Неон

Вокруг гнезда на голове кружились разноцветные яркие звëзды. В глазах рябило от красок, но дух захватывало от восторга. Казалось, космос вокруг Чонгука был бесконечным, пугающим, но очень красивым. Как и его автор. Спасибо Хосоку, у которого завалялся плеер, Чонгук смог послушать то, что написал Тэхён. Это было странно, ощущения описать словами точно не получилось бы, но что-то внутри ныло и резало очень красноречиво. — Ну как? — первое, что сказал Тэхён, когда пришёл на следующий день с работы. Ярко-бело-серые глаза, скрытые за стёклами, страшно расширились, боясь услышать что-то неприятное. — Понравилось, — коротко и тихо ответил Чёрный Худи, опуская бездну глаз. Он слушал её раз сто… — Чонгук? Глаза нехотя поднялись и уставились в солнцезащитные очки. — Почему ты не любишь черничные газировки? — спросила вдруг вишнёвая голова, ломавшаяся за последнее время не один раз из-за такого простого вопроса. Тэхён никак не мог забыть ту странную реакцию на фиолетовую банку из его магазина. Чонгук вдруг машинально потянул за ворот толстовки и негромко закашлялся. На вопрос Тэхёна «ты в порядке?» он коротко отмахнулся и кивнул. И снова вклинился в Тэхёна взглядом. — Сними. Длинные пальцы с разрезанными подушечками нехотя стянули защиту с мёртвых глаз. Чонгук смотрел в них не отводя взгляда, будто что-то выискивая. В гнезде на голове что-то решилось, и он встал. — Пойдём, — коротко позвал он и ушёл в раскрашенную дверь. Это была левая. Интересно, что за правой? Чонгук вывел Тэхёна на лестницу, а потом — на крышу, где сидел, свесив ноги, Сладкая Вата. Он махнул им обоим рукой. Лиловый капюшон скрывал нежные розовые волосы, но не прятал голубые глаза. — Прости, — за что-то извинился Чонгук, и Чимин, что-то поняв, кивнул, отряхнул джинсы и почему-то ушёл. Тэхён молча смотрел ему вслед, откровенно ничего не понимая. Крыша была самой обычной. Здесь был старый гамак и странный выступ с дополнительной стеной, на которой Джин сто процентов захотел бы оставить граффити. Слишком уж белой она была. Чонгук снова пристально посмотрел в страшные глаза, которые Тэхён поспешил спрятать, чувствуя себя обнажённым. Чёрный Худи вздохнул, отвернулся и сел там же, где раньше сидел Чимин. Почему-то они выбрали место, которое смотрело во двор, а не на улицу. Прямо у белой стены. Тэхён сел рядом, разглядывая местность перед собой. Обычный задний двор, кирпичные стены, одна из них с гирляндой, другая с выцветшими флажками на нитке. Да, граффити здесь определённо не хватало. — Почему ты постоянно прячешь глаза? — спросил вдруг Чонгук, смотря куда-то перед собой. Он не надевал капюшон, и ветер мягко трепал его чёрные спутанные волосы. Мрачный взгляд прожигал что-то в Тэхёне насквозь, даже когда не смотрел на него. — Потому что они жуткие, — смутился Тэхён, хватая себя за рукав свитера, чтобы вытянуть пару новых ниток. Чонгук помолчал, обдумывая. — Почему ты постоянно приходишь сюда, даже если тебе ничего не нужно? Тэхён проследил взглядом за улетающей вороной и сглотнул. Страшно. — Потому что здесь ты, — честно и просто ответил он, чувствуя, как грудную клетку разрезают, чтобы досконально и придирчиво изучить его вишнёвое сердце. Чонгук вдруг посмотрел на него как-то растерянно, но сразу же отвернулся. Снова схватился за ворот толстовки и слегка оттянул. — Мой брат очень любил черничную газировку, — начал он, но прервался на сухой кашель. — Он… — Чонгук зажмурился, перебарывая новый приступ, — сорвался с балкона. Семнадцатый