
Пэйринг и персонажи
Описание
floristics!au. // Рубашки бутонов нещадно тронуты черным — ему нужно или впихнуть эти розы как можно скорее, или потом получать люлей от начальства за огромное списание. Пятьдесят гребаных стеблей. Пять-де-сят. Говенная расцветка, сто́ят дорого, а стоя́т — хреново. Да, вселенная должна сжалиться и завести в его магазин какого-нибудь придурка с огромным кошельком и крохотными мозгами, который о цветах знает только то, что их можно дарить. Просто обязана.
Примечания
черновичок, который ждал годика три, чтобы дописаться. абсолютно незамысловатый тш-романтик с нулем смысловой нагрузки, только цветы и передышка между привычной писательской стеклятиной
или море Рэд Пиано
25 августа 2024, 04:41
День дермовый.
Нет, день, вполне вероятно, даже прям плохой.
Рыжий вжимает подушечку пальца в губы, слизывает выступающую из прокола капельку крови. Хмурит брови и смотрит на эту идиотскую и неестественно шипованную розу так, словно та сейчас должна осознать вину, извиниться и больше никогда не колоться. И друзьям своим сказать, что нельзя так делать. Роза, конечно, не отвечает.
Рыжий все равно мысленно шлет ее нахер.
Пачка — ад от каждого стебля до каждого бутона. Самый конченый сорт из всех, что пришел к нему. Это не розы, это сраные ежи — шипы остриями-скалами опоясывают стебель снизу-вверх так, что даже взяться не за что. Таких уродцев у него на руках пятьдесят штук. Пятьдесят сраных ежистых ублюдков.
Даже бутон не компенсирует страдания — не то чтобы расцветка прям продающая. Неестественно розовые, прямо мечта пятилетнего ребенка, пускающего слюни на яркие цвета. Он бы сам на такие ни за что не купился, а их постоянники не купятся тем более.
И стоя́т же, скотины, хуже всех. Через пару дней бутон уже ослабеет даже в холодосе.
Если сейчас ему придется очистить пятьдесят этих придурочных роз, а потом вся полусотня пойдет под списание — Рыжий озвереет. Он звереет уже, рассматривая нетронутую пачку. Рубашки бутона нещадно тронуты черным — да, ему нужно или впихнуть эти розы как можно раньше, или потом придется получать люлей от начальства. А начальству, увы, нельзя сказать, что розы ваши — говно полнейшее.
Как-то ведь это, блять, не по-флористически.
Рыжий устало садится на стул, расчищает подошвами кед ковер из листвы, плотно затягивающей пол. Надо все-таки подмести — листва эустомы отвратительно скользкая, а у его кед хобби — внезапно уезжать в разные стороны. Вокруг полный бардак, отвратительный срач: у дверей — три коробки, заполненные свежими пачками; на полу — развалины зеленой листвы и подвявших разноцветных лепестков; на столе — секаторы, ножи, стебли, обломки стеблей, обломки его желания здесь работать.
А время всего десять часов утра.
И у него пятьдесят возмутительно шипастых роз. Тошнотно-розовых бутонов.
Понедельник — день тяжелый. Жаль, что сегодня среда, так еще тяжелее.
Если бы розу можно было избить, Рыжий бы с радостью отпиздил все пятьдесят. Жаль, что боли они не почувствуют. А вот он — вполне. Предательски мелкие шипы жадно впиваются в подушечки, как бы аккуратно он их ни брал, и Рыжий шипит сквозь зубы, непроизвольно дергая рукой каждый раз. Двадцать шесть, двадцать девять. Тридцать три, тридцать семь, сорок пять.
На пятидесятом стебле времени — без пятнадцати одиннадцать.
Он всрал почти целый час на эти гребаные две пачки.
Уроды. Розовые уроды.
Еще двадцать минут уходит на то, чтобы аккуратно снять поврежденные лепестки. Каждый бутон хочется смять в ладони, раскрошить и выкинуть в мусорку. Мама очень радовалась, что он устроился в цветочный — шутила, мол, цветы хорошо влияют, дарят спокойствие, умиротворение.
Спустя почти год работы Рыжий хочет отпиздить розы мордами о колено.
Ага, успокоили. Умиро-мать-его-творили.
Когда свежие пачки перебираются, идут в вазы или в поилки на отпойку, срач на полу подметается, а сам Рыжий падает на стул — времени уже час дня. Витрина трещит от количества стеблей, он понятия не имеет, зачем в этот раз привезли столько, если не планируется никак праздников. Особенно пятьдесят этих блядских розовых роз.
Твою мать. Как они его бесят — почти восхитительно.
Рыжий тянется в пакет, чтобы достать сэндвичи. Не то чтобы хочется есть, но скоро конец рабочего дня, где пойдет волна людей, и в обморок от голода и усталости падать времени уже не будет. Заткнись и крути букеты.
Слух улавливает звук открывающейся двери прежде, чем он успевает откусить сэндвич. Губы шепчут: блять. И глаза прикрываются. Всегда так, вот всегда, твою мать, так: разгребает четыре часа подряд привоз — никого, сел пожрать — вечер в хату, пацан, забацай-ка мне хризантем.
Рыжий устало встает, бросает куда-то мимо:
— Здравствуйте.
— Добрый день, — и поднимает глаза.
Позвоночник сразу выпрямляется, руки автоматически затягивают пояс фартука, на лицо — это самое неприятное — приходится натянуть вежливую полуулыбку. Богатенький клиент. Ей-богу, по шмоту, осанке и роже видно, что богатенький. Такие заходят быстро и четко. Говорят что-то вроде «чтоб красиво было, вы лучше разбираетесь», платят сколько надо — даже с наценкой — и валят восвояси.
Но этот выглядит чересчур расслабленным.
Спокойно проходит к витрине, мягко улыбается. Спина ровная, как стержень. От него дорого пахнет, и запах этот разносится по всему магазину, перебивая тусклый специфический аромат свежих цветов, который Рыжий уже давно не чувствует. Да, богатенький. И черные волосы, спадающие на лицо, и само лицо, остро-строго-расслабленное, и черная водолазка. Рыжий почему-то мигом думает, что он похож на протею — острую и непонятную, но которая всех притягивает.
