Всё ради нас

Стадион возле здания колледжа оживал от громкого свиста свистка и радостных голосов. Он был поделён специально на две части, чтобы каждый мог заниматься и не мешать друг другу. На одной стороне, увлечённо преследуя мяч, парни играли в футбол. Их крики, смешанные с ударами по мячу, наполняли пространство На другой стороне девушки, с ловкостью и грацией, отбивали волейбольный мяч, управляя им с впечатляющей точностью. Преподаватели, приставленные к каждым, не сводили строгих взглядов и контролировали ситуацию в игре, предотвращали конфликты. У девочек преподавателем являлась немолодая гунганка, ростом почти в два метра: добрая, но серьёзная, умеющая наказать девушек за нарушение правил. Преподаватель у мальчиков особой лояльностью не славился. Мужчина средних лет с кепкой на голове, скрывавшей плеш. Сокрушался до пота на лице от одного выхода мяча за поле или попадание им на скамьи. Рейнире быть наказанной не грозило. Ещё до начала учебного года она принесла справку от медиков об освобождении от занятий по состоянию здоровья — официальную, неподдельную, какую приносили некоторые ее однокурсницы, включая троюродную сестрицу Сейдж. Однако наличие справки не означало освобождение от зачётов, и для получения хорошей оценки приходилось переодически сдавать рефераты и презентации на темы того или иного вида спорта. По правде говоря, Рейнира с техникой была на «вы» и презентации делать не любила. Копание в программах, взломы, технологии и всё связанное с информатикой её не интересовали. Не горела она интересом и к физкультуре. То есть она осознавала всю её полезность для здоровья, но всегда отдавала предпочтение активным играм и бессмысленным пинкам мячей запах старых редких книг и погружение в истории, выведенные из под пера автора. Это с Райденом с детстве она могла с ним бегать с палками, будто они были джедаями со световыми мечами. В детстве они придумывали различные шалости, что все удивлялись, как такая тихая девочка соглашалась на авантюры Рая. А сейчас, даже если Рейнира была бы активной, по слабому здоровью уже бы не смогла заниматься. Четыре месяца в колледже показались ей не лёгкими, поскольку она многое пропустила, но она всё равно старалась учиться. У них уже пошли первые зачёты, по большей части предметов у Рейниры, за её посещаемость и сдачу всех заданий в срок, гарантированы автоматы, правда она всё равно занималась после пар. Она без уважительной причины не пропускала пары, все задания сдавала по возможности в срок. Для усвоения материала просматривала в голонете лекции, записывала себе важное на стикеры и приклеивала их над столом в своей комнате, которую она делила, к своему собственному сожалению, с соседкой из Северной провинции. Девчонка неплохая, но предпочтение жить одной имело больший вес. Рейнира продолжала пить успокоительные, назначенные медиком летом, прыщи почти ушли с лица, волосы, благодаря маслам от Нэмис, перестали сечься. У неё улучшился аппетит и она набрала ещё немного в весе, за что получила от бабушки. Но Рейниру уже это не волновало. Мама учила любить своё тело и принимать его таким, какое оно есть. Чед сидел рядом на скамье. Из-за сломанного пальца недели две назад его освободили от пар по физкультуре, и вместо занятий Чед предпочитал общество Рейниры. Поначалу она относилась к нему с недоверием и думала, что близко подпускать не будет, но, взвесив все риски и лучше с ним пообщавшись, поняла, что он неплохой парень, образованный, достойный её доверия и уважения. Он помогал ей с грамматикой, хорошо разбирался в технике и программах, ни раз делал для Рейниры презентации. Чед часто показывал ей свои работы. Все, как не удивительно, были с одним и тем же смыслом — вера в богов всегда всех спасает, а отступники страдают в хаосе. Строчки красивые, выводились автором с безумным блеском в глазах, с любовью к Матери жизни и её двум дочерям. Глядя на опыт Чеда и сравнивая со своими закорючками, Рейнира понимала, что так красиво у неё не получится, есть над чем работать. Она уже показывала ему свои стихи. Чед делал замечания насчёт почерка и пунктуации, а ещё рекомендовал выучить правила по написанную удвоенных согласных. Спорить было не с чем, грамматика и пунктуация у неё идеальными никогда не были. Изучающий взгляд Чеда проходился по предложениям в датападе Рейниры, вышедшим из под стилуса вовремя эмоционального порыва: «В зеркале — лица знакомые черты, Смотрю в них и вижу лишь горькие мечты. Где ты, мой папа? Время уносит дни, Но сердце стучит, как будто в темноте. Мне семнадцать лет, а мир так огромен, Но рядом с тобой я была бы сильней. Теперь лишь тоска, и память лишь жжёт, Как тихий шёпот, как нежный свет дней. Слёзы катятся, капают на пол, Как дождь за окном, когда в сердце — холод. Каждый взгляд в отражение — как в пропасть опять, Я плачу, и горечь не знает преград. Скучаю по смеху, по сказкам ночным, По взгляду тепла, что согревал нас. Ты был моим миром, теперь — тишина, Замерли часы, и стонет пространство. Прошло время — года, но боль не утихла, В душе остаётся лишь тень, лишь пустота. Я пыталась забыть, быть сильной, как смогла, Но сердце стучит: «Он больше не рядом, не там». Как трудно смириться с этой разлукой, Словно мир раскололся, как хрупкая ракушка. Ты в каждом моём дыхании, в каждом слоге, Но тень твоя бродит по этим холодным строчкам. Смотрю в зеркало — и сердце стесняет, Сколько бы ни прошло, тебя не заменит. Вечно ты в памяти, в сердце, в мечтах, Я скучаю, папа, ты — мой светлый мираж». Время двигалось, неумолимо напоминая Рейнире о том, что следовало жить дальше. Ей пора смириться, жить дальше, учёба и подготовки к олимпиадам помогали ей сфокусироваться на цели и позабыть о меланхолических воспоминаниях из прошлого. Но по ночам она засыпала с трудом, воспоминания обрушивались на неё лавиной, не позволяли выбраться. Рейнире уже на новом месте несколько раз снилась дама с кривой шеей, но чаще всего её мысли занимала скорбь по погибшему папе и тоска по Райдену, по её счастливому детству. Дома переживать это было проще, не ощущалось так болезненно. Но с началом учебного года вся истина начала чувствоваться больнее, будто разом обрушилась реальность и иллюзия спокойствия рассеялась. В колледже Рейнира одна, без мамы, Дина, бабушки и дедушки. У них свои хлопоты, с которыми она помогала справиться, грузить близких своими мыслями она не хотела. Она не призналась, что не смирилась со смертью папы и не могла полностью жить дальше. После очередной бессонной ночи Рейнира всю свою боль выразила в заметках, ловила жадно каждую строчку, что диктовало ей воображение. Ей нужно было как-то выразить свою тоску. Необходимо было с кем-то поделиться, пока семья и Дин — её близкий друг и человек, с которым не мучал дискомфорт в груди — были далеко. И выбор пал на проверенного друга. Глядя на Чеда, что молча читал её стих, у Рейниры сдавило горло. Он лишнего никогда не говорил насчёт её творчества, только опасения в душе били тревожным колоколом по вискам. Чед много делал для неё, ни раз выручал, помог освоиться в колледже. Он больше понимал в технике, с презентациями помогал, устанавливал программы на новый голофон против вирусов. Правильней было бы довериться и отпустить предрассудки. Если бы Чед хотел чего-то сделать, то сделал бы это сразу, а не ждал бы много месяцев. К тому же, Силане — верные бабушкины союзники. Они привели своих людей после Кровавой ночи, когда мама, бабушка и дедушка нуждались в помощи. В случае если Рейнира будет показывать свои открыто свои опасения или не будет делать шагов навстречу, висел огромный риск потерять верных союзников. — Почерк всё ещё хромает, — прямо констатировал Чед, вручая датапад обратно Рейнире. — Но твой стих всё равно потрясающий. В этот момент она ощутила послабление давления на неё. — Я добилась эмоциональности? — Рейнира помнила, что Чед критиковал её стихи за отсутствии глубины и чувственности. — Да и он личный, очень глубокий, — говорил Чед. — Я прямо прочувствовал твою боль об утрате отца. Стихи такими и должны быть — чтобы ударяли в самое сердце. — Иногда это пугает. — Это и должно пугать, значит ты смогла вызвать у читателей отклик. Почему бы тебе не опубликовать его на странице нашего колледжа? Рейнира распахнула глаза. — Нет! — запротестовала она, повысив от неожиданности голос. — Давай! — уговаривал Чед. Он положил свои руки поверх её, но та их быстро потянула их на себя, словно обожглась чужим прикосновением. — Нет и точка, — Рейнира была непреклонна. Её тон стал жёстче. Чед от неожиданности осёкся, и Рейнира во избежании недопонимания, поспешила объяснить уже более мягким тоном: — Он не выйдет за пределы безопасного места. Чтобы опубликовать свою работу на широкую аудиторию нужна была высокая доза смелости. Чед не сильно критиковал её работы, потому что сам был человеком творческим. Другие, кроме семьи и, возможно, Дина, просто будут сыпать ей землю на голову и закопают как можно глубже. Стих был слишком личным, сокровенным, полный скорби об отце. Рейнира так и не смирилась с его утратой и не хотела, чтобы кто-то ещё знал об этом. Она готова поделиться своей болью с избранным кругом лиц, но не со всем колледжем. Лучше пускай её стихи останутся за забором реальности, в укромном месте. Остальным знать не надо было, что семнадцатилетняя внучка сильной Супе Кастиль ещё тоскует по погибшему пять лет назад отцу. Люди погибают каждый день, ни одна Рейнира пострадала в Кровавую ночь. Были и те, кому нанесли больший ущерб. — Это нужно опубликовать, — не унимался Чед. — Твоя скорбь сблизит тебя с другими. — Но я этого не хочу, — качнула головой Рейнира. — Я их не знаю. — Это даст другим задуматься. — Чед придвинулся к ней ближе с горящим энтузиазмом в глазах. — Твой стих — зеркало для других. Они в него посмотрят и осмыслят, что важно помогать друг другу справляться с их тоскливыми жизнями, лишёнными веры и понимания. Вспомнят заветы Матери о помощи другим. Рейнира, твоя боль важна для других людей. — Людей не так просто переубедить, Чед. Будь всё так просто, то мы давно жили бы в утопии. Его слова источали мёд, приторно сладкий, от которого сворачивались внутренности. Ногти впились в ладонь. Он твердил о важности сближения с другими, ценности эмпатии. Но Рейнира не желала делиться своей болью с теми, кого она не знает. Недавно ей начало казаться, что с эмпатией у неё проблемы. Она занималась благотворительностью: кормила бедных, жалела