Всё ради нас

Дин упал на горячий песок. Яркая вспышка тупой боли пронзила затылок и в глазах на секунду показались разноцветные звёздочки. Всего на долю секунды потерял контроль и пропустил удар. Как он сглупил. — Сдаёшься, найдёныш? Его начал раздражать назойливый голос этого мужчины в жёлтой мандалорской броне, имя которого так и не запомнилось, а противное «найдёныш» и вовсе резало слух, вызывало рвотный рефлекс и отвращение. Хотелось сплюнуть эту кличку, растоптать и больше никогда о ней не вспоминать. Обычный этап в жизни всякий найденных: сперва найдёныш, потом спустя годы обучения и принятия кредо становишься полноценным мандалорцем, но в случае Дина «найдёныш» не этап, а уже приевшаяся мерзкая кличка, въевшаяся токсичным ядом под кожу. Найдёныш звучало для него отныне не как этап, а как позорное клеймо. Но Дин не найдёныш. Больше нет. Он уже мог носить броню, он был достоин её. Ему хватало опыта и готовности принести присягу и посвятить себя путю Мандалора. Этим чужакам, окружавшим его, стоило это доказать. Доказать, что он тоже один из них, иначе кличка никогда от него не отлипнет. Он сделал глубокий вдох, нашёл в себе силы встать на ноги и принять боевую позу, готовый к очередной атаке. Его действия были громче и яснее любых слов. Мандалорец под шлемом удивлённо хмыкнул. Усталости Дина он не дождётся. Тело привычно ломало, синяки раскрасили его загорелую кожу, но губы оставались упрямо сомкнуты, и когда мандалорец спрашивал «сдаёшься?», Дин Джарин уверенно вставал на ноги. В таких ежедневных тренировках прошло почти пять дней — Дину скоро восемнадцать, но его это нисколько не волновало. Он давно не смотрел на календарь. Для него перестали существовать даты, потому к собственному дню рождения был равнодушен. Дни смешались в одну примитивную, пустую массу ещё много лет назад, когда его родителей убили эти погнаные дроиды. Армия дроидов сепаратистов вторглась в его деревню, безжалостно убивала каждого на своём пути, в том числе и родителей Дина. Он не забыл грустную улыбку матери, понимающей, что будущего у них, возможно, никогда уже и не будет, как слёзы стиками вниз по её щекам и лицо её, прежде умиротворённое, побледнело от страха и горькой правды. Не забыл, как вокруг гремели взрывы и истошно вопили люди. Как отец крепко прижимал к себе его, ничего не понимающего маленького мальчика, который только день назад играл в космические сражения и разгадывал кроссворды. Дин помнил, как закрылись двери его тёмного убежища и и ровно в ту же секунду прогремел очередной взрыв, на этот раз унесший жизни его родителей. Мать и отца, чьи лица навсегда отписались в памяти. Дин не успел оплакать их как следует, события сменялись стремительно одно за другим: вторжение дроидов; смерть родителей; огромный дроид, приставивший бластер к лбу маленького ребёнка; появление мандалорецев, один из них как раз и спас Дина от смерти. Успел буквально за секунду. Дин практически с жизнью тогда распрощался, если бы не это чудесное спасение. Мандалорец унёс подальше от сражений, улетел вместе с ним, защищая от лазерных выстрелов. Родная деревня удалялась, Дину оставалась смотреть вниз, на то, как его дом становится одной крошечной точкой, будто это не был когда-то его родной дом, место, где он вырос. С тех пор он никогда не возвращался ни в ту деревню, ни на ту планету. Времени не было, хотя, даже если бы Дин имел всё время в галактике, то никогда бы не вернулся. Эти воспоминания неприятно сдавливали грудную клетку. Липкими щупальцами обхватывали страх, чувство беспомощности. Он старался тоску по дому и родителям перекрыть усиленными тренировками и помощи найдёнышам, каким он был когда-то. В мандалорском обществе он прожил девять лет — ровно столько он провёл в своей деревне. Мандалорцы, никогда не снимающие шлем, стали для него семьёй. Они спасли его, вырастили, обучили всему. Передали ему мудрость прошлого поколения. Дин, как губка, впитал их ценности и искренне верил в них. В путь Мандалора, как его уверяли, самый правильный верный. Кто снимает шлем — отступник, предатель родины. Привязанность к кому-то, кроме найдёнышей и мандалорцев, считалось грехом. Грех — добровольно снять броню и показать себя. Грех — не чтить традиции Мандалора. Дин считал, его общество было самым правильным и справедливым. Он даже носил подобие шлема в детстве, когда был юным, как и другие найдёныши. Его растили на Конкордии как воина, преданного, сильного и отважного. Наставник был им доволен и никогда не жаловался. Дин горд был быть частью своего племени. Оружейница часто рассказывала в кузнице легенды о мифозавре, волшебниках со световыми мечами и ведьмах, не похожих на обычных людей, но ужасно красивых и способных околдовать и затуманить твой разум, что ты сперва стоишь, ничего не понимаешь, а потом находишься в воде, пока ведьма, весело посмеиваясь, тебя топит. Не хотелось бы Дину встретить такую. Он снял свой маленький шлем лишь в день наступления присяги, готовый получить свою броню, чтобы наконец-то стать полноценным мандалорцем. Ему очень хотелось этого. Но судьба повернулась иначе. Боги, если они были, решили испытать его на прочность. На Конкордию напали, прямо в день присяги. Это были отступники, Дин догадался сразу. Мандалорцы, следующие путю Мандалора, на своих не нападают. Тот момент воскресил в памяти воспоминания о нападении на деревню, как маленький Дин ничего не мог сделать и не мог спасти своих родителей. В этой ситуации, попытавшись защитить наставника, он потерпел неудачу. Бездыханное тело наставника упало прямо к его ногам. Весь мир Дина перевернулся, всё хорошее из души вытеснил и вернул в детство, где он был беспомощен перед ликом смерти. Уязвимый, потерянный, ничего не понимающий — неприятное чувство, которое Дин больше не хотел чувствовать. Один из этих отступников, назвавшим себя Корки, спас его тогда с Конкордии. Забрал на какую-то планету, где ни единой живой души, кроме сторонников Корки, таких же отступников. Один белоснежный песок, пещеры и маленькая мутная река. Никакой цивилизации, ничего похожего на Конкордию. Дин считал дни своего пребывания среди недругов. Он жил от рассвета до рассвета среди отступников, сошедших с пути Мандалора, как приглашённый артист в чужом голокино, потому что никто ему не доверял, тёмноволосый мандалорец в синей броне, громче всех выступавший против нахождения Дина, со скрипом упустил Корки, выдохнув: «этому парню тут не место». Впрочем, Дин не обиделся; для Дина не запланировано место в вселенной, потому что его первая семья погибла, когда ему было всего девять лет. Затем обретённая семья его покидает, что теперь неизвестно, где его племя и что с ним. Что с Оружейницей, Пазом Визслой и другими. У Дина, похоже, в днк оставаться без семьи. Он думал, что бы было, если бы не Корки. Точно бы умер, его труп кормил бы червей в сырой земле. Ибо Дин всё ещё не мог быть мандалорцем. У него не было брони. Для него все чужие, отступники, спокойно снимавшие шлемы и светившие свои лица. Пускай Дин сам не имел броню и показывал лицо, но искренне желал получить её и намеревался с этого момента никогда не раскрывать себя. Всё как велит кодекс, Он не готов верить этим отступникам. На первом плане для него стояло поскорее улететь с этой паршивой планеты, подальше от отступников, а потом найти свою семью, воспитавшая в нём воина. Дин, скрепя зубами, к ним присматривался, смотрел исподлобья с недоверием. Мало ли, чего они придумают с ним сделать. Нельзя было быть уязвимым ни в коем случае. Все знали о его отношении к нему, проявлял подобие доброты один Корки. — Я помогу тебе, — сказал он тогда в пещере, когда Дин только очнулся там, в совершенно незнакомой для себя обстановке, — только не упрямься. Мы не враги тебе. — Вы все отступники, — выплюнул с желчью Дин, — вы предатели Мандалора. — Это тебе так сказали, да? — Корки, кажется, догадался. Дин чувствовал себя так, будто его сканировали глазами и в мысли проникли. — Промыли они мозги тебе, конечно... — Не промыли, а показали истинный путь! — строптиво буркнул Дин. — Это вы сошли с пути! Вы все! Корки с досадой покачал головой. — Ты из тех, кто верит только своим глазам, правда? Дин прокручивал его слова в голове на протяжении почти дней. Смысл слов для него всё ещё недоступен, закрыт. Что он имел в виду? — Крайз за тебя тревожится, — говорил мужчина, не переставая наносить удары, большую часть которых Дин успешно блокировал. — Мне всё равно, — Дин виртуозно ушёл от атаки, обрушивая на противника град ударов, которые он с лёгкостью отражал. Конечно, он же в броне. — Твой гнев очень заметен, — комментировал мужчина, увернувшись от атаки Дина. — Пока ты