На языке полевых цветов

Леви ненавидел просыпаться с первыми лучами солнца, но свежие цветы всегда привозили ранним утром, два раза в неделю, а в остальные дни, когда можно было отоспаться и не спешить, накапливалось множество других дел, вроде мытья ваз или ежемесячной инвентаризации. Цветочный магазин Леви открыл на пару со своей подругой, Изабель, — вернее, идея от начала и до конца принадлежала девушке, которая из-за яркого цвета волос и живого, бойкого характера сама была похожа на цветок. Леви же она утянула с собой по воле случая: ему повезло (не) вовремя остаться без работы. На условиях, что как только на рынке вакансий найдётся что-то более подходящее, без ранних подъёмов и приставучей коллеги под боком, он тут же уйдёт, Леви согласился и вот уже третий год проклинал свой будильник и чёртовых поставщиков, которые не могли перенести доставку хотя бы до обеда. Магазинчик назывался Магнолия: они не стали изгаляться и что-то мудрить — за основу взяли фамилию Изабель. Само местечко было небольшим, но тем не менее вмешало всё, что нужно, а прямое соседство с кофейней шло только в плюс: благодаря открытому пространству и отсутствию как таковой чёткой границы (железный порожек в счёт не брали) происходил своеобразный обмен клиентами. Их же кусочек собственности представлял собой небольшое вытянутое помещение, которое было поделено как бы напополам: часть для цветов, и часть для всех остальных. Стеклянной стеной была отгорожена маленькая комнатка, где в несколько рядов расположились розы самых разных оттенков и нежные пионы, солнечные герберы и белые хризантемы, тонкие, почти хрустальные гипсофилы и строгие ирисы — яркий взрыв, от которого даже Леви порой не мог отвести глаз. Прилавок располагался в самом конце, напротив дверей — в закутке, где можно было спрятаться за листьями папоротника, что Леви обычно и делал. Однако причина была не в желании уединиться и скрыться от лишних глаз: отсюда Леви мог беззастенчиво разглядывать одного из постоянных клиентов кофейни — высокого мужчину, крепкого на вид, но не похожего на тупого качка, а скорее, на молодого профессора, умело скрывающего тёмное прошлое. Он появлялся в кофейне каждый день в семь утра, брал с собой стаканчик кофе и возвращался в обед, с компанией коллег устраиваясь за излюбленным столиком у окна, близ границы с цветочным магазинчиком. — Опять глазеешь? Сухой стебель ткнулся Леви в щёку — в опасной близости от глаз. От такой наглости он опешил, хрупкое умиротворение, пережившее сломавшийся утром чайник и не по прогнозу начавшийся ливень, разбилось о пытливый взгляд Изабель. О покое можно было забыть. — А ты опять без дела сидишь? — Обед же, — девушка надула губы и уселась прямо на стойку, наконец оставив облысевшие стебли в покое. В руках оказался сэндвич сомнительного вида — отсыревший, насквозь пропитанный странно пахнущим, едва ли свежим соусом, с помидоркой, свисающей сбоку. Леви поморщился. — Вот жуй и не мешай. Но даже забитый рот не был для неё помехой. И тем более — для потока идей, от которых порой кровь сворачивалась. — Просто подойди к нему! — Такая смешная… Как ты себе это представляешь? — без энтузиазма бросил он. — «Привет! Я наблюдаю за тобой уже несколько недель, может, поужинаем вместе? Кстати, я работаю вон в том цветочном, так что можешь рассчитывать на скидку». — Можно и не так прямолинейно… — После такого признания он здесь больше не появится. И как бы ставя точку в их споре, Леви встал и демонстративно отвернулся к стеллажу, поправляя глупые праздничные открытки. Изабель фыркнула и недовольно зашуршала пакетиком из-под сэндвича, будто бы нарочно пытаясь вывести Леви из себя. Упаковка полетела мимо урны, но — не специально: рука Изабель дрогнула, рот чуть приоткрылся, а глаза в изумлении распахнулись. — Леви, — она дёрнула его за рукав. — Кажется, он идёт в нашу сторону. — Не пори чушь. — Да нет же. Смотри. Столик у окна пустовал. С удивлением и растерянностью Леви смотрел на приближающуюся фигуру. Решение было принято за несколько