Во имя Его

Когда Лань Чжань был маленьким, он смотрел на своего отца, который готовился к службе, и думал о том, что он тоже хочет быть таким как он. Большим, сильным, приносящим людям душевное упокоение. Он знал, что его отец служит в церкви, служит Господу. — Мое призвание, сын мой, в том, чтобы наставлять людей на путь истинный. Возвращать их к Господу даже тогда, когда им кажется, что Господь отвернулся от них. Особенно тогда, — говорил он, с грустью глядя на фотографию в рамке, стоявшую на полке. И маленький Ванцзи, проследив за направлением взгляда, подходил к отцу и неловко обнимал за ногу. Отец всегда становился грустным, глядя на маму. Маленький мальчик не знал, почему, но знал, что мама больше не придет. Не потеребит за щеки, не погладит по голове, не спросит со смешинкой в глазах, был ли он хорошим мальчиком. Он знал, что она теперь далеко, на облаках, потому что Господь любит всех. — Если он любит всех, почему он забрал у нас маму? — отец со вздохом поднял сына на руки и прижал к себе. Судьба, путь, грех и отмщение — как объяснить это маленькому человеку, для которого мама — это просто мама? — Ей нужно было уйти, сын мой, неисповедимы пути господни. И маленький Лань Чжань кивнул. Не понял, но кивнул. Он видел, что отец стал другим. Более молчаливым, уставшим. Он реже читал им с братом сказки на ночь, все чаще запираясь в своей комнате, откуда странно пахло воском и чем-то, чем пахнет в церкви. Их дядя, забравший обоих мальчиков в католическую школу, на вопрос о матери долго молчал, прежде чем вздохнуть и сказать: — Убийство — один из самых тяжких грехов. И я молюсь о прощении для ее души, — на этом вопрос был закрыт. Дядя говорил, что цель их семьи — служить Господу. И Лань Чжань, стоя на коленях и держа в руках маленькую свечку, глядел на большое витражное окно их церкви и думал не о далёком Боге. Он думал о маме и молился, горячо молился о том, чтобы маме было там хорошо.

***

— Простите меня, святой отец, ибо я согрешил… Кажется, так надо, да? Или нет? Я не знаю, я, если честно, давно не исповедовался. Да, черт, ой, то есть… В общем, я, наверное, никогда не исповедовался, — Лань Чжань молчал. Многие люди не знали, как правильно начать исповедь. Кого-то приводили родственники, кого-то приводили жизненные обстоятельства, при которых единственное, на что оставалось надеяться, — помощь господа. Лань Чжань слушал и принимал их грехи, наставлял, не видя и не зная, кто преклонил колени по ту сторону деревянного решетчатого окна. На груди висел небольшой серебряный крест, блеск которого в полутьме иногда приковывал взгляд. — В чем каешься, сын мой? — голос ровный, спокойный. Разные люди приносили с собой разные грехи, надеясь на прощение. Прелюбодеяние, гнев, алчность, отчаяние, гордыня. — Если честно, святой отец, даже и не знаю, с чего начать. Можете загибать пальцы… Простите, я очень нервничаю, — Лань Чжань вздохнул, слегка склонив голову. Молодые люди редко посещали божью обитель. В их душах было так много от Господа и так мало от пути его, впереди была целая жизнь, которую хотелось прожить, не отказывая себе ни в чем. Молодой человек слегка рассмеялся и тут же остановил себя, — я совершил очень плохой поступок. Из-за меня… Моя семья оказалась в опасности. Хотел как лучше, а получилось… — Благими намерениями вымощена дорога в преисподнюю, но благими деяниями выстлана дорога к небесам. Были ли благими твои деяния, сын мой? — Наверное, я… Я спас девушку. От какого-то мерзавца, он хотел ее из… Обесчестить, — Лань Чжань слегка склонил голову. Нечасто услышишь, что человек кается за спасение другого. — Но человек, от которого я ее спас, был из влиятельной семьи. И запомнил меня. И теперь у моей семьи большие проблемы из-за них. — Спасение жизни и чести есть благо. Господь не даёт испытаний больше, чем может вынести человек. — Я не уверен, что смогу вынести, если… Если что-то случится с ними, святой отец. Моя сестра… Носит ребенка. Она только недавно вышла замуж, а я… Все испортил. И я не прощу себя, если с ней что-то случится. — Господь всех прощает, — прошелестел ему в ответ Лань Чжань, почувствовав, как от своих же слов ему не хватает воздуха. Пальцы дернулись. Господь прощает убийц и лжецов, блудниц и отчаявшихся, — все мы дети его. Нет греха непростительно кроме греха нераскаянного. Раскаиваешься ли ты в своем деянии? — Лань Чжань не знал, что ответить этому странному человеку. Он не сделал ничего дурного, но, видимо, считал себя грешником. — Я… Не знаю, святой отец. Должен ли я раскаиваться за спасение девушки? Или за чужие намерения? Да, моя семья в опасности из-за моих поступков. Но виновен ли я в этом? Не знаю, — молодой человек снова хохотнул, и Лань Чжань отвлечённо подумал, что, наверное, никогда ещё не видел таких людей, которые позволяют себе смеяться в храме. Плакали, молча молились, разбивали колени, причитали, но никто никогда не смеялся кроме разве что маленьких детей. И тех взрослые обычно одергивали, призывали к тишине. — Тогда зачем ты пришел, сын мой? — Не знаю, святой отец. Наверное, мне просто негде больше искать помощи. Я совершил немало дурных поступков. Но совершил их сам, никакой демон на плече мне их не нашептывал, — человек вздохнул и снова засмеялся. И Лань Чжань впервые в жизни очень захотелось заглянуть и увидеть этого человека, как тут он вновь заговорил, — наверное, я просто хотел с кем-то поговорить. — Господь простил твои грехи, иди с миром, сын мой. — Благодарю, святой отец, — тихий шепот по другую сторону деревянной преграды и тихий звук удаляющихся шагов. Выйдя по другую сторону, молодой священник подавил в себе желание оглянуться, чтобы посмотреть, кем был тот человек, что своим грехом посчитал спасение человеческой жизни и души. Он не должен был видеть. И не должен быть знать. Прикоснувшись губами к кресту, Лань Чжань поднял голову и посмотрел на витражное окно. Разве может Господь не простить этого человека, если по Его замыслу эту девушку должен был спасти именно этот человек? Этот странный человек, который позволил себе шутить и смеяться в церкви. Застыв у скульптуры святой, Лань Чжань всмотрелся в чистые женские черты лица. Сложил руки перед собой. Святые Небеса… — Ванцзи, Господь вновь призвал нас для защиты, — Лань Чжань покорно склонил голову. Едва достигнув шестнадцати, он узнал, что их семья не только служители церкви, святым словом излечивающие грехи человеческие, но и слуги Господни, стальным мечом уничтожающие силы нечистые. Их призывали туда, где появлялось зло, для изгнания и защиты. — Далеко? — В соседнем городе, — кивнув, Лань Чжань отправился собирать вещи, пока остальные служители их церкви готовились к особенной службе. Пока идёт борьба — колокол не должен затихать, пение не должно остановиться, чтобы молитвы стали их помощью, их силой. К утру они с братом должны были отправиться в путь. Но около божественного изваяния Лань Чжань остановился. Он не успел окончить молитву о душе этого странного молодого человека. И не хотел оставить это дело незаконченным.