В ней — в протее — что-то есть. Что-то чисто природное и одновременно неестественное, непривычное, и люди ее совершенно не понимают. Часто спрашивают, что это за хреновина — иногда прямо так и говорят. Но она всем нравится. Необычностью. Безумием природы. И в этом богатеньком что-то от нее точно есть.
Как бы Рыжий ни сопротивлялся этой глупой привычке, не ассоциировать клиентов с цветами не получается. Он упорно пытается, честно, но люди просто такие: кто-то похож на граненые реберные лепестки гвоздик, кто-то — на симметрию гербер, кто-то — один-в-один пушистая и мягкая маттиола, которая, кажется, вот-вот растает в руках.
Ну а кто-то — на эти блядские ярко-розовые розы.
Боже упаси, чтобы не он сам. С самотипированием у него проблемы.
— Вам что-нибудь подсказать? — с искусственной мягкостью спрашивает Рыжий.
Наверное, спустя четыре часа гонки с привозом его попытки в учтивый и дружелюбный тон звучат не очень убедительно, потому что парень тут же переводит на него взгляд — прицельный, лезвием зрачком по линии вскрытия. Рыжему не нравится. Просто что-то не нравится. Он, очевидно, богатенький, но полуулыбка и хитрый прищур глаз ему совершенно не подходят.
Сходу кажется, что мудак. Типирование людей у Рыжего тоже хромает, но здесь доверия больше.
— Да, — кивает тот. — У вас бейджика нет. Как к вам можно обращаться?
Сначала Рыжий думает: нахуя тебе ко мне как-то обращаться? А потом действительно смотрит на край своего черного фартука на груди — да, мудак прав. Бейджик он действительно где-то в сраче и просрал. Не удивится, если сгреб в мусорку вместе с зеленым ковром листвы.
— Мо Гуань Шань, — натянуто говорит Рыжий.
— Приятно познакомиться, — улыбается. — Я Хэ Тянь.
Да Рыжему вроде как-то похуй.
Странный чел. Странный то ли мудак, то ли мажор. Господи, не дай бог он сейчас начнет долбить ему мозги. Не дай бог он еще и в цветах разбирается — упрямство знающих дело клиентов разжижает последнее желание работать. А ведь Рыжий так наделся, что он просто скажет «чтоб красиво было».
— Мне нужен какие-нибудь классные цветы. Наверное, розы.
— Для кого?
— А это так важно? — хмыкает.
Рыжему, снова же, насрать абсолютно. Но так надо. Надо узнавать повод, для кого, предпочтения, любимые цветы и цвета — и неважно, что обычно люди в душе не знают, какие там у кого предпочтения и любимый цвет. Дай бог, если наверняка в курсе, на какой праздник вообще идут.
Но Рыжий старается работать по регламенту. Рыжий пару раз люлей получал за несдержанность с особенно мудачными муднями среди клиентов — вытерпит, конечно, еще раз, но искренне не хотелось бы. Вряд ли уволят, работает ведь как Золушка, но все равно неприятно.
В рот он ебал этот регламент.
— Тогда я смогу вам посоветовать что-то конкретное, — сдержанно говорит Рыжий.
— Для друга, — ухмыляется мажорчик. — Это что-то вроде розыгрыша.
— Розыгрыш цветами? — дергает бровью.
— Ага. Хочу раскидать ему очень много цветов по всей комнате, чтобы он задолбался это все убирать. Сюрприз.
Рыжий внутренне усмехается, внешне — выдавливает кривоватую ухмылку. У богатых свои причуды, все такое. Но это не самый приятный укольчик: сейчас этот перемажор-недомудак купит цветов для розыгрыша на сумму, которая позволила бы Рыжему жить неделю. Или даже больше, судя по его взгляду.
Судя по тому, что он напоминает ему дорогущую королевскую протею.
Рыжий вспоминает регламент. Какая же это все херня.
— У вашего друга есть какие-либо предпочтения в цветах?
— Он вообще не особо любит цветы. В этом и сюрприз.
И подмигивает. Нагловато и дерзко.
Рыжего передергивает. Как будто протея вдруг превратилась венерину мухоловку и пытается его сожрать. Взглядом, глупой хищной ухмылкой и этим пидорским подмигиванием. Не дай бог этот придурок пытается с ним флиртовать. Такие уже были. Один раз, правда, и то Рыжий не уверен, что не спутал флирт с — как там нормальные люди делают — дружелюбием, но все же.
Ре-гла-мент.
— Понял, — холоднее произносит Рыжий. — Вы хотите яркие или спокойные?
— О, — усмехается. — Яркие. Самые яркие.
Над башкой загорается лампочка.
Рыжий косится на эти ярко-розовые блядские розы. Эти пятьдесят уродливых стеблей, зверски очищенных от шипов и палевных почерневших рубашек, заняли сразу две вазы. Рыжий специально распаковал сразу две пачки, припрятав некоторые другие сорта в поилках — пусть так делать по сраному регламенту и нельзя, — чтобы поскорее продать именно этот ужас. Бинго.
Гребаный джекпот. Подарок судьбы. Вселенная сжалилась, схлопнулась.
— Как вам вот эти? — он указывает ладонью на розы.
Умоляю, умоляю, умоляю.
Украдкой следит за взглядом. Хэ-хищная-протея-Тянь. Да, ассоциация на все сто. И как мозг это только сгенерировал. Тот внезапно скучающе смотрит на цветы, поджимает губы и пожимает плечами. Рыжий понимает, что все. Тому все равно. Все прекрасно. Он в гребаном шоколаде — молочном, с орешками.
— Да, яркие, — кивает Тянь. — Сколько их у вас?
— Пятьдесят штук.
— Это счастливое число?
— Для розыгрыша сойдет.
Тянь снова усмехается — его острый уголок рта уходит вправо, а глаза прищуриваются, и Рыжего бы снова передернуло, если бы этот придурок не согласился взять эти гадкие розы. Подарок судьбы — его идиотские богатенькие сюрпризы-розыгрыши. Во-первых, пятьдесят роз стоят охренеть как много, а Рыжему прилетает процент от продаж. Во-вторых, не придется выслушивать нагоняи от начальства. В-третьих, для розыгрыша эти за пару дней умирающие розы — идеальный вариант. Вообще не жалко. Шикарно.
Аж настроение поднимается.
— Будьте добры, — кивает Тянь.