не начнёшь контролировать это, ты не сумеешь нормально сконцентрироваться на том, что у тебя под носом. В качества доказательства своих слов, он поставил подножку и повалил его на песок. Дин в очередной раз больно ударился головой о песок. Мужчина зафиксировал его руки и ноги так, чтобы он не мог вырваться, придавил своим весом. Отчаянные попытки вырваться не увенчались успехом. — Усвой этот урок, если хочешь выжить, — мужчина тут же встал и снял с себя шлем, показывая своё бледное лицо и русые волосы. Отступник, по мнению Дина, не настоящий мандалорец. Они все хвали себя мандалорцами, хотя такими не могли называть себя. Так они позорили великих воинов. — Твои эмоции иначе станут твоей слабостью, за которую враги вцепятся и используют против тебя. Дин потёр голову, недоверчиво уставившись на него. — Мы ходим в шлемах. — Тут дело даже не в лице, а в действиях, — объяснил мужчина. — В твоём поведении. Контролируй его. Ну и своё лицо, пока у тебя брони нет. Начни доверять нам, потому что кроме нас ты никому не сдался. — Я хочу знать, где моё племя, — сорвалось с губ Дина. — Ты говоришь о доверии, но никто из вас не пытался мне помочь найти своих. Так как я должен вам доверять? — Молча, — коротко ответил мужчина. — Мы сами не знаем, что с твоим племенем — это всё, что я могу сказать. — Не знаете или не хотите говорить мне? — нахмурился Дин. Мужчина закатил глаза. — Что ж ты такой подозрительный? — возмущался он. — Я знаю не больше твоего, как и Крайз. Никто не знает, куда исчезло твоё племя. — Вы напали тогда на Конкордию, — гнул свою линию Дин, — моего наставника убили на моих глазах, так что не сомневаюсь, вы знаете. — Да не мы это были тогда, идиот! — вспыхнул мужчина, грозно нависнув над ним. Дин аж лёг обратно на песок. — Не мы! А реальные предатели! Это были те, кто погубил герцогиню Сатин Крайз! По их вине мы в этой заднице находимся, и Мандалор сейчас вообще без правителя и в состоянии гражданской войны! Кто по-твоему реальный отступник, а? Кто просто шлемы снимает или кто погубил правителя? Дин замешкался. Впервые он не знал, что ему ответить и это состояние его пугало. Гнев с лица мужчины стал медленно сходить, его пыл остыл. Возможно, Оружейница просто не рассказала про тех убийц. Что их тоже надо считать отступниками. По крайней мере, от своих убеждений Дин отказываться не хотел, как и от найденной семьи тоже. — Правильный путь один — путь Мандалора, — сумел вымолвить он. — Таков путь. Мужчина кивнул. — Таков путь. Они оба подняли головы вверх, услышав рокот двигателей, и заметили приближающийся мандалорский Ком'рк, заходящий на посадку. Знакомый мандалорский Ком'рк ювелирно сел на прямо у края берега, к счастью не задев никого, — истребитель Корки, Дин узнал его по рисунку цветка и черепу мифозавра на крыле. К чему был цветок он понять так и не сумел. — Пошли, — скомандовал мужчина, — лидер наш вернулся. Дин поднялся на ноги и, несмотря на слабость в мышцах, попытался встать в боевую позицию. Всё, что до этого было, начало, не финал. — Ещё. — Хватит с тебя, парень. — Я не устал. — Я устал, — с нажимом добавил мужчина, многозначительно посмотрев Дину в глаза. — Иди лучше... не знаю... поешь, меткость потренируй, только не мешайся. Но Дин оставлять его не собирался и поспешно последовал за ним. Мужчина раздраженно выдохнул. — Ляпнешь что-то из разряда «вы отступники», клянусь, парень, я тебя ударю, — прямо пригрозил тот. — Я и не собирался, — сухо пробормотал Дин. — Ты не ответил на мой вопрос. — Разве? — мужчина не удосужил его и коротким взглядом. — Я, кажется, ответил тебе про твоё племя. — Я о доверии. Как я могу вам доверять? Мужчина помедлил, прежде чем абсолютно серьёзно ответить: — Никак. Но ты можешь доверять самому себе и своим инстинктам. Слушай то, что подсказывает тебе собственная голова. — Ты говорил, я тугодум, — припомнил Дин. — Так и есть, — дёрнул головой в его сторону мужчина, — но мозги у тебя иногда просыпаются. Ты их выключай почаще. Сказав последнюю фразу, он стремительно покинул его, оставив одного на берегу со скрещёнными на груди руками. Дин фыркнул. Другого он от него и не ожидал. Наверное, стоило ради приличия уже запомнить его имя, а то из всех этих отступников запомнилось одно имя Корки. Или не стоило? Дин напомнил себе, что задерживаться среди чужаков не собирался. Так и надобности, значит, в запоминании имён нет. Он отыщет способ улететь отсюда и вернётся домой к своим. Его племя точно его ищет, он был уверен. В идеологию мандалорцев входила защита, таких как он, преданность своим. Правда Дин уже не был найдёнышем, не считался как подмастерье. Не мог он считаться и мандалорцем без присяги. Церемония не была закончена, он не получил броню. Дин поёжился от собственных мыслей. Кем он был тогда? Какое место у него пока в этом мироздании? Отступником, раз был с ними? Но Дин не поддерживал их идеалы. Подмастерье? Но он прошёл этот этап, да и мастера тем, как такового, у него нет. Дина сжирали изнутри вопросы и чувство уязвимости в этом мире. Он не мандалорец, не подмастерье, даже не найдёныш. Теряясь в этих догадках, Дин ощущал себя беспомощным. Потерянным среди этих людей. Ему с ними места не найти. Его смысл жизни — служение Мандалору, верности пути. Дин будет верен своему племени до конца, пока нить, связывающая его с жизнью, не оборвётся. Больше ему жить было незачем. Нужно было потренировать меткость. Смена деятельности всегда отвлекала его от бестолковых мыслей, заражающие трезвый ум подобно паразитам. Дин медленно зашагал в своём направлении, стараясь смотреть только вперёд и ни на кого больше. Однако его зрение уловило идущих к нему навстречу Корки и неизвестную девчонку. Взгляд зацепился за последнюю: солнечный свет играл на собранных в хвост волосах оттенка синей ночи, на бледных щеках назойливые прыщи виднелись. Её льдистые глаза встретились на мгновение с карими Дина, их плечи поравнялись. На одну ничтожную секунду она пересеклась с ним взглядами и ушла с Корки, болтающего о своём отряде и смотрящего на картину впереди, не на Дина, застывшего на месте, будто в оцепенении, заставляя того смотреть им вслед. Провожать девчонку полным любопытства взглядом он изначально не планировал, но что-то его принуждало остаться. Он не видел её раньше здесь, а если бы увидел, то с большой вероятностью сохранил бы её образ в памяти. Дело вовсе не в красоте. Просто Дин за свои восемнадцать лет никогда не видел девушек с синими волосами. В их племени было не принято изменять свой родной цвет волос, заложенный генами изначально, в деревне, где он раньше рос, все внешне ничем не отличались друг от друга: шоколадные глаза, тёмные волосы, загорелая кожа, за что благодарить стоило климат на родной планете и часто палящее солнце. Кожа девчонки белая, как мел, глаза сравнимы с чистым льдом. Она не казалась потерянной, не имеющей места в мире. Походка уверенная, спина прямая, в глазах один лёд. У Дина не выходил из головы их недолгий зрительный контакт, напряжение между ними тогда повисло в воздухе, во взглядах целые диалоги читались. Два незнакомца из разных миров. Яркий день и тёмная ночь, хотя кто из них был светом, а кто тьмой, оставалось гадать. Дина зацепили её чёрно-синие волосы и такая непохожесть на других. На тех, кого он встречал в жизни, по крайней мере. Внутри защекотал детский трепет, возвращая его в детские годы, будто бы он, совсем неопытный мальчишка, найдёныш, только попавший к мандалорцам и слушающий с неподдельным интересом Оружейницу. Дин воскресил в памяти старые фрагменты, прокрутил в голове на перемотке старые легенды и пришёл к странному для себя выводу: девчонка ведьма. Такая таинственность, бледность, необычный оттенок волос и пугающий с виду стиль одежды, Один чёрный, возможно, отражающий её душу, как в одежде, так и в макияже. Дину она напоминала тех самых ведьм из старых легенд. Притягательных, но смертельно опасных. Девчонка Дину казалась чужеродной, не из его снов и устоявшихся представлений, потому что таких он никогда не видел. У них из общего наверняка ничего, а он стоял, прожигал её глазами, как маленький ребёнок, увидевший впервые в аквариуме необыкновенную рыбку. Одни её глаза перевернули внутри все мысли и чувства, устроили в душе настоящий бардак. Океаны внутри бушевали, волны плескались, бились о грудную клетку. Дин снова чувствовал себя ребёнком, открывающем для себя новое. Он сумел оторвать взгляд и рассеянно опустил глаза. Девчонка точно была ведьмой. Её чары на него подействовали. Дин тряхнул головой, словно так пытаясь отогнать ведьменскую магию, и, вспомнив о тренировке, ушёл искать бластер. А из головы всё не уходил иссиня-чёрный цвет.

