Ветер воет твоё имя

      В один из тех дней, когда Призрак вернулся с охоты пораньше, Джон наконец-то спросил его про растущую кучу грязного белья. Призрак принёс ему из сарая большой таз и стиральную доску, а Джон неспешно натаскал воды из колодца, чтобы наполнить его.       Джон усердно оттирал одежду и старые бинты, а Призрак развешивал их сушиться на стропилах. Они не разговаривали, работая бок о бок так слаженно, будто делали это уже тысячу раз. Джону эта картина казалась до боли домашней и порождала чувство, что это и есть его дом.       Каково это — называть это место своим домом?       Джон понимал, что живёт здесь на птичьих правах, и что в любой день Призрак может устать от него и отправить восвояси, обратно в деревню. Им обоим должно быть ясно, что Призрак просто потакает ему, позволяя остаться, пока раны медленно превращаются в сморщенные шрамы. Но, несмотря на всю прежнюю спешку, Джон ощущал удовлетворение, которого не чувствовал даже в своём собственном доме.       Он знал, что во всём виновато его влечение. Что это чувство домашнего уюта — всего лишь желание, чтобы они стали кем-то большим, чем есть на самом деле, порождённое трепетом его сердца каждый раз, когда на него обращался взгляд тёмных глаз. Хотелось думать, что после той ночи, когда Призрак позволил ему заглянуть в нечто совершенно неистовое и пугающее, они стали ближе. Но Призрак не говорил об этом, и Джон тоже молчал. Это был патовый расклад: Призрак не хотел возвращаться к тому разговору, а Джон слишком боялся спугнуть его.       И всё же Джон только об этом и думал. О его прикосновениях, о кровоточащей открытости, которая проскальзывала так редко. Ему хотелось узнать Призрака, забраться к нему под кожу и свить там гнездо. Это желание было настолько сильным, что почти причиняло Джону боль, но он слишком боялся пробить стены, окружавшие Призрака. Для него было так непривычно — тщательно обдумывать каждое слово, прежде чем произнести его вслух. Но Призрак был хрупким созданием, как и то, что зарождалось между ними, и Джон не хотел всё испортить. Призрак одарил его доверием, которое, Джон знал, давалось ему нелегко. И с этим доверием нужно было обращаться максимально бережно.       Джон прокручивал в голове шрамы Призрака, гадая, какая история стоит за каждым из них. Он понимал, что не вправе спрашивать — Призрак сам всё расскажет, когда придёт время. Но это не мешало воображению рисовать самые худшие сценарии. Призраку не нужна была его жалость — шрамы явно были старше, чем мог предположить Джон. И всё же он хотел пожалеть его так отчаянно. Снова провести руками по открытым шрамам и залечить их собственными силами, чтобы, возможно, Призрак наконец-то смог исцелиться.       Джон сам себя иногда пугался. Желание, которое зарождалось в животе от одной только мысли о Призраке. Его влечение, поначалу едва заметное, расцветало во что-то такое, что, Джон знал, будет жалить. И всё же он был бессилен это остановить.

***

      Когда Джон домывает последнюю связку бинтов, а Призрак развешивает их, он бросает взгляд на свою тунику и решает, что она уже достаточно грязная после стольких дней ношения. Нет смысла откладывать стирку, и он стягивает тунику через голову, с шумным плеском кидая её в воду.       — Давай, теперь ты, — машет он в сторону Призрака, устроившегося на полу рядом с ним, и тот бросает на него уничижительный взгляд.       — Нет, — безэмоционально отвечает он.       — Я уже видел их, — фыркает Джон, отцепляя повязки с талии. Будет полезно проветрить свежие шрамы, и раз уж они затеяли большую стирку, то нужно делать всё как следует. Даже если он сам пока не решается раздеться догола, им обоим не помешает чистая одежда. — К тому же, я и сам не в лучшем виде.       Призрак закатывает глаза и отворачивается, прежде чем стянуть свою тунику через голову, бросив её к тунике Джона, и скрестить мускулистые руки на груди в попытке сохранить подобие скромности.       — Доволен? — ворчит он.       