***

Город был тихим, даже слишком тихим для такого часа. Лань Чжань оправил белые одежды — в их храме носили только белое как символ чистоты и смирения, — и поднял голову. В воздухе чувствовалось смятение. Пустые темные окна, молчаливо гуляющий по улицам ветер, гоняющий туда-сюда сухую листву. — Брат? — Сичэнь молча указал на здание гостиницы. Чтобы понять, что произошло, лучше всего побеседовать с жителями города. Кому как не им знать все шрамы своего жилища, ведь именно в шрамах находили себе лазейки темные твари, проникающие в этот мир. — Чего желают молодые люди? — человек за барной стойкой протирал стаканы прежде чем увидеть внезапных гостей. — Будьте добры чаю, — Сичэнь проводил брата за стол и поднял на него улыбающийся взгляд. Прихожане любили его гораздо больше, чем Ванцзи. Сичэнь был улыбающимся, лёгким, словно спустившийся с небес ангел из человеческих историй, одним взглядом прощающий грехи и дающий надежду на светлую жизнь. Ванцзи же немного побаивались. Молчаливый, словно слегка отстранённый, он казался другим, не защищающим, но карающим за греховные помыслы. Ангел-воитель, солдат войска Господнего. — Прошу, что-нибудь ещё? — Поговорите с нами, хозяин, мы здесь совсем недавно, хотели бы узнать, есть ли поблизости храм или хотя бы небольшая часовенка, — Сичэнь лучезарно улыбнулся и жестом пригласил хозяина гостиницы за стол. Тот оглянулся, проверяя, нет ли других посетителей, а после со вздохом сел. — Был, молодые люди, был храм, часто ходили туда с женой, там же женились… Да сгорел с полгода тому назад. Уж не знаю, почему да и кто вообще… Город у нас небольшой, никто из жителей не стал бы, — вздрогнув, словно внезапно подул холодный ветер, мужчина продолжил, — в наш город редко кто приезжает, на больших дорогах мы не находимся, но пришлых хватало, конечно, пока все не сгорело. Может, из них кто решил, хотя зачем, богатств там не было, несколько стариков да и только. Зазвенел колокольчик, мужчина поднялся, чтобы встретить гостя. — А где находился? — Да зачем туда? Кроме пепла и горелых камней не осталось ничего. — Помолиться, земля была святой — святой и осталась. — Через город проедете и немного через лес, а там дорога и выведет. Прошу прощения, — и хозяин гостиницы ушел к своей стойке. Ванцзи нахмурился, посмотрев на брата, который задумчиво гладил свою кружку. Храмы жгут ради двух вещей — или ради денег, или чтобы уничтожить защиту. Хозяин гостиницы сам сказал — взять там особенно нечего было да и зачем жечь, можно просто забрать. — Брат? — Допьем чай и пойдем, Ванцзи. Если чувствуешь необходимость — помолись, это дело благое, — молча поднявшись и слегка поклонившись брату, Лань Чжань вышел из гостиницы. Молчаливый пейзаж, раскинувшийся перед ним, выглядел тускло. Словно вся жизнь тихо утекала из места. Одинокие прохожие прятали лица, спеша по своим делам, и не обращали внимания на молодого человека в белых одеждах, склонившего голову и шептавшего молитвы. Крест на шее слегка качнулся на ветру. Лань Чжань чувствовал отчаяние, витавшее в воздухе. Значит, тьма уже поселилась в душах людей. Спустя два часа оба брата стояли у подножия пожарища, с грустью глядя на некогда белые камни, ныне обугленные и разбросанные. Остатки стен да небольшой колокол — все, что осталось от небольшого храма. — Не позволяй одурманить себя, Ванцзи, — Сичэнь положил руку на рукоять меча и двинулся вглубь, своей поступью заставляя пыль взлететь вверх. Они двигались туда, где некогда должен был располагаться алтарь, ещё не видя, но чувствуя, как вокруг начал сгущаться пепел. Ванцзи взглянул на остатки стены и зацепился за камни. Они стояли неверно, словно кладку кто-то возвел заново после пожара. — Брат, я чувствую желание помолиться о душах человеческих, — Сичэнь кивнул, отходя чуть влево. Это был сигнал, что было замечено что-то неверное. Сложив руки в молитве, они остановились у странного места. Камни гудели, едва различимо, но при приближении загудели сильнее, почувствовав силу Господа. Ванцзи одним движением меча рассек стену, сталь прошла словно нож через масло, разорвав иллюзию. Кровоточащая рана на ткани мироздания, некогда запечатанная храмом, охранявшим ее, вновь разверзлась, оглушив их тысячей криков. Отчаяние и гнев сочились из нее темным гноем, впитывающимся в землю. — Мы на месте трагедии. Помолимся, Ванцзи, поможем им найти покой, — Сичэнь принялся нараспев читать молитву об упокоении погибших, о здравии выживших, но крики стали лишь сильнее. И чем дольше они читали молитву, тем сильнее сочился яд, убивавший город и его жителей, нарушавший правильный ход вещей. Их стопы утонули в крови, белые одежды пропитались алым, но они упорно продолжали стоять, даже когда на город опустилась ночь. Поток отчаяния и гнева иссыхал, словно река, перекрытая плотиной, и Ванцзи поднял меч. Где-то там, в глубине этой рваный раны, осталось то, что не давало ей зажить, и чтобы вылечить ее — нужно было уничтожить создание, питавшееся этой болью и отчаянием. — Ванцзи! — тьма застилала глаза, пыталась спутать разум, проникнуть в него. Шептала о матери, о ее мучениях и страданиях перед смертью. И после смерти. О том, что ждет их самих, когда они, наконец, оступятся, когда тьма достанет их. Свист меча рассекал черный дым, но это словно усиливало его. Сичэнь упорно молился, закрыв глаза, взывал к Господу, бередил эту тварь, голос понемногу вытаскивал ее в этот мир, чтоб уничтожить. — Тысссячи нассс, — шептала тьма, оплетая Ванцзи, — мы повсссюду, не ссспасешшшь. Сталь тонула в черном дыме, в котором чувствовались удушливая гарь и копоть. — Их не спасссли, семью не спасешшшь, его не спассешшшь, — меч вошёл в плоть, обжигая ладони, Ванцзи одним движением вытащил его, слыша оглушительный визг некогда творения божьего, поглощенного болью и поглощающего боль других до сего дня. В ушах звенели последние слова. Кого? Кого ему не спасти? Рана затягивалась. Потеряв цвет, алые всполохи становились серыми, утихали, ложились на землю пеплом. Утерев с лица капли пота, Сичэнь упал на колени, и Лань Чжань последовал за ним. Они выполнили волю Господа, город вновь начнет жить, люди будут умирать и рождаться, грешить и совершать благие поступки. Как и было задумано им.

***

— Здравствуйте, святой отец, простите меня, я снова согрешил, — услышав голос, который доносился из исповедальни, Лань Чжань резко выплыл из своих мыслей. В руках плавилась тонкая свеча, воск успел накапать на чашу, расплывшись странными кляксами. Сегодня исповедь принимал не он, а его дядя. Который, конечно, вытерпит и смех, и шутки исповедника, но будет этим очень недоволен. По его разумению, в храме нужно быть смиренным и спокойным, даже дети прихожан, едва завидев его, становились по стойке смирно и утыкали взгляды в пол. Скрывшись за колонной, он позволил себе кинуть взгляд в сторону исповедальни и, собравшись с духом, сделал несколько шагов вперёд. Исповедь должен был выслушивать только один человек. Но этот юноша, вновь пришедший спустя месяц, просто хотел, чтобы его выслушали и поняли. Он приходил один раз в месяц. Приносил свои грехи, единственным настоящим из которых было разве что чревоугодие. Он сознавался в плохих словах, но не каялся в том, что сказал их, лишь в том, что причинил ими боль. Ванцзи слушал его, отпускал ему грехи и с грустью думал о том, почему этот юноша приходит именно сюда? Что именно привело его к дверям их храма? Воля Господа или воля человеческая? — Если ты хочешь заслужить прощение, ты должен молить о нем Господа, а не мертвых! А о них ты должен молиться за упокоение! — Но если мне нужно не его прощение, а их? — Богохульство! — Лань Чжань едва успел отпрянуть, когда из исповедальни выскочил молодой человек на вид его возраста и буквально побежал в сторону дверей. Длинные черные волосы, убранные в высокий хвост, качались туда-сюда, эхом разносился переливистый звон колокольчика. На мгновение он остановился на пороге, оглянулся и, пересекшись взглядом с Ванцзи, улыбнулся ему, слегка грустно, но так ярко, и вновь побежал вперёд. — Что он сказал Вам? — услышав за спиной шелест одежд, Лань Чжань склонил голову, надеясь, что дядин гнев не был столь велик в этот раз. — Что хочет от них прощения. Он считает, что стал причиной их смерти, не разумеет, что Господь призвал их тогда, когда счёл нужным, — Лань Чжань ещё раз кинул взгляд на приоткрытую дверь, через которую в заполненное благовониями здание врывался свежий ветер, теребя огоньки свечей. — Господь прощает тебя, сын мой.

***

— Брат моя, я вижу печаль на твоём лице, — Сичэнь аккуратно присел к столу, за которым работал Ванцзи, переписывая старые книги из их библиотеки. Некоторые пали жертвой времени, другие стали кормом для мышей, но знания, хранящиеся в них, были ценностью их семьи. Рука на мгновение дрогнула, а после вновь принялась выводить слова. — Один прихожанин… Мне кажется, что он потерялся. И не может найти свой путь. — Тот молодой человек, который приходил на исповедь к дяде? — Ванцзи кивнул, — он ещё столь юн и душа его подвластна порокам. — Я хочу… Помочь ему. Вернуть его на путь истинный. Он… не хороший и не плохой, он просто человек, — глаза Сичэня слегка приоткрылись. Раньше он не слышал от брата таких слов. Ванцзи вообще достаточно редко общался с прихожанами, сторонился их, и желание помочь кому-то из них казалось если не удивительным, то достаточно странным. — Ты знаешь, Ванцзи, что можешь обратиться к Господу с просьбой о помощи смятенной душе. Лань Чжань кивнул, вновь возвращаясь к работе. Что если ему нужна помощь не божья, а человеческая? — Дядя просил передать, что через два дня нам снова предстоит отправиться в путь, — Сичэнь замер у двери на мгновение, чтобы посмотреть на ровную спину, и со вздохом прикрыл дверь. Отложив работу, Ванцзи взглянул на темное небо в решетчатой окне его небольшой кельи. С каждым днём обстановка становилась все неспокойнее, словно кто-то раз за разом кидал камешки на гладкую поверхность воды. Рано или поздно этот камень будет таким большим, что река выйдет из берегов и затопит все вокруг. Дядя получал все больше писем, служители Господа уезжали все дальше и дальше, иногда не возвращались. Сложив руки в молитве, Ванцзи прикрыл глаза, но под веками ярким светом вспыхнуло лицо юноши с темными волосами и улыбкой. Он даже не знает его имени.