***

Корки указал пальцем на простилающуся мутную гладь. — А вон там живут крокодилы. Смотри! — на поверхность к ним тут же выплыл маленький крокодил с серо-зелёной и маленькими чёрными глазками. В отличие от Корки, опустившегося к рептелии вниз, Хоуп стояла на месте, с опаской глядя на него. — Красавец! Ты посмотри какие зубы! Ты видела когда-нибудь крокодилов? — В справочниках по биологии, — поведала она, — и они выглядели крупнее. — Милые зубастики, — Корки осмелел настолько, что сумел дотронуться рукой до крокодила и погладить его. Хоуп застыла на месте от охватившего её ужаса, мысли уже рисовали картинку, как это маленькое чудовище откусывало пальцы Корки. — Очень часто к нам заплывают, и их мамы с папой, а те гораздо крупнее. — Смотрю, потенциальные чемоданы не рады вашему нахождению здесь, — прокоментировала Хоуп, воровато смотря на крокодила. — Мы стараемся с ними быть вежливыми, — заверял Корки. — Ну, что б их не... Он провёл пальцем по горлу и состроил гримасу, высунув язык. Хоуп улыбнулась с натяжкой, всё ещё опасаясь крокодила. Улыбка Корки искрила живым счастьем, голубые глаза рядом с маленькими крокодилом ожили. Сам он как будто засиял от восторга, походя на маленького мальчика, которому показали зверушку. У Хоуп всплыл собственный образ: она возле очередного насекомого, её большие глаза заворажённо смотрели каждую лапку, каждое крылышко и усик. Её глаза восторженно горели, ибо она занималась тем, что душе её угодно. Из-за большой нагрузки, возложенной на неё Мэл, пришлось оставить былые увлечения, дабы посвятить себя своим обязанностям и не упасть в грязь лицом. Хоуп хотела покинуть команду, но быть выкинутой насильно на улицу по-прежнему не собиралась. — И как? Успешно? — интересовалась Хоуп. — Один из них оттяпал руку моему другу. — Видимо был очень голодный. Корки воззрился на неё: как на сумасшедшую. Хоуп, как ни в чём не бывало, отвела взгляд в сторону, сделав вид, что заинтересовалась ясным небом. — Ты когда нервничаешь, всегда отшучиваешься, — заметил Корки, вставая с песка. — Не правда, — поспорила Хоуп. — Хоуп, я это заметил, — в тоне Корки не было и намёка на упрёк. — А ещё это ощущается. — Ощущается? — переспросила она. — Вроде того, — повёл плечом Корки. — Не переживай, это абсолютно нормальное явление. У каждого из нас есть защитная реакция, когда мы нервничаем. Кто-то истерически смеётся, кто-то отшучивается. — Корки вытащил ещё один кусочек мяса и протянул его Хоуп. — Хочешь покормить? — Не горю желанием оказаться на месте твоего друга, — покачала головой Хоуп. Она переводила опасливый взгляд с него на крокодила. Ощущалось, что она нервничала? Неужели это настолько было заметно по её поведению, что витало в воздухе? Стоило, значит, лучше контролировать свои эмоции и язык тела. — Мы видимся теперь не так часто, — начал Корки, задумчиво смотря на горизонт, — раз в месяц, ну и то, если повезет. — Да и то ты появляешься на пару минут и возвращаешься к себе, — добавила Хоуп спокойным тоном. — Сама понимаешь, бороться против тётки — дело нелегкое, — Корки кинул очередной кусок мяса крокодилу. На этот раз тот только ткнулся в него носом и тут же скрылся. На лице Корки показалась досада. — Пока, Бади, ты был хорошим другом. — Бади? — Хоуп еле сдержала смех. — По-моему, хорошее имя, — последний кусок мяса из контейнера Корки сунул себе в рот. Уголки губ Хоуп поползли вверх. — О чём я? — вдруг опомнился Корки. — А! — он хлопнул себя по лбу. — Продолжаем разговор о встречах. — Хоуп тихо прыснула от смеха из-за комичности ситуации. — Ну, вот, я вижусь с вами мало, особенно с тобой, а я-то скучаю по тебе! — Прям по мне? — приподняла бровь Хоуп. — Сперва, конечно, по Саше, — перечислял Корки, картинно загибая пальцы, — потом по Асоке, потом по Рексу, потом по Мэл, ну а ты так, где-то в конце. Хоуп едва заметно усмехнулась, закатив глаза. — А Рейн? — Ой, я забыл про Вета! — охнул Корки, схватившись за сердце. — Я же по его ворчанию тоже так скучал! — Я так ему и передам, когда вернусь, — съехидничала Хоуп. — Жаль только, что он по тебе не скучает. — Какая досада, моё сердце этого не переживёт, — Корки манерно вздохнул, изображая вселенскую печаль. Хоуп не сдержала смеха. По правде говоря, ей не хватало позитивного настроя Корки и его умению из всего сделать шутку. Она поймала себя на мысли, что скучала по нему самому и, кажется, дело было не только в том, что он был её единственным источником новостей и передавал все самые актуальные события. Первое время Хоуп извлекала для себя в его дружелюбии выгоду для себя. Так она избежала наказания от Мэл, потому что Корки, видевший в Хоуп обычного ребёнка, желающего найти дом, её защитил. Пару добрых фраз и посиделок с ним хватило. Рейн учил оборачивать всё в свою пользу и пользоваться умом. Хоуп пользовалась любыми способами для расследования тайны о своём прошлом, просила Корки выведать для неё ту или иную информация. В долгу он не оставался, просил рассказывать ей интересы каждого члена команды и как их здоровье. Это не могло не заставить насторожиться и прорасти зёрнам сомнения. Корки аргументировал свою позицию желанием влиться в коллектив. С общением ему, казалось, было легко и никаких трудностей не возникало. Это не Хоуп, склонная перезаряжаться в одиночестве. Корки заряжался от общения с другими и дарил им своё тёпло. Хоуп, в результате, согласилась на это подобие сделки, правда рассказывала ему не все грязные сплетни, лишь то, что считала можно. Всё-таки, если вдруг окажется, что Корки предатель, — чего Хоуп, к своему удивлению, не могла представить, — язык за содействие безжалостно отрежут ей. Так незаметно у неё на глазах пролетели практически два года. Корки появлялся на корабле, освещал и отгонял все мрачные тучи. Чаще всего докучал Рейну, иногда казалось, он получал дикое удовольствие от его разгневанного взгляда, что вечно каменный Рейн Вет проявлял хоть какие-то эмоции и не походил на статую. Огонь и лёд, тёплый каф и виски со льдом. Такие разные, контрастирующие не только по внешности, но и по характеру. Корки неизменно изводил Рейна разговорами, подобно хищнику кружа вокруг него, на что последний тяжело вздыхал и закатывал глаза под тяжёлый взгляд Саше. Ей хватило уже того, что эти мужчины однажды-таки подрались, до разбитой губы Рейна. Хоуп за всем происходящем наблюдала в роли зрителя, не стремясь защищать ни одну из сторон. Пускай сердце и душа больше тянулись к Рейну, из привычной зоны комфорта выходить не хотелось. Иначе потом пришлось бы выслушивать длинные нравоучительные речи от Мэл и Рекса. Корки не кружил вокруг одного Рейна, также предпочитал общество скромной и меланхоличной Саше, нежно ему улыбающейся и убирающий от его комплимента прядь за ухо. Щёки его предательски горели красным, а глаза смотрели куда угодно, лишь бы не на неё, когда она клала ладонь поверх его или касалась его плеча. Хоуп в мозгах пораскинула, пришла к неутешительному для Рейна выводу, что не так с поведением Корки — чувства к Саше. Очень тонкие, едва ощутимые, но порочащие ему беды на светлую голову. Общение с Корки стало приносить Хоуп простую лёгкость. Ей больше не хотелось от него бежать на край света, прятаться или притворяться глухонемой, чтобы от неё отстали. Корки словно искренне хотел ей помочь, не из выгоды ради, крепко обнять до хруста костей, таскать её любимые сладости, шутить с ней днями на пролёт и помогать с уроками — всё только ради её доверия и ключика к двери в её душу, запертую для всех, кроме Саше и Рейна. Хоуп впускать людей нелегко из-за червей сомнений и паучков недоверия, ползающих внутри и плодившихся со световой скоростью. У неё в свои семнадцать огромная зияющая дыра, большая часть жизни забыта и за пять лет вернулся с ядовитой насмешкой один кошмар с публичным унижением. Она молчала о ночных кошмарах, где леденящий душу холод, ночной лес, клоуны, улыбающиеся во весь рот и демонстрирующие прогнившие зубы, вытаскивали её из под кровати, тащили в лес и издевательски пели: «папа тебя не любит, мама тебя не любит, никто тебя не любит». Эти кошмары стихали подле Саше и Рейна, а теперь, почему-то, ещё и подле Корки, которого Хоуп, чисто из безопасности ради, впускать в свой мир изначально не планировала. Но за годы общения обнаружила в нём нечто знакомое, будто видела не его, а кого-то другого. Кого Хоуп, может быть, никогда больше не вспомнит. Стыд скользкой тошнотой подступил к горлу. Совесть сжирала по частям. Хоуп за себя стало безумно позорно. Корки с ней по-доброму, а она в первые месяцы пользовалась его желанием наладить с ней контакт, желая узнать, кем была на самом деле. Он ничего ей плохого не делал, наоборот, подбадривал, относился как к младшей сестричке. Возле Корки Хоуп чувствовала защиту, проявляющуюся только с Рейном и Саше. Тёплое ощущение уюта. Хоуп не могла поставить его рядом на первое место по доверию, пока что. Пускай Корки мог быть шумным, но этот шум её не отталкивал. Он не был таким бойким, как Асока. Был терпеливей и внимательней. Не дураком, не безответственным. Он совмещал в себе великую мудрость и сияющий оптимизм. Если в эту игру играла не одна Хоуп, то Корки зарабатывал хорошие очки. Она не готова ему довериться полностью, зато была уверена, что дверь в её душу для него немного приоткрылась. — Я тоже скучала, — честно призналась Хоуп. Корки словно засиял ярче от её слов, он одарил её лучезарной улыбкой и притянул к себе за плечо. Хоуп отстраняться не спешила и не думала вырваться из его объятий. — Подруга, — улыбался он. — Кстати, всё хочу спросить, а у тебя краска с волос не смывается? — Смывается, — удручёно ответила Хоуп, зажав между пальцами прядку волос, её взгляд опустился на волосы. За пять лет они смогли отрасти до лопаток. — Асока сначала подумала, что я заболела, когда синий цвет пропал. Корки прыснул от смеха. — Извини, я просто представил эту картину. — Саше мне помогает, — продолжила Хоуп, — с краской. Я так сама нашла по дешёвке одну краску и у меня очень сильно секлись волосы. С тех пор Саше мне помогает подходящую краску подобрать. — Кстати, у меня в академии тоже волосы из-за краски секлись, — рассказал Корки. — И каким же был борец с тётушкой? — полюбопытствовала Хоуп. — Зелёным? — Рыжим, — усмехнулся Корки, — между прочим, мне он очень шёл. — Хоуп вообразила рыжеволосого Корки в деловом костюме. С рыжими волосами он в её мыслях напоминал одного джедая, о котором говорила Асока, вроде как, учил её наставника. Имя джедая в памяти не отложилось. — Всё спросить хочу, ты нашла что-то о себе? Хоуп прикусила изнутри щёку. Корки пробовал искать для неё что-то о Набу. Пыталась ухватиться за неосязаемые подсказки. В связи с тем, что в силу возраста и последних событий она попала в сильные руки Мэл и её тотальный контроль, отпроситься погулять удавалось не часто. Поэтому Хоуп старалась быть как можно более мягкой и покладистой, для избежания наказаний, пока она просила Корки ей передавать информацию. Она хотела всё обернуть в свою пользу, так как на первом месте в её топе приоритетов ещё блестело желание всё вспомнить. С тех пор она тайком просила помощи у Корки, а тот, желая наладить с ней общение, помогал