При свете дня Джон может рассмотреть, как шрамы — бугристые и плохо зажившие — змеятся по его телу, охватывая торс перекрещивающимися жёсткими линиями. Он старается не задерживаться на них взглядом, зная, что чем дольше он пялится, тем больше это будоражит в Призраке что-то неведомое. Но оторвать глаза всё равно трудно, даже когда он заставляет себя это сделать. Призрак прокашливается, и Джон делает вид — даже перед самим собой — что мускулистая грудь и подтянутый живот Призрака не будят в нём что-то первобытное. От этого зрелища у него пересыхает во рту.       — Достаточно доволен, чтобы больше не нюхать тебя, — врёт он, возвращаясь к намыливанию одежды на стиральной доске. Он начинает с туники Призрака, надеясь, что та быстрее высохнет.       Джон усердно трёт ткань, а Призрак возвращается и смотрит на него. Вскоре он заканчивает и встаёт, чтобы помочь Призраку развесить остатки белья, довольный работой, хоть теперь хижина и превратилась в одну большую сушилку.       Он вздрагивает, когда Призрак встаёт перед ним. Тот опускает взгляд, рассматривая свежие шрамы, покрывающие торс Джона. Джон замирает, когда Призрак протягивает руку и медленно ведёт кончиками пальцев по изуродованной коже. Желудок Джона ухает куда-то вниз от этого прикосновения, внутри всё переворачивается, когда Призрак подходит ближе.       — Призрак? — выдыхает он, ошарашенный внезапной переменой атмосферы, жаром, заливающим грудь.       — Выглядят неплохо, учитывая обстоятельства, — глухо произносит Призрак. Его рука всё ещё лежит на мягком животе Джона, пока он разглядывает шрамы.       — Они уже почти не болят, — отвечает Джон так же тихо. Он подаётся навстречу прикосновению — открытое приглашение Призраку делать всё, что заблагорассудится. Призрак медленно ведёт пальцами по его прессу, подушечки скользят по каждой неровности, мозоли цепляются за ещё не отвалившиеся корочки. Это мучительно неторопливое исследование, и наконец, когда рука спускается слишком низко, она так же неспешно возвращается вверх, повторяя движение руки Джона несколько ночей назад. Джон почти не дышит, боясь, что малейший вздох спугнёт Призрака.       Наконец, Призрак будто выныривает из охватившего его оцепенения.       Не говоря ни слова, он убирает руку и прочищает горло. Он отворачивается к столу, где ещё не приготовлен их ужин, а Джон так и стоит, окаменев. Его разум — вихрь мыслей, в то время как тело замерло. Сердце предательски бьётся где-то в горле, когда он неподвижно стоит на месте.       Прикосновение вышло далеко за рамки того непринуждённого касания, которое Призрак всегда дарил ему раньше. И Джон спотыкается в попытке осмыслить его действия. Оно ощущалось... как нечто большее. И всё же Джон не смел вдохнуть и крупицы надежды.       Джон следует за ним спустя мгновение, закрыв глаза и унимая бешеный стук сердца.       Они слаженно работают, время от времени сталкиваясь плечами, пока Призрак разделывает зайца, а Джон нарезает травы. Они ничего не говорят о том, что только что произошло, хотя Джон отчаянно хочет это обсудить. О том, что творилось в голове у Призрака в те редкие моменты, когда он тянулся к нему, а Джон не мог ничего сделать, кроме как растаять от его прикосновения.       Но он молчит, несмотря на то, что мысли сжимают его в тиски. Послушно ссыпает зелень в котелок, Призрак добавляет туда мясо, прежде чем подвесить его над огнём, лавируя между висящей одеждой.       Пока варится похлёбка, Джон сидит молча, тело его — комок нервов, и он ничего не может с этим поделать. Он точно знал, чего хотел — чтобы руки Призрака снова коснулись его, с жаждой, которую не способна была утолить никакая еда. Он прекрасно понимал, что момент прошёл, исчез и проклинал часовую стрелку за то, что та так быстро двигалась, прежде чем он успел всё осознать.       Его осеняет мыслью — такой, из-за которой, вероятно, его могли бы выпотрошить так же, как того зайца. Но он никогда не славился хорошими идеями.       Максимально небрежно он откидывается назад, пока его голова не оказывается ровнёхонько на коленях Призрака. Он вытягивает ноги в сторону очага и даже напевает что-то себе под нос, изображая блаженство, хотя сердце бешено колотится в груди.       