***

Подметая дорожку, ведущую к храму, Лань Чжань едва не задохнулся, увидев, что на дереве сидит человек. В храме готовились к службе и не найдя себе более достойного занятия, Ванцзи взял в руки метлу и никак не ожидал увидеть подобного бесстыдства. Тем более, что бесстыдника он узнал. Расслабленно откинувшись на ствол дерева, в тени листьев дремал тот самый молодой человек, приходивший на исповедь. На поясе поблескивал круглый колокольчик, звон которого однажды разорвал тишину этого храма. — Слезай, — произнес Лань Чжань как можно мягче, чтобы избежать ненужных травм ввиду падения с дерева. — А то что? — раздался ехидный ответ, хотя глаза его все ещё были закрыты. — Слезай, — повторил Лань Чжань, подходя ещё ближе. Разве можно так нарушать правила приличия? У храма располагались лавочки, на которые можно было присесть, но этот человек выбрал именно это дерево. Наконец, юноша открыл глаза и, увидев священника, слегка улыбнулся и в одно мгновение соскочил вниз, непринужденно отряхивая с себя прилипшие листочки. Серебряный колокольчик качнулся, словно привлекая внимание. — Простите, святой отец, я думал, это мой брат пришел меня донимать. Просто такая хорошая погода, а ветка была такой манящей… Я не удержался, извините, — ни капли сожаления не было в этих дымчатых серых глазах, в которых словно потерялся лучик солнца. Ванцзи кивнул и вновь принялся мести каменную дорожку. Но юноша и не собирался уходить. — И часто вы так подметаете дорожки? Я думал, для этого есть какие-нибудь младшие служители или какое-нибудь подмастерье, — юноша крутился вокруг, отчего Лань Чжань чувствовал себя неуютно. С служителями храма принято вести себя спокойно, держаться на расстоянии. Юноше эти правила были незнакомы, он открыто разглядывал его, и от этого взгляда становилось странно. — Держи дом свой и помыслы свои в чистоте, — выдохнул он, надеясь, что от скучных и коротких речей молодой человек уйдет сам. — О, ну, конечно, — ухмыльнувшись, он слегка поднял голову, подставляя его солнечным лучам. Лань Чжань бросил короткий взгляд на тонкую шею и отвернулся, почувствовав стыд, словно это не его сейчас рассматривали вполне открыто. — Как Вас зовут, святой отец? — Ванцзи. — Отец Ванцзи? Необычно, — Лань Чжань вздохнул, сметая старые листья в сторону и оглядывая свою работу. — Мое имя Вэй Ин, приятно познакомиться, — он протянул руку для рукопожатия и сразу ее одернул, засуетившись, — я как-то не подумал, наверное, нельзя пожимать руки священникам или типа того, простите, я не хотел Вас обидеть, — Вэй Ин вновь лучезарно улыбнулся. Теперь Ванцзи знал его имя. Вообще-то, он должен был произносить его на каждой исповеди, но почему-то этого не делал. Поставив метлу на место, Лань Чжань пошел в сторону храма и едва не оступился, услышав громкий крик: — До встречи, отец Ванцзи! — помахав ему рукой, Вэй Ин убежал. Словно единственное, зачем он приходил — это представиться. Или просто побоялся заходить в храм после своего предыдущего посещения? — Брат мой, ты в порядке? Ты выглядишь растерянным, — Сичэнь как раз закончил свои дела и встретил брата у входа, но тот лишь покачал головой. Как объяснить брату, что странный юноша волнует его? Его поведение кажется неподобающим, но ничего вопиющего в нем нет. Его улыбка яркая как солнце, но обращена к нему, хотя обычно ему никто не улыбается. Лань Чжань поднял взгляд на витраж и сжал в руке крестик. Этот человек был подобен солнцу и светился так же ярко. И так же ярко мог потухнуть.

***

— Брат мой, мы должны сообщить дяде, на этот раз нам нужна помощь, — Ванцзи перевязывал руку своего брата, провалившегося к стене их укрытия. Камень холодил спину, позволяя немного отвлечься от боли. Волосы слиплись от крови, стекавшей с раненой головы, но взгляд был ясен и незамутнен. Дядя отправил их проверить опустевший город, и они никак не могли подумать, что запустение будет таким… Оживлённым. Мертвые восстали из могил, словно настал Судный День, и пожрали живых. Едва почуяв свежую кровь, толпа ринулась на них, словно ведомая кем-то или чем-то. Десятки мертвецов гнали их до самого края города, но едва они с братом переступили границу, остановились и подняли головы вверх, застыв в такой странной позе. Меч Ванцзи, прорезавший им дорогу к выходу, окрасился густой дурно пахнущей кровью. Закончив с перевязкой, Ванцзи достал флягу со святой водой и принялся поливать ей меч, смывая нечистоту. Уйти оба они не могли, кто-то должен был остаться, перекрыть дороги, ведущие к западне. И Ванцзи решил это сам, молча передав брату вещи, после чего сам провалился к стене и закрыл глаза. Ему нужно было восстановить силы и продумать дальнейшие действия. Вдалеке послышались крики птиц, словно целая стая взметнулась в небо. Сичэнь сжал плечо брата и выбежал в ночь, белые одежды светились в темноте слегка призрачным светом. Лань Чжань с жадностью сделал глоток, вспоминая, сколько дорог ведут в город. Каждую нужно было завалить деревьями, чтобы никто случайно не смог попасть за границу. Шелест веток вывел его из состояния задумчивости и заставил подняться. Кто-то пробирался сквозь деревья и, судя по звуку, это было не животное. В тишине раздалось громкое «Черт!», и Ванцзи осторожно выглянул в дверной проем. С дерева спрыгнула фигура в темной одежде и оперлась рукой о крепкий ствол, послышался звук тяжёлого дыхания. — Угораздило же меня… В такую даль… Я тебя убью, Цзян Чен, найду и убью, — Лань Чжань, едва узнав голос, вышел из своего укрытия, чтобы убедиться. И действительно, Вэй Ин, пытаясь отдышаться, то сгибал, то разгибал спину, озираясь по сторонам. — Вэй Ин, дальше дороги нет, — внезапный оклик испугал молодого человека, он едва не подпрыгнул, озираясь по сторонам, пока не наткнулся на белое пятно. — Отец Ванцзи, вы меня так к Господу отправите намного раньше положенного. Что с дорогой? — Там опасно. — Что там? — Почему ты идёшь туда? — Я ищу брата, — лицо юноши словно разом потеряло все краски, отчего на мгновение Лань Чжань почувствовал горечь. Зная улыбку Вэй Ина, он не мог видеть такую растерянность и печаль, поэтому лишь молча пригласил внутрь его небольшого укрытия. Мгновение поколебавшись, Вэй Ин пошел за ним. Топить камин Лань Чжань себе не позволил, опасаясь, что тепло и дым может привлечь тварей, поэтому развел небольшой огонь на полу в центре комнаты, благо что полы были каменными. Вэй Ин присел у огня и протянул к нему руки, потирая их. В свете пламени его лицо причудливо окрасилось в рыжие оттенки, отчего Лань Чжань невольно засмотрелся, словно через витражное окно на него лился окрашенный свет. — После гибели родителей брат пропал. Мы должны были встретиться, чтобы вместе пойти к семье Вэнь, но он не пришел. По слухам и рассказам я понял, что он пошел к ним сам. Должен был идти через этот город. Что там? — Туда… Нельзя. — Почему? — Там опасно. — Отец Ванцзи, Вы говорите только это. Туда нельзя, там опасно. Что там? Что если Цзян Чен был там?! — Если он был там… — он просто не мог позволить себе сказать это. Если он был там, то его уже нет. Но Вэй Ин словно по холодности молчания понял, что следовало после этих слов. И при одном взгляде на него Ванцзи почувствовал боль. — Убью, — прошептал юноша, глядя на небольшой костер. — Вэй Ин. Убийство есть тяжкий грех, твоя душа… — Да черт бы с моей душой! — Не говори так! — Лань Чжань даже встал, хоть и не понял, зачем. И Вэй Ин, до этого сжавшийся в комок, стараясь согреться, подскочил вслед за ним. — Вы, святой отец, может, объясните мне, за что?! За что умерли мои родители?! За что целая семья сгинула?! Почему он разрешает этим ублюдкам творить такое?! — казалось, даже ветер затих от этого крика, — почему он забирает одних и не наказывает других?! Неисповедимы пути господни?! Тогда я сам свой путь найду! И если понадобится — перебью всех их до одного! И пусть меня отправят за это в ад, но это будет мое дело! Лань Чжань, оторопев, не успел поймать момент, когда молодой человек бросился прочь. Секунды не хватило, чтобы схватить его, остановить, удержать. — Вэй Ин! — но в ответ он услышал только тишину. Крепко сжав кулак, Ванцзи ударил по деревянному косяку и, схватив меч, бросился за ним. Отчаявшаяся душа не видит и не слышит опасности. Рев мертвецов был слышен на много миль. — Вэй Ин! — Отец… Ванцзи! Ванцзи! — Лань Чжань увидел. Юноша, окружённый мертвыми, отчаянно размахивал небольшим ножом, который едва ли наносил им вред. Они не чувствовали боли. Ванцзи рубанул мечом, отсекая верхнюю половину туловища мертвеца, которая с мерзким звуком свалилась на землю. Рассеченные мертвецы больше не двигались, но остальные, почувствовав два живых тела, словно слились в одну массу, напирая со всех сторон, загоняя их в западню. — Вэй Ин! Им не больно! Остановись! — но юноша, словно не слыша его, продолжал размахивать клинком. Ванцзи не заметил, как мелкая тварь бросилась к его ноге и впилась зубами, заставив едва ли не взвыть. Отсекая голову, он пытался найти взглядом Вэй Ина, который в одно мгновение словно утонул в этом море смерти, Лань Чжань не успел крикнуть, протягивая руку, чтобы тот схватился. Море трупов расступилось единой волной, упавшие мертвецы повалили остальных, Вэй Ин одним слитным движением налетел на Ванцзи и кинул их в реку, к которой их оттеснили. Вода затекала в лёгкие, пузыри воздуха мешались перед глазами, все кувыркалось и слилось в единый поток. Ткань быстро впитала воду и тянула на дно, заставляя отчаянно бороться за жизнь, двигать руками и ногами. В груди горело от нехватки воздуха, голова отказывалась работать. Едва вынырнув на поверхность, чтобы глотнуть воздуха, Лань Чжань слепо шарил вокруг, пытаясь почувствовать рядом чужое тело. — Вэй Ин! Где ты?! — где-то сбоку послышался густой кашель, и дернувшись туда, Лань Чжань наконец ухватил тяжёлую мокрую ткань и поплыл. Берег был скользкий и обваливался при попытках на него залезть. Откашливаясь от воды, Вэй Ин то и дело ругал мертвецов, Лань Чжань удивился — простой человек только что увидел толпу страшных чудовищ, но не забился в угол в ужасе, а ругался на них через водную преграду, которую им было не пересечь, и даже, кажется, что-то показывал. А затем обернулся к священнику: — Почему вы схватили меня за ворот?! Я чуть не задохнулся! — Я не касаюсь чужих людей, — пыл сражения схлынул, Ванцзи почти злился на юношу. Если бы не его спесь, они бы не оказались в этой ситуации. — После такого мы почти что приятели! — удивительно, но Вэй Ин обиженно надул губы и отвернулся, пока Лань Чжань вопреки всему, что ему вбивали в голову с детства, желал его стукнуть, — Ладно, прости, я не хотел. Теперь мы мокрые и нам надо высушить одежду. Обратно доберёмся? — Лань Чжань кивнул, и оба двинулись обратно к убежищу. — Что ты сделал там? Почему они повалились? — спросил Ванцзи, когда они, уставшие и мокрые, сидели напротив костра, который был спасён от затухания. Юноша пытался оказать помощь его ноге какими-то подручными средствами, под конец перевязав рану куском алой ткани. — Что? А, я перерезал им сухожилия. Я решил, что это может сработать, — зафиксировав повязку, Вэй Ин полил на руки водой, смывая кровь. — Вздор! — мертвые тела не подчиняются законам живых. — Но сработало же, — юноша пожал плечами и присел поближе к огню, Лань Чжань смог заметить на груди шрам от клейма. — Что это? — Вэй Ин проследил за направлением взгляда и слегка расправил плечи, демонстрируя крепкую грудь. — Девушку спасал. Мерзкая стерва из семейства Вэнь хотела заклеймить ее из-за ревности к своему кобелю, я не позволил. Чтоб ее черти драли! — Вэй Ин. — Что? А, простите, отец Ванцзи, не при Вас будет сказано, — юноша скорчил нелепую рожу и слегка отвернулся, вновь показывая обиду. Лань Чжань вздохнул. Вэй Ин был невозможен. Бросался такими словами, словно не он сейчас чуть не утонул в море крови и плоти, шутил и ерничал, обижался, но через минуту уже смеялся, грея над огнем кусок хлеба. Лань Чжань решил помолиться, взял в руки крест и на мгновение засмотрелся на серебро, поблескивающую в руке. Тонкий, простой, с несколькими белыми бусинами на цепочке. Он был с ним, сколько Лань Чжань себя помнил. Вэй Ин бросил на него странный взгляд, а после отвернулся, словно желая не мешать. Едва закрыв глаза, Ванцзи почувствовал на себе чужой взгляд и приподнял веки, чтобы встретиться с серыми заинтересованными глазами. — Ты хочешь что-то спросить? — Простите, не хотел мешать. Я подожду. — Спрашивай. — Вы знали, что там мертвецы? — Знал. — У Вас есть меч. — Да. — Кто Вы? — тишина длилась несколько минут. Вэй Ин, решив, что ответа не последует, вновь вернулся к костру, накинув на плечи высохшую одежду. Ванцзи думал. Может ли он рассказать этому без сомнений смелому юноше, который явно хранит в себе много тайн. Встретившись с ужасом, он не поддался отчаянию, сражался так, словно привык к этому. Пока Ванцзи размышлял, Вэй Ин притащил какие-то матрасы и подвинул их поближе к огню. Наступал самый темный час перед рассветом. — Я служитель Господа, — раздался тихий голос, от неожиданности которого юноша вздрогнул, — несу слово Его и меч Его. — Благодарю, отец Ванцзи. — Лань Чжань. — А? — Мое имя. — Спасибо, Лань Чжань, — и Вэй Ин улыбнулся. И улыбнулся так, что сердце на мгновение замерло в груди. Сжав крест, Лань Чжань отвернулся, надеясь скрыть свое смущение в темноте ночи. Никто и никогда ему так не улыбался. В голове тяжелело с каждой секундой и, как ни старался Вэй Ин растормошить его, тяжелое забытье все же сковало сознание.