детей и стариков, посещала благотворительные мероприятия, хотя на самом деле по-настоящему никогда их не любила. Жалела, но не любила. На публике оставалась собранной, уже смирилась с частыми выходами в свет. Смирилась, но не полюбила. К религии Рейнира всё также оставалась равнодушной, просто врать научилась со временем и с детства научилась не замечать. Она врала самой себе, когда говорила, что её от всего сердца волнуют другие. Её не касалась война Империи с повстанцами, плевать было на отсутствие веры у людей. Ей не плевать было на нужды семьи — вот что имело значение. Благотворительность никак не поднимала авторитет её семье, Рейнира уже начала задумываться над сменой курса. Что если имел смысл найти что-то другое, раз сближаться с чужими она не хотела? Рейнира сомневалась, что её боль была важна другим, а семью напрасно тревожить она не собиралась. Они всё для неё делали в своё время, а что она? Теперь Рейнира в ответе за них и не должна допустить повтора Кровавой ночи. Погружённая в свои размышления, она не замечала ничего вокруг: ни Чеда, сидящего перед ней, ни свистка преподавателя, ни мяча, случайно отлетевшего в её сторону. Мяч прилетел и практически со всей дури ударил ей по плечу. Рейнира вздрогнула на месте от неожиданности, ошарашенная происходящем. Паутинка боли поползла по плечу. Рейнира положила руку на ушибленное и метнула раздражённый взгляд в сторону поля. Немногие взгляды были направлены на неё. Одним из них был виноватым и принадлежал он принцу Гаусу Веруне. Рейнира сомкнула губы в тонкую линию и из знака уважения склонила голову. Пускай они учились на одном курсе как будущие политики, он по-прежнему оставался принцем, наследником престола. Правила этикета не отменял никто. — Случайно вышло! — выкрикнул принц Гаус. — Луна, кинь мяч! Мяч лежал недалеко от неё. Рейнира натянула самую вежливую улыбку и, скрывая брезгливость, кинула мяч небрежно в руки Веруне. Тот ловко поймал его обеими руками и в благодарность подмигнул и обаятельно улыбнулся. — Спасибо! — Удачной игры, ваше высочество! — пожелала из вежливости Рейнира. — Свою победу посвящаю тебе и мамочке! — заявил Гаус. Он открыл рот, делая сказать ещё что-то но его придыхания оборвал громкий свист преподавателя. Рейнира в мыслях закатила глаза. Они не общались, дружбы никакой между ними не было. Скорее перекидывались парой фраз на парах и обменивались переодически быстрыми приветственными кивками. Рейнира такому не ровня. У Веруны своё окружение из книжных плохих парней и глуповатых девиц, собравших всевозможные клише прямиком оттуда же. Подобное не притягивало, а отталкивало. Рейнира вела себя с принцем согласно статусу, никогда не перечила, источала вежливость и дружелюбие, но они не друзья. У неё был Чед, более близкий ей по духу, семья, Дин, от которого хоть привета не дождёшься, но зато был ближе того же Чеда, в его объятиях дышалось легче, груз проблем на плечах не оседал. Робкие касания к ладони воспринимались как нечто правильное, естественное между ними. Дин занимал часть её мыслей и порой это пугало. — О, Матерь, даруй нам всем здоровья и здравомыслия, — вздохнул Чед. Он вновь взглянул на Рейниру и в его глазах мигнула серьёзность. — Ты всё равно подумай о публикации стиха. Это даст шанс на будущее и тебе. Сумеешь показать свои таланты, будешь потом поэтом. Уверен, семья тобой будет гордиться. Обсуждать тему стиха Рейнира больше не хотела, ей эта тема осточертела. Не собиралась она ни под каким предлогом выкладывать то личное, что связывало её с тоской по папе. Не желая спорить с Чедом, она просто через силу ухмыльнулась. — Мне приятно, что ты обо мне думаешь, — выговорила она. — Богиня да будет к тебе благосклонна. Чед сложил губы в улыбке. — Видимо, твой отец правда был хорошим, раз ты по нему скучаешь. Рейнира молча кивнула. Чед вытащил из сумки свой датапад. — Когда у тебя олимпиада по политологии? — поинтересовался он. — Через четыре дня, — Рейнира открыла файлы с конспектами по политологии. — Она от самого Альдераанского университета. — И что получают победители? — Их берут на первый курс сразу без экзаменов. Просто на основе олимпиад. Это мне по вкусу. Мама говорила, так поступил в своё время папа. Тётя Тесс также упоминала, что по олимпиадам поступил и дядя Рейн, став самым молодым студентом. У Рейниры перед глазами наглядный пример, что благодаря олимпиадам можно было поступить в лучший университет на Альдераане и во всей галактике. Мама там училась по обмену и именно там впервые познакомилась с папой, когда тому было шестнадцать, а ей всего пятнадцать. Она не была самой юной студенткой, были и гораздо моложе, всё зависело от образования планеты, откуда прилетел студент. — Ты амбициозна, — отметил Чед, — но что если твои усилия напрасны? Может тебе не стоит прыгать выше собственной головы и ты продолжишь учиться здесь? Вдруг ничего не выйдет? Ты ведь нужна на Набу. Кому ты нужна на Альдераане? Ногти сильнее впились в ладонь. Ей уже ни раз на эту тему полоскала мозги бабушка, чуть позже лишь смирилась с желанием внучки учиться в другом месте. Хару выражал беспокойство, помня хорошо деда Регала. Чед прав был лишь частично. Он позабыл, что на Альдераане жила её семья со стороны отца. Пускай те ещё не знали, что Рейнира жива, рано или поздно правда вскроется и ей нужно будет жить не только как леди Кастиль, но и как леди Вет. — Самой себе для начала, — невозмутимо ответила Рейнира. — Твои амбиции тебя не доведут до добра, — не мог угомониться Чед. — Ты прыгаешь выше головы, но потом же ушибёшься больно. Твой отец тоже славился амбициями и они его и сгубили… Рейнира до боли сжали кулаки. — Папу убили твари в масках в Кровавую ночь, — резко выпалила она. Чуть стушевавшись от взгляда Чеда, она объяснилась: — Чед, уж прости, но ты путаешь одно с другим. — Верно, — сдался он, — извини. Но ты подумай всё равно. Взвесь всё. Здесь твоя семья. Тут твоя родина. Ты нужна больше здесь. «На Альдераане у меня тоже семья есть». — И на Альдераане тоже у меня семья, — поправила Рейнира. — Я помню планету, я провела там часть детства. Я родилась там. Плюс на Альдераане образование лучше, чем здесь и диплом ценится оттуда больше. Так что решение с поступлением мне кажется самым правильным. У будущей главы дома должно быть лучшее образование. Оставшуюся часть пары они провели в молчании, обрываемом громкими свистами и криками парней с девчонками. Чед на датападе писал эссе по истории, а Рейнира, сунув в уши наушники, под песни из плейлиста готовилась к олимпиаде по политологии. Вспоминая достижения папы и дяди, она нацелилась поступить в университет на Альдераане, где училась её семья и не только — папа, мама, дядя Рейн, сенатор Органа, королева Бреха и большая часть семьи с папиной стороны, если верить маме. Там готовили выдающихся политиков, учёных и деятелей искусства. Рейнира осознавала, что диплом оттуда ценился во всей галактике больше. Там у неё больше будет шансов стать потом дипломатом, как папа. Её папа в своё время считался одним из самых уважаемых послов своего времени. Он получил поддержку военных Альдераана, королевы Брехи и многих сенаторов, включая сенатора Амидалу. Когда он был жив, у него была власть, было больше ресурсов на защиту семьи. Рейнира хотела тоже так помочь семье. Плюс, если она окажется на Альдераане, она сумеет увидеть Райдена. Интересно, будет ли Райден поступать в тот же университет, что и она? Едва сознание подбросило мысли о нём, на голофоне всплыло уведомление из «Нексуса» о новой публикации — Райден выложил к себе на страницу новый снимок. Проверив, что Чед занимается своими делами, Рейнира перешла в «Нексус» на страничку Райдена. Она подписалась на него во всех соцсетях. Пришлось ради этой цели везде подписать себя именем Хелейна Дарру. Он ещё не знал о её возвращении. Тётя Тесс никому не говорила, а Рейнира так и не призналась Рейну, кто она на самом деле. Всё времени не было и подходящего момента. Бальег за грудной клеткой жалобно выл всякий раз, когда приходилось под чужим именем заходить на странички Райдена. Рейнира глядела на него и сердце сжималось от жалости; Райден, которого она помнила, потерялся за уверенным взглядом и фасадом богатого сына. Щёки с возрастом ушли, лицо потеряло детские черты. Волосы прилизаны, зачёсаны назад, костюмы чёрные, строгие — да Райден ненавидел так причёсываться и терпеть не мог чёрный цвет. Его волосы всегда были кудрявыми, взъерошенными, мама называла его кудряшки очень милыми, от чего он морщился от смущения с милой улыбкой. Он любил персиковый и зелёный. А ещё он ненавидел украшения, носил лишь то, что дарила ему малютка Рейнира. Тот Райден, что был в соцсетях, не был её лучшим другом Раем. От него только глаза остались и те больше не искрили детским озорством. Рейнира будто впитала в себя уныние. Она винила деда в произошедших изменениях с её близким человеком. Его и тех тварей, что убили папу. Спасибо бабушке, что казнила их. Браво, Супе Кастиль, тайна того, кто их нанял, ушла с ними в могилу. Рейнира оценила последнюю публикацию. Райден никогда не оставлял подписи под фотографиями, не писал посты и не выкладывал особо видео. Комментарии закрыты не были и любой желающий мог туда писать. В основном писали молоденькие девочки, пытающиеся флиртовать. Райден их даже не лайкал. Рейнира комментарии не оставляла, не понимала толком, что и писать. Просто оценивать фотку как-то банально, внешность — она не отличиться от этой стайки гормональных куриц. Поэтому Рейнира ограничивалась лайками. Старалась оценивать публикации самая первая, оттого и поставила везде уведомления. Хотя бы так она могла следить за его жизнью, смотреть, как он живёт и кем становится. Как же ей хотелось увидеть его в живую. Рейнира тосковала по Райдену. Хотелось снова в детство, где всё воспринималось проще и легче, не приходилось работать на олимпиады, заниматься благотворительностью, думать о возможном замужестве и не нужно было жить с мыслями, что папы больше нет. В последние месяцы Рейнира всё меньше говорила о себе и всё больше слушала семью, их беды и жалобы. Хотя порой хотелось выговориться, она понимала, что не стоило. От её бед никакого толку, да и она свои проблемы сама решала. На семью взваливать всё она не хотела, Дин был далеко, где-то в Южной провинции работал, а вот Чеду… ему вполне можно было раскрыть часть чувств. Через стихи. Завуалировано, не прямо в лоб. Дальше их безопасной зоны это не выйдет.