Призрак напрягается всем телом, вскидывая руки, будто не зная, что делать теперь, когда Джон улёгся к нему на колени.       — Ты чего творишь? — ворчит он, и в его тёмных глазах, устремлённых на Джона, мелькает что-то непостижимое.       Джон расплывается в своей самой лукавой ухмылке, довольный тем, что его не спихнули сразу, хотя он и не уверен, что это не случится в ближайшем будущем.       — Мне скучно, развлеки меня, — зевает он, склоняя голову набок, чтобы опереться на одно из колен Призрака, и смотрит на него своим лучшим умоляющим взглядом.       Призрак фыркает, издавая нечто вроде смешка, и это звучит почти недоверчиво, прежде чем его рука осторожно опускается Джону на волосы, пропуская сквозь пальцы пряди. От этого по позвоночнику Джона пробегают приятные мурашки.       — И как, по-твоему, я должен это сделать? — тихо спрашивает он таким тоном, будто за вопросом скрывается улыбка.       — Так тоже сойдёт, — мурлычет Джон, ещё сильнее вытягиваясь. Он закрывает глаза, наслаждаясь тем, как пальцы Призрака перебирают его волосы, порой задевая ногтями кожу головы. Волосы теперь длиннее, чем были много лет, но он понимает, что его это не слишком заботит, пока Призрак продолжает запускать в них пальцы.       — Только попробуй заснуть, — сухо замечает Призрак, и Джон смеётся, несмотря ни на что.       — А если и засну? — поддразнивает он.       — Брошу тебя в огонь, — бурчит Призрак. Джон чувствует, как рокот отдаётся в его ногах там, где он лежит.       Джон знает, что тот не всерьёз, улыбается ему и снова смеётся.       — После всех стараний собрать меня по кусочкам?       — Да.       — Тогда, возможно, тебе стоит пересмотреть своё мнение насчёт того, чтобы быть таким удобным, — невозмутимо парирует Джон, хотя улыбка по-прежнему играет на его губах.       Он приоткрывает глаза ровно настолько, чтобы заметить, как Призрак возводит очи горе, будто вознося безмолвную молитву. Джон хихикает, прежде чем снова смежить веки, боясь, что его поймают за разглядыванием.       Призрак что-то ещё ворчит себе под нос, но как ни странно, не отталкивает Джона. Пока ещё нет, хотя в котелке уже начинает булькать похлёбка.       Джон знает, что через несколько мгновений его, скорее всего, спихнут с колен, но сейчас он наслаждается рукой Призрака в своих волосах.

***

      Джону неведомо, что определяет прилив и отлив того, позволено ли ему сопровождать Призрака на охоте, но он не задаёт вопросов, когда просыпается от руки на своём плече. Это редкий случай, но Джон всегда с готовностью принимает его, закидывая за спину лук со стрелами и отправляясь в ранние утренние часы.       В одно такое утро, когда Джон наслаждается теплом солнца, следуя за Призраком в самую чащу леса, он пребывает в особенно болтливом настроении. Обычно на охоте они почти не разговаривают, но сегодня, пока они идут по различным следам, испещряющим землю, погожая погода развязывает Джону язык.       Призрак мало реагирует на его трёп, но порой одобрительно хмыкает или бросает короткую ремарку, неизменно сосредоточенный на текущей задаче, хотя Джон изо всех сил старается его отвлечь. Он болтает обо всём подряд, о чём только может: о погоде, о тающем снеге. Несколько раз упоминает деревню, рассказывает истории о Руди, Алехандро, Газе и Прайсе. Маленькие пустяковые вещи, о которых Призрак иначе никогда бы не узнал, если бы Джон не произносил их вслух.       Он понимает, что производит порядочный шум, но Призрак не затыкает его и не просит помолчать. Он шикает на него, когда думает, что напал на след, но в остальном слушает болтовню Джона.       Сегодняшняя охота должна была пройти легко — они наконец-то выследили птицу, когда сумерки уже сгустились. Но, похоже, судьба решила сыграть с ними злую шутку: волчий вой раздаётся в воздухе, слишком близко и слишком громко, чтобы предвещать что-то хорошее.       — А ну пошевеливайся, — кивает ему Призрак, и Джон кивает в ответ, прежде чем они торопливо направляются в сторону хижины. Ответный вой у них за спиной, и Джон ускоряет шаг, чтобы не отставать от широких шагов Призрака, благодарный, что снег неглубокий и не стягивает ноги.       