этаж. Чонгук снова помолчал, а Тэхён почувствовал, как во рту резко пересохло. Зато мёртвые глаза вдруг ожили, забыв о своём уродстве. Тэхён посмотрел на сгорбившегося Чонгука долгим взглядом, чувствуя, как к горлу подступают слëзы. — Чимин после этого не может говорить. Они с ним встречались. И на том балконе тоже были вместе, — Чонгук отвернулся, потирая саднящее кашлем горло. — Это был несчастный случай, Чимин всё написал в блокноте при допросе. Следствие показало, что он говорил правду. Мы тоже ему верим. — Мы? — хрипло спросил Тэхён, чувствуя горячую влагу на щеках. — Я, Хосок и Намджун. Тэхён помолчал, всхлипывая. Страшно. Он встал и сел позади Чонгука, крепко обнял его со спины, прижимая ладони к трепещущему сердцу под чёрной тканью толстовки. Плечи Чонгука мелко затряслись, голова опустилась. Он плакал очень тихо, были слышны только дрожащие вздохи. Тэхён прижался к нему ещё сильнее, стараясь впитать его боль и понимая теперь, почему его глаза напоминали бездонную пропасть. — Давно это случилось? — Полтора года назад. — Чонгук всхлипнул и сжался. — Ровно год, семь месяцев и двенадцать дней. — Мне очень жаль, — тихо сказал Тэхён, чувствуя, как плач в его руках успокаивается. В отличие от сердца в ладонях, то искрилось так, что просвечивало сквозь кожу. — На следующий день после его смерти к нам пришёл чёрный котёнок. Я знаю, это глупо, но мы почему-то все дружно решили, что это Юнги, — голос в толстовке стал звучать мягче и свободнее. — Он не любит незнакомцев. — Чонгук взял паузу длиною в вечность и тихо добавил: — Поэтому я хочу тебе доверять. Тэхён повернул заплаканное лицо за подбородок, заглянул в бездну глаз и мягко прижался губами к солёным напротив. Трепетно и очень-очень осторожно. Чонгук вздрогнул и замер. Тэхён отодвинулся и с плохо скрываемым волнением посмотрел на него. Темнота напротив смотрела так же испуганно. Страшно. Чонгук робко опустил взгляд на губы Тэхёна и, зажмурившись, прижался к ним своими. Совсем ненадолго, сколько смог выдержать. Потом резко оторвался и чуть не упал спиной вниз, забыв, что сидит на краю крыши. Тэхён поймал его и крепко прижал к себе, испугавшись, что если отпустит, тот точно упадёт. Чонгук задрожал и обнял Тэхёна в ответ, топя того в чувствах. Вокруг них снова закружились звëзды, опасно звеня и мелькая перед глазами. Тэхён испугался и утянул Чонгука на себя, подальше от края. Тот случайно придавил его сверху, смутился и лёг рядом, прижавшись сбоку. Небо медленно тускнело, заволакивая синий цвет дымкой. Птицы огромной стаей улетели куда-то в тепло. Чёрные и белые глаза проводили их до дома. Город никогда не засыпал, но под вечер успокаивался. Гудели машины. Внизу ходили прохожие, кто-то говорил по телефону. — Когда мама увидела мои глаза, то решила, что я слепой, и сначала думала отдать меня в детдом, — решил поделиться Тэхён, слушая дыхание Чонгука под боком, — но потом передумала, узнав, что я отлично вижу. Она всё откладывала деньги на операцию по смене цвета, но потом отец ушёл из семьи и она потратила всё на суд и развод. Дети на улице и старший брат боялись меня. В школе меня любили дразнить и избивать. Но потом я научился драться и от меня отстали. Мама всегда относится ко мне холодно, но когда выпьет — очень добрая. Из близких у меня только старший брат. Он принял меня целиком. — Тэхён помолчал, разглядывая темнеющее небо без облаков. — Очки для меня самая лучшая защита, — признался, пожав плечами. — Я не нравлюсь людям. А