***

Олимпиада по политологии оставила после себя горький привкус во рту. Месяц подготовки и вечеров без отдыха, а каков итог? Вопросы совершенно рандомные, не имеющие никакого отношения к политологии. В тестовой части половина вопросов, которые имели отношение больше к экономике и культурологии, а не к политологии. Из двухсот баллов для проходного на межгалактический необходимо набрать баллов сто семьдесят и больше, а Рейнира сомневалась, что и десять баллов набрала. Бальег внутри рычал от гнева, бился о грудную клетку и стремился вырваться на свободу. Скулы сводило от обиды и ненависти к себе. Раз Рейнире эти задания казались бредом и злость её пожирала, значит виновата она сама. Значит она делала недостаточно для результата. Следующую олимпиаду по обществознанию она завалить точно не должна. Даже если кровь из носу пойдёт, она не должна потерпеть неудачу. Она поступит на Альдераан, на зло тем, кто говорил, что ей лучше учиться на Набу и не прыгать выше собственной головы. Подумаешь, что там жила её семья со стороны отца, не догадывающиеся о её возвращении. Расскажет, чуть позже. Нужно было почитать что-нибудь лёгкое. Рейнира перебирала книги в библиотеке — с бумажными книгами тут проблем не было. Обычно здесь не так много людей находилось, большая часть предпочитали компьютерные классы или кружки по рисованию и гончарному искусству. Рейнира шагала к книжным полкам, не обращая ни на кого внимание. На лице застыла каменная маска безразличия ко всему происходящему. Виски пульсировали, а глаза ныли от усталости и напряжения. Надо отвлечься и переключиться на что-то другое. Например на олимпиаду по обществознанию. Пальцы коснулись ветхого переплёта учебника истории Набу, где была записана вся жизнь Набу, длящаяся три тысячи лет. Рейнира вытащила его из интереса посмотреть, на каком правитель остановился автор. Она сомневалась, что в нём были записаны король Арс Веруна, Падме Амидала и кто был после неё. До её ушей донёсся лепет незнакомых ей девушек, стоящих с другой стороны. — Ширая, это очень грустно, — всхлипнула одна. — Бедная, она тоже пострадала в ту ночь, — сказала вторая. — Как и мы все, Бэт. У меня дядя из Керена. Он говорит, в ту ночь все запирались на множество замков, лишь бы к ним не явились эти жуткие твари. А после по городу проезжали сотни повозок с трупами и тем, что осталось от них. — Не дай Ширая всем нам пережить такое. Видимо, обсуждали кого-то из знакомых, подумала Рейнира, сплетничают. — Ты её знаешь? — спросила у подруги Бэт. — Нет. Я только знаю от Кеи, что она на политика учится. Рейнира приподняла брови. — А у них же язык ведёт Олнэз? — уточнила Бэт. — Да. Кея говорила, что она эту хвалила. Типо задания вовремя сдаёт все, пары не пропускает. — Первокурсники, — хмыкнула Бэт, — потом расслабятся. Рейнира попыталась пропустить мимо ушей их глупые сплетни, игнорируя щемящее чувство в груди. Ей нужно было зайти с другой стороны и посмотреть, есть ли на полках нужные ей книги для подготовки к олимпиаде. Как только она появилась перед девушкам, те ошалело застыли и резко замолчали, словно они обсуждали не любимого преподавателя и этот преподаватель пришёл к ним. Рейнира невозмутимо прошла мимо них и начала быстро бегать глазами по книжным полкам, ища нужные учебники. Всё это время в воздухе стояла напряжённая тишина, прерываемая чужими голосами и шелестом страниц. Не найдя нужных источников информации, Рейнира, бросив короткий бесцельный взгляд на девушек, удалилась в столовую на обед. В столовой было шумно, и голова Рейниры раскалывалась на части. Несколько раз она поймала на себе косые взгляды однокурсников, будто она пришла в сильно броской одежде, хотя на ней была стандартная форма, какая у всех в колледже. Синие волосы собраны в пучок, одна прядь выбилась из причёски. Смотрели ли так из-за них? Маловероятно, иначе так бы сделали ещё в первый день. Результаты олимпиады ждать неделю, так что о её позоре все узнают не скоро. В голову лезли липкие тревожные мысли и воспоминания о произошедшем в библиотеке. Те девицы подозрительно замолчали именно в тот момент, когда Рейнира пошла искать учебники. И словом не обмолвились. Даже ради приличия не начали обсуждать парней, погоду или новый маникюр. Их поведение посеяло зёрна подозрений, прорастающих в нездоровую паранойю. Быть может, Рейнира просто себя накручивала. Может, после неудачной олимпиадой она слишком сильно нервничала. А может девушки в самом деле обсуждали её. Рейнира поймала себя на том, что безучастно ковырялось ложкой в тарелке с тыквенным супом. Что-то есть не очень сильно хотелось. Жаль под рукой не лежали её успокоительные. Глотнуть бы одну — исчезли бы разом мысли об олимпиаде, тех девушках в библиотеке и косых взглядах. Но она могла успокоить себя более простым способом — полистать ленту в «Нексусе» и расслабить мозг отрывками из сериала о детективе Верненсе. А ведь у неё всё утро был включён на голофоне режим тишины, что уведомления до неё не доходили. Рейнира забыла после олимпиады его выключить. Наверняка Райден выставил что-то в сторис или пост новый выложил. Выключив режим тишины, голофон завибрировал от нового уведомления. Уведомление пришло с новостной страницы колледжа в «Космосе». В «Нексусе» аккаунты имелись, разве что, у преподавателей, а не у конкретно самого колледжа. Уведомление было о сообщении под новым постом. Выходит, пока Рейнира писала олимпиаду, на странице колледжа выложили очередной пост. От скуки она решила прочитать на новый пост, подумав, что может там было нечто важное по поводу каникул и мероприятий. Зайти на страницу было её фатальной ошибкой. Сердце рухнуло вниз. Пропустило удар. Сделать вдох оказалось непосильной задачей. Кончики пальцев заледенели и задрожали. Ужас пополз мурашками вверх по телу. Рейнира хлопала глазами и отказывалась верить в прочитанное. Нет, всё это сон. Всё происходящие было просто дурацким сном. Она скоро проснётся и всё будет спокойно. Да, она спит, потому что в реальности с ней бы такого случилось. Потому что невозможно, чтобы слили на страницу колледжа её личный стих о скорби по папе! Глаза ещё раз внимательно пробежались по строчкам — это точно был её стих. Слово в слово. Каждая строчка из её заметок. Воздух вокруг загустел и отнять способность дышать. Рейнира поспешила уйти из столовой, не желая долго оставаться на виду у всех. Зашла за угол, где не было людей и тень могла скрыть её заблестевшие глаза. Она прислонилась к стене и прикрыла рот рукой, перечитывая вновь и вновь пост, как приговор перед казнью. Коленки задрожали. Её стих. Её самые личные мысли были выставлены скриншотом с её датапада на всеобщее обозрение. Так ещё и подпись внизу красовалась, кто автор. Её резало изнутри острым ножом. Ей до дрожи, до быстро бьющегося сердца и ускоренного пульса хотелось, чтобы весь этот адский кошмар всё-таки закончился и сошёл на нет. Мысли хаотичные, громкие, не давали осознать реальность до конца. Вот почему те девки так перешептывались, вот почему на неё так косились в столовой — всё из-за стиха. Земля задрожала под ногами. Теперь всё яснее. Но как? Почему именно она? Почему именно этот стих? Рейнира не хотела никому говорить о своей скорби, а теперь о ней знают все в колледже. Все теперь в курсе, как она скучала по папе, как ей не хватало его и она не могла смириться с его утратой. Можно предположить, что информация уже вышла за пределы колледжа. Да это грозит позором на её семью — девчонка не умеет держать себя в руках. В глазах других она покажется слабой и никчёмной. Бабушка будет недовольна. Вновь заговорит, какой должна быть внучка. А остальные будут перешёптываться о её стихе так долго, пока не случится событие интереснее. И тут Рейниру вновь осенило, в ушах начало фонить — она сама виновата в случившемся. Дура, дура, дура. Нельзя было быть такой идиоткой. Бабушка не зря предупреждала, что мужчинам нет веры. Она показала стих Чеду, потому что была уверена, что ему можно доверять. А оказалось, что ошиблась. Чед, который, как она думала, ей друг, просто взял и слил и ее стих на страницу. Только он видел его, он предлагал выложить его. Несмотря на твёрдый отказ Рейниры, он своим действием воткнул ей в спину нож и посыпал на голову землю, закапывая глубоко на два метра. Это был Чед. Точно он. Больше некому. И кто виноват, что Рейнира ему доверилась? Она сама себя обманула, повелась, как дура, думала, он ей друг. Доверие, которое она чувствовала к Чеду, обернулось пеплом. Он просто взял и выложил её личную скорбь на всеобщее обозрение. Чед взял и незаметно сделал скриншот, а потом выложил её скорбь, пока она на олимпиаде выбивала себе будущее. Поступил как жалкий трус и мерзавец, на словах сказал одно, а за спиной сделал другое. Рейнира сама подпустила этого мерзкого лицемера к себе, забыв о дистанции. Бальег внутри взревел от гнева. Кровь разогналась по венам. Рейнира быстро зашагала на улицу, ища криффового Чеда Силане. В столовой этого слизняка не было, значит он отдыхал на заднем дворе, как делал обычно. Плевать, что у него свои дела были. Что-то о её личном он не подумал, когда так нагло выложил её стих. Он знал, что пойдут слухи. Знал, какой вес для неё имела скорбь по папе. Что это её личные чувства. Чед всё знал и всё равно так сделал. Предатель. Как и предполагалось, Чед сидел за деревянным столиком для пикника на заднем дворе. Совершенно спокойно и непринуждённо писал что-то стилусом на датападе. Конечно он спокоен. Это же не его личные стихи слили. Глаза были прикованы только к нему. На других Рейнира не смотрела, они её не интересовались. Бальег требовал крови. Она стремительно направилась к нему, сжав до боли кулаки. Её наполняла дикая, необузданная ярость, играющая с нервными клетками