Сегодня они забрались в лес довольно далеко, и Джон готов проклясть их за беспечность, хотя они и раньше совершали такие вылазки. В этих краях всё ещё рыщут дикие звери, и как он мог забыть об этом, имея на теле красноречивые шрамы?       — Поднажми, Джонни, — пыхтит Призрак, пока волчьи крики эхом разносятся вокруг. Джон хочет огрызнуться, что он прямо за ним, но тут нога скользит по неглубокой ледяной корке, и он спотыкается, влетая Призраку в спину.       — Смотри под ноги, — ворчит Призрак, оборачиваясь, чтобы удержать его, помогая Джону встать ровно, прежде чем вскинуть глаза и оглядеться.       — Время вышло.       Джон бросает взгляд через плечо и видит то же, что и Призрак — небольшая стая волков, ломящаяся сквозь заросли, щёлкая зубами и лая на них. Их всего трое, и на том спасибо, хотя это всё равно больше, чем их двое, и неизвестно, не разделилась ли стая. Волки выглядят молодыми — может, поэтому они такие наглые.       — Давай, Джонни, уходи отсюда, — Призрак медленно встаёт перед ним, но Джон ловит его за запястье, прежде чем он успевает полностью загородить его.       — Я никуда не уйду, — недоверчиво фыркает он, сама мысль об этом вызывает отвращение. Ни за что он не оставит Призрака одного против троих. Тревога нарастает, когда волки рассредотачиваются, в чёрных глазах мелькает злой умысел, они припадают к земле, готовые в любой момент наброситься.       — Я отвлеку их, а ты беги к хижине, — приказывает Призрак, доставая нож и крепко сжимая его в руке, оттесняя Джона. Он отходит, будто ожидая, что Джон послушается его. Как будто Джон не столь же упрям, что и он.       — Хуйня, — ругается Джон себе под нос, наблюдая, как Призрак вступает в противостояние, чтобы запугать противника — приём, который вряд ли сработает на волках, как сработал бы на человеке. Они рычат, когда он подходит ближе, становясь живым щитом между ними и Джоном.       Джон не раздумывает ни секунды, вынимая стрелу и целясь в волка справа от Призрака. Ни за что он не уйдёт, пока Призрак не окажется позади него. Ему нужно, чтобы Призрак был позади него.       Не успевает никто и глазом моргнуть, как Джон спускает тетиву, и стрела вонзается чуть ниже глазницы. Наконечник входит глубоко, наверняка пробив череп — волк падает замертво, лишь напоследок содрогнувшись. Джон издаёт победный клич, но недостаточно громко, чтобы заглушить упрёк Призрака:       — Я же сказал тебе уходить!       — Нет!       Должно быть, что-то в их перепалке провоцирует волка слева, потому что он кидается на Призрака, щёлкая пастью и брызжа слюной, даже когда нож Призрака вонзается ему в горло. Тот слишком поглощён одним из них, чтобы как следует отбиваться от другого, а Джон недостаточно быстр со стрелой, чтобы помешать среднему волку вцепиться клыками в предплечье Призрака.       Призрак отшвыривает подыхающего волка, подставляя своё предплечье к пасти нападающего, пальцами пытаясь разжать челюсти, чтобы освободиться. Он хрипит от усилий и боли. Джон не может нормально прицелиться, пока эти двое так близко друг к другу, поэтому бросает лук и выхватывает свой нож, бросаясь всадить лезвие в бок волка.       Зверь скулит, наконец выпуская окровавленное предплечье Призрака из хватки, и, подвывая, отскакивает прочь, напоследок одарив их испепеляющим взглядом, оставляя двух своих собратьев гнить на земле.       Дыхание Призрака прерывисто, пока он осматривает следы укусов, а затем Джона. Кровь стекает на промёрзшую землю, окрашивая её в алый.       — Я же сказал тебе уходить, — выдыхает он, наблюдая, как Джон отрезает клинком нижнюю часть своего плаща, прежде чем наклониться и туго перевязать кровоточащую рану.       — И предоставить тебе всё веселье? — огрызается Джон, подбирая дичь и лук, а затем хватая Призрака за руку и таща обратно в направлении хижины. Призрак спотыкается, но через мгновение выравнивает шаг.       