Воронье Гнездо. Наше Счастье

      Этот день начался очень даже хорошо.       После завтрака Петер отвлёкся на пиликнувший телефон.       «Доброе утро».       Петер полминуты просто пялился в это несчастное сообщение. На весу осталась чашка с кофе. Петер тут же отставил его, принявшись печатать ответ.       «Доброе. Как ты? Выспался? Есть планы на день?»       Жан тут же принялся что-то печатать. Спустя минуту пришло сообщение.       «Всё прекрасно. Выспался, как и всегда. Из планов. На прошлой неделе Джереми организовал всех на пикник за городом. С пляжем, костром и прочим весельем. Скорее всего сеть там ловить не будет, так что не теряй. Но выезд у нас только через пару дней».       Петер тревожно сжимает телефон. Не будет связи. С малознакомыми людьми. Петер еле удержал в себе желание уточнить, уверен ли Жан в этой идее. Если он согласился поехать, значит уверен. Он не должен сомневаться в его решениях. Всё хорошо. Жан не беспомощен в любом случае.       Да и рядом будет Джереми. Он точно знает что делать, если что-то случится.       «Думаю, будет веселое», — этот ответ Петер отправил лишь спустя минуту.       «Да, в любом случае, Джереми сказал, что если мне что-то не понравится, он отвезёт меня в общежитие».       «Благородно», — но от язвительности Петер не мог избавиться. Он буквально услышал как прямо рядом с ним Жан тяжело вздохнул.       «А у тебя что с планами? И как ты в целом?» — но сейчас Жан ожидаемо игнорирует его язвительность.       Петер застопорился. В который раз он стоял перед выбором. И в который раз пришёл к тому, что Жану ни к чему знать о мисс Добсон. Это не должно его загружать. К тому же, сейчас это выглядит немного нелепо. Петер не хотел поднимать эту тему. Всё идёт прекрасно и без этого.       «Всё хорошо. Пока думаю собраться на пробежку. Сегодня Монстры едут на свою еженедельную вечеринку и вот, думаю, смогу себя занять без их присутствия».       «Вот как, я уверен что ты что-то придумаешь. Ты находчивый».       Петер невольно растянул улыбку. Эти слова на холодном дисплее походили на тёплое поглаживание по голове. От этого диссонанса, он просто сходил с ума. Он никуда не мог деться от этого ощущения. Сколько бы раз они с мисс Добсон не поднимали эту тему, сколько бы раз не говорили и не прорабатывали — всё одно. Петер не мог прекратить чувствовать это.       Жан имел над ним невообразимую власть. Даже сам Жан не представлял насколько она безгранична.       Одно его слово может одинаково действенно убить и воскресить его. Одно его имя способно заставить Зверя вновь пробудиться или уснуть на годы вперёд.       Жан не представлял, на что способен один его голос и один его взгляд. Одно воспоминание об этом сводило Петера с ума от желания снова ощутить их на себе. Петер готов был отдать всё на свете, чтобы получить это.       А спустя секунду он впадал в панику от своих же мыслей. А на что он готов? Не слишком ли это ужасно? Даже просто эти мысли. Он не должен так думать. Он не имеет права на такие мысли. Стоит просто выкинуть это из головы.       Стоит.       Но это было выше его сил. Он не мог перестать думать об этом.       Когда-то он обещал не убивать. Сейчас он чувствовал, что при первой же возможности повторит это. Он снова спустится в Бездну, разбудит Зверя. Он сделает всё, чтобы…       «— Он не полюбит Нас», — дурное эхо пронеслось в голове.       Он сделает всё для его счастья. А счастье Жана Моро в спокойствии. И ни Петер, ни тем более Зверь не могут стать его гарантией. Пускай Жан помнит эту часть прошлого, но это лишь беспокойные воспоминания. Но они меньшее из зол.       «Мне нужно закончить со сборами до выезда. До связи, Петер», — пиликнувшее сообщение, напугало Петера до подпрыгивания.       Он тут же перечитал его, закликал по клавиатуре.       «Конечно. Хорошо тебе повеселится. А мне пора на пробежку. Народу пока не так много, так что можно расслабиться».       «Ну и прекрасно. Удачи», — заключил Жан.       «И тебе. До связи».       Несмотря на то, что он это просто напечатал горло всё равно потяжелело и заболело. Небольшой ком встал прямо поперёк. Петер сделал крупный глоток кофе. Он вздохнул. Отложил телефон, закрыв лицо одной рукой. Растёр его.       Ему нужно было время, чтобы заново привыкнуть к реальности. Она казалась ему невероятно путанной. Он просто терялся в ней, не знал куда деться и что сделать, чтобы просто выбраться наружу из этого кошмара. Петер растрепал волосы. Вроде голова уже не кружилась, но встать на ноги пока было выше его сил.       Он ещё минуту то и дело проверял телефон. Но тишина.       Это сводило с ума не меньше.       Петеру казалось, что он снова не в себе, но при том он не чувствует себя «никак». Ему «нормально». Даже «хорошо». Но от этого было не лучше. Шаг за шагом он снова приближается к своей пропасти. Она тянула его, она влекла его. Она снова хотела сделать его своей частью. Всё это намекало на то что именно это его дом. Он терял любую нить собственных мыслей, стоило на мгновение задумать о том, что же его беспокоит. Самоанализ — это точно не его. Одна лишь попытка погружения в собственные мысли кончалась пугающей потерянностью. Он чудом выныривал наружу и просто оставался ни с чем. Он снова чувствовал, как в груди нарастает злоба неясной природы, а голос в голове раз за разом науськивает его, напоминая, что он просто ни на что не способен.       Петер не мог оставаться наедине со своими мыслями. Проще было просто опустошить голову, заняться чем-то бессмысленным или монотонным.       Пробежка по полусонному студгородку подходила просто прекрасно.       Не обязательно было искать специальные дорожки, не обязательно было вообще смотреть по сторонам. Просто можно было смотреть перед собой и поглядывать под ноги, пока лёгким бегом под светлеющее небо ты нарезаешь круги по территории университета. Петер чувствовал себя барахтающимся на поверхности. Как ребёнок, которого выбросили в море, что просто ещё не научился плавать.       И всё равно это было лучше многого. Лёгкое волнение и паника, но не погружение в ужас и тревогу.       Петер сделал очередную передышку в теньке, когда заметил как из общежития начинают вытекать люди. Их было немного, но тем не менее это за мгновение разбило иллюзию уединённости. Петером завладело неистовое желание поскорее спрятаться в комнате. Вероятно Лисы уже понемногу поднимались.       Сегодня должна быть тренировка.       Можно сказать он сделал разминку перед ней.              