***

Еще не открыв глаза, Ванцзи почувствовал запах благовоний. К губам прижался холод железной кружки, и он сделал жадный глоток, вода обволакивала разобранное горло. Веки поднимались очень тяжело, Лань Чжань пришлось приложить все усилия, чтобы открыть глаза и увидеть обеспокоенное лицо Сичэня. — Брат. — Хвала Господу, ты очнулся, Ванцзи, — Сичэнь отставил воду и принялся разматывать повязку на ноге, — ты не приходил в себя несколько дней. Мы не прекращали молитвы. — Где. Вэй Ин? — Сичэнь на мгновение замер, словно рассматривая его ногу, а затем поднял на него взволнованный взгляд. — Ты про того юношу? Он ушел. — Куда? — Ванцзи, он пошел по предначертанному ему пути. Как только мы подоспели, он тут же скрылся. Твоя нога… — Куда он ушел, брат? — Лань Чжань схватил ладонь брата, но подняться не удалось, он лишь повернулся на своей постели. Едва вернувшиеся силы снова покидали его тело. — Боюсь, я не знаю ответа на твой вопрос. Тебе нужно успокоить свой дух, брат, и восстанавливать силы. Яд нанес тебе серьезный вред. Отдыхай, — Ванцзи вновь откинулся на спину, проваливаясь в тяжёлый целительный сон. Сичэнь облегчённо выдохнул. Метавшись в бреду, Лань Чжань не переставал повторять это имя, не составляло труда понять, кто был его обладателем. И то, как поспешно он покинул их, едва завидев белые одежды, наталкивало на мысли, что именно он стал причиной тяжёлого ранения Ванцзи, но увидев это беспокойство, переживания Сичэня сменились. Почему он так стремится за этим юношей? Не собьёт ли он его с праведного пути? Не найдя в себе ответы на эти вопросы, он решил пока оставить это. Неисповедимы пути господни. Едва Ванцзи оправился, дядя собрал в храме всех служителей кроме двух звонарей. Колокол не умолкал, вторя раскатам грома. Молчаливые священники устремили свои взгляды к алькову на фигуру в светлых одеждах. — Дети мои, я собрал вас, чтобы сообщить дурную весть, — все посмотрели на Цыжэня, который смотрел на статую божества, то ли ища в каменных глазах ответы, то ли помощи, — тьма сгущается. Повсюду разрывается ткань мироздания, наших сил становится недостаточно, — по окнам стекали потоки дождя, развернувшаяся гроза была самой большой за последние годы и бесновалась уже пятый день. — Знамениями грядущего зла повсюду появляются проходы между нашим миром и миром тьмы. И мы, слуги Господни, должны встать на защиту человечества, — Лань Чжань стоял в стороне, отрешённо размышляя о том, сколько таких же, как они, прольют кровь во имя Господа в этой битве. Сколько падут за души человеческие. Но волновала его только одна душа — потерявшаяся, о которой никто не слышал. — Каждый из вас возьмёт меч свой и крест свой и пойдет по земле, — десятки глаз устремили свой взор наверх, сложив руки перед собой. Предстояло тяжёлое дело — каждый должен был очиститься перед походом, исповедаться у дяди прежде чем отправиться в путь. И Лань Чжань, оправив белые одежды, решил покончить с этим как можно скорее. Если Господь дарует ему эту милость, в пути он сможет встретить Вэй Ина.