по возможности. Только Хоуп всё равно не могла понять, кем была и как её звали. Пазл в голове не складывался, что-то будто нарочно ему мешало, палки в колёса кто-то вставлял. Внутри из-за этого кипела злоба. Хоуп за два года выяснила ничтожно мало. — Все эти имена, что ты присылал, фамилии, я проверяла, но по описанию на меня никто не похож, — она поджала губы, задумчиво смотря вдаль. — Я нашла информацию о некоторых пропавших, но они в итоге были найдены мёртвыми. — Попробуй поищи ещё, как время будет, — посоветовал Корки, — авось и вспомнишь чего. — Ещё кровь недавно мою проверяли, — вспомнила Хоуп. — Если раньше я думала, что могу быть с Набу, то сейчас я в этом не уверена. — А чего так? — Потому что я наполовину набуанка и наполовину альдераанка. Брови Корки взлетели вверх. Его реакция была для неё знакомой. Даже Рейн тогда позволил себе проявить эмоции и показать тени удивления на своём удивление. У Хоуп внутри всё перевернулось. Крошечная зацепка, возможно, которая ей поможет, а может и вовсе создают новую головоломку. Хоуп поначалу не соображала, где ей конкретно искать. Думы сфокусировались на Набу. Лучше сперва проверить его, так будет правильней и логичней. — Ещё одна планета выходит, — понял Корки. Проблема для Хоуп заключалась не только в этом. Читая о Набу и Кровавой ночи, в голове ничего не щёлкало. Свет не загорелся, прояснения никакого не было. Никакого отклика не слышалось. Она чувствовала смыкающиеся на горле пальцы безвыходности и тяжесть безнадёжности. Ей хотелось вырваться, хотелось свободы, ценность свою показать, узнавать всё новое. Она напросилась с Корки изначально потому, что устала от давящего контроля Мэл. Это был её маленький бунт, попытка что-то доказать старшим, но что? Что она тоже взрослая и не будет сидеть на месте? Хоуп понимала, что её ценности разнились с ценностями большей части команды, кроме Рейна. Вбивая в поисковую строку запрос, она отчаянно пыталась отыскать правду о себе, спрятанную от её льдистых глаз. В конце концов, в сознании сверкнула мысль: стоило найти другой подход. Стоило отправиться на Набу и понять всё самой. Быть может, через ощущение травы под босыми ногами, запаха спелых фруктов, падающих на лицо солнечных лучей и холодной воды, Хоуп сумеет понять, связана ли она с Набу на самом деле. В крайнем случае, придётся изучать ещё и Альдераан, откуда родом был Рейн. Феникс просить отвезти её на Набу она не стала, понимала, что ей откажут. Тем не менее, Хоуп старалась аккуратно к этому подвести, как бы невзначай заводила беседы о возможном пополнении запасов на Набу, однако её методы успехом не увенчались. Устремив взгляд на профиль Корки, в голове заработал механизм. То, что она медлила и сомневалась, не значит, что она сдалась и бросила свою затею. Просто иной путь не попадался. — Ты был там после Кровавой ночи? — спросила Хоуп. — Там делать-то толком нечего, — Корки запустил пятерню в волосы. — Плюс, что мне там делать? — Как вариант, можно было бы найти союзников среди знати, — выдвинула Хоуп. — Мне кажется, это полезно, когда у тебя есть сторонник из высшего общего, так ещё и с другой планеты. — Полезно, — не отрицал Корки, — да кто за мной пойдёт? Времена неспокойные и сейчас можешь полагаться только на тех, кого ты знаешь, в ком ты на все сто уверен. Учитывая события на Набу, их переворот, смену режима и попытки каждого сейчас подобраться к престолу... а сомневаюсь, что там вообще можно кому-то верить. Хоуп узнала о происходящем на Набу. После Кровавой ночи Палпатин полыхал от бешенства, местная знать тряслась за свои владения, а мофф был в смятении от творящихся на улицах города беспорядков. Взбунтовались гунганы, обычные горожане, некоторые благородные дома объявили о своей независимости. Столько мирных погибло в тот день, улицы городов, в особенности Керена, окрасились в алый цвет. Кровь лилась рекой. В результате всего хаоса принято было решение о смене правящего режима и полной реформации. Установилась конституционная монархия, как на Альдераане, Набу поделилось на отдельные провинции, в каждой находился и правил от имени монарха свой лорд, у того были свои вассалы, небольшое войско для защиты. Империя на подобный шаг согласилась не с первого раза, но набуанская знать была непреклонна. Если Хоуп не изменяла память, Набу сейчас правила Нейше Веруна, жена покойного короля Арса Веруны, правившего планетой до восхождении Амидалы на престол. Эта информация казалась ей интересно, вот только это никак не помогло ей вспомнить что-то о себе. Словно в памяти поставлен блок, не дающий воспоминаниям прорваться. — В этом есть смысл, — поддержала Хоуп. — Тётка спит и видит, чтобы я облажался, — продолжал делиться Корки, — мечтает избавится от меня. Я же за политику пацифизма, против её фанатичных традиций, а не как она за насилие и варварские методы. — Он тяжело вздохнул и опустил руку с плеча Хоуп. — Порой я думаю, что она права и я всё испорчу. — Не исключено. — Крифф, ну спасибо. Ты прям как Вет. — Так у тебя правда мало очень опыта. — Хоуп, видя реакцию Корки, мысленно пожалела о сказанном. Потому решила добавить: — Однако в истории случаи были, когда люди и моложе с новыми идеями становились королями. Потом их звали великими. Плечи Корки расслабились. Он, полный сомнений, посмотрел на Хоуп, проверяя, серьёзно ли она. Она постаралась его поддержать своей улыбкой, забыв, что завела разговор изначально с целью попросить его отвезти её на Набу. Не время. Будет более подходящая обстановка — попросит. — Ты в меня веришь? — Корки не верил своим ушам. — Скажем так, я на твоей стороне, — подправила Хоуп. Уголок губ Корки дёрнулся вверх. Он протянул ей кулак. — Тогда за успешное достижение целей, подруга? Глядя на кулак перед собой, Хоуп с радостью ответила, стукнкув в него своим. Её глаза поймали стоящего позади Корки парня. Хоуп узнала в нём того незнакомца, с которым встретилась глазами по прибытии сюда. Парень провожал проходящих мимо мандалорцев хмурым недоверчивым взглядом, будто в каждом видел потенциального врага. На саму Хоуп тогда он посмотрел так, будто никогда не видел девушек. Среди всех мандалорцев в команде Корки, он выделялся отсутствием брони. Не тем, что показывал лицо, а что в принципе ходил без брони. — Корки, а кто этот парень? — Хоуп кивком указала на парня позади них. — О ком ты? — Корки повернул голову. — А, это Дин Джарин, мы спасли его недавно на Конкордии. Он кажется странным, но, целом, нормальный, смышлённый, просто к нам не привык. В его племени ему хорошенько мозги промыли. — Он мандалорец? — Почти, — исправил Корки. — Он был найдёнышем, как я понял. Родителей нет — сиротка. В день нападения он должен был принять присягу в своём племени и получить броню, но, как видишь, не вышло. — Да уж, ему не позавидуешь, — комментировала Хоуп. Взор её приковался к этому Дину. Угрюмый, потерянный, находящийся не в своей тарелке. Такой чужой и неправильный в этом обществе. Совершенно другой. Хоуп неосознанно разглядела в нём свои черты. Оба неправильные среди тех, с кем находились, никому не верили. Чернильные пятна на белых скатертях. Дин не был похож на Хоуп: глаза не те, цвет волос, волос. У него не было потери памяти, не было синих волос, но он такой же искачаленный, как и она сама. Тоже, по своей сути, сирота, без семьи и близких под боком. Жизнь их обоих поломала, сделала частью своей жестокой системы. Реальность их обоих не подготовила к жизненным испытаниям. Хоуп склонила голову на бок, не без интереса всматриваясь в силуэт Дина. Она и так по своей природе любопытна, только здесь в жилах не одно оно текло. Как на отражение своё смотрит, на собственную параллель. Потерянные дети, лишившиеся в один день всего. Хоуп не могла ответить, чем именно её зацепил Дин, явно не внешностью, хоть он не был лишён привлекательности. Возможно, дело в их схожих поломанных чертах. Порой невольно испытываешь подобие сострадания к тем, кто оказался в той же ситуации, что и ты. За пять лет Дин первый, кто был чем-то похож на Хоуп. Первый, кто её реально заинтересовал. — Хочешь с ним познакомиться? — из раздумий её вырвал голос Корки. — А то вон, смотришь как на него. — Я много на кого смотрю, но это не значит, что я хочу узнать их ближе, — отрезала Хоуп. — Ой, пошли! Корки, не спрашивая её разрешения, весело взял её за запястье и повёл знакомиться к Дину. В горле Хоуп застряли ругательства. Она терпеть не могла, когда её вот так вели. Высказать могла бы всё Корки, да не хотела. И потом, не Мэл же её так схватила или Рекс. Можно было и потерпеть. Дин с прищуром смотрел вверх, на ясное небо, пока мимо него в своём потоке проходили мандалорцы. Корки громко свистнул, едва ли на всю округу, привлекая его внимание. — Эй, дружок! — он помахал ему рукой. Дин тут же выпрямился и приподнял подбородок, стараясь выглядеть уверенно и смотря только на Корки, только глаза его не слушались, возвращались к фигуре Хоуп. — Ну, как дела у тебя? Справляешься? — Пока да, — коротко ответил Дин. — Знакомься, — Корки указал рукой на Хоуп, — это Хоуп, моя подруга и приёмная младшая сестричка. Долгая история. Хоуп, это Дин, юный мандалорец. Дин скользнул по Хоуп заинтересованным взглядом, отчего она вдруг ощутила себя такой открытой, будто он её глазами пожирал. Его глаза задержались на её лице. Жар прилил к щекам. У Хоуп вспотели ладошки. Стоило купить хотя бы пудру для маскировки идиотских прыщей. — Ты ведьма? Хоуп распахнула от возмущения глаза. — Извини? — стараясь быть как можно вежливей переспросила Хоуп, скрывая негодование. — Кто? Дин осёкся и в растерянности переводил взгляд с неё на Корки. Тот и сам, обескураженный происходящем, не мог подобрать слов. Он прочистил горло и кинул взгляд на Дина: — Тут видимо произошла путаница, — попытался выкрутиться он из ситуации. — Хоуп обычный человек, не ведьма, — Корки положил руку Хоуп на плечо. — Ты не обижайся на него, он просто перепутал. А так мальчик-то хороший. Хоуп одарила Дина фирменной улыбкой. — Я и не думала обижаться, всякое бывает, — мягко произнесла она, — все мы что-то путаем. Хоуп не сводила с него глаз, набралась уверенности после от услышанного короткого «ведьма». А вот Дина её взгляд и улыбка замедлили и сбили с толку, что он периодически виновато смотрел вниз, на свои ноги. Смущать его ей, на удивление, доставило удовольствие. Он её смущал своим прожигающим взглядом, а теперь она его своей улыбкой. Если им будет дано встретиться в будущем вновь, Хоуп обязательно припомнит ему эту «ведьму». — Я пойду, если не возражаете, — проговорил Дин, — у меня ещё дела. Не услышав ответа от Корки, он поспешил их покинуть, бросив один последний изучающий взгляд на лицо Хоуп. В глазах Корки блеснуло сочувствие. Ему не была безразлична сульфат парня. Хоуп с ним оставалось смотреть Дину вслед и прокручивать мысли в голове о произошедшем. Дин парень точно неоднозначный. Там внутри нечто большее, Хоуп была в этом убеждена. Всё-таки, она тоже не была с простым характером. Его повеление частично отражало её в первые годы жизни с Фениксом. Хоуп тоже стремилась от всех убежать, потеряться, не желая быть потревоженной людьми. Дину нужно время, как понадобилось ей.