И улыбается уже по-настощему. Широко и… будь Рыжий не Рыжим, сказал бы, что достаточно очаровательно. Убийственно. Такой классической белозубой островатой улыбочкой, которая нравится всем: и девчонкам, и серьезным дядечкам-боссам, и маме с бабушкой. Будь Рыжий не Рыжим, признался бы, что и ему тоже нравится. В каком-то роде.
Но Рыжий думает по-другому: в протее что-то есть.
Что-то непонятное. Ладно.
Этот придурок избавил его от уродцев — пусть улыбается хоть во все тридцать два.
Рыжий пробивается в холодильник, аккуратно доставая розы сначала из одной вазы, потом со второй, и два раза проходит мимо Тяня. У него резкий запах парфюма — дорогого и строгого, без сладости. Таким духам явно не подходят эти розы.
Таким бы подошли кроваво-бордовые, с отливом в черное, что-то вроде Блэк Баккара. Такие, в природности которых приходится сомневаться. Или георгины — Рыжий думает про Арабскую Ночь, его острые на вид листья, при определенном свете напоминающие загустевшую кровь.
Да, ему бы пошло. Но эти для розыгрыша — самое то.
Рыжий аккуратно складывает цветы так, чтобы удобно было просто закрыть в транспортировочную. Недочищенные мелкие шипы неприятно покалывают пальцы, и Рыжий сжимает зубы, чтобы не зашипеть на эти розы. Никогда бы не подумал, что можно испытывать такой негатив к цветам.
Они будто его отпиздили за школой.
Эти блядские розовые розы — почти как Шэ Ли.
— Я редко вижу мужчин-флористов, — вдруг говорит Тянь.
Рыжий приподнимает на него взгляд, неопределенно ведет плечами. Мямлит что-то вроде: да, нечасто. Становится немного некомфортно — ему всегда некомфортно, когда клиенты начинают вести беседы. Тем более такие богатенькие. Тем более когда ты втихую впихиваешь ему самые дерьмовые розы.
— Давно вы работаете? — спрашивает снова.
— Меньше года.
— Я, честно, вообще в цветах не разбираюсь, — да Рыжий заметил. — Это сложно?
— Что именно?
— Знать все сорта, расцветки там. В целом, — ухмыляется.
Рыжий колется о еще один шип, который пропустил при очистке, и сжимает зубы крепче. Он заколебался. Он четыре часа разгребался с этими цветами, таскал вазы, воду, пачки, подрезал-подрезал-подрезал, а потом эти обрезки убирал. Ему не в кайф разговаривать. Ему бы спихнуть этот розовый ужас и сесть наконец-то пожрать.
— Да нет, несложно, — качает головой. — Это все-таки работа.
— Ну вот как, например, этот цветок называется?
Рыжий устало смотрит на полку, куда Тянь указывает рукой.
— Гиацинт.
— Геноцид?
— Ги-а-цинт.
Ре-гла-мент. Улыбайся и пакуй гребаные розы.
— Странные названия у цветов, конечно, — хмыкает. — А этот?
Они что, мать его, в угадайку играют? В развивающие игры для дошкольников? В «познай природу»? Рыжий смотрит на антуриум с его широкими листьями и отливающим бордовым покрывалом. Его часто называют «мужским цветком», и он нихрена этого прикола не понимает. Зато внезапно думает, что Тяню бы подошел тоже.
Ему вообще подходит все красное.
— Антуриум, — отвечает Рыжий.
— А это?
Тянь указывает на кактус, и Рыжий, не сразу вдупляя, поднимает на него взгляд. А, ну да. Точно мудак. Оправданно и теперь совсем не стыдно. Смотрит серьезно, но с усмешкой, как будто ждет, что его шутку оценят. Рыжий не ценит. Рыжего начинает бесить аж до тошноты.
— Да ладно, — хмыкает Тянь. — Не достаточно остроумно?
— Очень.
— Не злитесь, — снова классическая улыбочка на пять с плюсом.
— Я не злюсь, — жует слова и добавляет: — Что вы. Все нормально.
— Тяжелый рабочий день?
— Да, вроде того.
Рыжий аккуратно складывает розы, чувствуя резкий запах его духов. Он привык видеть запахи в цветах и оттенках — и этот точно красный. Красно-черный, почти до крови. Въедается в рецепторы, практически можно прочувствовать вязью на языке. Странное ощущение.
Он как будто нюхает приятный, но ядовитый цветок.
— Слушайте, — вдруг говорит Тянь. — У меня вскоре будет весомый повод. Посоветуйте мне самые красивые цветы. На ваш вкус.
— Какой повод? — вскидывает голову Рыжий.
— Интимный, — хмыкает.
Рыжий концентрируется на розовых розах, стараясь прикинуть, какие цветы кажутся ему интимными. Смотря, черт возьми, что этот мажорчик предполагает под интимом: может быть ведь и пошлость, и нежность, и… господи, пусть берет своих розовых уродцев и уходить восвояси по своим интимным делам.
— Девушке? — спрашивает.
— Вроде того, да. Что-нибудь интересное.
— Не знаете, какие цветы предпочитает девушка?
— Не знаю, — хмыкает Тянь. — Поэтому и прошу вас порекомендовать.
— Хорошо, — сдержанно выдыхает Рыжий. — Девушка яркая?
— Даже очень.
Рыжий смотрит на витрину. В основном она вся приторно-нежная, розово-белая, начиная от одноголовых и заканчивая кустовыми, от светлых гербер и таких же нежно-розовых цимбидиумов. Персиковые гвоздики, махровая Алисса. Красными пятнами выделяются розы и гвоздики, темно-розовыми — хризантемы. Самая ходовая гамма — это нежнятинка. Рыжему уже не то чтобы это все нравится.
Любая работа рано или поздно становится рутиной, а для него цветы стали работой.
Весь запал к ним остался в ассоциациях с людьми.
— Могу порекомендовать, например...
— А давайте по-другому, — снова перебивает Тянь. — Вот какой у вас любимый цвет?
— Красный, — отвечает он мгновенно, прежде чем успевает проанализировать вопрос.
Это не его любимый цвет, пусть и близко. Его любимый — оранжевый или желтый. Отец в детстве говорил, что эти цвета подходят к огню его волос. Что-то вроде Хай-Мэджик или Мохана, если говорить про розы. Красный слишком яркий для него. Красный заберет на себя ведущую роль, поставит его в тень, выйдет вперед в этой мизансцене человека и природы.