***

Пройдя небольшую деревню, жители которой помогли пополнить запасы, Лань Чжань посмотрел на дорогу и остановился. Веяло холодом, тяжёлым, могильным, как в том городе, где мертвые восстали. Но поблизости не должно было быть никаких поселений кроме этой деревни. Прикрыв глаза, он прислушался и направился дальше, за запахом сырости и смерти. Меч на боку бился о бедро при каждом шаге, не давая сосредоточиться для раздумий о том, что могло быть причиной, но едва миновав пролесок, Лань Чжань понял, что в раздумьях больше нет необходимости. Широкое поле, раскинувшееся перед ним, источало запах крови. Место древней битвы. Кружащиеся вороны каркали, глядя на незваного гостя сотнями мелких глаз, снуя среди теней, бродящих туда-сюда. Присев на колени, он сложил руки для молитвы. Сотни заблудших душ, которым нужно помочь найти путь к свету, иначе будут они здесь до судного дня. Лань Чжань слышал их — стенания убийц и убиенных, крики о помощи и металлический звон. Мертвые стенали, плакали, глядя в серое небо слепыми глазами. И среди всей этой какофонии различил душераздирающий крик — крик души, которую привели сюда силой. — Вэй Ин! — его голосом кричала душа, затерянная здесь и откликнувшаяся на его молитву. Но как найти одного единственного человека среди сотней и тысяч павших на этом поле? — Вэй Ин! — не отзывался, не слышал его, закольцованный в своем крике. Другие мертвые, почувствовав силу его слова, начали тянуться к нему, жаждали спасения, хватали за руки и полы белых одежд. Рев их голосов слился в единый серый шум, на фоне которого алыми всполохами прорывался душераздирающий крик. Закашлявшись от удушливого тумана, Лань Чжань, наконец, остановился. Душа, возникшая перед ним, открыла рот, но не издала ни звука. Ванцзи положил ладонь на прохладный лоб, призрак откликнулся, потянулся к нему, и перед глазами предстало видение. Белые рукава с алыми языками пламени, кривые ухмылки и жадные глаза. — Теперь-то точно всех извели, и щенка этого, и подкидыша, — молодой человек с пустым взором и темной душой держал за волосы юношу, который даже не пытался вырваться, — я хочу бросить тебя здесь, чтобы эти твари хотя бы ненадолго заткнулись, их крики раздражают мою девочку. — Обещаю, Вэнь Чао, сукин ты сын, когда я умру, моя душа выберется из преисподней и станет твоим кошмаром. — Обязательно на это посмотрю, — и мертвые приняли в свои объятия новую душу. — Вэнь Нин, проследи, чтобы доели. — Д-да, господин, — бег в нелепой попытке спасти, и Лань Чжань одернул руку. Призрак, стоявший перед ним, выглядел печальным. Мальчишка который сам стал жертвой. Был ли он хорошим или плохим человеком? Почему в последний момент захотел спасти? — Господь дарует тебе своё прощение, ибо пожертвовал своей жизнью ради спасения чужой. Я отпускаю твои грехи, да упокоится твоя душа с миром. Иди же на свет и примет тебя Господь, — душа перед ним опустилась на колени и подняла голову. Совсем юный молодой человек с лёгкой улыбкой распадался на пепел. Слова, сказанные Вэй Ином, подняли страх в душе Лань Чжаня. Почему не сопротивлялся? Почему не пытался спастись? Почему сказал это? Вороны закаркали и взмыли в небо единым темным потоком. Ванцзи ходил живым меж мертвецов, искал хотя бы тень, чтобы освободить, отпустить к Господу. Но не находил даже следа. Только крик, эхом застывший в пространстве. Теперь понятно, почему мертвые были слишком спокойными. Юные души стали их кормом, успокоили жажду крови на время. Неожиданный блеск привлек внимание. Втоптанный в грязь серебряный колокольчик был слегка помят. Ванцзи осторожно поднял его и слегка покачал, но вместо звонкого перелива услышал лишь глухой стук. Колокольчик, как и его хозяин, замолчал навеки. Убрав его за пазуху, Лань Чжань поднялся, чувствуя горечь какой не испытывал никогда. Нужно было сообщить, что тьма обрела лицо на земле — семья Вэнь. Прибывшие к нему служители все, как один, сложили головы и принялись читать молитвы. Десятки голосов растревожили духов. Лань Чжань руководил молельным кругом, следил за правильностью процессии — ни одна свеча не должна была угаснуть, ни один человек не должен был останавливать молитву. Души рассыпались одна за одной, поднимались новые, стенали и метались, не видя света так долго, облепленные своими деяниями и страданиями. Три дня и три ночи лились молитвы, три дня и три ночи служились службы за упокой заблудших. И когда последняя душа рассыпалась, изнуренные священники легли на землю там же, где стояли на коленях, сморенные усталостью. Лань Чжань бродил по полю, высматривал, не осталось ли неупокоенных, но внезапно наткнулся на тело. Бледное, худое, оно лежало посреди этого кошмара, словно человек уснул глубоким спокойным сном. Длинные ресницы отбрасывали тень на светлое расслабленное лицо и Лань Чжань пошатнулся. Вэй Ин уснул последним сном, но тление не успело задеть его. Пальцы дрогнули. Не уберёг, не спас, не нашел нужных слов. Какой из него священник?! — Вэй Ин, — казалось, сейчас он хитро улыбнется и приоткроет один глаз, и солнце вновь выйдет из-за облаков. Опять скажет какую-нибудь чепуху или ругнется. Пальцы легли на ледяную мягкую щеку и спустились к тонкой шее. Тишина. Не бьётся сердце, дыхание замерло. Хотелось помолиться, потому что больше ничего не сделать. Он лёгкий. Такой лёгкий, что не составляет труда поднять его тело на руки. Так странно, что оно все ещё мягкое, не застыло, что обычно присуще мертвецам, хотя, проклятие только развеялось… Могилу вырыть нечем, меч не помощник в таком деле. Поэтому Лань Чжань брёл, держа на руках несчастного человека, которому он не мог найти даже место последнего упокоения. В сумерках глаза выхватили небольшую пещеру, если ее можно было так назвать, в высоком холме. Лань Чжань вошёл туда и уложил бездыханное тело на спину. Зажглась свеча, чтобы осветить природный склеп. Ванцзи снял с пояса флягу и плеснул воды на ладонь, чтобы стереть с лица Вэй Ина грязь, капли стекали по щекам и падали на землю вместо слез. — За что, Господи? Почему его? — никто не ответил Лань Чжаню на этот вопрос, как и в далёком детстве. Господь был молчалив, а все слова, что могли бы сказать ему, он сам и так знал. Только легче ему от этого не становилось. Господь призывал их на защиту человечества, но не защитил этого человека. Или это был его крест, который он, нес и остался на нем распят? За что он заслужил такую страшную смерть? Ванцзи осторожно распустил темные волосы и снял с себя плащ. Светлая ткань покрыла мертвого, и он больше не мог видеть его спокойное умиротворённое лицо. И стало так плохо, так больно. По мертвым должны плакать мертвые. Но хотелось плакать ему, оплакивать несчастную душу, потерявшую родных. Нашел ли он брата? Нашел ли живым? Что стало с его сестрой и ее ребенком? Лань Чжань вновь встал на колени. Но молитва не срывалась с губ. Он хотя бы знал его имя. Он знает, по кому служить заупокойную службу. Раскаялся ли Вэй Ин в свою последнюю секунду в своих дурных поступках и вспомнил ли хорошие? — Да упокоится твоя душа с миром, — Лань Чжань коснулся лба, скрытого плотной тканью, губами и, развернувшись, вышел. От злости, нахлынувшей на него, хотелось кричать. Он не должен кричать, не должен так скорбеть по этому человеку, едва ли они были хорошо знакомы. Но разве можно не испытывать скорбь, если мир покидает человек, чья улыбка была ярче солнца? Меч вгрызался в тяжёлый ствол, который должен был запечатать этот странный, неправильный склеп. Вопреки обетам, Лань Чжань исторгал из души эту боль, круша темное дерево. Если Господь позволит, он сможет однажды прийти сюда. Он не опустится на колени, не сможет помолиться. Хотя бы просто вспомнит его. С грохотом провалившегося ствола Лань Чжань словно очнулся, ощутив, как капают из глаз горячие слезы. Этого ли хотел от него Господь? И Ванцзи не знал, что ответить на это самому себе. — Прошу, Господи, помоги ему. Его зовут Вэй Ин.