***

Дин отрабатывал удары на чёрном манекене, выплёскивая весь пар и накопившиеся чувства. Взмокшие тёмные волосы прилипли ко лбу, дыхание прерывистое, сбившееся, под рукой, как назло, не было питьевой воды, а пить из мутной реки с крокодилами Дин не станет, пусть к его виску хоть дуло бластера будет приставлено. Солнце медленно садилось за горизонт и небо приобретало апельсиновый цвет. Жарко было уже не от палящего солнца. Внутри преобладала жажда помыться и смыть с себя всю грязь, все эмоции. Переработать бы все эти чувства, выкинуть, сжечь до тла. Отбить бы на этом криффовом манекене. Дин на его месте представлял того дроида, убившего его родителей. Его удары становились жёстче, сильнее, до красноты костяшек. Ошибкой Дина была не надеть перчатки. Все руки сейчас мог отбить в кровь и кому он такой слабый сдался? В первую очередь самому себе противно будет. Однако физические ощущение Дина волновали в последнюю очередь. На этом манекене хотелось выплеснуть всё, что накопилось за эти пять дней. Все события проносились стремительно перед глазами: нападение на деревню, смерть родителей, нападение на Конкордию и смерть его наставника. От незнания, где находилось его племя и сколько ему торчать среди этих отступников, хотелось истошно вопить. Дин не мог позволить себе быть одураченным, не с ними. Не с этой синеволосой ведьмой. Контроль — ключ ко всему. — Ты очень сильный, — раздался рядом доброжелательный голос Корки. — Конечно, есть чему учится, но в остальном, ты способный. Дин ненадолго остановился, переводя дыхание. Он не удостоил Корки и короткого взгляда. — Приму к сведению, — Дин продолжил наносить удары по манекену. Он целиком и полностью был сосредоточен на ударах, не обращая внимания ни на кого и ни на что. Неспешным шагом Корки направился к нему. — Столько всё случилось за последние дни, — говорил он. — Нападение на Конкордию в том числе. При упоминании Конкордии Дин ударил по голове манекена сильнее положено и зашипел сквозь зубы, когда паутинкой по руке поползла боль, словно его резали ножом. В мысли просочилась ругань. Дурень, перчатки надеть надо было. Дин судорожно вздохнул и опёрся не больной рукой о манекен. Надо перевести дыхание. — Я не совсем понимаю, что ты чувствуешь сейчас, — голос Корки становился мягче с каждым словом, — но я бы хотел понять. Под диафрагмой собрался комок. Как повезло мандалорцам в его племени — носят вечно броню, шлемы не снимают и никто не прочтёт их эмоции и не пристанет с душевными разговорами. Дин бы прогнал Корки прочь от себя, отравил бы своей желчью и недоверчивость, только душу так рвало на куски, так эмоции топили, что сдерживать в себе все становилось всё труднее. А зря, аукнется ведь потом. Слабость всё это. — Почему ты решил, что мне помогут разговоры? — Так и бывает обычно, — пояснил Корки. — Делясь с кем-то своей болью, мы избавляемся от невозможности спокойно вздохнуть. А накапливая в себе всё, мы разрушаем самих себя. — Я не нуждаюсь в помощи, — выкинул Дин, чувствуя мерзкий ком, застрявший в горле. — Не правда, — оспорил Корки, — сейчас тебе нужна помощь. Ты отказываешься не только от моей помощи. Здесь тебя никто не тронет и не осудит за то, кто ты. Порой Дин удивлялся, как этот человек совмещал в себе мудрость и такое порой дурацкое чувство юмора. Он решил поднять на него взгляд. Корки стоял абсолютно расслебный, с мягкой улыбкой и полными переживания глазами. Переживаниями за Дина. От этого ощущения в груди предательски заныло. Даже в его родном племени к нему не проявляли такого сочувствуя. Там сопляков не терпели, выживали сильнейшие и только сильнейшие. Мандалорцы должны быть несгибаемей бескара и холоднее льда. Сочувствие только к своим, только к найденышам. Дин не являлся человеком из команды Корки, а к нему понимания от главного больше, чем от Оружейницы и собственного мастера за все девять лет жизни в племени. На лице судьбы горькая усмешка. Дин так давно не слышал слов сочувствия, так давно не говорил с кем-то по душам. Он считал это слабостью, если не грехом. Тем, что автоматом подпишет смертный приговор. Один раз пересёк черту слабости и обратно не вернёшься. Хотелось спрятаться в броне. Никто не видит шрамов и ссадин, синяков под глазами. На чужом месте спалось отвратно, Дин забыл о хорошем сне и значении слова «дом». Для него домом была деревня, затем Конкордия. Теперь он не поднимал, где его дом. Там где племя его точно. Не с отступниками. Дин отвёл взгляд в сторону и зажмурил от усталости глаза. Ему порой было не понять самого себя, чего уж говорить о понимании чужих. — Всё, что сейчас мне поможет, это найти своих, — бормотал едва разборчиво он. Боялся, что осудят. Этот опыт он прошёл в детстве, над его слабостью так насмехались мандалорцы старше и опытней, кто был для него авторитетом. Повторить этот опыт и застрять в собственных страхах Дин не хотел. — Этим я и займусь. — Он посмотрел на Корки, всё это время внимательно его слушающего. — У меня же есть на это право? — Конечно, — кивнул Корки. Он снял со своих рук коричневые кожаные перчатки и протянул их Дину. — Только не отвергай помощь тех, кто искренне хочет помочь тебе. Дин недоверчиво перевёл взгляд с Корки на перчатки в его руке и, с небольшой опаской, взял их. С ними будет лучше отрабатывать удары на манекене. — Я не собираюсь тебя насильно удерживать здесь, Дин, — довёл до сведения Корки, — хотя ручки иногда чешутся, каюсь. Но держать не буду. Пока ты здесь, ты можешь напрямую обращаться ко мне за помощью. Я помогу, честно. Дин молчал, потупив взор. Корки уже было развернулся и собирался пойти в сторону пещеры, но остановился и обернулся. — Кстати, Дин, при встрече с девушкой не стоит называть её сходу «ведьмой», а то так и порчу наведёт, что мучится с желудком будешь. И он, весело улыбнувшись, покинул его, оставив задумчиво стоять наедине с манекеном. Дин взглянул на перчатки в своей руке, оставленные Корки. Был ли это какой-то скрытый знак или просто помощь, он сообразить пока не мог. Разговор с Корки оставил в голове туман и поселил новые зёрна сомнений. Каков был риск, что он его предаст? Высок, определённо высок, правда Дин пока не мог уловить в его действиях намёк на подвох. Доверие — вещь крайне хрупкая, разбиваться потом на мелкие осколки, превращая некогда близких людей в незнакомцев. Дин боялся взять на себя столь огромный риск. Он в принципе не из тех, кто шёл на риск. Если честно, он попал в тупик. Дин всё хотел домой, к своему племени, где наверняка его искали. Здесь его не держало ничего, Корки сам держать его не будет. Липкий страх выедал Дина изнутри. В случае недоверия к Корки, он будет здесь абсолютно один. Недо-мандалорец без брони и с не принесённой до конца присягой. Дин тряхнул головой. Хватит опираться на кого-то. Не слабак. Сам справится. Одному спокойней. В душу никто не лезет. Дин пытался себя убедить, что эти мысли правильней. Его племя бы не одобрило доверие к отступникам. Но их здесь не было, никто его не увидит, не пристыдит. Решив продолжить наносить удары по манекену, Дин надел оставленные ему перчатки. О доверии к Корки он подумает позже. В перчатках стало гораздо проще бить. Костяшки не болели, алыми не становились. Апельсиновый закат и исчезающий за горизонтом край солнечного диска отражались в воде. Все мандалорцы давно ушли в пещеру, а Дин продолжал тренироваться, отрабатывал удары. Отдохнуть хотелось позже, когда ночь вступит в силу. До тех пор, ему хотелось тренироваться. До потери пульса, до нытья мышц, лишь бы из головы мысли непрошенные ушли. Дин думал, что полностью один, пока не услышал рядом с собой тихие шаги. Раздражение внутри подпрыгнуло. Корки не оставит его в покое. — Я же говорил, что не нуждаюсь в помощи. — Ладно, извини. Сердце подскочило от неожиданности и знакомого до спазма в груди нежного голоса. Дин тут же прекратил свою тренировку, остановился и, громко дыша, резко обернулся. Вместо Корки перед ним стояла синеволосая ведьма Хоуп, сцепив руки за спиной. Её льдистые глаза бегали по Дину изучающим взглядом, в самую душу будто заглядывала. Уж