Красный пойдет такому, как Тянь. Острому, черноволосому и дорогому.
Рыжий не в курсе, почему называет именно красный. Просто срывается с языка.
— Отлично, — кивает Тянь. — А какие именно цветы любимые?
— У меня? — вздергивает бровь.
— У вас.
Самый ебанутый вопрос, который можно задать флористу.
— Пусть будут кустовые розы, — пожимает плечами Рыжий.
На этот раз он отвечает честно — кустовые розы действительно самые любимые его цветы. Он терпеть не может их обрабатывать, потому что бутончики небольшие и хрупкие, легко сломать, пытаясь поддеть пораженный лепесток, но выглядят они магически и в букетах, и самостоятельно.
— И какие самые красивые красные кустовые розы?
Рыжий задумывается.
Он не в курсе, что там у мажорчика за девчонка. Какие у нее глаза, цвет волос, цвет кожи, какие бутоны ее естественно дополнят, а какие затемнят и перешагнут. Поэтому он принимает единственное адекватное решение: подбирать цветы для Тяня. Выхода нет, а он его видит прям перед собой — ровненького, словно натянутого на струну, и… ладно, хер с ним.
Красивого.
— Рэд Пиано, — говорит первое, что возникает в голове.
Вот оно. Вот розы для мажорчика.
Массивные — если не сказать мясистые — бутоны, пожирающие свет, закрывающие листву, как тягучая кровь. Если они свежие и закрытые — рубашки темно-бордовые, с отливом в черный, скрывающие яркую-яркую сердцевину.
— Боже, — выдыхает Тянь. — У них всегда такие дурацкие названия?
— У нас таких нет сейчас, к сожалению, — отвечает Рыжий. — И бывают очень редко, так что, боюсь, в ближайшее время не могу помочь.
— Да нет, — хмыкает. — Вы мне очень помогли.
Рыжий косится на него, ловит странный-странный взгляд. И еще раз — да что за херня — задумывается, как бы ему подошли Рэд Пиано. Редко бывает, что красные розы не перебивают человека. Обычно они забирают на себя все внимание, но не здесь. Здесь, думает Рыжий, гребаный идеальный баланс.
Закрепляет транспортировочную на розовых уродцах, просчитывает на калькуляторе сумму. Да, сегодня у него процент будет неплохой. Тянь расплачивается картой, а Рыжий продолжает периферическим зрением ловить его косые взгляды.
Странный чел. До жути странный. Но что-то в нем есть.
— Спасибо большое, — говорит Тянь.
— Приходите к нам снова.
— Обязательно, — и он улыбается.
Ладно, ладно. Рыжий готов признать, что улыбка у него и вправду убийственная — и девчонке, и дядьке-боссу, и маме с бабушкой, и ему, и кому угодно, и да хоть просто так и без сдачи. Таких все любят. Этот недомудацкий-перемажористый Хэ Тянь, купивший у него пять десятков уродливых шипастых роз, понравился бы каждому. Рыжий смотрит ему в след и устало падает на стул.
Он очень устал.
А завтра еще один гребаный рабочий.
Спустя год работы его больше ничего не удивляет и не захватывает: ни цветы, ни благодарность клиентов, ни все это «вы дарите людям красоту, Гуань Шань» от начальства. Он спокойно смотрит на новые сорта, которые к нему приходят, и больше не фоткает их себе на память.
Ко всему привыкаешь, всякая работа становится рутиной.
Но, оказывается, удивительное в его работе все еще осталось. Рыжий убеждается в этом за десять минут до конца смены, когда на пороге его магазина появляется курьер. С огромным, мать его, веток двадцать, букетом гребаных Рэд Пиано в руках. У курьера логотип цветочного-конкурента на форме, и смотрит он так же растерянно, как и Рыжий.
Вот же ебаный мудак.
Охотник Желает Знать, Где Сидит Фазан. Какой цвет выберешь следующим? Я вот думаю насчет фиолетового. Есть в нем что-то благородное, да?»
Жар перебирается на шею.
Не спиздел — действительно фиолетовый с нежными вкраплениями белого. Яркая-яркая Ванда, выстрелы белой эустомы с фиолетовой окантовкой по граням лепестков. Гиацинт. Записка: «Мне сказали, что тут будет ГЕНОЦИД. Надеюсь, что не наврали. Все для тебя, мой цветочек».
И сползает куда-то к низу живота.
Вы: так блять
Вы: УСПОКОЙСЯ
Долбоеб с цветами: ого, все порешал геноцид?
Долбоеб с цветами: удивительно…
Вы: уймись, харэ, я рил
Вы: уже прям несмешно
Долбоеб с цветами: а я и не смеялся ;)
Долбоеб с цветами: мне, кстати, очень понравился оранжевый букет
Долбоеб с цветами: мне кажется, что тебе очень подходит
Вы: да ты обо мне нихрена не знаешь
Долбоеб с цветами: ну слушай, у меня есть… глаза
Долбоеб с цветами: а у тебя — рыжие волосы
Долбоеб с цветами: два плюс два
Вы: равно пять
Долбоеб с цветами: ха, ничего, я тоже не особо технарь
Долбоеб с цветами: какой цвет выбираешь следующим?
Вы: розовый, блять
Вы: отвали, умоляю
Долбоеб с цветами: запрос принят ;)
Вы: иди нахуй
Долбоеб с цветами: какая плохая клиентоориентированность!
Долбоеб с цветами: я сейчас такой скандал учиню!
О боже, думает Рыжий, запуская морду под струю ледяной воды, чтобы немного охладить щеки. Три — белые розы, гиацинты и оранжевый крем — из четырех букетов стоят дома у Джии, которая регулярно, чтобы поиздеваться, присылает с ними свои селфи, а гипсофилы — на кухне рядом с уже конкретно так подохшими Рэд Пиано, которые маме жалко выкинуть.
И черт знает, что с ним — и, главное, с собой — делать.
Потому что каждый из букетов ощущается как таран, пробивающий толстую, но все еще не бронебойную дверь. Раз — хруст древесины, два — первые щепки, три — вмятина. Четыре — и в темную пустую комнату пробивается свет с той стороны. Сначала щеки, потом уши, на шее разговор можно было заканчивать, но если дело к животу — то можно его вскрывать.