***

— Дядя, мы больше не можем держаться в стороне. Семья Вэнь совершает темные ритуалы, мертвые ходят по земле как живые, а живые умирают раньше своего срока, — братья сидели напротив священника, окружённые древними книгами в поисках ответов. Что за темные ритуалы творили Вэни? Ради чего? «И поднимутся мертвые из земли, и станут они ходить по земле аки живые. И поглотят они живых, и не спасётся никто от пламени адского». — Что мы, по-твоему, должны сделать, Хуань? — дядя был мрачен, как никогда. Их людей не хватало для защиты, служители Господа гибли один за другим в битвах за жизни человеческие. — Нам пора объединиться, остановить их. Ванцзи видел то поле, сотни мертвецов. Три дня, три ночи мы читали молитвы! Хвала Господу, они были спокойными и не разлетелись в поисках живых людей! Ванцзи, — Сичэнь посмотрел на брата и тот лишь молча кивнул. С того дня он больше не сказал ни слова. Цэжень пытался выяснить причину, проводил с Ванцзи долгие беседы, читал проповели, но ничего не смог добиться. Лань Чжань тенью ходил по храму, выполнял работу, но молчал. Сичэнь видел его взгляд, но мог только догадываться, что стало тому причиной. — Что мы можем сделать, Хуань? — Остановить их силой. Как войско господне поднимало свои мечи, так и мы должны, во имя человечества и на благо его. Объединение — единственный путь к спасению жизней земных и жизней посмертных. Цижэнь отвернулся и долго всматривался в огонь, горящий в камине. Отблески пламени проходились по утвари и терялись во мраке, растворялись. Наконец, он кивнул и сел за стол, чтобы сообщить в другие храмы. Ванцзи склонил голову и молча вышел из комнаты, намереваясь остаться в одиночестве. — Брат мой, — тихий обеспокоенный голос заставил замереть, — брат мой, я чувствую, что на твоих плечах тяжелая ноша. Поделись со мной, — Сичэнь взял бледную ладонь в свои руки, слегка сжав. Его младший брат, и раньше отличавшийся склонностью к уединению и молчанию, превратился в призрака. Ванцзи лишь покачал головой. Он не может, не в силах поведать. — Ванцзи, не поддавайся отчаянию, ибо через него душу могут захватить другие грехи, — на мгновение Ванцзи захотелось произнести лишь одно имя, но он себя остановил. Что почувствует брат? Что скажет? Отправит на исповедь или назначит наказание? Покачав головой, он вывернул руку и ушел, желая, чтобы сердце перестало так оглушительно стучать. Казалось, эхо его отражалось от старых каменных стен, теряясь в выступах и лепнине. Закрыв дверь своей кельи, он устало опустился на колени напротив статуи, взиравшей на него холодными пустыми глазами. Горло сдавило. Одна душа стала платой за спасение других. Сколько было бы бедствий, если бы поднятые из могил не поглотили бы его душу? Но почему его? Лань Чжань молился. Отчаянно, горячо, о душе Вэй Ина. Едва появившись, он каким-то образом смог выбить его из колеи бесконечных будней своими шутками и улыбками. Он говорил от души и не думал о том, правильно это или нет. Он просто жил и ушел так же — с гордо поднятой головой и очередной остротой, сказанной прямо в глаза своему мучителю. А Лань Чжань болел без этой улыбки. Без смеха, без звонка колокольчика. Без Вэй Ина. Их нельзя было назвать друзьями, едва ли приятелями, но без него весь свет как-то померк. Дядя читал ему проповеди, брат пытался разговорить, а ему не хотелось ничего. Уныние. Отчаяние. Жгучее, до сжатых зубов жгучее желание увидеть, услышать, позвать, чтобы обернулся. Спрыгнул с дерева, распахнул дверь, позволив ворваться свежему душистому воздуху, разогнать марево. Господь не слышал. Он забирал солнце из его жизни. Сначала мать, потом отца, а теперь и Вэй Ина. Справедливо ли это, Господи?! И душа сжималась от тяжести этих греховных неподобающих мыслей. Ванцзи взял в руки плеть и нанес удар. Выбить из себя это чувство, выжать, чтобы вышло с кровью, стекло по спине. Чтобы не видеть под закрытыми веками его улыбки. Чтобы не вспоминать лучик солнца в дымчатых глазах. Ещё удар. Кожа рассекает кожу. Горячо. Больно. Ни звука не срывается с губ. Если позволить себе разомкнуть губы — с них слетит имя его греха. Но он не уходил, не хотел покидать душу, не хотел оставлять без боя взятое сердце. Словно ещё сильнее вгрызался в плоть с каждым ударом, заставляя отложить орудие наказания и спрятать лицо в ладонях. Что с ним? Почему не помогает? Почему не оставит мысли? В дверь постучались. — Ванцзи, прошу прощения, что потревожил, но дядя сообщил, что мы с тобой отправляемся в путь утром, — Лань Чжань наспех накинул рубаху и открыл дверь. В ответ на вопросительный взгляд Сичэнь передал ему бумагу. По словам очевидцев, к древнему святилищу стекались души и мертвецы, несшие на своих плечах камни. Лань Чжань кивнул и хотел прикрыть дверь, прежде чем брат увидит плеть. Но Сичэнь увидел, и во взгляде его поселилась тревога. Физические наказания в их храме применялись нечасто. И то, что Ванцзи сам взял в руки плеть, встревожило Сичэня больше, чем его длительное молчание. — Ванцзи… — но ответом ему стал лишь молчаливый взгляд и захлопнувшаяся дверь. Застыв у окна, Лань Чжань сжимал в руках бумагу, надеясь, что душу наполнит праведный гнев. Но заполняло его лишь жгучее желание мести. Лань Чжань! Устало опустившись на постель, Ванцзи закрыл глаза и сжал в ладони крест. Голос, всплывший в памяти, словно окатил его ледяной водой, погасил пылающий огонь. Вэй Ин…

***

— По словам жителей, в этом городе никогда не гаснет свет, — собравшиеся слуги Господни смотрели на монументальный храм, залитый светом от жаровен. Белый камень отражал пламя, становясь рыжим, впитывая в себя огненные всполохи, отчего казалось, что они спустились в преисподнюю, ведь над головой раскинулось беззвездное ночное небо. Стройные ряды людей в белых одеждах застыли у подножия лестницы. — Во имя Господа призываю Вас сложить оружие! — Во имя Господа? Где был ваш Господь, когда мы брали свою силу? Уж не поддерживал ли он нас? Раз не остановил? — Ванцзи вспомнил строки из книги. Алое пламя круговым узором обрамляло белые рукава, перетекало на спину и сияло в темных глазах. Служители храмов со всей страны стеклись сюда, чтобы остановить зло. Весь город наполнили мертвые, не оставив места живым, взращивая огромную гору прямо позади древнего храма. Никто до этого дня не видел такого ужаса. Искалеченные души стенали, повинуясь своим хозяевам, тащили огромные черные валуны, сбрасывали их и падали вслед за этими же камнями, погребая самих себя. — Как смеешь ты возносить хулу на него? Мы — слово его и меч его. — О, что ж, попробуйте меня остановить, — Ванцзи почувствовал, как сгустился воздух, наполняясь едким запахом серы. И разверзлась земля, и полезли твари, каких никто и никогда еще не видел — древние, такие древние, что некоторых не видели тысячелетиями. Погребенные под землей, он почувствовали волю и были готовы бросаться на каждого, кто окажется слишком близко. Звенела сталь и лилась кровь. Лань Чжань стоял к брату спина к спине, пытаясь оттеснить новую тварь обратно к провалу, из которого оно выбралось. Горели деревья, наполняя воздух удушливым горячим дымом, падали камни, бросаемые мертвецами на полпути. Цижэнь с несколькими священниками, которые выглядели столь же древними, как и вылезшие сущности, удерживал молельный круг, призывая силы на помощь в их сражении. Сотни людей падали и поднимались, одежды окрашивались кровью и пеплом. Воистину, Судный Час наступит спустя мгновение. Ванцзи поднял глаза к небу и тяжело сплюнул кровь, хотел прикрыть глаза, как вдруг увидел их. Тысячи черных птиц взмыли в небеса и накрыли Безночный город, оглушили криками всех сражавшихся. Живые закрывали уши руками, темные твари бились и зарывались в землю. Птицы опускались, клевали глаза и плоть мертвых, вновь поднимались, широкими крыльями разгоняя духов. Тысячи крыльев, две тысячи черных глаз. Один из Вэней приблизился к нему, воспользовавшись замешательством, Лань Чжань понял, что не успеет поднять меч, чтобы отразить удар. На белой ткани расплывался алый цветок. Молодой человек, едва ли старше его брата, застыл с раскрытым ртом, с ужасом глядя на пронзенную грудь. — Я же обещал… — раздался голос, от которого по спине Ванцзи разлился холод. Вихрь птиц сплетал своими перьями человеческую фигуру, могильный туман вырисовывал бледное лицо с тонкой линией губ. Изящные пальцы обхватили лицо последнего из Вэней, заставляя посмотреть в окрашенные алым глаза, — я выбрался, Вэнь Чао, и я здесь. Если ты знаешь молитвы, помолись, вдруг поможет, — темная сталь с мерзким звуком покинула тело, которое упало на землю, словно мешок. Последнее, что увидел Вэнь Чао перед своей смертью — алое пламя преисподней, которое он начал чувствовать в глубине своей души. Очистив клинок о ткань своей сутаны, Вэй Ин поднял глаза на человека перед собой. — Отец Ванцзи, — он кивнул, приветствуя, и улыбнулся. И эта улыбка расколола сердце на части. В ней не было ни капли света, только густая тьма и горечь. Стоя на коленях, Ванцзи не чувствовал, как по щекам катятся слезы, только смотрел, смотрел, смотрел. Как? Почему?! Что стало с этой чистой и светлой душой? Живые расступались перед ним, не в силах осознать происходящее. — Вэй Ин… — еще не имя, только хрип, он слишком долго молчал и не может крикнуть. Но его услышали. Он повернулся, посмотрел на него, от этого взгляда хотелось спрятаться, но Лань Чжань дернулся вперед и наткнулся на острие темного клинка. — Если хотите прочитать проповедь, найдите кого-то другого, отец Ванцзи, или помолитесь. У вас это отлично получается, — сталь в голосе была острее стали в руках. Лань Чжань хватился за сталь, почувствовав, как рассекается кожа на ладони. Его кровь потекла по лезвию и капала на землю, но он упорно стоял, не в силах отвести взгляд от полыхавших алым глаз. — Вэй Ин, прошу, очнись. Приди к Господу, и Он простит тебя. — Зачем? Чтобы изгнать меня как какого-то мелкого демона? Или отправить обратно в преисподнюю? Отойдите, святой отец. — Нет. — Отойдите. Иначе я… — Ванцзи почувствовал, как его схватили за плечи и дернули назад. Его брат, подняв меч, встал напротив некогда молодого юноши. — Услышь меня, сын мой, посмотри вокруг. Все эти души, если не будут упокоены, рано или поздно станут тем, что вылезало из земли. Изувеченными, искореженными. Для того ли Господь создал нас? — Я не стану таким, — не сказал, а прошелестел Вэй Ин, делая шаг назад. Мертвые потянулись к нему, припали к ногам, становились за спину. — Как ты можешь быть в этом уверен? — Сичэнь едва стоял на ногах, от тяжести меча дрожали руки. Ванцзи не мог прийти в себя, холод разливался от порезанной ладони, захватывал тело. — Потому что это мой путь. И я пройду его так, как захочу сам, — тело начало распадаться длинными черными перьями, вслед за ним таяли мертвецы. — Вэй Ин! — Лань Чжань вскинул руку, желая остановить, ухватить, но пальцы сжали черное перо и тут же разжались, а глаза закрылись. — Ванцзи!