Они молча бредут сквозь сгущающуюся ночь, Джон тащит Призрака за руку, быстро ведя его меж деревьев. В голове у него роятся гнев и негодование. Во-первых, как Призрак мог счесть его настолько бесполезным, а во-вторых, с чего это он решил поставить себя впереди него, в результате чего теперь ранен.       Он беспокоится. Несмотря на неглубокую в целом рану, это не умаляет его тревоги. Вопреки возражениям Призрака, тот мог быть серьёзно ранен, и Джона против воли накрывает видением его истерзанного тела, оставшегося без помощи. Он с яростью давит эту мысль. Призрак повёл себя опрометчиво, и Джон хочет, чтобы они оба это осознали.       Наконец добравшись до хижины, Джон усаживает Призрака у очага и грозит пальцем:       — Не двигайся.       Призрак закатывает глаза, но остаётся сидеть, разматывая повязку на ране, пока Джон гремит чем-то на столе, собирая травы, нужные для мази.       — Я сам разберусь, — бурчит Призрак у Джона за спиной, и тот в ответ с силой вбивает пестик в ступку.       — Уверен, что разберёшься, — цедит он сквозь зубы, вымещая всё раздражение в процессе перетирания трав в пасту. Укус животного чреват многими неприятностями. Бешенством, заражением. Одна оплошность — и Призрака могло разорвать в клочья. И всё потому, что он слишком беспокоился о защите Джона.       Так что, возможно, Джон немного зол. Он считает, что Призрак должен был бы знать его получше.       Приготовив мазь и не обменявшись больше ни словом с безмолвно сидящим Призраком, Джон набирает воды из колодца, берёт пару чистых бинтов и тряпицу и идёт туда, где тот ждёт его.       К счастью, кровотечение остановилось, сгустки закупорили раны, отмечает про себя Джон, принимаясь за работу. Он берёт руку Призрака в свои ладони и промывает порезы. Смывает засохшую кровь, внимательнее вглядываясь в припухшую и покрасневшую плоть.       — Я сам могу, — шипит Призрак, когда Джон тщательно прочищает следы зубов, вычищая всё, что может вызвать заражение, даже когда Призрак пытается отдёрнуть руку.       — Молодец. А теперь сиди смирно, — одёргивает его Джон, притягивая руку обратно себе на колени и крепко удерживая.       В конце концов Призрак сдаётся, испуская тяжёлый вздох, и пока Джон наносит мазь и бинтует предплечье, заправляя концы, он строго смотрит на него.       — Тебе повезло, что кость не сломана, — тихо говорит он, ярость постепенно сходит на нет, теперь, когда тревога немного улеглась. — Тебе не обязательно всё делать в одиночку.       Призрак поднимает взгляд от перевязанной руки, и его тёмные глаза пристально изучают Джона, снова с тем непостижимым выражением. Как будто не зная, что и думать о сидящем рядом с ним человеке, словно Джон не провёл почти месяц под его опекой, не спал с ним в одной постели и не делил каждую трапезу.       Должно быть, на лице Джона что-то такое отражается, потому что глаза Призрака чуть расширяются.       — Я же говорил. Тебе не о чем беспокоиться, — произносит Призрак низким, почти мягким голосом, будто до него дошло.       — Тогда прекрати давать мне поводы для беспокойства, — отводит взгляд Джон, поджав губы и уставившись в огонь. Скоро понадобится подкинуть новое полено, отмечает он про себя.       — Джонни, — зовёт Призрак, невесомо касаясь его запястья и проводя большим пальцем по тыльной стороне ладони. Джон настороженно смотрит на него, сердце предательски ёкает в груди от прикосновения. — Я... — он запинается, виновато отводя глаза. — Прости. Ты молодец. Принял верное решение.       Он как будто через силу выдавливает из себя эти слова, извинение звучит скомкано.       Слова отзываются теплом в груди Джона, будто бальзам на душевную рану, что саднила от тревоги. На какой-то миг промелькнула вероятность, что он мог потерять его, и это осознание бьёт наотмашь, как они, чёрт возьми, им повезло. Как повезло ему, что пусть однажды ему и придётся покинуть Призрака, он не потеряет его. Не вот так.       В этот момент Джон понимает, что унесёт Призрака с собой намного дальше, чем могут унести его собственные ноги. И это откровение настолько глубоко поражает его, что его влечение — не мимолётная блажь, которая оставит его через пару недель или месяцев.       Он...       Ох.       Он влюбляется.