И можно было подумать, что спустя один, два, три букета мудак отстанет. Поймет, что бессмысленно, ведь реально должно было быть так, и успокоится.
Мудак не успокаивается. Щеки с каждым разом горят все ярче.
Горят почти в цвет Рэд Пиано.
*
Рыжий изо всех своих сил всматривается в телефон. В красивую — самую-самую — мамину улыбку с фотографии, где на фоне необъятным красным пятном светится этот самый букет. Двадцать долбаных веток Рэд Пиано объяснить было настолько сложно, что он в итоге просто сказал ей правду — и спустя первое «ой, а вдруг он маньяк», второе «ой, ну вообще…» и третье «нет, наверное, все-таки маньяк какой, ты поосторожнее там, пожалуйста» она сдалась перед этими розами окончательно. Рыжий может понять. Сам полвечера украдкой рассматривал. А ведь свежие же — самое обидное. Вот прям, мать их, прекрасные, словно только-только с поля. И родные рубашки-защитники крепкие, и многие бутоны еще совсем закрытые, и стебли очищены аж до тошноты идеально. Неплохие такие у них конкуренты, Рыжий аж выбесился. Сначала на конкурентов, потом — на мудака, в конце — на сами розы, под которые дома нет подходящей вазы. Ладно. Хер с ним. Обидно только, что Тянь купил цветы для Рыжего не у Рыжего. Так бы процент от продаж был, хоть какая-то польза, не считая красивого маминого селфи. Ощущение бестолковое: это как заказать в кофейне латте и подарить его же бариста, который и так может пить все, бесплатно и в неадекватных количествах. Все. Хер. С. Ним. Чем больше думает — тем неадекватнее мысли. Где-то за третьим или пятым «вот же долбоеб» проскальзывает «блин, а нихуя себе ведь» — абсолютно недопустимо, и Рыжий качает головой, сметая совком и веником обрезки от крафтовой бумаги после предыдущего клиента. Можно будет Джие — сменщице — рассказать, чтоб посмеялась. Или не стоит, или вообще нахуй надо. Долбаный придурок. Как одним букетом занять голову на весь день. Рыжий кукует полдня — четверг ведь, кому вообще сдались цветы — в телефоне, переделав в салоне все, что можно было переделать, и крайности всего две: хочется сдохнуть из-за того, как скучно, и из-за того, как дохрена работы. Со вторым хоть время быстрее идет, глазами хлоп-хлоп — и уже конец смены, пора очухиваться и закрывать кассу. Сейчас скука размером с Юпитер, и поэтому Рыжий мозгом даже не сразу замечает звоночек открывающейся входной двери. Ноги просто сами, как на рефлексах собаки Павлова, встают со стула, и приходится немного отряхнуть голову, чтобы улыбнуться белорбрысому парню, по энергетике с порога похожему на пиздец. — Добрый день, — кивает Рыжий, щуря глаза парню в лицо. — Здрасьте, здрасьте, — кивает тот, хаотично бегая взглядом то по Рыжему, то по витрине. Чудо в перьях, констатирует сам себе Рыжий, цепляясь взглядом за выбивающиеся из хвостика светлые пряди и растерянный взгляд отчаянного суслика. От пацана-тихого-хаоса шугаются, кажется, даже цветы, и остается только молиться, чтобы он не умел ебать мозги так же, как разряжать воздух во всем помещении. — Вам что-нибудь подсказать? — чуть клонит голову Рыжий. — Да, да, мне нужно, знаете, что-нибудь ну вот прям бомбезное, — лыбится. — Точнее, не так. Мне нужен будет букет там на послезавтра или через несколько дней, так что я пришел пока что просто спросить, какие у вас тут ну вот прям самые крутые цветы, чтобы сделать из ну вот прям огонь-пожар букет. Ох, блять, кивает Рыжий в ответ. — Без проблем, — улыбается. — Какой у вас повод? — А это секрет! Ну, точнее, не то чтобы прям секрет, но я просто хочу, чтоб вы вот прям от души мне порекомендовали. Я приду через пару дней, когда все в голове состыкую. Бюджет, если что, не ограничен. Что-нибудь интересненькое. Букет должен быть ну примерно вот такой, — и показывает нихреновый такой диаметр обхватом двух рук. Лагурус, отстраненно думает Рыжий, сканируя взглядом витрину. Или стифа. Пацан этот безбашенный — что-то из сухоцветов, вечно живых и стойких, никогда не теряющих форму и блеск. Наверное, все-таки стифа — пушистая и вывернутая во все стороны, одна связка дает плюс сотню к объему букета. А почему бы и нет, собственно. Раз он сам не знает, чего хочет, то почему бы не взять инициативу в свои руки. — Я думаю, — начинает Рыжий, и голос чуть хрипит, — что вам подошел бы букет из сухоцветов. — Сухокто? — вскидывает брови парень, и Рыжий усмехается, указывая ладонью на отдельную полку. — Сухоцветы, — кивает. — Они стоят без воды, соответственно, хранятся намного дольше. Из них редко делают самостоятельные букеты, поэтому как раз будет интересно. Можно добавить хлопок, лагурус, — поочередно указывая ладонью, — пампасную траву, эвкалипт и лаванду. Благодаря, например, стифе букет выйдет визуально объемнее. И ему даже хочется, чтобы пацан согласился. Сухоцветы — любимые цветы мамы, но, как показывает практика, ее любовь к ним мало кто разделяет, и за все время работы букеты просто из сухоцветов Рыжий собирал от силы раза два-три. А круто ведь. Стоят до бесконечности, воду менять не надо. Вечно живые, вечно красивые. — Звучит круто, — несколько раз кивает парень. — Класс. Огонь. Так, хлопок, лагурус, эвкалипт, помпезная трава. Рыжий сжимает челюсти, чтобы не усмехнуться. — Отлично, — и парень улыбается во все зубы. — Слушайте, давайте так. Вы можете мне дать свой номер, чтобы я вам, когда решусь, написал, и мы там уже как-нибудь договорились, когда и к какому времени букет собрать? — Да, без проблем, — кивает Рыжий, забирая со стола визитку со своим рабочим номером и протягивая ему. — Звоните или пишите в любое время. Соберем в срок. — Чудеса! — и ведь правда. — Спасибо большое за консультацию! — Вам спасибо за то, что пришли, — кивает