в очках я даже немного как рок-звезда, — Тэхён усмехнулся, чувствуя кожей, как Чонгук мягко улыбнулся. — Ты красивый, — коротко и честно сказал он, не поднимая глаз. На следующий день Тэхён пришёл на работу вовремя, испугав этим хозяйку магазина. — У тебя сегодня выходной, — сказала она, громко засмеявшись, и отправила его домой. Хёнджин грустно смотрел ему вслед. Он был бы не против поспать дома, а потом завалиться домой к Феликсу и посмотреть Скуби-Ду с мармеладом и поп-корном. Тэхён ушёл домой и сел перед красным букетиком на кухне, прожигая тот взглядом. Джин, вышедший из своей комнаты примерно в час дня, сонно промямлил «доброе утро» и «опять ты пожираешь его глазами», а потом ушёл в ванную. Тэхён поставил для него чайник и уселся обратно. Джин налил себе кофе и откусил пирожное, глядя куда-то перед собой. Собирался с мыслями. — Я поцеловал его, — вдруг сказал Тэхён, глядя на букетик. — Его? — Его, — кивнула вишнёвая голова. — Ну раз «его», то… хорошо? — Хорошо, — подтвердили напротив. Джин усмехнулся. Младший вёл себя откровенно странно, но забавно. — Джин? — встрепенулись мёртвые глаза и вдруг начали выражать что-то непонятное. — Не умирай, ладно? Тот молча посмотрел на него в ответ, напрягшись, но потом расслабился. — Я буду жить вечно, — усмехнулся он. За окном собирался дождь, но Тэхёна это, похоже, не останавливало. Ему вдруг срочно надо было что-то сделать, но идти в цветочный, чтобы просидеть там целый день, он не хотел. Руки горели писать музыку, но писáлось почему-то всё не то. Не музыка. И не та. Тэхён зашторил окна и включил лавовую лампу, гирлянду и тусклый светильник-сердечко. Стало приятнее, но вдохновение не приходило. Ноты запинались одна о другую, сыпались из экрана компьютера, ускользали с гитарных струн. Куда? Непонятно. Тэхён зажмурился и лёг на ковёр. В таком странном освещении он светился розовым. Перед глазами снова возникли губы с родинкой, глаза-бездны и чёрные волосы, жёсткие на ощупь, но приятно пахнувшие хвоей и лесными ягодами. Под ладонями затрепыхалось сердце, затряслись плечи в чёрной толстовке. Дрожащий голос рассказывал о сокровенном и капал на крышу слезами. Те разбивались о неё, превращаясь в сверкающие осколки звёзд. Тэхён написал на бумаге что-то, похожее на слова песни, и убрал в карман. Музыка не писáлась. Музыке хотелось отдохнуть. Вишнёвая голова, наоборот, была мятежной и непрестанно кружилась, вызывая лёгкую тошноту. Зато, похоже, писáлись стихи. Чернила въедались под кожу и разносились по телу вместе с кровью. И Тэхён надеялся, что глаза поменяют свой цвет на чёрный или синий, но те всё так же горели белым с примесью серого. Смотреть на них не хотелось, разве что только через волшебную линзу Чонгука, которая закрывала портретик и каждый раз колдовала так, чтобы смотреть было приятно. Время текло очень медленно, а Тэхён хотел прийти именно вечером, потому что стащил у Джина люминисцентные чернила. И теперь то, что горело, можно было увидеть только в темноте. Хотя Чонгук и был темнотой, может, он и так сможет увидеть то, что скрыто. Как увидел что-то в Тэхёне. Вообще у художников пронзающие глаза. Страшно. Из раны на груди текло жидкое золото. Это было сочувствие чужой боли, впитанной в самую суть. Чонгук открылся ему, Тэхён открылся в ответ. Так почему так странно внутри сейчас? Надо к нему или надо от него? Тэхён зашёл на кухню попить воды. Джин сидел напротив несчастного букетика, испепеляя его взглядом. Собирался с мыслями. — Ты в