и медленно проникающая в разум, отчего лёд таял. — О, привет, — с лёгкой интонацией познакомился Чед, — как прошла олимпиада? «Как прошла олимпиада? Да ты слил мои стихи, тварь — вот, что важнее!» — Олимпиада? — вопросительно повторила она, стараясь сохранять ледяную интонацию, но гнев внутри был сильнее. На её лице отразились все оттенки ледяного презрения. — Ты издеваешься? — Рейнира, я тебя чем-то расстроил? Ей хотелось громко фыркнуть. Он ещё будет ей указывать, что делать. Злость кипела. — А ты догадайся, ты же умный, — голос Рейниры был ровным. — А, ты про стих, — догадался Чед, вставая с места. — Я оказал тебе услугу. Твои работы должны быть замечены другими. Ты хороший поэт и я думаю, ты заслужила того, чтобы твои работы оценили. — Да как ты мог? — Рейнира, переполненная эмоциями повысила голос. — Как ты мог так поступить со мной? — Просто хотел тебе помочь поделиться с миром твоей печалью. Твоя боль должна быть услышана. Ты так поймёшь, что тебе надо взять себя в руке и отпустить ситуацию. Всё в ведь прошлом. Твой отец мёртв и для чего так долго горевать? Рейнира дёрнулась и занесла руку для удара. Она почти его ударила, если бы не случайно замеченные взгляды других. Гнев показался наваждением. Ослабил хватку и оставил горечь и стыд. Рейнира опустила руку и шумно вздохнула. Чед оставался непоколебимым. Бальег уже плевался ядом, намереваясь вцепиться в жертву клыками и мучать перед смертью невыносимой болью. Такой, после которой жертва молила о смерти. Чед говорил всё таким спокойным тоном, словно ничего серьёзного не произошло. Словно не он нарушил чужие границы и не выложил личный стих Рейниры, который она никому больше показывать не желала. Чед показал истинного себя. Всё время он держал маску, пытаясь втереться в доверие к Рейнире. Она думала, он друг, а на деле куда гнилее, чем сам Джабба Хатт. Нельзя выяснять отношения публично. Ей одного публичного позора хватило. Не хватало, чтобы весь колледж перешёптывался об истеричке Вет, выясняющей отношения с верующим Силане. Хотя из-за стиха она наверняка уже для всех истеричка. Но падать дальше не хотелось. К тому же, в том что случилось была и её вина. Не надо было высылать ему — Пойдём поговорим, — проговорила Рейнира и развернулась к выходу. Как только они скрылись от посторонних глаз в какой-то каморке для швабр, Чед заговорил первым: — Я не понимаю, чего тебе не нравится? — он сложил руки на груди. — Я помог тебе таким образом. — Помог? — саркастично усмехнулась Рейнира. Сталь в её голосе стала острее. — Помог добить меня? Это был мой личный стих, моя скорбь! — Она сделала глубокий вдох, пытаясь держать себя в руках и не кричать, выходило у неё не очень хорошо. — Я думал, это тебе поможет и… — Не думай больше, — с холодом перебила его Рейнира, чувствуя учащённое дыхание и стучащий пульс. — Ты не понимаешь и никогда не поймёшь, насколько важно это было мне. Она поделилась с ним, потому что доверяла, а теперь это доверие рухнуло в пропасть. Бальег метался и бился о грудную клетку, но так и не мог полностью освободиться. — Другие смогут тебе помогут. Твой отец хотел бы этого… — Не смей… — Рейнира грозно вскинула палец. — даже не смей упоминать моего отца… Ты понятия не имеешь, чего он хотел бы. — Он не одобрил бы твоей реакции сейчас. Рейнира сощурилась. Не ему говорить о том, как отреагировал бы папа. И Рейнира была полна уверенности, что папа бы её поддержал. Он всегда был на её стороне, поддерживал её интересы и личное пространство. Да будь здесь папа, то Чед уже бежал бы сверкая пятками. Мама встала бы на защиту дочери, как делала всегда. Райден бы в стороне тоже не остался, как и бабушка с дедушкой и тётей Тесс. И Рейнира не сомневалась, что Дин бы уже Чеду переломал все кости. Её семья всегда вставала на её защиту. Но проблема в том, что никого из них в данный момент с ней не было, а значит Рейнире надо отстаивать себя самой. Правда она не понимала, как ей правильно это сделать. — Неужели? — Рейнира постаралась унять дрожь в голосе. — Интересно, на чьей же стороне он будет? На стороне любимой и единственной дочери? Или на стороне парня, который её обидел? Верхняя губа Чеда дёрнулась от раздражения. — Однажды ты поймёшь, что твой муж хотел тебе помочь, — отчеканил он. Видимо он на утренней молитве ударился головой, раз говорил такое. Какой к криффу муж? — Не много ли ты берёшь на себя? — фыркнула ядовито Рейнира. — Уже в мужья мне записываешься? — Так тебе не сообщили? — О чём ты? — Твоя бабушка и мой отец договорились о нашем союзе. Нас поженят летом. Всё уже решено. Рейнира поперхнулась воздухом. Эти слова ударили по сознанию, осыпались крошкой и превратились в тягучую тишину. Воздух осел на плечах. Тело прошиб электрический разряд. Вся твёрдость, что присутствовала в ней ещё минуту назад, начала плавиться от услышанного. Нет, нет, этого быть не могло. — Что? — сорвалось дрогнувшим голосом с губ. — Спроси у своей семьи, если не веришь мне, — прямо ответил Чед. — Этот союз будет выгоден нам. Я буду тебе помогать и дальше. Ты оступилась от пути Матери и становишься грешницей, но я не хочу, чтобы ты страдала от хаоса. Не хочу, чтобы ты была его заложницей. — А не ты ли этот хаос создал? — съязвила Рейнира, оборвав его речи. — Демоны уже тобой овладели, — говорил он, не отрывая зрительного контакта, от чего у Рейниры пробежали по телу мурашки. Она неосознанно сделала шаг назад, а он наоборот приближался, как в зеркале, повторял за ней. — Ты на полпути к хаосу и уже сгораешь в нём. Но Матерь учит нас спасению и искуплению. Со мной ты добьёшься искупления и никакие беды больше не принесут зиму в твоё сердце. Я помогу тебе понять, как важно чувствовать. Ширая и Крауна учат нас состраданию и умению сопереживать. Делиться чувствами со всеми. Ты научишься этому, я научу. Ты будешь идеальной женой. Рейнира вжалась спиной в каменную стену, походила на загнанного зверька и от этого преисполнилась ненавистью к собственной личности. В горле застряла скользкая тошнота. Чед хотел коснуться её скулы, но Рейнира увернулась, будто её собирались ошпарить кипятком. — Ты с ума сошёл? — возмутилась она, презрительно сморщившись, как порой это делала бабушка. — Ты выложил мой стих, мои самые сокровенные чувства знает весь колледж, а ты ещё считаешь, что всё будет как прежде? Да ещё и трогать меня решил? — Я твой муж теперь, — повёл плечом Чед. — Часть твоей семьи. Имею право решать, что с тобой делать. С губ сорвался полный желчи смешок. Он никогда не будет частью её семьи. По-настоящему. — Скажи ты так при моей бабушке, уже остался бы без члена, — в глазах Рейниры блеснул безумный огонь. — Ты что, не понял? Закончилась твоя власть, едва успев начавшись. Ты в матриархате семьи Кастиль, а значит я выше тебя. И я имею право сделать с тобой всё, что захочу. Чед нахмурил лоб. — Ты слишком мягкая для этого, не дури. Рейнира, не желая больше продолжать с ним разговор, недобро взглянула исподлобья и ухмыльнулась. — Увидим. Глядя Чеду в глаза, она сделала книксен, издеваясь, и резко развернулась в сторону выхода. В комнате никого не было. Ноги слегка подкашивались и дрожали. Как только Рейнира закрыла дверь, она прислонилась спиной к спине и, прикрыв глаза, сползла вниз. Время вдруг остановилось. Почему вдруг исчезли все звуки этого мира? Почему в ухе отдавались удары собственного сердца? Рейнира пыталась унять собственный ураган эмоций: нарастающую панику, перемешанную с яростью и отчаянием. Она понимала, что рано или поздно ей пришлось бы выйти замуж по расчёту, даже была готова выйти за Чеда, но теперь этот брак будет для неё адом, а день свадьбы её похоронами. Ей не удалось обмануть себя, она не сможет смириться в этом браке. Других обманывать было легче, а вот саму себя сложнее. Сменяться режимы, пройдут годы, а себя она не обманет. По крайней мере после случившегося ей это не удастся. Рейнира больше не хотела видеть в качестве супруга, пускай и по расчёту, Чеда. Но спорить с бабушкой не было никакого смысла. Бабушка главнее, она за всех решает. Кто мог бы повлиять на неё, так это мама, да и это вряд ли бы та её убедила. Рейнира так часто уплывала в собственные фантазии, что забывала о реальности, где она должна быть идеальной дочерью, внучкой, племянницей и леди. Она должна взять себя в руки. Но сейчас неумолимо сильно хотелось спрятаться от реальности. Залезть под одеяло и не вылазить оттуда до конца жизни. Хотелось, чтобы весь этот кошмар закончился. Тяжесть в груди разбухала. Дышать из-за ускоренного сердца становилось невыносимо. Рейнира еле дошла до тумбочки и выдвинула ящик, где лежали её таблетки. Всего одна капсула замедлит бешено скачущий пульс и успокоит нервы. Не зря медики прописали. Кое как она достала из сумки бутылку, закинула в рот таблетку и запила двумя глотками воды. Эффект будет не сразу, через время, за этот промежуток нужно успеть не уйти к предкам. Воскресив в памяти советы Райдена, Рейнира схватилась за медальон-символ Ветов, попробовала сделать глубокий вдох. — Раз, — начала считать она, делая вдохи и свистящие хрипы выдохи, на которые она не обратила внимание, подумала это отставки недавней болезни, — два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь… девять… — Лёгкие стали разжиматься. Дышать становилось легче. — Мама, папа, дедушка Эрвин, бабушка Супе, тётя Тесс, дядя Рейн, дедушка Регал, Райден… я. Рейнира не знала, сколько так считала. Возможно, чуть меньше десяти минут. Возможно — больше. Когда дыхание выровнялось и пульс пришёл в норму, она откинулась назад и легла на кровать. На голофоне показалось очередное сообщение под постом с её стихом, и Нира, вновь включив режим тишины, прикрыла глаза. Ей удалось почти моментально погрузиться в перезаряжающий энергию сон.