секунд: Изабель, возмущённо пища и трепыхаясь, быстро оказалась в подсобке позади Леви, пару раз ударив по двери, но тем не менее не пытаясь выбраться — против щёлкнувшего замка она была бессильна. — Чем могу помочь? — сохранять равнодушие и профессионализм было непросто. Ещё сложнее было не пялиться. Секундное смущение мелькнуло за едва заметной улыбкой, будто мужчина хотел сказать что-то личное, но под серьёзным взглядом Леви растерял все мысли. — Мне нужен букет. Что-то скромное, не слишком помпезное. Но праздничное. — Кому будете дарить? — обычно Леви ограничивался вопросами из категории бюджета, вежливо предлагал варианты, молча бесился, когда клиенты долго не могли решиться, и в самых крайних случаях уже что-то советовал на свой вкус. Но с этим человеком его стандартный шаблон треснул и рассыпался в прах. — У коллеги день рождения. — Ясно, — Леви подошёл к витрине. — Можно составить композицию из кустовых хризантем, они будут выглядеть благородно и не вычурно. И простоят достаточно долго. Девять белых пушистых хризантем с зеленоватыми сердцевинами тесно жались друг к дружке в руках Леви, будто не желая расставаться с хозяином. Чуть подумав, он добавил несколько веточек оливки, расправил стебельки, расположив так, чтобы букет выглядел пышнее, и посмотрел на мужчину в ожидании вердикта. После короткого «да» Леви принялся перевязывать стебли. — Обернуть? — Я… даже не знаю. Пришлось снова брать ситуацию в свои руки. Вытянув нежно-розовую ленту из-под прилавка, Леви два раза обернул её поверх белого шпагата и завязал бант. — Обёртка не нужна. Так они будут смотреться гармонично. Он отдал букет и позволил себе несколько секунд бесстыдно глазеть, как мужчина прижимает цветы к груди, любуясь белыми лепестками. — Спасибо. Они очень красивые. Была ли причина в неловкости, вязкой массой стекающей в лёгкие, или в странной недосказанности, повисшей в воздухе, — сложно сказать, но как только хлопнула входная дверь, задышалось глубже и свободнее. Леви выдохнул, с одной стороны, обрадовавшись схлынувшему напряжению, с другой — чувствуя нарывающую тоску. Будто удар по щеке в чувства его привёл восторженный женский голос, для которого даже закрытые двери не были помехой, — судя по всему, на улице его букет обрёл настоящую популярность. — Ух ты! Эрвин, какая красота! Петре точно понравятся. Но полностью вернуться в реальный мир получилось только с грохотом и приглушённой руганью, доносившейся откуда-то сзади, из подсобки.

* * *

Леви и не надеялся вновь столкнуться с Эрвином так близко, нос к носу, поэтому чуть не оттяпал себе полпальца вместе со стеблем, когда знакомое лицо возникло у прилавка. — Прости, не хотел тебя пугать, — за виноватой улыбкой пряталась теплота как от крепкого утреннего кофе и только что раскуренной сигареты. — Хотел сказать, что от букета все были в восторге. Особенно Петра, моя коллега. Оказывается, хризантемы — её любимые цветы. — Рад, что угадал с выбором. Леви чувствовал себя будто каменным, и оттого неуклюжим. Или, скорее, не в своём теле — с руками, доставшимися от фарфоровой куклы, и ногами — от вымокшего плюшевого медведя. Леви будто ступал по неровному дну: один неловкий шаг — и он уйдёт под воду, захлебнётся. Из последних сил удерживаясь за надтреснувшее самообладание, он буднично спросил: — Для кого букет в этот раз собираем? Эрвин на секунду замешкался. — Для... моей тёти. Хочу её порадовать. — Есть пожелания? Чего-то конкретного выудить из Эрвина не получилось, поэтому Леви предложил собрать композицию из гербер и ромашек. Эрвин не возражал, молча наблюдая, как тонкие пальцы складывали стебелёк к стебельку, как расправляли непослушные листья и лепестки. Из упрямых, своенравных цветков Леви создавал настоящее произведение искусства, придирчиво, но любя. Этот безмятежный процесс Эрвин решил нарушить неожиданным вопросом: — Какое значение у гербер? Если говорить о языке цветов. Пальцы, поправлявшие бант персикового цвета, замерли. Леви задумался, вспоминая, о чём последние несколько дней