порядке? — Да, мэн, всё в норме. Задумался. — О чём? — О красках. И скульптурах. О цветах. И руках, и о пальцах. Тэхёна передёрнуло. Пальцах, значит. Иу. — Я пошёл. — Куда? — В закат. Не ищи меня, — ответил Тэхён, уходя с кухни с бутылкой воды. Надо было что-то делать и срочно. Но что? В этот раз он надеялся, что Чонгука не будет на месте. Почему-то после вчерашних откровений хотелось взять небольшой перерыв. Но записку у забытого скетчбука он всё-таки оставил. И прошмыгнул в раскрашенную дверь, выбравшись на крышу. Там сидел Сладкая Вата, свесив ноги. — Привет! «Привет», — махнули ему мягкой кошачьей лапой. — Ты всегда здесь. Чимин кивнул, опуская глаза цвета нежного ясного неба. Будь у Тэхёна такие, он бы никогда не носил очки. Он сел рядом, тоже свешивая ноги в рваных кедах с крыши. — Чонгук рассказал мне, что случилось. Мне очень жаль. Чимин грустно улыбнулся ему и мягко приобнял в знак благодарности. Лиловая толстовка пахла как баблгам и морозная мята. Он достал что-то похожее на линейку и подозвал Тэхёна к белой стене. Линейка оказалась фонариком с ультрафиолетовым светом. Оказывается, стена не была белой, она была партизанской. Чимин посветил на белую краску в нужных местах, дав прочитать скрытую надпись: To die by your side Is such a heavenly way to die И ещё одну: There is a light and it never goes out Ещё фонарик случайно скользнул по инициалам в пятиугольной звёздочке: Ч+Ю Но Чимин сделал вид, что не заметил. Тэхён — тоже. Сладкая Вата достал телефон, напечатав в заметках: «это наша с ним песня». Как банально и неталантливо. Тэхён хотел было усмехнуться и заметить кое-что, но не успел. «Нет, я ненавижу «500 дней лета». Он — тоже». Тэхён послушно проглотил язык. — Мне нравится эта песня. «Хосок посоветовал». Они помолчали. — Спасибо, что показал. Чимин кивнул и мягко, но бесконечно грустно улыбнулся, в его глазах плескался океан. — Как он?.. Как так?.. Я имею в виду… Забудь, прости. — Тэхён хотел стукнуть самого себя за бестактность. Дурацкое любопытство. Нельзя же так. Но Чимин молча протянул ему экран: «Мы целовались на перилах. Звëзды закружили голову».

…

Джин прокрался в мастерскую Намджуна, сгорая от нетерпения. Нашёл? Не нашёл? Понял-нет? В помещении было светло и, как всегда, немного пыльно. Прошла неделя, а от Джуна ни сообщения, ни звонка. Страшно. Чувствуя себя бродячим котом, озирающимся по сторонам в поисках собак, он хотел было крикнуть приятное слуху имя, но звук умер в горле. Перед ним была мраморная копия его лица. Мраморная, Карл. Бюст был точно двойником Джина, только без каких-либо красок. Вдруг что-то щёлкнуло, эхо разнеслось по всей мастерской, улетая под высокий потолок. Огромные шторы медленно закрылись, обнажая то, что открывалось только в темноте. Вокруг снова заплясали рыбки, заблестели короны и засмеялись странные рожицы. Статуя в углу, изображавшая Венеру Милосскую мужского сложения, засветилась посланиями и скрытыми знаками. Цветов на её шее больше не было. Джин перевёл взгляд на собственное лицо в мраморном исполнении и замер. На холодной щеке горел неоновый поцелуй. Короткое, но очень громко стучащее в груди сообщение. Джин вздохнул и невольно отошёл на шаг назад, врезавшись в чью-то грудь. Намджун мягко улыбнулся ему и заправил тёмную прядь волос за покрасневшее ухо. — Ты мне тоже, — произнёс низкий голос, уже знающий обо всём, что говорили глаза напротив. Джин потянулся к нему и молча поцеловал, шумно вздохнув, когда Намджун начал целовать в ответ.