***

Дорра слышала «абонент недоступен» уже в пятый раз подряд. Она раздражённо положила голофон на столик. Беспокойство за дочь обвилось змеёй вокруг сердца. Руки безостановочно сжимали голофон, как будто этот предмет мог сотворить чудо и вернуть Ниру. Целый день Дорра пыталась дозвониться до дочери и сообщить ей решение о свадьбы Ниры с Чедом Силане. Чеда уже должен был известить отец или мать, а Нира так и не выходила на связь. На Дорру падают мысли, каждая тревожней предыдущей. Отправься с дочкой Хару или Нэмис она волновалась бы меньше. Можно было бы позвонить им, у них имелись голофоны и голопроекторы, но Нира уплыла в самостоятельное плаванье. Поступок хороший, смелый. Как человек Дорра такое оценила, но как мать не могла отделаться от волнения за единственную дочь. — Ну? Что там? — матушка сидела в кресле и вышивала замысловатые золотые узоры на синей ткани. Спина, как и всегда, прямая. Идеальная осанка была гордостью Супе Кастиль, несмотря на её годы. После Кровавой ночи матушка снимала напряжение двумя способами: вином и вышивкой. Дорра должна была признаться, что выходило у неё красиво. — Наша голубка так и отвечает? — От неё ни сообщения, ни звонка, — доложила Дорра. Она устало потёрла виски. — Я уже не знаю, что думать. — У неё олимпиада, могла устать и лечь спать, — отмахнулась матушка. — Олимпиада должна была быть утром, а сейчас уже вечер, — Дорра не скрывала своих переживаний. — Нира никогда не игнорировала так долго. — Твоё беспокойство лишь мешает, — матушка оторвала глаза от узоров на ткани. — У Ниры мог сесть голофон, она могла уснуть. У неё нет причин на нас обижаться. Дорра сжала губы в тонкую линию, сдерживаясь, чтобы не наговорить лишнего. Причины обижаться на них всех как раз у Ниры имелись. Дверь бесшумно открылась, и в гостиную вошёл отец. — Пап, Нира тебе не написала? — обратилась к нему Дорра. — Не звонила? — Дорра, раз уж тебе она не отвечает, думаешь, она соизволит ответить старику? — он присел рядом с ними на диван. Отец старался быть собранным, но Дорра видела на его лице усталость и точно такое же переживание за Ниру, как и у неё. — Зря она Нэмис не взяла, та бы мне всё уже доложила. — Святые… — Дорра вскинула голову, стараясь унять накатавшую тревогу. — Чед ведь мог ей сам рассказать. — И думаешь она расстроится? — спросила матушка. — Нира не глупая девочка и осознаёт, насколько выгодны нам Силане как союзники. Чед — выгодная партия. Мы всё это уже обсудили, решение принято, и Нира его примет, мы уверены. Ногти впились в ладонь. Решение о браке Ниры с Чедом Силане висело густым туманом в воздухе. Неизбежное, выгодное, но несправедливое — по крайней мере, пока Нира ничего не знала. Дорра знала, что Чед парень надёжный, честный, с ним её дочери будет лучше, чем со старым извращенцем, который чихнёт и сдохнет. Лучше её ровесник, отличающийся умом и правильностью, чем старик, которого заботит только будущее потомство. Дорра не допустит, чтобы с её дочерью обращались как с проституткой. Она хотела для своей дочери только лучшего — счастья и безопасности. Чтобы у неё было право выбора и она жила так, как того велит её сердце, однако жить этими иллюзиями долго нельзя было. Их статус и общество знати, где они жили, стучался назойливо в дверь. Браки по расчёту в их мире — не редкость, а часть нормы. Дорре для шанса жить с любимым пришлось пойти против воли матери. Она не сразу её убедила в том, что Раймус Вет был более выгодным мужем, чем Дарен Силане. Её матушке всегда нужна была власть, но Дорра её никогда не желала. Дорра с тринадцати лет хотела право жить свободно и счастливо, и ради счастья семьи она хитрила. Шла на те действия, которые могли бы принести в семью почёт. Не нарушила правила, а подстраивалась под них и аккуратно оборачивала обстоятельства в свою пользу. Дорра в подростковые годы столкнулась с многим, и она не хотела больших бед на голову своей дочери. Нира может обрести настоящую любовь, браки по расчёту всегда были формальностью и никогда не запрещали делать то, что желает сердце. Матушка — тому явный пример. Но Дорра понимала, что Нира сердцем могла не хотеть быть чьим-то аксессуаром. Дочка была мудра не по годам, была готова к браку, но не хотела этого. Нира уже взрослая, а Дорре ещё хотелось уберечь её от жестокой реальности и всех бед, как когда она была крохой. Матушка приняла решение о браке с отцом Чеда. Мнения Дорры никто не спрашивал, она не была главной и решила дела семьи не она. Весь день она пыталась дозвониться до Ниры и сообщить ей эту тяжёлую новость. Лучше, чтобы об этом она узнала от близких. Нира не отвечала, и Дорра ощущала, будто она обрекает дочь на страдания. — Нира сильная девочка, — пробормотал отец. — Если ей уже известно, она справится. Не сразу, но смирится и поймёт, как это важно. Дорра коснулась кольца, подаренного Раймусом, и в мыслях начала считать до десяти. — Ты смотри, твой папа согласен в кои-то веки с нами, — театрально ахнула матушка. — Наверное, снег пойдёт, не иначе. — Можешь вытаскивать шубу из шкафа, — хмыкнул отец. Слушать их дальнейшие перепалки Дорра больше не желала и вышла из гостиной. Спорить с матушкой всё равно было бесполезно. Уснуть ей не удастся без помощи травяного чая. Сердце матери не переставало болеть за своё дитя. Оно успокоится только тогда, когда она убедится, что с Нирой всё хорошо. Внутренний конфликт продолжал бушевать в душе, но Дорра знала одно: она сделает всё возможное для счастья и защиты дочери. Как делала раньше. Раймус сделал бы тоже самое. Пять лет назад у Дорры уже вырвали из груди сердце, раздавили и ошмётки бросили к ногам, Кровавая ночь отобрала у неё мужа и дочь. Горе и отчаяние тогда поглотили её, как всепоглощающая бездна. В объятиях уныния она на время утратила тягу к жизни. Почти не ела, плохо спала, по ночам её крики слышали все в их небольшом дворце. Жизнь погрузилась во мрак и возвращение дочери стало тем светом, вернувшим ту улыбчивую и позитивную Дорру, какую помнили все её близкие. В тот момент Дорра снова поверила в святых, богов и саму Силу. Потому что ей вернули её доченьку. Её ласковый лучик. Дорра продолжит её оберегать. Она уже лишилась её однажды и не могла потерять снова. В коридоре Дорра столкнулась с Дином, судя по его потрёпанному виду, вернувшемся со своего задания. Губы расплылись в выдавленной через силу радостной улыбке, потому что улыбаться не хотелось никак. — Дин! — протянула Дорра, придавая своему голосу позитивные нотки. — Добрый вечер, — поздоровался Дин, склонив голову в знак уважения. Цепкий взгляд Дорры ухватился за серебристые мандалорские наручи. — Смотрю, поездка прошла успешно для тебя. Надеюсь никаких проблем не было? Ничего не помешало? Дин опустил глаза на новые наручи. Дорре стало любопытно, где он их нашёл. В этом заключалась его поездка? В поисках мандалорских наручей? Или он купил их на заработанные деньги? — Всё прошло гладко, миледи, — заверил Дин. Голос его был ровным, но в глазах мелькнуло что-то, что Дорра мгновенно распознала. Это была сдержанная усталость, скрытая под маской профессионального спокойствия. На перчатках Дорра смогла заметить небрежные алые пятна, крошечные, едва заметные, точное такие же красовались и на куртке, будто кривая работа художника. Она не была больше той наивной девочкой и быстро сообразила, что это не краска. — Да, я вижу, — кивнула Дорра. Её голос звучал мягко, бархатно, но с едва уловимыми стальными нотками. Она чуть ближе наклонилась и понизила голос до полушёпота: — Только не забудь постирать перчатки. Кровь довольна стойкая… не знаю, модно ли у мандалорцев ходить с кровавыми пятнами, но выглядит не очень солидно, ты не думаешь? Мышцы его лица заметно напряглись. Видимо не ожидал такой проницательности от Дорры. Кровь бы не заметил только глупец. — Это было неизбежно. — О, конечно, — Дорра отступила на шаг и обрела царственную осанку. Улыбка не сходила с её губ. — Я же всё понимаю. Ты становишься наёмником, зарабатываешь на этом. Если ты получил желаемое, то это самое главное. — Я просто выполняю свою работу, — с привычной сдержанностью и серьёзностью сказал Дин. Дорре стало интересно, где это он пропадал, что получил наручи и, похоже, кого-то убил. Однако интерес был слабо тлеющим. Дорра пробежалась по нему изучающим взглядом, вспоминая всё, что он делал. Их общение с Нирой, как он её защищал, ходил с ней на какие-то мероприятия, прямо как личная, а Нира ему помогала отыскать корабль и благодаря Нэмис собирала последние слухи о мандалорцах. Нира несколько раз при упоминании Дина отмечала его надёжность и что он хороший человек. И у Дорры был шанс это проверить. — Ты таким серьёзным бываешь, — подметила она, склонив голову набок, словно изучала его с другого ракурса. — У тебя есть благородство, сила и честь. Нира тебя очень ценит. И мой отец тоже. Про мнение матушки Дорра умолчала. — Я рад. — Кстати, а Нира тебе не звонила? Не писала? Дин сделал паузу, прежде чем ответить: — Нет, я не видел от неё сообщений. Прежняя лёгкость уступила место материнскому волнению. — Она и нам целый день не отвечает. Я пытаюсь дозвониться до Ниры, сообщить о решении бабушки насчёт свадьбы с Чедом Силане, но она не отвечает. У неё олимпиада, да, но она была утром. Ты знаешь Ниру, она бы всё равно ответила. Дорра замолчала, позволяя переварить услышанное. Она увидела, как помрачнело лицо Дина. Как легла складка меж его бровей. Дорра подошла ближе и заглянула прямо в глаза. — Дин, я прошу тебя, как мать, поезжай к ней. Убедись, что с ней всё в порядке. Я должна знать, что с моей дочерью ничего не произошло. В этот момент её действиями руководило чистое материнское беспокойство, не подкреплённое никаким цинизмом. Ей важно было знать о состоянии Ниры. Дорра никогда не была идеальной матерью, она это признавала, но она никогда не оставляла в стороне заботу о дочери. Учитывала её интересы, поддерживала, несмотря на замкнутость ребёнка и любовь к тишине. Жизнь Ниры у Дорры на первом месте, больше ничего её не волновало. Дин ненадолго задумчиво опустил глаза, а затем набрал в лёгкие воздуха и вернул себе прежнюю серьёзную маску. — Я всё сделаю, миледи. Дорра благодарно улыбнулась. Она убедилась, что Дин сделает это. И она знала, почему.