её он не ожидал увидеть здесь точно. Корки — да, мог бы прийти повторно, из заботы ради, но не она. Видимо, потренироваться в одиночестве ему никто не даст. — Я думал, это Корки, — поспешил объясниться Дин. Он мысленно стукнул себя по голове. Не обязательно было отчитываться перед ней. — Да я поняла уже, — Хоуп сжала губы в тонкую линию. — Тебя Корки отправил ко мне, да? — Дин был в этом уверен. — Поговорить попросил? Хоуп сдвинула брови к переносице. — Нет. А должен был? — Не ври, — Дин придал своему голосу нотки твёрдости, — он отправил тебя ко мне. Сперва он тут был, а теперь ты пришла. В этом он нисколько не сомневался. Наверняка Корки попросил её прийти, утешить несчастного мальчика — по-любому так и было. — Что? Надоели вечные расспросы о твоем состоянии? — догадалась Хоуп. Она попала в нужное место. Внутренний голос отчаянно вопил, просил всё высказать. Только Дину казалось, что он очистил голову от посторонних мыслей, так они вновь постучались в дверь. Заглушить бы дурацкую совесть и этот громкий внутренний голос. — Вроде того, — уклончиво ответил Дин, снимая перчатки. Он отвернулся от Хоуп и присел на песок, особо не горя желанием продолжать диалог. Будь жива мама, она бы отругала его за невежливость. При мыслей о матери Дина словно провалился, глядя в одну точку. В груди кольнуло от горького осознания: её лицо размыто в памяти. Он забыл родную маму, как начал забывать отца. Дин почувствовал себя предателем. Самым настоящим, порочным и жалким предателем. Ему надо было помнить своих родителей до последнего вздоха, но память решила иначе, злобно над ним пошутило. Лица родителей смутные, размытые, чётких очертаний не имели. Похоже, Дин был плохим сыном. Оружейница говорила, что найдёнышам стоило жить дальше, прошлое отпустить в далёкое плавание. Дин и сам старался отпустить прошлое, где осталось горькое воспоминание о нападении сепаратистов и смерти родителей. Захотелось ударить кулаком и что-нибудь разбить, да под ним один рыхлый песок. Он старался воскресить в памяти лица родителей, думы сфокусировать пытался конкретно на них — ничего. Безуспешно. Свою миссию под названием «забыть прошлое» он частично выполнил. Ведьма должна была уйти от его повеления, оставить одного со своими мыслями, а она медленными шагами направилась к нему и молча села рядом, и слова не промолвив. Как будто Дина здесь не было. Её взгляд метнулся на горизонт, где апельсиновый закат и речка горела, казалось, её дно снизу освещал солнечный диск. Воцарилась длинная тишина, нарушаемая журчанием воды. Хоуп могла спокойно уйти, должна была, оставила бы Дина одного и занималась своими делами. Но она никуда не уходила, сидела здесь, рядом с ним на песке, пускай ничего и не говорила больше. Становилось прохладней, Дин ощутил холодный ветерок голой кожей рук. Он бы ушёл в другое место, к своим в пещеру, но после длительной тренировки мышцы-предатели болели, дыхание восстанавливалось чересчур медленно и играло одно единственное желание сесть и отдохнуть. В пещере его загрызли бы изнутри черви от нежелания находиться среди большого количества людей. Уйти на другой берег затея глупая. Хоуп, если захочет его достать, снова рядом сядет. Для продолжения тренировки силы иссякли. Дин оказался в маленькой ловушке, и выход был один — остаться на берегу и ничего не говорить. Молча смотреть на закат и постараться свыкнуться с нахождением рядом Хоуп. Он старался не смотреть в её сторону, представить, что её нет. Разум подбрасывал порцию вопросов: зачем она здесь, раз Корки её не просил? Отчего молчала? Не могла она просто захотеть прийти и сесть, Хоуп здесь с какой-то целью. Какой — неясно. Дин не считал, сколько они сидели по времени в молчании, не хотелось. На удивление, свыкнуться с присутствием Хоуп ему удалось. Молчание никак на него не давило своим весом. Дин подумал, что, наверно, нет ничего плохого, что они просто сидят и молчат. Его не мучают вопросами о душе, чего он хотел. Молчание стало для них общим другом. В обществе Хоуп Дин перестал ощущать дискомфорт. Вскоре тишина была прервана звуком расстёгивающейся молнии сумки, и Хоуп вытащила оттуда прозрачную бутылку воды. — Держи, — она протянула ему бутылку. Дин непонимающе покосился на неё. — Зачем? — Ты тренировался, тебе вода нужна, — аргументировала Хоуп, продолжая смотреть на небо. — Я не буду, — отказался Дин. — Расслабься, это обычная вода, я сама пила и не отравилась, — она продемонстрировала ему неполную бутылку. — Видишь? Наполовину пустая. — Оптимист бы сказал, что наполовину полная, — захотел выпалить Дин, ощущая в глубинах, как подозрение немного слабело. — Между прочем, ты тоже на оптимиста не тянешь, — парировала Хоуп. Дин всеми фибрами души хотел ответить что-нибудь грубое, отвергая странное предложение помощи, но вдруг проснувшийся интерес заставил подавить это злое желание и призадуматься. С одной стороны, он ещё не доверял Хоуп и не знал её намерения, с другой же — сильная жажда, терзающая глотку. Усталость, из-за которой он бы не ушёл и не нагрубил ей. Тщательно обдумав, Дин, по-прежнему полный подозрений, принял бутылку из её рук и сделал один глоток. Главное, чтобы он об этом не пожалел потом. — Спасибо, — поблагодарил он и протянул бутылку обратно. — Ты теперь можешь оставить её себе, — натянуто улыбнулась Хоуп. — Доброта? — выгнул бровь Дин. — Брезгливость, — в тон ему ответила Хоуп. Дин невольно хмыкнул. — Но воду мне ты мне всё равно отдала, — подметил он. — Почему? Хоуп невинно пожала плечами. — Захотела. — Мне не исключать варианта, что там яд? — Конечно. Дин ощутил как щёки от стыда за сказанное полыхнули нездоровым огнём. Вот и последствия того, что он нигде, кроме родной деревни и Конкордии не бывал и особо девушек не видел. — Прости за ведьму, — Дину хотелось спрятаться в броне, лишь бы Хоуп не видела, как его накрыла неловкость. — Проехали, мандо, — отмахнулись Хоуп. Непривычное прозвище резануло слух и заставило Дина замереть. — Мандо? — уточнил он. — Ты же мандалорец, — объяснялась Хоуп, — или я чего-то путаю? Дин замешкался. Его ноги были согнуты в коленях, взгляд отрешённый. Он и сам перестал понимать, кто он такой, от чего внутренности сжимались от ужаса. Непонимание, сомнения и отрицание происходящего носились в сознании туда-сюда. Нелепое и одновременное ненавистное ощущение, когда не можешь оценить происходящее и прийти к одному конкретному итогу. Дин предпочитал чёткость и определённость, от этого беспорядка в голове хотелось взять веник и тщательно всё подмести, оставить один правильный холодной рассудок и чёткое оценивание происходящего. И как такое объяснить постороннему? Как такой, как Хоуп, объяснить, что душу на части рвало от сомнений? Как поведать о том, как распиливающие нервы вверх-вниз острыми зубчиками чувства давили на сознание, вызывая головные боли? В племени отвергали доверие и привязанность к кому-то извне. Страшный грех, сладкий запретный плод — откусишь маленький кусок и вкушаешь яд. Душу рискнёшь вложить, сердце, чувства, секреты, потом выгоняют из племени, зовут отступником, а всё, что ты отдавал, сжирают. Дину не хотелось становиться уязвимым, разбитым. Ушедшим на дно в глубоких водах собственных ошибок и грехов. Подастся греху, свернёт с верного пути и навсегда получит клеймо отступника. Дин должен поступать так, как требует долг и его кредо, не как хотелось самому. Глядя на Хоуп, молча ожидающей ответа, его ещё больше окольцовывало непонимание. Он не должен хорошо относиться к ней, не обязан ей рассказывать о вечной битве в душе и взрывающихся, стучащих в висках тупой болью мыслях. Дину следовало бы сердце заморозить. Раз он собрался принять присягу, он обязан это сделать. Холодный рассудок и привитые племенем идеалы боролись с гулко ухающим сердцем, желающим высказать всё, выплеснуть, пускай это будет чревато позже плохими последствиями. Ядовитые рыбы отрывали от плоти куски. Нечто, похожее на боль и смятения, отравляло организм токсином. Дин боролся сам с собой. С тем, чего он хотел и чего жаждал на самом деле. С годами он перестал различать свои