***

      Джон просыпается под щебет птиц. Тихое чириканье наполняет хижину, просачиваясь снаружи через окно, рассвет только занимается, солнце ещё не взошло.       Призрак тяжело дышит под ним, голова Джона удобно устроилась в ямке между его шеей и плечом, мягкий храп вибрирует в груди. Джон сонно приоткрывает глаза и видит свою ладонь прямо над сердцем Призрака, его мерный стук — словно отдельная мелодия под пальцами. Второй раз Джон просыпается раньше Призрака и блаженно растворяется в его тепле, бесконечно благодарный судьбе.       Интересно, всегда ли он упускает эти мгновения, покуда спит, а Призрак уже встаёт и начинает день, или же ему просто повезло испытать это дважды. Это как маленький секрет, принадлежащий лишь ему одному — пробуждение рядом с Призраком, словно дразнящее обещание того, что могло бы у него быть. Он представляет, каково это — просыпаться так каждое утро. Иметь это каждый день. Каждый день просыпаться в объятиях Призрака или обнимая его самому. Чтобы этот мужчина был его. И самому принадлежать ему.       Он неспешно ведёт пальцами по мускулистой груди, очерчивая большим пальцем ключицы, выглядывающие из-под рубахи.       Может, так и будет, если он не струсит.       Вот бы хватило духу рассказать Призраку о своих чувствах, о желании. Чтобы это приняли. Чтобы каждое грядущее утро было таким, как сейчас, пусть Призрак будет с ним столько, сколько захочет. Узнать его имя и выдыхать его еле слышно. Ощутить его губы на своих.       Джон жаждет этого так страстно, что у него голова идёт кругом.       Призрак стонет под ним, и Джон замирает.       — Утро, — раздаётся сонный голос Призрака, он ёрзает, стряхивая остатки сна.       Джон поднимает голову, встречаясь взглядом с Призраком, который трёт глаза тыльной стороной ладони, прогоняя остатки дрёмы.       — Не знал, что ты не спишь.       — Только проснулся, — бурчит он, медленно садясь, чтобы Джон мог скатиться с него, и тянется за маской, лежащей рядом с кроватью, натягивая её на лицо. — Ты чего в такую рань поднялся?       Он собирается встать, но Джон пока не готов всё это отпускать. Прошлая ночь, должно быть, ещё не отпустила его, потому что всё, о чём он может просить сейчас, все его желания — это ещё несколько мгновений рядом с ним.       Сквозь раннее утро, пока мир ещё тих, а сновидения всё ещё мелькают под веками, он достаточно смел, чтобы позволить себе это.       Он тянется и кладёт ладонь на грудь Призрака, останавливая его.       — Останься? — просит он, мягко надавливая, будто пытаясь уложить Призрака обратно рядом с собой. По причинам, которые Джон не может объяснить, Призрак подчиняется, и его голова вновь опускается на подушку. Его глаза, полные вопросов, не отрываются от глаз Джона.       — Зачем? — почти шепчет Призрак, не препятствуя, когда Джон снова прижимается       к его боку и укладывает голову туда, где она покоилась минуту назад. Он прикрывает глаза, прислушиваясь к сердцебиению Призрака, чувствуя, что тот жив, что он здесь, и что хотя бы на это утро он принадлежит Джону. Больше он никогда не попросит об этом, если сможет получить хоть один-единственный раз.       — Просто останься, — тихо отвечает он, обнимая Призрака за торс и лениво поглаживая большим пальцем его рёбра.       Призрак долго молчит, а потом подаётся к нему, прижимаясь лбом к макушке Джона.       — Хорошо, Джонни. Я останусь.       Джон лежит, упиваясь ощущением его близости, пока медленно, сам того не желая, не погружается в сон.

***

      Когда он просыпается снова, то чувствует руку Призрака в своих волосах, пальцы нежно перебирают пряди. Он со вздохом подаётся навстречу прикосновению, откровенно призывая продолжать.       — Ты со мной, Джонни? — спрашивает Призрак, его голос глухо отдаётся в груди. Рокот вибрирует сквозь Джона, и он невнятно мычит в ответ, зарываясь глубже в его тепло. Он понимает, что жадничает, судя по солнечным лучам, проникающим в окна, но упорно лежит, не желая отдавать ни минуты.       Призрак смеётся, и этот смех сотрясает Джона.       — Давай, подъём. — подталкивает он, и Джон во второй раз за это утро скатывается с него, тоскуя по утраченному.       — Ещё рано, — ворчит он, возражая, хотя потягивается под одеялом, вытянув руки над головой, пока они не начинают дрожать от напряжения. Со стоном он отпускает их, бессильно падая обратно на шкуры.       — Я бы поспорил, что уже поздно, — замечает Призрак, поднимаясь и потягиваясь сам. Закончив, он оборачивается, глядя на распростёртого Джона, в глазах пляшут смешинки, а рука лежит на бедре. — Хорошо спалось?       Джон, чувствуя смущение за свои предыдущие действия, ворчит, садясь и почёсывая затылок, довольный.       — Вообще-то да, хорошо.       — Вот и чудно, а теперь вставай, — кивает Призрак, поворачиваясь туда, где висит его плащ, и набрасывая его на плечи. И Джон встаёт.