, ждал хоть каких-то слов от парня, но настаивать на этом не хотел, слегка нервно перебирая пальцы рук за своей спиной. Молчание внезапно прервал Янлин, сказав что-то на китайском. Шан, немного удивившись, поспешил перевести:       — Цветы очень похожи на Господина Чона. Такие же красивые. Теперь удивлялся не только Шан. Паку стоило огромных усилий не выгнуть свои брови. В груди что-то болезненно сжалось. Это раздражало. Он резко перестал перебирать свои пальцы, лишь поспешно отвел взгляд на куст азалии. Он, будто, стал свидетелем чего-то очень личного.       — Ох, благодарю, Господин Янлин, очень неожиданное сравнение, — ответил мягким голосом Чон со слабой улыбкой на губах. Чимин сухо сглотнул. Затем плавно поднял свои глаза на Шана. Тот теперь даже не улыбался. Впервые за весь вечер Пак увидел на этом добродушном парне всю серьезность. И внутри пищало предчувствие, что это было нехорошим знаком... Вновь повисшую тишину нарушил звук быстрых шагов.       — Господа! Чимин перевел свой взгляд на подбежавшего к ним Кёнсу.       — Простите за беспокойство, — он низко поклонился и выпрямился. — Один из слуг сейчас же проводит вас в беседку чуть дальше по этой дорожке, куда затем присоединятся Госпожа и Господин Пак, а также Господин Ки, дабы провести вам чайную церемонию, как и полагается. Младший Господин Пак, — теперь паренек обратился к Чимину. — Старший Господин зовет вас. Чимин кивнул, чувствуя, как на него наваливается тревога. Его лицо оставалось спокойным, но руки слегка дрожали. Странная смесь эмоций происходит в этот вечер.       — Конечно. Прошу прощения, — Чимин поклонился гостям, затем положил руку Кёнсу на плечо и двинулся с ним к выходу. За своей спиной он тут же услышал китайскую речь, из-за чего чуть было не закатил глаза…       — Ты звал, отец, — поклонился Пак, когда подошел к трапезной. Джусон стоял уже на улице, скрестив руки на груди. Один из старших слуг, тем временем, начал провожать Сумин и Ки Бома в сторону летнего сада.       — Сынок, — мужчина закинул руку на плечи Чимина. — У тебя все в порядке? Пак понимал, к чему ведет разговор. Его будут отчитывать. Но неужели надо было делать это прямо сейчас..? Ему и так хватает эмоциональных всплесков за один вечер. Надо будет обязательно помедитировать перед сном, дабы восстановить внутренний баланс.       — Да, отец. Прости, если я сделал что-то не так. Возможно, я просто не выспался. Джусон вдруг радостно рассмеялся, потрепав сына по волосам. Чимин удивился тому, что не наблюдает на чужом лице отголоски недовольства.       — Брось, Чимин-а. Твои манеры почти идеальны. Ты прекрасный наследник, мой старший и любимый сын. Пак натянул слабую улыбку. Что-то не так. У его отца не могло так быстро улучшиться настроение. Буквально несколько мгновений назад, за столом, Джусон смотрел на него так, будто готов был самолично выпороть за поведение.       — Папа..? — позволив себе немного вольности, мягко отозвался Чимин, ощутив подкатывающее к горлу волнение. — Скажи, в чем дело. Я чувствую, что ты хочешь что-то сказать.       — Слишком хорошо меня знаешь, а? — вновь задорно рассмеялся Джусон, не убирая руки с чужих плеч. Они плавно стали двигаться в сторону сада в полном одиночестве. — Как тебе Ки Бом? Хороший человек, не правда ли? Парень бегал взглядом по земле, даже не зная, что на это ответить       — Это какая-то проверка?       — Ну что ты, мальчик мой. Искренний интерес, не более.       — Ну... Обычный. Добродушный мужчина. Как политик не могу знать — не видел его в деле. Джусон широко улыбнулся:       — Я рад, что ты воспринял его положительно. Когда они уже вошли в сад, Чимин остановился:       — Что такое, отец? Не таи, твои расспросы об этом чиновнике не случайны. Старший Господин сжал плечо сына:       — У него есть дочка, ровесница твоя, Ки Мунбёль. Красавица самая настоящая, худенькая, словно тростинка, изящная. То, что надо. Чимин расширяет глаза и мягко убирает руку отца со своего плеча:       — Боюсь спросить... Надо — кому?       — Тебе, конечно, — отвечает Джусон. — Вы будете смотреться очень красиво вместе, достойно. Теперь, кажется, все начинает сходится.       — Мама поэтому предложила пойти нам в сад, чтобы вы могли обсудить без меня выгодный брак? — чуть нервно ухмыляется Пак. — Отец... Скажи, что ты шутишь.       — Чимин-а, тебе уже пора строить свою жизнь более серьезно. Карьера, семья, статус — все наладится, как только ты женишься на Мунбёль. Поверь, выгодней и достойней ее ты точно больше никого не найдешь. Пак делает неосознанный шаг назад:       — А почему меня не спросили об этом? — шокировано шепчет он. — Я что, разменная монета? Теперь Джусон хмурится:       — Перестань, Чимин. Через это проходят все достойные люди. Не делай вид, что ты не знаешь об этом. Это нормально. Нормально... Да, Пак понимает это где-то глубоко в себе. Это устои, так положено. В конце-концов, его родителей тоже не обошла эта участь. Но он не хочет... Так.       — Я не готов... Я н-не смогу, — продолжает шептать Чимин. Он старается сохранить самообладание, но легкие, будто, наполняются тяжестью. — Я не хочу...       — Перестань, сын, — уже жестко отвечает старший Пак. — Не веди себя, словно слабая девка. Реагируешь так, будто тебя на казнь посылают. Все будет именно так, как я сказал. Нравится тебе то, или же нет. Смирись. Хочется рыдать. Искренне и громко… Чимин глубоко дышит, ему не хватает воздуха. Он делает еще шаг назад, подальше от отца, не сводя с того своего безумного взгляда. Хочется крушить. Кричать, чтобы его оставили в покое. Свобода. Его главная цель в жизни, ее просто отнимают на глазах.       — Я не смогу без любви с человеком... Слишком рано, — выдыхает Чимин, прикладывая руку к сердцу. Оно коротко кольнуло, но парень не подал вида.       — Отставить эти сентиментальности, Чимин! — рявкнул Джусон, заставив того вздрогнуть. — Тебе не нужна эта любовь! Тебе нужен статус, почитание, красивая и дорогая супруга рядом. А любовь... Глядишь, и она потом придет, как поженитесь с ней, раз уж ты так этого жаждешь. Чимин часто дышит, а сердце начинает колоть чаще. Не верится, что собственные родители так с ним поступают. Да, Пак знал, что такой разговор мог когда-то состояться. Но не сейчас… Он не готов. Он только начал работать там, где ему нравится, он только начал вкушать эту жизнь. Брак перечеркнет ему абсолютно все. Все надежды, планы, свободу. Отнимет у него смысл…       — Ну же, сын, прислушайся ко мне, я тебе не желаю зла, — отец тянет руку к плечу Пака.       — Не трогай меня! — вдруг не выдерживает Чимин, кромко крикнув. Он резко отшатывается, затем разворачивается на пятках к выходу из сада. Но не успевает сделать и трех шагов, как его настигает ужасная боль. Сердце колит невероятно сильно. Прежде такого никогда не было…       — А... — тихо вскрикивает Чимин, сжав ханбок в районе груди. И падает. Больно ударяется коленями о землю. Мир померк в одно несчастное мгновенье…