***

Дни сменяли друг друга рассветом и закатом. Служились службы, приходили люди, созывались советы и собрания. Ванцзи молчаливо присутствовал на них, выслушивая все более и более горячие высказывания о том, что демон во плоти на земле — предвестие апокалипсиса. К Мертвому нагорью стекались потерянные души, создавая вероятность одного из самых больших разрывов. Цижэнь молча гладил бороду и бросал странные взгляды в сторону младшего племянника. Но тот отказывался говорить, упорно молчал и терпел наказания. Дядя говорил, что он идет против воли Господней. Что это может погубить человечество. Что Господь покарает его за это. Лань Чжань молчал, стискивая в руке крест. Сичэнь говорил, что это поможет его душе. Что вернет его на истинный путь. Что не должно мертвой душе быть живой. Лань Чжань только отворачивался и закрывал глаза. Господь позволил мертвым растерзать его тело. Он помнил его предсмертный крик, боль и отчаяние. Он так отчаянно желал его увидеть и увидел. В один из дней Ванцзи просто вышел из храма и пошел к нему. Люди проходили мимо него, шептались, останавливали, чтобы спросить о благословении или о совете. Лань Чжань говорил, благословлял и утешал. Люди уходили, проносились мимо него, сменяя друг друга. По ночам Ванцзи лежал, прижав к груди черное перо. Образ Вэй Ина смешался в сознании, то сверкал ярче солнца, то утягивал в густую тьму, возносил на небеса и утягивал в преисподнюю. Держал за руку и пронзал мечом. Звонко смеялся, озаряя душу, и горячо шептал, оглушая ненавистью. Просыпаясь мокрым от очередного кошмара, Лань Чжань тяжело дышал и касался серебряного креста, больше не находя в нем помощи, не видя в нем спасения. Но холод металла отрезвлял, позволяя вновь провалиться в пустое беспамятство без сновидений. Если это его наказание — он пройдет его с достоинством. Путь занимал больше времени без поддержки. Никто не молился за него, не давал ему сил, шаги давались тяжелее чем ближе он находился к конечной точке своего пути. Не только люди встречались ему в дороге. Неупокоенные души шли той же дорогой, не останавливаясь, не задерживаясь, они скользили вместе с ветром меж деревьев, проходили города и поселения, ведомые странной силой. В один из моментов Ванцзи увидел дух пожилой женщины. Она, слегка сгорбившись, едва продвигалась вперед, одна рука безвольно болталась рядом с телом, а вторая словно пыталась что-то ухватить, но все никак не находила. Лань Чжань подошел к ней, но она едва обратила на него свой слепой взор. Просто прошла сквозь него, на миг оставив в груди чувство холода и потери. Зачем она шла к Мертвой горе? Что хотели найти там мертвые? Новый сон принес новый кошмар. Ванцзи словно наяву видел, как проникают мертвые в его плоть, разрывают на крохотные кусочки дух, испивают жизнь, отчего все вокруг становится серым, безликим, пустым, нежеланным. Только боль окрашивает живое в блеклый красный, отделяя живое от мертвого. И руки его такие же серые, как и камни под ногами, листья деревьев над головой. Рука тянется вперед, но некому схватить ее, некому вытащить его из сотен мертвых рук. Лань Чжань проснулся, тяжело дыша. Зачем Господь ниспослал ему это видение? Чтобы боль сделалась еще невыносимее? Чтобы упрекнуть в том, что он не схватил эту руку? «Не спасешшшь». Не спас. Ванцзи откинулся на землю и прикрыл ладонью глаза. Он не знал, кому молиться. Господь не слышит или не хочет вмешиваться. Святые не помогут. — Отец Ванцзи, вы снова здесь, — Лань Чжань застыл на пороге темной пещеры. Представшая взору картина выбила дух. Десятки мертвых душ стояли там и здесь, словно в храме на службе, воздев глаза к небу, сложив руки перед собой. Вэй Ин ходил между ними, тихо разговаривал. Коснувшись головы старушки, он что-то прошептал ей на ухо и жестом указал Ванцзи на выход. Старушка дернулась, схватилась за бледную ладонь, опустив голову. Лань Чжань не слышал, что она говорит, только чувствовал горечь, разливающуюся в воздухе. Молодой человек что-то ответил ей и отпустил ладонь, чтобы выйти из пещеры. — Вэй Ин, что… это? — Это покинутые души, святой отец. Их не принял ваш Господь, но и в преисподней им не нашлось места. Поэтому они здесь, — Вэй Ин погладил ворона по спинке и отправил его вверх, в темное небо. В некогда безночном городе воцарилась вечная тьма. — Господь примет их. — Верите ли вы сами во что говорите? Если это так, почему они здесь? Оглядитесь, святой отец. Здесь дети и старики, молодые и взрослые. Что они сделали, чтобы заслужить такое посмертие? Не исповедовались? Не ходили в храм? — Вэй Ин закашлялся, согнувшись, но едва его плеч коснулись чужие руки, резко отпрянул, — не надо, святой отец. Потом не отмоетесь от скверны. — Вэй Ин, прошу, вернись со мной, — кажется, на мгновение в серых глазах Лань Чжань увидел маленький солнечный лучик, но он был не способен победить смерть. — Отец Ванцзи, как вы думаете, почему они пришли сюда? — Я не знаю. — Они ищут спасения. Они не нашли его у вашего Господа и пытаются найти здесь. И я тоже не нашел этого спасения. Почему должен найти сейчас? — Вэй Ин обернулся и посмотрел в глубь пещеры, — я слушаю их. Говорю с ними. Беру их боль и поглощаю ее. И тогда они уходят. Мертвые должны оплакивать мертвых, так ведь? А я мертв. Гора содрогнулась. Вскинувшись, Ванцзи обернулся, и глаза его широко распахнулись. Сотни людей в белых одеждах. Гораздо больше, чем в прошлый раз. Они шли, чтобы разрушить гору, упокоить мертвых. Вэй Ин взглянул на Ванцзи и резко отвернулся, побежав к пещере. — Вэй Ин! — Уходите, отец Ванцзи. Вы выполнили свою задачу, сумели меня отвлечь. Блестящая проповедь, — Вэй Ин собирал духов вокруг себя. Меч в руке рассек ладонь, мертвая кровь разлилась на камни, запечатывая вход в пещеру. Ванцзи не успел сделать шаг, печать отбросила его на землю. Голова гудела от удара, воздух наполнился черной пылью, которая, едва осев, явила ему Вэй Ина. Черные волосы развевались на ветру, черный меч в руке угрожающе сверкал, отражая огни факелов, с каждой секундой стремительно приближающихся. — Уходите, святой отец. Здесь только брошенные и потерянные души. Для вас здесь нет места. — Нет! — последние силы на то, чтобы подняться и броситься вперед. Гора вновь задрожала, мертвые, поддерживающие ее, кричали, изгоняемые насильно, сжигаемые в очистительном пламени. — Ванцзи! — голос дяди. Он должен ответить. Должен вернуться, встать рядом со своими братьями, поднять свой меч и сделать то, что должно. Так повелел Господь, таков путь его. Осуждающие взгляды братьев, устремленные к нему. — Изыди, демон! — молитвы все громче, Лань Чжань упал на колени, схватившись за голову. Что ему делать? Что ему делать?! — Брат, — голову накрыла белая ткань, закрывая от шума, от огня и света. Темнота душит, ему не хватает воздуха. Так больно, жжет под глазами, крест давит и душит. Во имя Господа нашего… Его держат, обхватив за плечи, не давая двинуться. Вэй Ин. Изыди, отродье преисподней… Почему так тяжело двинуться? Что сковало его? Чужие руки или белая ткань? Вэй Ин. Да будет так… Он стоит там. С вытянутым мечом в одной руке. Снова один. ВЭЙ ИН! Словно издав последний вздох, гора начала осыпаться, погребая души в последнем пристанище. Сичэнь попытался сдвинуть его с места, но легче было бы сдвинуть эту гору. — Ванцзи, нужно уходить, — стянув ткань, Сичэнь отпрянул. Его ли это брат? Во взгляде Лань Чжаня читалась решимость. Яркая, живая решимость, которая окатила священным огнем и сожгла желание дальше удерживать. Сорвав с себя крест, Ванцзи бросился вперед, выхватив темную фигуру, которая хватала пальцами пепел и кричала, кричала, кричала. — Нет! Нет! НЕТ! — обхватив молодого человека поперек груди, Лань Чжань бросился в пещеру, слыша, как тяжелые камни заваливают проход. Вэй Ин царапался и бился в его руках, кричал и плакал, звал несчастные души, развеянные по ветру, неупокоенные, но уничтоженные. Лань Чжаню едва хватало сил, чтобы удерживать его, прижимая к своей груди, чувствуя пальцами спутанные волосы, голова кружилась, оба упали на колени, обоих поглотила тьма, когда последний камень упал, отрезав их от остального мира. Молодой человек затих, опустившись на колени. Ванцзи осторожно поднял его, тело качнулось безвольной куклой и осело. В темноте рука натолкнулась на что-то, и он с удивлением обнаружил в этом предмете свечу. Сверкнула искра. Пламя слегка осветило бледное безжизненное лицо. — Вэй Ин, посмотри на меня, — пустые глаза не дрогнули. — Уходи. — Вэй Ин, пожалуйста, — бескровные губы слегка приоткрылись и снова закрылись, они были в мелких ранах, кровь все еще осталась на них напоминанием, что когда-то в этом теле была жизнь. — Уходи. — Прошу, услышь меня. Я хотел спасти тебя. Хотел защитить, — обхватить ледяную руку и прижать ко лбу, чтобы она почувствовала тепло, прижать к щеке, чтобы она почувствовала мягкость живой кожи, прижать к губам, чтобы почувствовала то, что Лань Чжань едва ли мог облечь в слова. — Уходи, — прижать к себе и уложить голову на грудь. — Ты слышишь, как бьется сердце? Оно так долго молчало. Твой смех разбудил его, твоя улыбка взволновала его. Твое желание жить собственным разумением испугало его. Я не знал, что мне делать. Просил Господа о помощи, — пустые глаза медленно поднялись, Ванцзи встретил их без страха и в то же время с ужасом. — Помог твой Господь? — даже не шепот, скорее хриплый кашель. — Да. Он послал мне тебя, — по мертвому лицу потекли слезы, теряясь в волосах. Мертвый плачет о живом. Живой скорбит о мертвом. Ванцзи склонился к губам и коснулся их, едва-едва, опаляя горячим дыханием. Если он может — он отдаст свою жизнь, лишь бы вернуть этого сияющего солнцем юношу в этот мир. — Почему он не помог им? Почему он не помог мне? Я не чувствую любви его, — Вэй Ин откинул голову, закрывая глаза. Свеча была слишком яркой для его глаз, которые долгое время видели лишь тьму. — Я люблю тебя, Вэй Ин, — прошептал Лань Чжань, укладывая молодого человека на спину, — и я стану твоим Господом. Я подарю тебе любовь. Губы касались темных волос. Они покачивались, забранные в высокий хвост, когда он бежал из храма на улицу, чтобы вдохнуть весенний воздух, полный аромата цветов. Касались прикрытых век. Ресницы намокли, когда он оплакивал свою погибшую семью, ставшую первой жертвой. Касались впалых щек. Он надувал их в притворной обиде, тыча пальцем в своего спасителя. Касались тонкой шеи. Изящная, она приковала взгляд, заставив впервые ощутить новое чувство, названия которому он не мог дать. Касались обнажившейся груди. Клеймо Вэней как вечная память о спасении чужой жизни и чести. Касались тонких ладоней. Он, пережив первую встречу со смертью во плоти, перевязывал его ногу, горячие пальцы касались холодной израненной кожи. Касались впалого живота. Он ел едва ли не урывками, скитаясь в поисках брата. Касались сильных бедер. Он покачивал ногой, спустив ее с ветки, задремав на дереве. Касались ледяных ступней. Они прошли множество дорог и привели его сюда. К нему. — Лань Чжань, — вскинув голову, Ванцзи встретился с лучиком солнца в сером небе, — спасибо. И прости. Вэй Ин истаивал, рассыпаясь серебристым пеплом, который оседал на камень. Легкая улыбка коснулась его губ, прежде чем образ его окончательно растворился в темноте. Свеча загорелась ярче. Лань Чжань аккуратно взял ее и прикрыл рукой. Капли воска скатывались слезами, собирались в ладонях его. Он сел на колени и склонил голову. В сознании была пустота, ничего. Он слышал шум, но не хотел придавать ему значения. Луч солнца озарил темный храм и последнее пристанище его возлюбленного. Поднявшись, Ванцзи сделал шаг вперед. Едва его дядя и братья, разобравшие завалы, увидели его, в их взгляде читался ужас. Лань Чжань молча проследовал мимо них, удерживая свечу. Он должен отнести ее туда, к его телу, чтобы соединить их. Такова его воля. Сичэнь хотел прикоснуться к плечу Ванцзи, остановить, заставить объясниться. Но не смог даже прикоснуться. Повернувшись к Цыжэню, он пытался прочитать в его взгляде ответ на немой вопрос, но тот лишь качнул головой. Ванцзи шел. Свеча не затухала, ярко светившись в ночи, прикрываемая от ветра. Он не чувствовал жара пламени, лишь мягкое тепло, дрожавшее у самого сердца. Шел, не обращая внимания на людей, которые пытались остановить его или заговорить. Не обращал внимания на процессию за его спиной, возглавляемую его братом. В мыслях было только одно желание — не дать ей погаснуть. Сичэнь жестом остановил остальных, когда они подошли к месту упокоения. Ванцзи коснулся ладонью дерева, и оно раскололось надвое, открывая ему путь. Сичэнь не последовал за ним. Это было его таинство. Пусть же совершит его. Лань Чжань осторожно вложил свечу в ладони, скрытые белой тканью. Наклоненная, он продолжала гореть так же ровно. Кивнув самому себе, он коснулся губами лба Вэй Ина и вышел. Он сделал так, как посчитал должным. Он обещал стать Господом для него, он создал обряд и завершил его, не замечая, как дерево за ним срослось обратно, вновь запечатывая склеп. Безмолвно опустившись на колени, он сложил руки и говорил ему о своей любви. Любви, которая спасла его душу и оживила душу собственную. Это была его молитва. Сичэнь, пораженно наблюдавший за обрядом, сжимал в ладони крест Ванцзи, чувствуя, что брат его выбрал свой путь, назначив его истинным.