желания от желаний племени. Всё смешалось в одну кучу, потеряло очертания. Дин не должен желать слабости, потому что в детстве его за это высмеивали. Он бессчётное количество раз пытался доказать, что он такой же храбрый, стойкий и преданный, как остальные мандалорцы. Что он тоже один из них и достоин быть мандалорцем. Раз за разом ему казалось, что для племени этого было недостаточно. Тогда он вставал и старался усердней, на зло другим, на зло усталости и больным мышцам. За столько времени Дин забыл о душевных разговорах. Ему так хотелось побыть слабым. Хотя бы на пару минут, несмотря на страх уязвимости. И Дин рискнул, набравшись смелости, выпалить всё Хоуп: — Я не уверен, — он опустил глаза. — Я должен был принять присягу, уже была церемония, но всё пошло прахом. На планету напали и... — Дин сглотнул. Откровения давались ему с большим трудом. — Я не знаю, кто я теперь. У меня нет брони. Мандалорец без брони? Это звучит даже смешно. — Почему ты так думаешь? — не поняла Хоуп. — Корки без брони может ходить и его люди тоже. Дин негромко фыркнул. — Это отступники, — объяснил он. — Истинные мандалорцы всегда в броне и не имеют права показывать лицо. Таковы правила и традиции. — Значит, по правилам, показывать лицо запрещено? — уточняла Хоуп, словно реально интересовалась. — И это так в обществе у вас с древности? — Таков путь, — лаконично ответил Дин. Хоуп поджала губы и отвела взгляд. — Ты знаешь, жизнь устроена немного сложнее, чем свод ограничений, правил и традиций, — задумчиво молвила она, — порой это просто формальность. Если чего-то хочешь, то никакие правила тебе не помешают. — Риск — глупость, — заключил Дин. — Правила нужны для сохранения гармонии и контроля, для избежания хаоса. — Не отрицаю, — соглашалась Хоуп, она снова встретилась с ним глазами, — но если это шанс быть счастливым и получить желаемое, то иногда риск может того стоит. Стоит просто быть осторожным и не попасться. А иногда и дурачком нужно прикинуться. — Я не собираюсь быть дураком ради какой-то цели, — скривил губы Дин. — Я сказала притвориться, а не быть им, — поспорила Хоуп, — это иное. Дин озадаченно нахмурился. — Это против кредо. — Как ты вообще попал к мандалорцам? — поинтересовалась Хоуп. — Не к Корки, а к своему племени? Дин поднял глаза к нему, где плавали светлые, почти прозрачные облака. — На мой родном дом напали, — начал он, окунаясь в неприятные для себя воспоминания, — это было в период войн клонов. Мои родные погибли, а мандалорцы спасли меня. Я был найдёнышем. Мандалорцы забрали меня к себя, вырастили, выкормили, приняли, как своего. Научили всему: как сражаться, какие традиция, правила. Рассказали о кредо. — Дин еле сдержался от желания дотронуться до висящего на груди кулона с мифозавром. — Я искренне горд, что стал частью племени. Они стали для меня семьёй, и я уважаю их обычаи. Чту кредо. — Таков путь, — понимающе добавила Хоуп. — Да, — подтвердил Дин. Он в мыслях благодарил её за понимание. — Судя по тому, что мне довелось наблюдать, ты не сильно рад находиться здесь, — поняла Хоуп. — Они чужие для меня, — вырвалось у Дина. — Как я могу им верить, если они не дают мне уйти и найти свой дом? Я среди них какой-то... — Неправильный. Очередное столкновение взглядами. В льдистых глазах Хоуп отражалось понимание, которого так не хватало Дину все эти годы. Не попытка Корки его узнать, а реальное понимание. Она его не смела осуждать. Хоуп, похоже, чувствовало тоже, что и он. — Тебе это знакомо. Хоуп посмотрела на свои пальцы. Только сейчас Дин увидел возле ногтей маленькие кровавые следы. — Знакомо, — вздохнула Хоуп. — Пытаешься вернуться домой и мешают? — предположил Дин. — Здесь сложнее, я и сама не помню, кто я и откуда, — горько произнесла Хоуп. — Я потеряла память и каким-то чудом оказалась у своего отряда. Они и дали мне это имя. Как я там оказалась, никто до сих не знает. Я хочу вернуться домой, к своим, хочу вспомнить всё, но мне вечно мешают, всё запрещают. — Контролируют, — подхватил мысль Дин. — Поэтому ты здесь? — Ага, — кивнула Хоуп, — прячусь, так сказать. Дин сдержал усмешку. — Звучит безответственно. — Почему же? Я занималась своими делами, узнавая о себе. — Заметив многозначительный взгляд Дина и его ухмылка, Хоуп тут же сказала: — Хорошо, это слегка безответственно. Дин усмехнулся и не сдержал искренней, весёлой улыбки. Впервые за столько времени ему было так легко и хорошо на душе. Хоуп улыбнулась с нежностью, она будто умилялась его поведению. — И да, на будущее, — оборвала воцарившуюся тишину Хоуп, — постарайся сделать вид, что ты не относишься ко всем враждебно. Ты можешь им не доверять по-настоящему, но если сделаешь вид и будешь более покладистым, возможно, сумеешь расположить их к себе и быстрее вернёшься к своим. Дин призадумался. Её слова имели смысл, хоть это и разнилось с его ценностями. — Ты так делала, да? — Видишь? Мы уже с полуслова друг друга понимаем, — ухмыльнулась Хоуп. Дин одарил её ответной ухмылкой и метнул взор к апельсиновому небу. — Мы прям две потеряшки, — вырвалось у него. Иронично, ведь сначала Дин считал её пугающей и холодной. Теперь, смотря на Хоуп и её сияющие льдистые глаза, он осознал, как сглупил. Они прошли этап незнакомцев. Кем считать отныне Хоуп, Дин ещё гадал. — Это уж точно, — признала она. Глядя на Дина, её улыбка медленно становилась печальней. — Ты говорил, что не знаешь, кем себя считать, — вспомнила она, и Дин мгновенно напрягся, его глаза стали серьёзней. — Я считаю, в первую очередь, ты человек. Живой человек со своими недостатками. И ты добьёшься того, чего хочешь и найдёшь своих. Дин слушал её внимательно, не перебивая и не добавляя ничего. Слова Хоуп на него подействовали отрезвляюще, возымели свой эффект, словно на него вылили ледяную воду или выкинули прямо в эту речку. Он шоколадными глазами пробежал по её чертам лица, проверяя, серьёзно ли она. Льдистые глаза открыты, смотрели неотрывно на него. Дин логикой и здравым смыслом понимал, что доверие к ней всё могло обернуться потом против него самого. Но он хотел говорить с Хоуп, ибо считал, что она его понимала. — Что ж, верю, ты тоже найдёшь своих, — выдохнул Дин. На мягких чертах девушки расцвела скромная улыбка. Небо всё горело пламенем. Дин в её изломах свои видел. У неё не было за плечами нападения на племя, кредо она не следовала. Она со своими принципами и устоями. Такая же непринятая и неправильная в своём окружении. Трещины у неё на том месте, что и у Дина. Хоуп тоже покалечили, и он это прекрасно видел. Он смотрел на неё и видел собственное отражение в её глазах. Она ищет спасения, как и он. Желает уйти от своего общества также, как и он сам. Они оба — двое потерянных, поломанных людей, не чувствующие себя комфортно среди людей. Стремящиеся к другому, к большему. К совершенно иной жизни. Две луны на одном небосклоне среди тысячи незнакомых ярких звёзд. В таком безнадёжном и блеклом мире Дин нашёл того, кто своими шрамами был похож на него самого. Забылось даже, что он не хотел с ней говорить. Ибо после разговора с Хоуп, он почувствовал, как вылечился. Дышалось проще. Сложно сказать, что Дин чувствовал к ней. При первой встрече, он её опасался. Принял за настоящую ведьму из легенд Оружейницы. Всматриваясь в лицо Хоуп, он понимал, что ненависти не было. Ни ненависти, ни опаски, ни раздражения. Скорее, чувствовалась лёгкость, детская простата, чего он не ощущал с самого раннего возраста. Дин не хотел себя спрашивать о причинах таких ощущений. Просто мысленно благодарил за то, что он на время перестал считать себя ничтожным. Позади них послышались торопливые шаги, а следом и задорный голос Корки: — Эй, голубчики! Идите ужинать! А то голодными останетесь. Дин раздражённо вздохнул и закатил глаза. Хоуп состроила забавную рожицу, сдвинула глаза к переносице. Как же не вовремя Корки появился. — Ты его убьёшь или я? — Хоуп ехидно кивнула в его сторону. На лице Дина заиграла игривая ухмылка. — Разумеется я. — Или я, — Хоуп встала одновременно с ним с песка. Этот разговор Дин постарается сохранить в своей памяти надолго.