Рыжий, и пацан сматывается под громкий звонок двери. Рыжий отряхивает голову, оглядывая полку с сухоцветами. Он любит и не любит таких клиентов, которые влетают ураганом, вылетают смерчем, а после себя оставляют какую-то эмоциональную нестабильность, заряд бесконечной энергии. Аж хочется полки попротирать, повторно стекло витрины помыть — вот настолько много электричества. Хмыкает, берет тряпку и моющее. Вот бы реально согласился на букет с сухоцветами. Хоть какое-то нарушение привычной розово-хризантемной рутины в бесконечных однотонных упаковках. Доходит до Рыжего слишком поздно. Понадобилась целая смена, звоночек входной двери. Ебаный знакомый курьер. С букетом ебаных сухоцветов. И хлопок, и лагурус, и эвкалипт, и стифа — все по техническому заданию. Пушистая нежнятинка с парой-тройкой острых акцентов. Упаковка, конечно, чмошная и все портит, но ее можно снять — и тогда букет прям классный, примерно такой, как Рыжий собрал бы сам. Собрал бы, конечно, не себе. Но курьер букет отдает именно ему — Мо Гуань Шаню. А сам Мо Гуань Шань думает: пиздец. Вот уже прям реально жесть.*
Нет, ну так нельзя. Вот же долбаный придурок. Взболомутил воду — и сидит наверняка где-то там у себя довольный. Второй букет нести домой Рыжий не рискует, потому что мама наверняка уверует в свою же теорию про маньяка, поэтому он оставляет записку «это мне от какого-то придурка, а тебе от меня, расскажу потом» для Джии и уходит на свои два заслуженных выходных. Два дня ему о нем напоминают долбаные Рэд Пиано, стоящие в вазе на кухне. Нет, не придурок — прям реально еблан какой-то. Рыжий пьет кофе за кухонным столом — и прикидывает, сколько же стоил этот букетище. Помогает маме мыть холодильник — и задумывается, что сухоцветы наверняка стоили еще больше. Готовит фаршированные перцы — и закатывает глаза на то, что придурок реально подослал какого-то своего дружка, чтобы тот вынюхал охренеть секретную инфу по цветам. Проходит мимо кухни — долбаные Рэд Пиано. Джия пищит ему в сообщения о том, насколько срочно ей нужно услышать эту восхитительную историю про букет — долбаные сухоцветы. А потом случается прям страшное. Случается прям очевидно долбаный Хэ Тянь. Неизвестный Номер: понравился букет? ;) Это. Что. Вообще. Такое. Рыжий даже — только маме не говорить — пугается, откуда этот маньяк выведал его второй рабочий номер, а потом доходит. Ну да. Визитка тому пацану-сухоцвету. Менее маньячной ситуация от этого не становится, и он, конечно же, не отвечает — просто думает дохрена. Думает весь оставшийся выходной, всю следующую смену. Додумывается до того, что это — вроде как, возможно, если посмотреть под кривым-косым-вывернутом углом, если уж прям совсем-совсем честно и положа руку на печень-сердце-пожчелудочную — приятно. Не то чтобы очень, но все равно. Как оно там: цветы завянут, а вот внимание останется и запомнится. Запоминается охренеть как. Два букета — и долбаное ПТСР в подарок, потому что Рыжий щурит глаза на каждого клиента, который сходу не говорит о том, что конкретно ему надо, а просит предложить что-то от себя. Блюдо от долбаного шефа. А таких, конечно, много. Таких — подавляющее большинство, и к концу смены салон пропускает через себя человек пять тотальных неопределенышей. Девушка с синими волосами, которой он рекомендует букет из крашеных хризантем. Мужчинка в строгом костюме, руки которого созданы для чего-нибудь бордового и в строгой классической упаковке. Молодой парень с восхитительно спокойным взглядом, к которому так и хочется припечатать что-то умиротворенно-массивное, пастельное. И — ну пиздец. Рыжему кажется, что он сходит с ума, когда на пороге под конец смены появляется курьер с букетом из молочных роз, белой эустомы и огроменной гортензии. Снова почти по техническому, совсем как Рыжий сам представлял, когда рекомендовал подходящий букет тому самому парню. Вот же сука. Ну мудак. Просто говнюк. Неизвестный Номер: а этот? ;) Рыжий совершает две огромные ошибки: заносит букет домой, снова шокируя маму до скрытого сердечного приступа, и отвечает на сообщение. Отвечает спустя полчаса, все это время злясь, крутя телефон в руках и пару раз почти блокируя безымянный контакт. Потому что это придурочно — дарить букеты флористам, еще и втихую. Потому что к черту ему этот стресс, ужас и мрак в его серой колее выебудней, которую едва-едва скрашивают яркие рубашки цветов. Потому что и мудак, и маньяк, и мажор, и вообще ну его нахер. Но приятно. Приятно ведь. Вы: харэ Вы: это выглядит уже маньячно Неизвестный Номер: о, значит, миссия выполнена Неизвестный Номер: так и было задумано, между прочим Рыжий пытается прикинуть, что именно в их небольшом разговоре сделал не так, где не к месту или двусмысленно мог улыбнуться, посмотреть. Да, мудак красивый — и это просто объективно. Да, к его морде взгляд прилипает сам по себе — и тот наверняка привык, Рыжий сотку дает, что привык. Вопрос: какого, собственно, хрена? Вы: я серьезно, заканчивай Неизвестный Номер: а я еще и не начинал ;) Неизвестный Номер: а ты комнатные цветы любишь? Неизвестный Номер: или этот, как его там… Неизвестный Номер: ГЕНОЦИД? Рыжий усмехается себе в ребро ладони, тут же стирая эту палевную усмешку, как грязь с губ. Почему-то сердце пропускает крошечный, но кульбит. Почему-то сразу не получается придумать, что ответить. Почему-то не хочется слать нахуй — как будто бы невежливо после трех классных букетов, пусть и купленных у конкурентов. О, нет. О-мать-его-нет. Вы: ты придурок Вы: если хочешь цветы покупать – покупай своим друзьям Вы: мне не надо Неизвестный Номер: хм, ладно Неизвестный Номер: [Фото] Бля, хоть бы не дикпик, думает Рыжий, когда, сглатывая, открывает вложение. Скриншот их переписки, где он сам подписан как «Лучший Друг Forever». Пробоина в корме размером с монетку, а тонет весь корабль — и Рыжий снова усмехается. Пиздец. Докатились, приплыли, доковыляли. Ладно, говорит он себе. Не послать его нахуй — это клиентоориентированность. Напишет еще потом хреновый отзыв на их сайте, мол, я вашему флористу и небо, и звезды, а он меня и нахуй, и в жопу. Не надо Рыжему такого. Вообще не к месту — и он только и именно поэтому подписывает его контакт как «Долбоеб с цветами». Только и именно для того, чтобы определять среди остальных рабочих и клиентских номеров. Только и, мать его, именно.*