***

Цыжэнь не простил ему отступничество. Тридцать три удара кнутом рассекли спину Лань Чжаня, стали его карой за грехопадение. Ванцзи выдержал каждый. Кровь, стекавшая по спине, уходила в землю, чтобы вновь стать водой. Стиснув зубы, он думал о солнечных лучах, о звоне колокольчиков, о куске хлеба на огне. Думал о мертвых полях и мертвых душах. О раскидистом дереве и тонких пальцах. Его наказанием стало заточение и молчание. Сичэнь молчал, когда приходил к нему перевязывать раны, молчал, когда приносил еду. Ванцзи видел в его взгляде глубокую печаль, которая останется раной в душе. Он не сможет простить ему этого, но однажды сможет отпустить. С ним разговаривал только дядя. Читал проповеди, говорил о пути истинном и служении Господу, грехе и очищении. Ванцзи молчал. Он полюбил человека, которому хотел подарить спасение. И спас человека, которого полюбил. По своей воле, дарованной Господом. Это единственное, что он сказал дяде. Когда он вновь смог ходить — он спросил дозволения отправиться в путь. Никто не стал его удерживать. Дядя ушел на покой, его место занял Сичэнь, который радовался, что Ванцзи нашел в себе силы жить дальше. Брат вновь надел крест, но больше не брал его в руки. Он сражался за души человеческие, но, Сичэнь не знал, а скорее чувствовал, во имя одной единственной души. С того самого дня он больше никого не касался. И взгляд его стал тяжелым, от которого хотелось пасть на колени и молить, молить о прощении. Сичэнь не молил о прощении, но больше не позволял себе ни одного прикосновения. Даровал ли Господь ему свое прощение? Сичэнь не знал. Но понимал — Ванцзи оно больше не нужно. Он избрал свой путь и шел по нему с гордо поднятой головой и спокойным сердцем.

***

Лань Чжань затушил огарки свечей и собрал огарки в коробку. Детский хор готовился к службе, закатное солнце заливало окна, когда дверь в храм приоткрылась. Тихие шаги разносились эхом, постепенно ускоряясь, прежде чем звук оборвался за его спиной. Он обернулся. В глубине серых глаз плясал золотой лучик, играясь с искоркой огня. Яркая улыбка согревала теплом весеннего солнца. Лицо раскраснелось от долгого бега. Ему едва хватило сил удержать в руках коробку. Перед ним стоял он, такой же прекрасный и живой, каким он его помнил. Лань Чжань неосознанно протянул ладонь, чтобы дотронуться, убедиться, что это не видение. Ладонь перехватили, прижали к теплой щеке. — Простите меня, святой отец, кажется, я опоздал к вечерней службе, — схватить и прижать к себе, зарываясь лицом в темные волосы. Ванцзи закрыл слезящиеся глаза, думая только том, что это чудо. Настоящее, истинное, зарывается носом в его грудь, стискивает ладони на его спине. — Вэй Ин, — взяв юное лицо в ладони, он всматривался в любимые глаза, сгорая от счастья. — Лань Чжань, Лань Чжань! — он смеялся, и смех его переливался звоном колокольчика, отчего на тонких губах проступала робкая улыбка, — смотри на меня! — Я вижу тебя, Вэй Ин. — Лань Чжань, ты замечательный. Я люблю тебя. Сердце радуется при виде тебя. Не могу без тебя, — Ванцзи приложил ладонь к его губам. Ворвавшийся ветер затушил свечи. В темноте их губы соприкоснулись, запечатлев нежную клятву. — Сердце радуется при виде тебя. Люблю тебя. Не могу без тебя. Не хочу никого кроме тебя, — почувствовав ответное прикосновение к губам, Лань Чжань прижал к себе любимого человека, чувствуя, как сердце трепещет от радости, и устремил взгляд к витражному окну, сквозь которое пробивались яркие цвета. Солнечно желтый, как его душа. Изумрудно-зеленый, как цветущие в душе сады. Кроваво-красный, как его горячее сердце, бьющееся напротив собственного.