***

Райден приехал домой ещё до ужина. В поместье как всегда тихо, мрачно, стоял могильный холод — ничего необычного. Только слуги носили туда-сюда, честно выполняя свою работу с дроидами. Кто-то из знати предлагал сменить весь персонал на дроидов, но отец не желал полностью отказываться от устоявшихся традиций дома Вет. Плюс им служил долгие годы Кайрос — пожилой дворецкий, добродушный и преданный старичок, заставший времена до рождения старшего брата Райдена, самого старшего. Невероятно чуткий человек, преданный главе дома и его семье. Рейн и Райден его глубоко уважали. Райден всех уважал, кто работал на его семью. Они хоть как-то скрашивали его одиночество здесь. Стены поместья не так сильно на него давили. Проходя по коридорами мимо черепа бальега, он не чувствовал ничего, кроме громкой пустоты внутри. В детстве этот череп его напугал настолько, что Райден на протяжении месяца избегал этого коридора. Будто думал, что череп внезапно оживёт и сожрёт заживо. Отец убирать этот череп не собирался. Останки других бальегов их предков были утеряны многие годы назад во время восстания, и никто так и не узнал, куда спрятали кости остальных чудищ. Лишь череп самого крупного бальега сохранился и висел на стене, как напоминание о великом прошлом дома Вет. Напоминание о том, кем они были когда-то давно. Вот уже пять лет Райден жил как будто один. Выдыхал сигаретный дым на балконе по ночам. Отец начал активнее вести семейные дела, стараясь вернуть былое расположение Ветов у семьи Органа, однако он стал реже появляться дома. Райден был только рад, как и вся прислуга, что его не трогали. Без отца в поместье всем было проще, никто не сидел с мурашками на теле. Не было ощущения опасности за спиной. Беспокойство за любой промах липким комом не застревало. Райден радовался, что отца так мало дома. А вот Рейн... он правда скучал по своему старшему брату. Хоть тот и стал звонить чаще и обещал как можно скорее вернуться домой, для Райдена одиночество было единственным товарищем. Его спутником на протяжении уже пяти лет. Таким немым, понимающем, сигаретку протягивающий, не осуждающий. Воображаемый друг, которого дети придумывают часто в детстве. Райдена понимала сейчас только собственная тень. У него была девушка, не любимая, правда, и друзья тоже в элитных кругах. Но всё это было не более, чем фальш. Игра для публики. Все эти люди были с ним только ради его фамилии и денег. Никто не был по-настоящему важен для Райдена, он и не хотел близко к себе их подпускать. Жизнь для него с двенадцати лет обесцветилась. Навечно потеряла яркие краски и смысл существования, только зациклилась на вечных попытках угодить отцу и не опозорить честь дома Вет. Дни смешались в одну тягучую, бездушную, серую массу. После того, что произошло, у Райдена в груди лишь зияющая пустота. Слёзы высохли на щеках тоже с двенадцати лет. Вечно весёлый, жизнерадостный и невозмутимый мальчик вдруг для всех замкнулся в себе, стал тише травы. Даже Рейн и любимый дроид никак не могли достучаться и найти повод для радости. Райден полностью ушёл в себя, закрылся от внешнего мира. Он всё чаще сидел один в комнате. Первые дни после трагедии, он почти не ел, не мылся, не хотел что-то делать. Пять лет прошло, Райдену, как все считали, стали легче, раз он на публике всем улыбался, шутил и делал комплименты. Один Рейн знал, что он потом закрывался в комнате и скуривал за раз очередную пачку сигарет, отравляя лёгкие дымом. Пустота внутри стала привычным гостем — хотя, скорее, сожителем. Уже перестала разрывать изнутри. Его быстрее отравят сигареты, чем пустота. Выйдя из дома вместе с Тишей — его дроидом-астромехом модели R2 — и пройдя через лес, он, наконец-то вышел к озеру. Прохладный воздух целовал кожу, стоило одеться теплее. Кажется, Кайрос говорил что-то о приближающемся ливне. Райдену было на дискомфорт плевать. Всё равно, если жарко, всё равно, если холодно. Не так страшно. Эти трудности обычные. Райден еле волочил ноги. Тёмные, слегка кучерявые волосы обдувал холодный ветер. Через минут пять ходьбы, он оказался на пороге семейного склепа, стоящего на поляне. Небольшого каменного строения, пережившего поколений десять, если не больше. Над входом в склеп, как стражник мёртвых, висела каменная голова бальега. — Пошли, Тиша, — позвал Райден. Дроид с белым и зелёным цветами издал короткий, согласный гудок и подкатился к хозяину по нервной поверхности. На самом деле, дроида звали R2-T3, но Райден называл его Тишей. Так было проще, да и сам дроид не возражал. Тишу подарили ему старшие братья на одиннадцатый день рождения. Райден пребывал в таком восторге, так засиял тогда, чуть ли не на шею к братьям от радости прыгнул. Он в детстве прямо горел желанием получить своего дроида, отец всё отказывался, говорил, мол, не занимайся ерундой. А старшие братья ему на день рождения такой подарок сделали. В склепе стало гораздо холодней. Райден сильнее укутался в пальто. Смерть пробиралась за ворот ледяными, мёртвыми пальцами. Присутствие её всегда ощущалось так ясно, что пробегала дрожь по спине, присутствие любимого дроида лишь немного успокаивало. Но Тиша не был живым человеком, от мысли, что Райден находился совершенно один среди старых костей и разложившихся трупов, его первое время трясло. Страх и сейчас не ослаблял тиски, сжимая сердце. Его окружала безжизненная тишина и имена предков на надгробии. Райден сглотнул и уже на автомате подошел к двум могилам — его брата и племянницы. Их могилы пусты, в гробах, разве что, лежали какие-то личные вещи. Всё, что тогда нашли, была отрезанная нога старшего брата и клочки одежды племянницы. Сами тела так и не нашли, поэтому похоронить было особо нечего. В каменной вазе стояли увядшие цветы с фиолетовыми лепестками. Райден позже обязательно поменяет цветы. Ни брат, ни племянница никому были не нужны, кроме Райдена и вдовы его брата. Он давно её не видел, уже лет пять, после той трагедии, отец оборвал контакты с ней и её семьёй полностью, как будто не связывали их никакие семейные узы. Будто не было позади двенадцати лет родства. — Брат, привет, — Райден говорил куда-то в пустоту, а в мыслях представлял, что силуэт старшего брата призраком стоял рядом с ним, слушал, обнимал. Он верил в существование загробной жизни. и что мёртвые его слышат и видят. Не впервые уже он так приходил сюда поговорить. Это единственное место, где живые его не трогали. — Всё сложно сейчас. Рейн своими делами занят, отец своими. Их всё чаще нет дома, а я стараюсь сам себя развлекать. Учусь неплохо. Две тройки правда получил сегодня, по физике. А ещё я чуть не взорвал лаборантскую. — Райден на мгновение натянул невинную улыбку. — Мне так и не дают связаться с семьёй твоей жены, хотя я скучаю по ним. Правда, скучаю. — Он шмыгнул влажным носом. — И по тебе тоже, Раймус. Ты бы тут навёл порядок. В памяти возник образ брата: его статность, уверенность, каменное лицо для публики. Льдистые глаза зыркали по сторонам, подпевали любые детали. Холодная статуя для публики и добрый брат и заботливый муж и отец для своих. Кто бы мог подумать, что в будущем Райден тоже создастся свой образ для публики. Райден коснулся пальцами каменной плиты и ощутил вставший в горле ком. Всего одни строчки заставляли глаза защипать и сердцу болезненно сжаться: «Рейнира Арианна Вет. Двенадцать лет». Одна предательская прозрачная слеза скатилась по щеке вниз и упала на увядшие лепестки. — Привет, Нира, — Райден улыбнулся сквозь слёзы. — С днём рождения. Пускай тебе навечно останется двенадцать, но... — Он протёр глаза, намокшие от слёзы. Говорить становилось всё труднее, голос задрожал. — Нира, мне не хватает тебя. Я очень скучаю по тебе и твоему отцу... Прости, что я... — Слова застряли в горле, дышать становилось труднее. Райден постарался набрать в лёгкие воздуха. — Что я мало времени проводил с вами... Здесь лежала не просто его племянница, а лучший и близкий друг, практически сестричка. Они были не разлей вода из-за близости по возрасту и постоянному нахождению вместе. В голове вновь отчаяние и скорбь. Призрачная боль в грудной клетке стала заметно ощутимей. Сквозь слёзы Райден пытался вспомнить их моменты, в основном, самые весёлые. В памяти мелькнул момент из их детства, как они вместе купались в Озерном краю на Набу. Как бегали от Кайроса и в прятки с ним играли. Как тайком слушали игру Рейна на скрипке. Вспомнились каникулы на Набу, Нира и Райден вдвоём на крыльце, пили травяной чай и играли с просроченным на десять лет дихлофосом. Другое воспоминание — Райден и Нира, им примерно лет десять, дед Ниры сидел с ними и смотрел гонки, затем они втроём шли покупать сладкую вату. Дед также прикрывал их перед бабушкой Ниры, если те сбегали по ночам по городу гулять, и учил управлять гравициклом. Райден и Нира вдвоём лазали по деревьям, ловили каких-то жуков, всё грезили мечтами стать джедаями, даже на палках сражались, воображали, что это их световые мечи. Он был Оби-Ваном Кеноби, а она его падаваном — Энакином Скайуокером. Воспоминания померкли и перед глазами снова могильная плита. Сегодня у Ниры был бы семнадцатый день рождения, но судьба решила иначе, обернулась против них. Маленькая девочка стала жертвой жестокого политического переворота. Райден до сих пор не мог что-либо делать в годовщину Кровавой ночи. Весь Керен полыхал огнём и окрасился кровью всех, в том числе, близких Райдена. Ниры и её отца. Старания думать о хорошем, чтобы заглушить боль потери, никчему не привели. В голову лезли не прошенные мысли о том, что его семья несправедливо пострадала. Их жизни не должны были вот так оборваться. Райден не забыл день, когда ему сообщили о смерти брата Раймуса и его дочери. Из лёгких весь воздух вышел. Липким пятном растёкся шок. Столько эмоций смешались: шок, отрицание, гнев, жажда мести, скорбь. Крики и плач Райдена мог осушить океаны и заглушить всё звёзды. Он долго хныкал в плечо Рейна, роняя со слезами весь смысл жизни, всю радость теряя. Не мог он поверить, что нет Ниры и Раймуса. Что их жизни могли вот так внезапно закончиться. На похоронах Райден плакал вместе с женой покойного брата. Только они разделяли скорбь друг друга. С тех пор в сердце поселились холод, безразличие и пустота. Райден перестал чувствовать боль и радость, они ему были больше недоступны. Через два месяца ему исполнится семнадцать, а ей Нире будет двенадцать. С губ сорвалась горькая усмешка — в этом возрасте его брат стал отцом, а он — неудачником.