Долбоеб с цветами: а какой твой вот прям любимейший цветок? Долбоеб с цветами: есть такой? Вот же придурок. Вы: есть Вы: называется Отъебисиум Долбоеб с цветами: хм, а у вас в салоне такой есть? Вы: есть Вы: [Фото] Долбоеб с цветами: блин, я очень надеялся, что это будет дикпик, но и средний палец тоже неплохо Долбоеб с цветами: у тебя очень красивые пальцы Долбоеб с цветами: а на второй фаланге там что, царапина? Долбоеб с цветами: о шипы роз порезался? Реально идиот. Вы: на кой хер ты разглядываешь мои пальцы? Долбоеб с цветами: ты же мне сам прислал, вот и разглядываю :) Долбоеб с цветами: можешь, конечно, прислать что-нибудь и поинтереснее Все, пора блокировать. Вы: ты как долго планируешь доебываться? Долбоеб с цветами: конечная цель «доебаться» — это доебать Долбоеб с цветами: а я очень целеустремленный Долбоеб с цветами: не веришь? Зачем я продолжаю ему отвечать? Вы: я тебя реально сейчас заблочу Долбоеб с цветами: ох, ну это нестрашно Долбоеб с цветами: я тогда просто буду переписываться с тобой в записках к букетам ;) Блин, ну и дебил. Вы: я их все на мусорку выкину Долбоеб с цветами: а я тебя сфотографирую за этим делом и отправлю твоему начальству Долбоеб с цветами: представь, как они отреагируют, когда увидят, что их флорист так относится к цветочкам Долбоеб с цветами: ай-яй-яй Жесть. Вы: ты типа сталкерством угрожаешь заняться? Долбоеб с цветами: в бою все средства хороши Мрак. Вы: бой мой хуй с твоей губой, блять Долбоеб с цветами: ловлю на слове ;) Просто фильм про маньяков. — А что это у тебя там? — и Рыжий дергается от маминого голоса, тут же блокируя телефон. — Что? — сглатывает, петляя взглядом по ее хитрой улыбке в теплом свете кухни. — Покраснел, сидишь ухмыляешься. А ну колись. Я? Покраснел? Сижу? Ухмыляюсь? Рыжий сглатывает еще раз, тут же отмахиваясь наизусть выученным «да я мемы листаю, мам, че ты», и впервые чувствует, что щеки-то реально горят. Даже страшно представить, какое там красное чучело посмотрит из зеркальной глади. Еб твою мать. А вот это плохо. Вот это уже прям трагедия. Так нельзя. И он блокирует контакт быстрее, чем успевает подумать и обсудить все сам с собой.*
Белые розы со свежим пахучим эвкалиптом в нежно-голубой упаковке. Двадцать пять долбаных штук. Записка красивым почерком наверняка флориста: «Ты можешь заблокировать мой номер, но не сможешь заблокировать все цветочные магазины в городе, а их очень и очень много. Давай так. Ты разблокируешь меня, когда букет тебе действительно вот прям ужас как понравится? Надеюсь, это будет прямо сейчас». Щеки горят. Оранжево-кремовый букет. Пахнущий лесом хамелациум, не очень свежая, зато пышная Вувузела, пять штучек яркой Марио. Записка: «Я планирую пойти по цветам радуги. Решил начать с оранжевого, потому что правила созданы для того, чтобы их нарушать. Мне вот только интересно, какие цветы окажутся голубыми… вот и проверим». Да и уши тоже. Огроменная пушистая охапка крашеной в вырвиглазный синей гипсофилы. Записка: «А вот и синий. Если честно, я постеснялся спросить, природный ли это цвет, так что спрошу у тебя. Каждый*
Нет, полная херня. А может, и не совсем полная. Или полная, но не херня. Рыжий не в курсе. Просто день скучный: воду везде сменил с самого утра, все подрезал, все плохие лепестки убрал. И пол помыл, и витрину до состояния, где стекло перестает существовать. И накрутил пару букетов из живых, тройку маленьких — из сухоцветов. И Ютуб, и поесть, и подумать, а мудак все равно в башке. Сидит воспоминанием об улыбке. Протея. К двум часам дня Рыжий задумывается, каким может быть следующий букет. Мысль эта вызывает желание подолбиться лбом о безупречно чистое стекло витрины, чтобы осколками вовнутрь, в вазы и поилки. Увы, холодильник для цветов стоит дороже, чем вся его жизнь, такие производственные казусы не оплатить из своего кармана. К четырем — что из всей палитры радуги было бы круто посмотреть на зеленый букет, потому что такие делают очень редко. Отхлестать бы себя по морде самыми шипованными в мире стеблями, чтобы не подавно было о такой херне думать. Увы, все стебли уже очищены, а привоз только завтра — и то на смену Джии. Где-то в промежутке Рыжий задумывается, откуда придурок вообще знает, когда его смены. Не дай бог Джия. Он ей, конечно, ничего не сделает, но убьет точно. К шести — что ему никогда и никто не дарил цветов, а это, оказывается, действительно приятно. Да, трата денег, цветы на хлеб не намажешь и в банк не положишь, а завянут через три-два-один, но приятно. Взять бы секатор и перерезать себе пару-тройку ненужных нейронных связей, которые отвечают за такую херню в башке. К восьми — вот бы его снова увидеть. И тут хоть с моста, хоть с крыши, хоть под поезд, лишь бы насмерть. Просто это пиздец, но охренеть же можно — столько букетов. Дело даже не в деньгах, Рыжему с большего абсолютно до жопы, кто и как куда свое бабло вливает, главное, чтобы он сам от этого беднее не становился. Дело в «заморочиться». И не просто «заморочиться» наобум, а