не замолкала Изабель: о символизме, а в особенности языке цветов, она могла болтать часами, зачитывая факты из потрёпанной книжки, которую раздобыла в комиссионке, бурно радуясь или же раздражаясь. Леви пропускал мимо ушей бо́льшую часть болтовни, но некоторым обрывкам фраз всё же повезло спастись от вечного забвения. И очень кстати. — Смотря в какой культуре. Символических значений достаточно много, но можно выделить одно самое распространённое — счастье и радость, — он замолчал, планируя ограничиться одним сухим фактом, но любопытство в синеве чужих глаз дёрнуло за нужные ниточки: — но я думаю, что не стоит упираться в значение того или иного цветка. Да, есть те, что принято дарить по определённым поводам, но в остальном... трактовок так много, что особого смысла такого подарка с намёком нет. Да и тебя, скорее всего, не поймут — мало кто будет заморачиваться с расшифровкой. Тут скорее важны подача и нужные слова. — Я думал, для всех флористов знание языка цветов — что-то обязательное. — А я не все. Так, из недостижимой мечты за круглым столиком Эрвин превратился в постоянного клиента цветочного магазинчика. С утра они обменивались короткими кивками и улыбками, после чего Леви погружался в рутину и приходил в себя только в обед, когда звенел колокольчик и привычное место занимала знакомая компания. Эрвин не был навязчивым, не лез с расспросами и не торчал у его стойки каждый день без дела (за что трепетно оберегающий свои личные границы Леви был ему благодарен). Эрвин покупал цветы стабильно раз в неделю, и Леви удивлялся тому количеству друзей-родственников, которых тот решил засыпать с головой знаками внимания. Такой нездоровый способ спускать зарплату он встречал впервые. Но не в своё дело не лез — наслаждался короткими встречами будто в странном лихорадочном сне. Он в упор не помнил, когда Эрвин узнал его имя, когда язык достаточно развязался, чтобы делиться слишком личным — мимоходом, — а потом корить себя за это; когда за внешней совершенной картинкой открылась не такая идеальная, но — искренняя, без прикрас внутренняя составляющая, завораживающая не меньше. За короткими встречами Леви потерял бдительность и упустил тот момент, когда возникло чувство (ложной) близости. И настроение из приятно расслабленного стало раздражённо подавленным. Он был реалистом — планов насчёт Эрвина не строил. Непривычный к такому вниманию, Леви искал подвох в каждом жесте, отрицал очевидное, замыкался и злился — злился на себя сам не зная за что. — Ты определённо ему нравишься! — с присущим ей энтузиазмом выпалила Изабель, в восторге от собственного открытия забыв, что в руках держала колючие розы. Леви фыркнул, выхватывая скромный букет, пока девушка не успела покалечиться ещё больше. — Что за бред. Но Изабель не унималась даже несмотря на холодное раздражение во взгляде Леви. — Иначе почему он таскается сюда каждый день? Не ради же дешёвых салатов… Наверняка он тоже на тебя тайно пялится! А потом, чуть подумав, выдала самое «гениальное», по мнению Леви, предположение: — Я поняла… Он просто стесняется. — Чего? — Леви замер, глядя на Изабель как на умалишённую. — Эрвин не похож на того, кто «стесняется». — А ты думаешь, что раз он такой внешне уверенный, то в первый же день предложил бы тебе потрахаться? Да, хотел сказать Леви. А иначе к чему всё это? — Сделай уже что-нибудь с этим сексуальным напряжением между вами! Я чувствую его даже не находясь здесь! Розовый бутон полетел прямо в Изабель. А потом ещё и ещё один, приправленный таким взглядом, что девушка добровольно заперлась в подсобке. Но злость злостью — а в её словах был смысл. Неопределённость, которая комом засела где-то в груди и выгрызала путь к душе бессонными ночами, истощала не хуже полной смены в день всех влюблённых. Ходить вокруг да около можно было месяцами, если не годами, а здоровая нервная система Леви ещё бы пригодилась, учитывая тесное общение с Изабель. Стоило расставить все точки над i — будь что будет. Если такова цена спокойствию, что ж. Голубой