***

Своим дневным сном Рейнира добилась того, что не могла уснуть вечером. Бессонные ночи не были её частыми гостями, дома с ними проще было бороться. В колледже с этим было сложнее. Не было Усуи, который мог принести мяты, не было Дина, с которым можно было поговорить, и не было Хилли, которого Рейнира всегда обнимала в кровати. Взять в колледж любимую игрушку она побоялась. Мысли съедали пропитанные горечью душу. Соседка уснула без проблем, а Рейниру сон встречать и притягивать в свои объятия не захотел. Разум подбрасывал последние произошедшие события, царапал издевательски коготками душу. Собственная кровать в общежитии чувствовалась слишком жёсткой, неудобной. Подушка вмиг из мягкой стала твёрдой. Пижама неприятно липла к телу, в комнате висела густая духота, только открыть окно было нельзя. Соседка мёрзла до мурашек от одного легкого ветерка. Болела от любого чиха. Имела такой же несильный иммунитет, как и у Рейниры. Казалось, что в лёгкие не попадал воздух. Голова казалась тяжёлой, что её сдавливал обруч. Без одеяла было холодно и зябко. Лёгкие вновь сжались. Не выдержав большого наплыва эмоций и духоты в комнате, Рейнира на цыпочках вылезла из под одеяла, нацепила сверху тёплую кофту и незаметно вышла из комнаты, а затем и из общежития. Ночная прохлада целовала кожу и проникала длинными пальцами под ворот кофты, цеплялась за оголённые щиколотки. Палая листва шуршала под ногами. В голове не было чётких инструкций дальнейший действий, собственное тело взяло команду над разумом. Рейнира шагала возле здания общежития у зелёного сада, кажущегося во мраке ночи ещё более таинственным. При других обстоятельствах, она замерла бы у кустов роз или сидела бы в теплице. Теперь она казалась безликим призраком, идущим своей дорогой и не обращающим ни на кого внимание. Когда она дошла до самого большого дерева, по воли каких-то глубинных чувств, она забралась наверх, на ветку. Становилось всё прохладней, но Рейнира этого не чувствовала. Она сидела высоко на ветке старого дуба, его сучья впивались в плечи, но она не обращала внимания на неудобство. В детстве Рейнира тоже убегала на деревья, если была чем-то опечалена или хотела остаться одной. Когда приезжал Райден, взрослые с дерева снимали их обоих. Её сидение на дереве продолжилось в период Феникса и вернулось вновь. Эту особенность своего поведения Рейнира не переросла. Не зря Рейн её прозвал птенцом. Был бы здесь он, она быстро взяла бы себя в руки. Была бы тут Саше или мама, Рейнира могла бы молча положить голову им на колени и лежать так столько, сколько понадобится, пока не заглохнут мысли. Был бы здесь Дин, она рискнула бы выплакаться ему в плечо. Она обхватила колени руками, прижимаясь к шероховатой коре дерева. Анализировала случившееся и пыталась отпустить. Не чувствовать ночного холода было так просто. Он будто сливался с ней и становился её спутником. Рейнира одна в своих мыслях. Сердце наполнили пустота и непонимание дальнейших действий. Безжизненный взгляд был направлен в черноту. Чувства заморозились, покрылись корочкой льда. Смотря в пустоту, Рейнира думала о том, что утром сделает макияж и нарисует непроницаемую улыбку, ибо никто не должен знать, что она не спала ночью. Никто не должен знать, какая дыра образовалась в душе. Её стих. Слова, рождённые под действием грусти, слова, которые она хранила как самые ценные драгоценности, были выставлены напоказ. Осколки сердца, изложенные в строках, рассыпались в пыль на новостной странице колледжа. Личная скорбь уже таковой не являлась. Исчезла его красота, эмоциональность. Тот стих был её тайной, закрытой от всех, кроме доверенных лиц. Теперь эта тайна была осквернена, а убежище разрушено. Рейнира чувствовала себя нагой, беззащитной, будто выпотрошили ей душу, осквернили её личные чувства и сожгли на костре. Она уже не понимала, от чего чувствовала себя так ничтожно: от предательства Чеда или что именно этот человек будет её мужем. Ей этот брак не нужен, не нужен Чед. Ей нужен папа, ей нужна мама, ей нужны бабушка с дедушкой, Райден и тётя Тесс. Крифф возьми, она даже не была против Рейна и дедушки Регала. Не против правильного Рекса, ответственной Мэл, порой шумной Асоки, понимающей Саше и умеющего утешить Корки. Нужен был Дин, такой надёжный, которые спрячет от бед. Рейнире нужна её семья. Но никого из них не было с ней. Рейнира должна справиться со своими проблемами сама. Без их помощи, пока ещё может дышать. В глубине теплилась надежда, что весь этот кошмар закончится. Однажды. Она сидела так долго, сливаясь с ночной тьмой, не считала часы и минуты. Полностью погружённая в свои мысли и не обращающая ни на что внимание. — Луна! Ты решила себе зад отморозить? Рейнира вздрогнула от внезапно раздавшегося внизу голоса. — Ваше высочество, — приклонить колено на дереве у неё бы не вышло, вместо этого она склонила голову в знак почтения. Принц Гаус стоял внизу, его фигура еле угадывалась в темноте, но одежда, тёмная и практичная, выделялась на фоне ночного пейзажа. Его руки были спрятаны в карманы штанов. Судя по его одежде, еле заметной в темноте, он тоже, видимо, не ложился. Только в отличии от Рейниры он выглядел бодрее. Принц Гаус прищурился, вглядываясь в темноту кроны дуба. Луна подсвечивала его лицо и слегка вьющиеся волосы. — Ищешь вдохновение среди звёзд? — он облокотился спиной о ствол и сложил руки на груди. — Новая фишка для муз? Рейнира стиснула зубы. После случившегося она вряд ли снова начнёт писать, поскольку раз за разом это будет напоминать ей о Чеде и его предательстве. Что её мысли никогда не будут её личными. — Мне захотелось прогуляться, — попыталась выкрутиться Рейнира, — как и вам, судя по всему. — Можешь звать меня просто Гаус, — он махнул рукой, — к криффу формальности, мы одного возраста. — Вы выше по статусу. Вы принц. — Да, это клёво, признаю, — Гаус полазил в кармане кожаной куртки и вытащил оттуда леденец. — Не хочешь? Он с мейлуроном. — Благодарю, но я откажусь, — Рейнира старалась вести себя максимально учтиво, несмотря на непосредственность и непринуждённость принца. Он коротко хмыкнул и сам сунул леденец себе в рот. И что он вообще делал на улице ночью? Неужели тоже решил подышать ночным воздухом? Да это казалось абсурдом. Он явно преследовал свои цели. Ну или банально его действия были продиктованы скукой. Он ни раз спихивал причину свои действий на скуку, любопытство или случайность. — Могу я спросить, а почему вы… ты, — Рейнира вовремя поправила себя, — решил прогуляться ночью? — Мой сосед девчонку привёл. А к тройничку я не готов. У Рейнира от такой подробности вспыхнули от смущения уши. — А я думала, что принца селят одного. — Мне стало любопытно, каково жить в общежитии, — объяснил Гаус, — это весело, но дома лучше. — Дома всегда лучше. — Да, — согласился Гаус, выкинув фантик куда-то в кусты. Он поднял голову. — Ты спустись. А то прохладно на дереве. Даже для тебя. Рейнира, немного поколебавшись, послушалась, но не из-за того, что в его голосе ей показались нотки заботы. В искреннюю заботу о ней она не верила. По принцу вообще порой сложно было понять серьёзность его намерений. Но он выше по статусу, принц как никак, и она должна делать то, что он скажет. Ей не хотелось лишних разборок. Она стала спускаться вниз с ветки, тело как будто стало слабее. До земли оставалось всего метра два, и в этот момент Рейнира потеряла опору под ногами, оступилась и с глухим шлепком и вскриком, похожим больше на писк, приземлилась рядом с Гаусом чуть не зацепив его. — Твою ж… — вырвалось у неё, когда она почувствовала, как земля встретила её с неожиданной жесткостью. Гаус оказался рядом с ней быстро. Он взял Рейниру под локоть, его пальцы легко, но уверенно обхватили её руку, помогая ей подняться. — В следующий раз я подстраховка, — произнёс он, не отпуская её. — Ноги и руки целы? — Да, — соврала Рейнира, потирая спину. Сказать принцу, что она больно приземлилась на копчик было бы уж слишком. Рейнира аккуратно высвободила из руку из его хватки. Не грубо и резко, понимая, что так повести себя было бы недостойно леди. В голове вертелись его слова. В каком смысле «в следующий раз?» Мысль промелькнула в голове, в слух Рейнира её конечно же не озвучила, но озадаченность засела внутри неё. — Спасибо, — глухо поблагодарила она. Это ещё она легко отделалась. Её папа вообще после подобного ходил с тростью. Слабая улыбка коснулась губ Гауса, но в ней не было и тени весёлости. Он внимательно смотрел ей в лицо, не отводя взгляда, словно о чём-то размышлял. — Я знаю, — пробормотал он без насмешки. — Про стих. Он немного помолчал, как бы давая Рейнире время переварить его слова. Свежая рана неприятно заныла. Рейнира на пару секунд повела взгляд в сторону. — Об этом все уже знают, — угрюмо констатировала она. — И знаю, что это сделал падла Силане. Слышал вас на заднем дворе. Он не имел права так поступать. Особенно учитывая… твою ситуацию. Рейнира прикусила изнутри щёку. Вынуждала себя держаться ровно и с присущей Ветам непроницаемостью. Она не имеет права быть рохлей перед принцем, и так опозорилась достаточно. Сперва стихом, потом выяснением отношений с Чедом на заднем дворе, а теперь ещё и падением с дерева. Нельзя окончательно втоптать в себя грязь. Рейнира — Вет и Кастиль по крови, а значит должна вести себя в соответствии со своим статусом. — Силане подумал иначе. — Странно, что после случившегося, ты ещё считаешь, что он умеет думать, — хмыкнул Гаус. Он позволил себе минутную непринужденность, прежде чем серьёзность вновь коснулась его лица. — Сожалею о твоём отце. Я не знаю, каким был Раймус Вет, видел его лишь по головизору. Но думаю, он был хорошим отцом, раз ты вспоминаешь ещё его. Вся твёрдость, присутствовавшая изначально, начала облезать, как слой краски, и обнажалась подавленная горечь. След скорби был высечен на её лице. В глазах защипало. Гаус своими словами попал в цель. Рейнира вернулась мыслями к тому, что мучало её последние месяцы, что не давало ей осознать реальность — папина смерть. Голоса твердили: «ты похожа», «наследница Раймуса Вета», «дочь своего отца», «копия Раймуса». Вешали на неё ярлык, не спросив разрешения. А после Рейнира вглядывалась в зеркало и понимала — похожа, в самом деле похожа. Черты Ветов отпечатались на ней. Папины дела в дипломатии были громкими, внушающими уважение. Он за годы карьеры добился девяти мирных соглашений, не допустил войны между Альдерааном и Тенаксом. Отстаиванием интересов Альдераана он добился уважения и среди военных, что те после его смерти чуть ли не восстание устроили. Для всех папа был холодным, уверенным и непоколебимым, имеющим добиваться своих целей. Но для семьи он открывал свою заботливую и ласковую сторону. Рейнира никогда не чувствовала себя обделённой отцовской любовью и ни разу не сомневалась, что он её любит. Он оставил в её душе после смерти зияющую дыру и слепые надежды, что она его не подводила. Да, она всё ещё скучала по папе. Да, она не могла смириться с его смертью. Папа всегда возвращался и трудно без тяжести в груди было осознать, что в этот раз он не вернётся. Рейнира знала, что должна идти дальше ради него и мамы, переживающей за дочь, но не могла. Сейчас больше всего она хотела в прошлое, к папе, который её бы защитил от всех бед. — Он был лучшим, — выдохнула Рейнира. — Не наказывай себя за то, что ты скорбишь по отцу. У тебя есть повод жить дальше. Не губи себя из-за одной падлы, которому заповеди мозги из головы высушили. Рейнира сдвинула брови к переносице. Его взгляд, обычно искрящийся сарказмом и живым любопытством, приобрёл неожиданную глубину и серьёзность, которую она видела в нём впервые. — Позволь узнать, почему ты хочешь мне помочь? — сорвалось с её губ. — Личные причины. — Ты ведь не знаешь меня. — А то, что мы вместе учимся, ничего? — вскинул бровь Гаус. — Сегодня я тебе помогу, завтра ты мне. — Рейнира еле удержалась, чтобы не закатить глаза — так она и думала. Иначе не было иной причины ему ей помогать. И тут, будто прочитав её мысли, он рассказал то, от чего её лёд слегка растаял: — Моя сестра умерла… почти по такой причине… кто-то её взломал и слил личные переписки… она не выдержала позора и покончила с собой. Его голос с каждым словом становился тише. Он взглянул на Рейниру, его глаза были полны понимания и сочувствия. Гаус не пытался утешить её пустыми словами, он делился своей болью, своим опытом. Её поразило его откровение ей. Постороннему человеку, чьи чувства раздели насильно и выставили на всеобщее обозрение. Для неё поведать всему миру о своей боли означало обнажиться с чувством глубокого стыда внутри. А Гаус взял и рассказал ей о погибшей сестре. Сам, по своей воли, никто его не принуждал к откровению. На это нужна была большая смелость и сила воли. Рейнира впервые видела Гауса таким серьёзным. Вечно самолюбивый, саркастичный, он предстал перед в новом амплуа. — Соболезную, — посочувствовала Рейнира. Ей было нелегко, внутри действительно бушевала зимняя буря, но мысль о самоубийстве даже не возникала. Она помнила, как подобное отчаяние сломило её бабушку по папиной линии, оставив папу с восьми лет воспитывать младшего брата, он же буквально заменял обоих родителей. Рейнира знала, какую тяжесть он нёс на плечах. И сейчас, осознавая глубину собственной боли, она понимала, какая ноша ляжет на плечи её матери, если она вдруг решится что-то сделать с собой. Ей нужно жить ради мамы, ради семьи, ради того, чтобы сохранить то, что осталось. — Поэтому не совершай глупой ошибки и не прощайся с жизнью из-за одной скотины. — Жизнь на этом не заканчивается, — ответила Рейнира. — Оступилась раз, получила урок и иди дальше. Рейн учил её утирать сопли и идти дальше, даже если ноги стёрты в кровь и от сердца осколки остались. Твои переживания важны только тебе самой, остальным, кроме самых близких, просто плевать на твои чувства. У Гауса был мотив её поддерживать. Он не просто так решил ей помочь. Дело было в сестре. Гаус шмыгнул носом, глядя в сторону, и выпрямил спину, будто сбивая с себя грусть. — Скучно здесь. Тоскливо. Может пройдёмся по Тиду? Рейнира в удивлении вскинула брови. — Сейчас? — Ты в не очень хорошем настроении. Я немного тоже. Так совпало. Почему бы нам вместе его не улучшить? — Предлагаешь идти без охраны? — Не переживай, твоей синей головушке ничего не угрожает. В лес я тебя утаскивать не буду, я же не маньяк. Не прикольно, да и я так репутацию себе подпорчу. — Гаус протянул согнутую в локте руку, предлагая без слов взяться. — Давай. Насиловать не буду, честно. — Так все маньяки говорят. — В таком случае я буду самым молодым и самым симпатичным маньяком на Набу. Вот теперь Рейнира узнавала прежнего Гауса Веруну: саркастичного, улыбчивого, не волнующегося ни о чём. Она помедлила и посмотрела на него прямо, обдумывая его предложение и взвешивая все риски. Никто не принуждал её доверять полностью Гаусу и вставать под выстрел бластера не заставлял. Обычная прогулка, способ отвлечься. С другой стороны, перспектива остаться одной с принцем её немного пугала, ведь полностью она его не знала. Ни о его интересах, ни о его возможных наклонностях. Знала лишь то, что он участвовал в гонках в Керене, учился весьма неплохо, очень часто ел мейлуроны и случайно разбил баскетбольное кольцо во время игры. А ещё, что он потерял сестру и Чед жаловался, что он не ходит на утренние молитвы. У Рейниры появилась возможность узнать лучше наследного принца, раз он сам её предоставил. Кто знает, как это может пригодиться в будущем. Иметь в союзниках принца — показатель авторитета. И он, если выпадет такой случай, мог ей помочь в улучшении медицины в городе. Как раз Рейнира собиралась на месте заброшенной церкви в Керене построить новые больницы. Да и отказать Гаусу она не могла, он же принц. И ей полезно будет погулять. А то она так мало бывала в последние недели на улице. Папа её ругал в детстве, когда она настолько была погружена в учебу, что забывала есть, гулять и вовремя лечь спать. Он хотел бы лучшего для дочки. Рейнира сцепила руки за спиной и снисходительно улыбнулась. — И какие места хочет мне показать наследный принц? — Зоопарк, разумеется, хотя думаю зоопарка тебе и здесь хватает. — От слов Гауса Рейнира негромко и весело хмыкнула. — А вообще, можно просто по центру погулять. С меня мороженое. — В Тиде же ночью магазины не работают, — напомнила Рейнира. — Скажем так, тебе повезло, что я знаю одну улицу, где ко мне точно не пристанут и где всё работает. Там сохранились старые порядки, ну, ещё до реформации, и уважение к частной жизни. Рейнира отнеслась к подобному с подозрением. На её губах остались несказанные сомнения. Не верилось ей, что ещё существовало на Набу уважение частной жизни и к ним с Гаусом не пристанут любопытные местные, а потом не выложат в голонет их фотки с подписью: «Принц Гаус в компании внучки Супе Кастиль гуляют ночью в столице». Но Рейнира поддалась и пошла с ним. Правда под руку она его не взяла. Выйти в город им удалось без проблем. Предварительно Рейнира натянула на голову капюшон, пряча себя заранее от посторонних глаз. Гаус не обманул, когда упоминал об улице, где жизнь не была погружена в сон. Желтоватый свет уличных фонарей играл на гладких поверхностях мраморных плит, отбрасывая извилистые тени. Воздух был наполнен ароматами ночного города: сладковатым запахом цветов из близлежащих цветочных магазинов и терпким духом кофе из ещё работающего кафе. Витрины бутиков, озарённые мягким светом, представляли собой сказочный спектакль: блеск алмазов, сияние шёлка, глубокий цвет бархата. Улица буквально была лицом богатства и роскоши. На улице, к счастью, было мало людей. Не проносились мимо спидер и байки. За занавесками домов горели огни. Люди и инородцы занимались своими делами и совсем не обращали внимания ни на других прохожих, ни на Гауса, жестикулирующего руками и с нескрываемым воодушевлением рассказывающий ей очередную историю. Он оказался весьма интересным собеседником. Гаус хорошо разбирался в истории, как он сам признался, коллекционировал бумажные книги и интересовался больше стрельбой, чем футболом или баскетболом. Королева Нейше заставила его изучать военное дело и боевые искусства, поскольку он наследник престола и был обязан это знать. Как принц он тоже изучал уроки этики, основы религии и правила поведения: где и как сидеть, когда открыть рот, как стоять. Рейнире показалось любопытным, что несмотря на это, он часто делал всё по своему и по поведению был больше похож на обычного парня, чем принца. Вот Дин с его серьёзностью, ответственностью и понятием чести вполне мог сойти за принца. Гаус был открытым, более общительным и как будто располагал так к себе. Рейнире он немного напомнил Корки, но между ними существовала большая разница: Корки больше ориентирован на чувства и эмоциональные потребности других, на том, что правильно, а Гаус в этом плане более независимый и менее ответственный и куда более дерзкий и саркастичный. Корки же позволял подобную дерзость только с Рейном, не был самолюбивым и был гораздо сдержанней в некоторых высказываниях. Во всяком случае, Рейнира могла об этом судить исходя из своего субъективного мнения и общения. Они зашли в местное кафе погреться, так как на улице стало заметно прохладней. Заметив, что Рейнира часто потирала руки и прятала их в рукавах, Гаус отошёл к прилавку. Якобы посмотреть, что из еды есть. Вернулся он с двумя стаканчиками с горячим шоколадом. — Держи, — один стакан о протянул ей, — а то мёрзнешь. А я думал, что снежные королевы не мёрзнут. — Спасибо, — поблагодарила она. — Скажи, а как ты узнал об этом улице? — Так это самая богатая улица Тида, — рассказал Гаус, отпив из стакана пару глотков. — Королева Амвей сюда много вложила. После блокады тут вообще хаос был. — Виновата, не знала, — Рейнира мысленно пристыдила себя за то, что не знала элементарного о столице, где жила уже несколько месяцев. Её удивило упоминание Амвей, хотя обычно её старались не упоминать. Разве только, что именно при её правлении и случилась Кровавая ночь. — А что именно Амвей сделала здесь? Гаус принял задумчивый вид. — Ну, здесь бардак был, — вспоминал он. — Мусором пахло, мало было магазинов и много старых домов, которых не сносили. Амвей хоть порядок навела. За всё время, что Рейнира находилась на Набу, это был первый раз, когда она услышала о бывшей королеве что-то действительно хорошее. А ведь Гаус мог помнить времена её правления. Он тоже пережил Кровавую ночь, его семья стала правящей династией. Рейн учил просчитывать все возможные варианты событий и рисовать в голове разные сценарии. А не могла ли семья Гауса быть причастной к тому, что случилось в Керене? К перевороту и восшествию на престол? К убийству её отца? Как странно, что именно его семья заняла престол, ибо про Арса Веруну на Набу тоже особо не вспоминали. Разве что, вокруг него вертелся скандалы о взятках и многие считали его коррумпированным королем. Он отрёкся от престола добровольно и ушёл. Незадолго до рождения Гауса его тело нашли в реке Тида с перерезанным горлом. Мама говорила, что официальная версия — суицид, но все понимали, что это было убийство. Любопытно, что народ избрал своей правящей династией именно его семью. Рейнира читала, что Нейше активно занималась улучшением качества жизни в Озёрном краю. Занималась благотворительностью, помогала беднякам, сиротам, восстанавливала дороги и дома после блокады. Амвей её даже назначила казначеем в плмлелниц год своего правления. Королева Нейше никогда не выказывала недовольство о бывшем монархе, однако это не означало, что она не могла стоять за Кровавой ночью. Либо она, либо дядя Гауса, занимающийся делами города. А может и вовсе кто-то другой. Кто-то третий в этой игре престолов. После предательства Чеда, Рейнире всё казалось подозрительным, в каждом она видела потенциального предателя и убийцу. Она по-прежнему верила, что Амвей подставили, потому что больно подозрительно, что королева, за которой не было замешано скандалов, вдруг окунулась в интриги. Да ещё и рискнула жизнями народа. Учитывая то, что знала Рейнира, Амвей точно не пошла бы на такое. Слишком доброй была. — Ты помнишь что-то о годах её правления? — захотела поинтересоваться она, сделав глоток горячего шоколада. — Я мало что помню, да и мне тогда на политику было всё равно. — Да я тоже не интересовался тогда политикой, — признался Гаус. — Я помню, что мать о ней при мне хорошо отзывалась. Да и народ в целом не жаловался. Она не была самой юной из королев, но народ её уважал и звал чуть ли не второй Амидалой. Потом я узнал, что с приходом Империи она никогда открыто не выражала свою поддержку новой власти. Вскоре пошли слухи о её лояльности к джедаям. Сперва на это не обращали особо внимания, а потом пошли новые слухи уже о свержении Амвей. Ну а дальше ты знаешь: Кровавая ночь, мандалорцы откуда-то там, свержение Амвей… — Гаус барабанил пальцами по столу, погружённый в воспоминания. — Панака говорил, ей опыта не хватало. Это не удивительно, на Набу раньше часто сажали не опытных молодых девочек. Случай с Амвей показал, что выборная монархия бывает провальной. Здесь Рейнира была согласна. Они с Рейном как-то обсуждали старую политику Набу и согласились, что идея ставить во главу молодых подростков была откровенно говоря глупой и бредовой. Она анализировала услышанное от Гауса и сравнивала с тем, что узнавала от родных. Пока несостыковок замечено не было. Рейнира не передумала с подставой королевы, и она не перестала считать, что устраивать Кровавую ночь и привлекать мандалорцев, якобы показать свою способность править — самая тупая затея, какую только можно представить. Да, Амвей была неопытной, но не была же она такой дурой. Разум выдвинул собственную версию — на фоне слухов о свержении Амвей, её противники решили показать её неспособность и