подослать своих друзей, чтобы они выяснили, какие там цветы ему нравятся. Просто Рыжий думает об этом — и вниз по позвоночнику стекает горячая волна, опоясывающая спину и оседающая в районе тазовых костей. К девяти, когда пора закрываться, Рыжий практически смиряется. С чем-то. С ним. С собой. Просто понятия не имеет, как и куда дальше — не может же мудак просто вечно отправлять ему букеты курьером. Цвета радуги закончатся быстро, вариативность цветов не бесконечна. И ощущение, что или сейчас, или все идет нахуй, гадкое и липкое. Надо что-то делать. Или да, или нет. Или гиацинт, или геноцид. Хоть на ромашке гадай — «ебнуться или не ебнуться». Сердце почему-то долбит сильнее, когда Рыжий ждет кассовую ленту отчетов, потому что все дни до этого курьер приходил примерно минуты за три до конца смены, а сейчас уже две после — и никакого звоночка входной двери. А цветов — и радуги, и настоящих — еще много, и Рыжий выдыхает, щелкая чеки зубастой пастью степлера. А может, мудак наконец-то успокоился. Понял, принял, осознал. Съебался. Этот потенциал должен был сделать легче. Легче не становится. Становится как-то горько, почти металлически, словно он порезал язык об острый шип. Ладно, похуй, думает Рыжий, когда выключает рабочий ноут. Похуй, когда щелкает выключатели витрины и салона. Ну и ладно, когда накидывает рюкзак на плечи, проверят закрытые окна. Просто, может быть… нет. Но номер-то есть. Но раз отстал сам, то и слава богу. Но как-то… блять, да все, хватит, когда выходит на темную улицу. Не отстал, когда сам же шарахается на пороге. Вообще охренеть как не отстал, когда оказывается, что в полумраке осенней улицы его лукавые прищуренные глаза еще красивее, чем в воспоминании из их первой встречи двухнедельной давности. Пиздец, когда собственный взгляд цепляется за знакомые бутоны говенного цвета. Сто́ят много, стоя́т — хреново. Стеблей пятьдесят — не меньше. И такого же кислотно-розового цвета лента. Я вмазался, думает Рыжий, качая головой. — Пиздец, — выдыхает, и Тянь усмехается. — Решил, что так будет очень романтично, — и улыбается правым краешком рта. Точно протея. Стопроцентная. Притягивает, немного пугает. Хочется смотреть, высматривать, наблюдать. А вот улыбка по ощущениям как Рэд Пиано. Морщинки в уголках глаз от нее мягкие, совсем как стифа. Рыжий косо на него смотрит и понимает, что он похож на букет из всех цветов — радуги, настоящих, любых. — Я тебе их сбагрил, а ты такие же обратно притащил? — морщится Рыжий, кивая головой на розовые розы. — Так и знал, — хмыкает Тянь, приподнимая букет в руках. — Хотя мне они нравятся. — Ну по тебе видно, что ты говноед, — закатывая глаза. — Не спорю. Я… ай, — и морщится, дергает рукой. Рыжий даже в темноте замечает крохотную, но все-таки царапину на его большом пальце там, где флорист наверняка хреново счистил бесконечные шипы. Ноль процентов осуждения — эти розы легче выкинуть, чем нормально почистить, и он просто наблюдает, как Тянь, удерживая здоровенный букет одной рукой, облизывает выступающую с пальца кровь. Ну пиздец. Вмазался — слишком мягко. Тут скорее действительно ебнулся. — Тебе реально ни разу в голову не пришло, что дарить цветы флористу — хуевая идея? — вздергивает бровь Рыжий, незаметно сглатывая при виде его языка. — Лучше бы уже пожрать купил, пополезнее было бы. — Я думал над этим, — кивает Тянь. — Но решил, что будет странно подослать своих друзей в цветочный магазин, чтобы они узнали, что продавец там любит есть. Наверное, это все-таки слишком палевно. Щеки, шея, вниз — к животу. Рыжий качает головой, чтобы не выдать кривую дурацкую усмешку из-за того, какой этот чел истинный придурок. Розовая кислятина бутонов отпечатывается в глазах, а жар превращается просто в тепло, согревающее и внутренности, и кожу, и холодную ветровку. Хрен пойми, что с этим делать. — А что ты, собственно, любишь есть, чтобы я… ай, да господи, — снова морщится, дергается, и на этот раз царапина останется на указательном пальце уже другой руки. — Еб твою мать, — выдыхает Рыжий, потирая переносицу. — Пошли я почищу нормально, пока ты себе глотку не вскрыл. — Хм, — вздергивает бровь Тянь, стараясь обхватить букет там, где нет шипов. — А за вскрытие глотки шипом от розы полагается премия Дарвина? — Тебе вообще ничего не полагается, — качая головой. — А ужин? — клонит голову и улыбается. — Романтика, цветочки? Лазанья? Вообще хрен знает. Но ворота определенно сломаны — кто бы мог подумать, что последним ударом, сносящим петли и толстые слои древесины, станет букет этих ублюдских розовых роз, которые сбагрить удалось только чудом и которые вернулись ему в салон самым безбашенным бумерганом. — Боже, — искусственно морщится Рыжий, снова открывая дверь салона. — Пошли, говорю, пока не вскрылся. — А, я понял, — хмыкает в спину, подходя ближе, и запах его духов смешивается с едва различимым ароматом роз. — Значит, теперь две недели буду присылать тебе курьеров из доставки еды. — Только, блять, попробуй. — Значит, сейчас общипаешь розы — и сходим поесть? Рыжий поворачивает голову, и столкновение взглядов ощущается громким. Ощущается как волна вниз от шеи, затем вверх. Вдоль, поперек, как угодно — растекающимся по всему телу горячим пятном, от которого никуда не деться. И кажется, будто этому придурку к лицу подойдет любой букет. Его никакие цветы, даже самые-самые яркие, не затемнят. И ни хрен, ни хуй, ни черт не знают, что дальше с этим делать. — Или вскрою тебе ими глотку, — фыркает Рыжий, качая головой. — Звучит очень грубо. Можно стоп-словом будет «гиацинт»? Просто, возможно, в его серой палитре выебудней действительно не хватало безрассудно ярких пятен.