оксипеталум, распушив свои миниатюрные листья, смотрел на него с нескрываемым сожалением, подсолнухи же — с едва уловимой грустью, отчего Леви раздражался ещё сильней. Он решил не тянуть время и задать вопрос в лоб, как только Эрвин переступит порог. Однако за вознёй с «недостаточно пышными» астрами, а потом с «неподходящим в этой композиции» вереском Леви упустил момент, когда Эрвин оказался на своём излюбленном месте. А когда наконец избавился от занудного покупателя, все мысли как волной смыло. На столе Эрвина лежал букет. Ну просто уродский букет. Леви никогда бы не подумал, что простые полевые ромашки способны надсечь гнойник в его холодном разуме, чтобы выпустить все эмоции — разом. Всё — накопленное за несколько недель бессмысленных терзаний. Купленный явно где-то в переходе веник был как плевок в лицо. И пусть Эрвин никогда не давал клятв не подходить к другим цветочным лавкам даже на пушечный выстрел, обёрнутое помятой бумагой убожество было похоже на предательство. Заметив переменившееся настроение и нехорошее пламя в глазах Леви, Изабель уронила расставленные на прилавке открытки в попытке схватить друга за рукав и уберечь от ошибки. — Ой, Леви! Не надо… Но было уже поздно. Эрвин, завидев грозовую тучу в виде Леви, встал. Букет в его руках выглядел неестественно, было что-то неловкое в том, как пальцы цеплялись за край обёрточной бумаги, но Леви атмосферу совсем не улавливал. — Какого. Чёрта. У тебя что, совсем совести нет? Эрвин глупо прижимал букет к груди, озадаченно глядя на исказившееся в непонятной злости лицо. Брови поползли вверх, логичное «что?» почти сорвалось с губ, но Леви не останавливался: — Я из-за тебя ни спать, ни работать — что там, жить нормально не могу, — со сдержанным хладнокровием выплёскивал он. — Так просто заявляешься сюда каждый день — как ни в чём не бывало. А сейчас ещё и… с этим, — Леви с отвращением посмотрел на букет. — Я спрашиваю ещё раз: какого чёрта? — Это тебе. Ромашки ткнулись в грудь Леви. Растерянно моргнув, уже без прежнего пыла он глухо спросил: — Что? — Это. Тебе. Местами растрепавшиеся, слишком мелкие, явно выращенные в суровых — не тепличных — условиях, бело-жёлтые цветки выглядели сюрреалистично, да и в руках ощущались точно так же. В них не было ничего изысканного, ничего витиеватого или претенциозного — только простота и искренность. Как и в словах Эрвина, говорившего, казалось, в унисон с ромашками — на языке полевых цветов: — Я прихожу в эту кофейню не из-за вкусного кофе или недорогих ланчей. Всё это время я просто не знал, как подойти к тебе. Честно говоря, со мной такое впервые, чтобы кто-то настолько сильно мне нравился, что я полностью терялся в его присутствии. И ты не похож на человека, который дал бы свой номер телефона первому встречному. Поэтому я всё никак не решался. Последовавшую минутную паузу Эрвин провёл в напряжённом ожидании, а Леви — в медленном осознании происходящего. Нужно было что-то сказать, но подходящие слова никак не шли в голову. — Боже, Эрвин… — наконец выдохнул Леви. — Они ужасны. Вырвалось непроизвольно. — Только не говори мне, что ты их сам нарвал. Эрвин неловко улыбнулся, глядя Леви прямо в глаза. — Я хотел тебя удивить. — Было достаточно того количества родственников, которых ты задариваешь цветами. — Насчёт этого… Эрвину не нужно было продолжать. Виноватый взгляд говорил за него, а догадка, отвергнутая и заброшенная в дальний ящик, теперь горела неоновыми огнями перед глазами Леви. — Нет никакой двоюродной сестры… Как и тёти, и… — Нет. И до того, как безупречный план Б окончательно не пошёл под откос, Эрвин задал главный вопрос, ради которого это утро провёл не в тепле и уюте собственной постели, а в высокой сырой траве в нескольких километрах от города. — Теперь, когда мы всё прояснили, могу я пригласить тебя на ужин? Вряд ли Изабель могла слышать весь разговор — тем не менее, Леви чувствовал, как пылали щёки от её пытливого взгляда. А может, причина была в человеке, как оказалось, с самым прекрасным вкусом в цветах.