подставили так с Кровавой ночью. А вот кто на такое мог быть способен оставалось неизвестно. Убийц-то бабушка всех без раздумий казнила и имя предателя ушло в могилу, что никто не узнает теперь, кто стоял за всем. Оставалось только строить собственные версии. — А как ты жил до реформации? — захотела спросить Рейнира. — Ты ведь не изначально был принцем, жил наверняка как-то иначе. — Ну, я жил как и многие богачи, — поведал Гаус. — Я учился в школе недалёко от Озёрного края. Со мной сидели няньки. Я ходил на многие кружки: в музыкалку, на боевые искусства, следопытом был, в театральное. — От количества услышанных кружкой у Рейниры глаза полезли на лоб. — Однажды лет в семь я сбежал от матери в самостоятельное путешествие на другой конец города. Интересно было, что там, потому что меня никогда не возили туда. Правда назад меня полиция привезла, но за это время я успел приручить бездомного щенка, найти старое кладбище и съесть бургер, хотя мама запрещала. Я вообще не переживал ни о чём. Я играл с друзьями, плавал в озере, подшучивал над учителями — как и все дети. Рейниру удивило количество кружков, которые он посещал. Разносторонний молодой человек. Для знати не редкость было обладать множеством навыков сразу, но в случае Гауса Рейнира подозревала, что им двигала скука. Он и в кружки ходил, и из дома сбежал в семь лет. Гаус был другим, словно не от мира сего, а Рейниру время шлифовало, обрубая всё не нужное. — Весело было, наверно, — прокомментировала она. — О, это точно, — согласился со смешком Гаус. — Что ж, про моё детство ты знаешь, а твоё для меня неизвестно. Да и ты сама девочка-загадка, Рейнира. — Интересно теперь меня разгадать? — игриво спросила она, склонив голову набок. — Да, — хищно ухмыльнулся Гаус, — я любитель загадки разгадывать. Его взгляд не отрывался с неё. Рейнира, не теряя улыбки, опустила глаза. Доверять ему с ходу, с одной улыбки и добрых слов, она не собиралась. Он её поддержал, но это не значило, что она с ходу должна рассказывать ему все подробности своей жизни. Дину она могла бы вполне обо всём рассказать, это давалось ей проще, чем раскрытие другим людям. С ним ей было комфортней и безопасней. А Гаус совершенно посторонний, Рейнира к нему ещё не привыкла. Тем не менее, то, что она ему не доверяла, не значит, что она не могла ему говорить правду. Просто о некоторых деталях пока говорить не будет. Пускай завеса тайн ещё повисит и аура таинственности не развеется. К тому же, неплохо будет Гауса держать поближе, а значит ей надо заполучить его доверие. — Я дочь Дорры Кастиль и Раймуса Вета, как ты уже знаешь, — начала она. — Мы жили с семьёй на Корусанте, а после падения Республики переехали на Набу. Жила два года здесь, ну а потом случилась Кровавая ночь и я пропала на пять лет. — А где ты была пять лет? — расспрашивал Гаус. Рейнира замялась, обдумывая будущую ложь. Рассказывать о том, что она жила с Фениксом, она не планировала. — Я не знаю, — соврала она. — Я была без памяти. Ничего не помнила. Помню лишь, что находилась в основном среди инородцев. Может, это было какое-то заведение, потому что я помню, как разносила напитки. Я не понимала, где нахожусь и не знала другой жизни. Но меня нашёл преданный бабушке человек и вернул домой. А дома я смогла всё вспомнить. Она старалась говорить максимально убедительно. За такое Рейн бы ей пять из пяти поставил. Сам учил убедительно врать, чтобы не прикопаться. Когда Рейнира предстанет перед дедушкой Регалом, скажет ему точно такую же ложь, какую сказала Гаусу. Уж деду точно знать не надо было, что она пять лет жила рядом со своим дядей и её не узнали. — И тебе не кажется, что это кому-то выгодно было? — предположил Гаус. — Ну, твоя пропажа и что тебя где-то держали? — Наверное, — пожала плечами Рейнира, — но если бы меня держали как заложницу, то сразу бы потребовали выкуп, думаю, а не держали пять лет. Но версия Гауса засела в голове. Кому было выгодно убрать её и папу? У папы были враги из-за его работы, но они расправились бы только с ним, а не заодно с ребёнком. Хотя вдруг это была такая месть ему. Или её деду, Рейнира была уверена, что враги у него имелись. В памяти дымкой возник фрагмент, как они все были на Альдераане и ждали папу с дядей Рейном. Как позже выяснилось, дядю тогда похитили. Что если в Кровавую ночь это была не месть папе, а месть деду? Но тогда почему заставили выбирать маму и, как вспоминала Рейнира, ещё и папу? Многое оставалось выяснить, пока у Рейнира висела в голове одна версия — кто-то, кто вторгся к ним в дом и убил папу, был причастен к Кровавой ночи. Осталось только её доказать и понять таким образом, верна ли была её интуиция. — Ты стихи, кстати, будешь ещё писать? — перевёл тему Гаус. — Думаю, очередной публикации можно не ждать, — Рейнира прислонила стакан к губам и сделала глоток. — На это плевать, я в целом. Ты не бросишь своё творчество из-за этого кретина? За эту ночь Гаус как только его не обзывал, облегчая задачу Рейнире. А она и не знала, продолжит ли писать после того, как её личные мысли были выложены на всеобщее обозрение. После поступка Чеда, как поиграли с её чувствами о погибшем отце, всё вдохновение на новые стихи как ветром сдуло. Её талант, её тяга к стихам была зарыта в могилу. Потому что садясь за написание новых строк, перед её глазами будет её позор. — Не уверена, что я захочу продолжить после такого, — глухо созналась Рейнира. — Луна, не губи в себе талант из-за одного ушлёпка, — Гаус придвинулся чуть ближе. — У тебя очень красивые стихи, ты превосходно пишешь. Тебе самой-то нравится этим заниматься? Рейнира призадумалась. — Да. — Так продолжай писать, — настаивал Гаус. — В задницу публикацию, пиши для себя, расслабляйся так. Тебе надо просто забить на это. После этого люди в основном буду ждать от тебя реакции по типу: «Ну, всё, жизнь кончена», «настал хаос». А ты вот на зло им продолжи писать. Прикинь как Силане удивится, когда ты продолжишь писать и на всё будешь реагировать из разряда: «да, это мои стихи», «я люблю свои стихи, а ты, тварь, гори в аду». Он буквально описал её дальнейший план действий. Его слова по поводу продолжения написания стихов заставили её всерьёз задуматься. Они источали сладкую и приятную слуху истину. Она подняла взгляд на Гауса, видела, какой искренностью горели его глаза. Взгляд открытый, лицо расслабленное. Ему правда было не всё равно на неё, им двигала не просто выгода — так показалось сперва. — Ценный совет, я приму к сведению, — улыбнулась Рейнира. — Давай я тебе контакты свои оставлю? — предложил Гаус. — Мне надо убедиться, что ты точно не собираешься выкинуться и мне нужен человек, кому можно скидывать мемы про пёргелов. Хоть Рейнира выкидываться не собиралась, свои контакты она решила оставить. Придётся на него в «Нексусе» подписаться, не хотелось лишних вопросов. Гаус протянул ей свой голофон, полностью доверяя такую ценную вещь ей, без единого сомнения. Рейнира записала свой номер под его блестящие азартом глаза. Как только она закончила печатать, Гаус её подписал себе как «Луна» и отправил первое сообщение с забавной картинкой, на которой пёргел выпучил глаза. Рейнира звук уведомления у себя не услышала. — Что-то не отправляется, — нахмурился Гаус. — Это же точно твой номер? И тут Рейниру осенило: — Я забыла выключить режим тишины. Она поспешила достать голофон из кармана, выключила режим тишины и застыла от шока: пять пропущенных звонков от мамы, три звонка от дедушки, сообщения от мамы, уведомления из группы колледжа, общего чата курса, сообщения от Дина и одно новое сообщение от Гауса. Рейнира ощутила, как от стыда у неё краснели уши. Ей хотелось полностью стать невидимкой или провалиться под землю. Дура. До неё не могли дозвониться, а она про это не подумала — вверх безответности. Мама точно тряслась за неё, думала, что с ней что-то случилось. — Мама дорогая, сколько сообщений, — удивился Гаус. — Я отойду позвонить. Не дождавшись дозволения, Рейнира вышла из кафе и первым делом набрала дрожащими от холода пальцами маме. Надо её успокоить и заверить, что всё в порядке. Она услышала, как на другом конце мама расслабленно выдохнула и благодарила святых, что её дочь жива и здорова. Рейнира объяснила своё молчание забытым выключенным режимом тишины. Подробности прошедшего дня она умолчала. Лучше не грузить маму ещё большими бедами. Также Рейнира рассказала, что знает о помолвке с Чедом, что он ей всё сообщил. Она соврала, что приняла эту новость спокойно. Без истерик. Мама предупредила, что она от волнения уже послала Дина в столицу. Рейнире хотелось её обнять крепко и сжимать долго в объятиях. Для неё все делали, а она ничего. Возможно, она никогда не сумеет отплатить маме за её заботу. Хотелось сказать маме, как сильно она её любит, но по голофону сказать всё не могла. Лучше при встрече скажет, лично в лицо. Как раз у Рейниры каникулы скоро. После разговора с матерью, она написала деду и позвонила Дину. Рассказала, где она. Его голос на том конце показался ей встревоженным. Дин будто сам был напряжён и переживал за неё. Об этом говорили его слова и намерения придти. У Рейниры сердце в груди ёкнуло от осознания — ему не всё равно на неё. Она не была такой уж навязчивой, всё их общение не зря. На губах возникла глупая улыбка. Рейнире хотелось его встретить. Когда они останутся одни, ей хотелось прижаться к нему, коснуться его руки без перчатки и просто молча наслаждаться его объятиями и его присутствием. Ей его не хватало. Дин явился быстро, буквально минут через двадцать после звонка. Глаза уставшие, плечи напряжённые. Рейнира бы прямо в кафе его обняла, однако поддаться эмоциями здесь, тем более при принце Гаусе, не могла. — Я тебе звонил, ты не отвечала, — он шёл ей навстречу. Уставший, напряжённый, запыхавшийся. — С тобой всё нормально? — Я в порядке, — уверила Рейнира. Она в мыслях поблагодарила его, что он не стал комментировать её внешний вид. — Отдышись, а то свалишься. — Не свалюсь, — пробормотал Дин. — Мама твоя просила передать… — Я знаю про помолвку с Чедом, — перебила Рейнира. — Я уже знаю. — Ты и Силане? — воскликнул рядом стоящий Гаус. — Нашли за кого замуж выдавать. Дин кинул в его сторону хмурый взгляд. — А вы кто? — Это принц Гаус, Дин, — пояснила Рейнира, сцепив руки позади себя. — Но я могу ещё отзываться на «красавчик». — Извините, а вы не могли бы нас оставить одних? — сдержанно попросил Дин. — Это ты типо так культурно просишь, чтобы я сваливал отсюда? — хмыкнул Гаус. Дин приоткрыл рот и тут же сжал губы в тонкую линию, удерживая себя от лишних высказываний. — Про брак объявят после твоего возвращения в город, — доложил он. — Мама твоя попросила дождаться тебя. Рейнира задумчиво кивнула. Это правильно, что они не спешили с объявлением о свадьбе. — Я всё поняла, — она натянула на себя маску фальшивого спокойствия. — Это мой долг и я буду ему следовать. На самом деле Рейнира совсем не собиралась замуж за Чеда. У аристократов развода как такого не существовало, однако существовали определённые обстоятельства, позволяющие расторгнуть помолвку. Бабушка по одной жалобе точно не передумает, Силане для неё слишком ценные союзники. Но Рейнира со своим положением мириться не хотела. Она знала, что рано или поздно должна выйти замуж — так все делали для получения власти и дополнительных союзников. В семейке Силане никакой выгоды не было. Бабушке они просто были удобны, поскольку не перечили. Рейнира считала, что если за кого и выходить, так за более выгодных союзников, кто намного выше их или на равне. А с Чедом она жить не будет точно. Хоть с дьяволом договориться, но с ним не будет жить, не выйдет за него. Это предательство Рейнира ему никогда не простит. Её бальег желал кровавой мести, страданий неприятелю и расплаты. Справедливой, немного жестокой. Он не успокоится, пока не получит возмездия. Только отомстив Чеду он успокоится. И в голове уже начала плестись паутина её плана.