***

             Но почему-то бег по полю отвлекал его меньше. Вероятно это из-за того, что скрипучий паркет и критический взгляд Дэя выводили Петера из себя. Он ведь и без его указок прекрасно знал что и как ему нужно делать. У него глаз был намётан не меньше. Он итак видел все своим промахи. Зачем он здесь Петер в упор не понимал. Факт того что Кевин чуть меньше года шатался на месте второго тренера ещё ничего не говорит.       — Третий, — огласил Кевин.       Петер чётким пасом от борта отправил мяч в указанный конус и тут же взял другой из ведра.       — Пятый, — снова голос Кевина. Это походило на издевательство. Но Петер послушно исполняет его приказ.       И так раз за разом.       — По-твоему у меня хреновый контроль мяча? — раздражённо произнёс Петер, сбив под указку самый последний — восьмой — конус. — Или ты просто решил меня доконать?       — Я пытаюсь понять в чём именно твоя проблема как нападающего, — ворчит Кевин, погружаясь в свои мысли. — Твои показатели всё те же пока ты работаешь индивидуально, но стоит появиться команде ты начинаешь сдавать позицию. Опять отступаешь в защиту.       — Это дело привычки.       — От неё надо избавляться.       — А то я не знаю!       — Так делай, — Кевин всплёскивает руками. — В чём твоя проблема? Играй на результат. От тебя будет зависеть количество очков, которые получит команда. Кончай прятаться.       Петер плотно сцепил зубы. Его злили слова Кевина. В частности из-за того что он был прав. Это было дурной привычкой. Его позиция «защитник», не просто потому что его так научили, а потому что он так привык. Раньше ему давали конкретную установку, позволяя исполнять нападение до той поры пока он не занесёт определённое количество очков. Сейчас он в безлимите. Это пугает и с этим тяжело смириться. Возможно, менять позицию не так уж и сложно, только если изначально твою позицию не вбили в голову и не высекли на черепной коробке.       Кевин похоже решил, что их спор окончен. Он подозвал Нила и тот подскочив со скамьи, наконец вышел на поле.       — Побудь опекающим, — Кевин раздаёт указание, забирая свою клюшку. — Если он заберёт и отдаст мяч мне, это значит что ты, Петер, уже проебал один гол. За твоей спиной нет никого. Отступать не к кому. Рви и метай как ты делал это раньше. Если я заберу мяч шанса не будет.       Петер уставился на Дэя, проверяя всерьёз ли он это говорит. Он плотнее сжал свою клюшку и после следующих слов Кевина ему стало не по себе.       — Ты больше не фон, ты главная фигура, — Кевин поправляет шлем. — Если дело не в этом, я опускаю руки.       Петер ещё минуту прибывал в прострации пока Нил не привлёк его внимание взмахом руки перед лицом на безопасном расстоянии.       Сначала Петеру показалось что он просто сошёл с ума. Это ему сказал Кевин? Петеру точно нужно было больше времени чтобы понять, что тот имеет в виду.       Не фон.       Петер нахмурился, но у него просто не было времени, чтобы отвлекаться. Нужно было в срочном порядке становиться на указанную точку.       Когда Петер схватил мяч, как и предполагалось Нил встал напротив него как защитник. Несмотря на рост, скорость и юркость Нила давали ему особенные преимущества. Нестандартно для защитника и тем не менее сейчас Петер должен был решить как его обойти. Петер помнил что мог попытать удачу со своим приёмом переброса мяча через голову, но последний раз когда он испробовал его на Джостене тот смог перехватить мяч и провести контратаку. А сейчас это значит, что Кевин получит мяч и Петер останется в дураках.       Но думать надо было быстрее.       Нил нетерпеливо кидается вперёд, выставляя перед собой клюшку, чтобы выбить мяч. Сам Петер делает шаг назад, чувствуя как в затылок ему дышит Кевин. Отступать и правда было некуда и это погружало в ощутимую панику. Панику, что длилась меньше секунды. У него не было на это времени.       Он нападающий, значит должен просто… нападать. Пробиться вперёд. Петер сам не был приверженцем финтов, да и они никогда ему не были особо нужны. Но сейчас запутать соперника было необходимо.       Как это было раньше?..       Петер отступает на полстопы назад. Качнувшись вперёд, замахивается. Всё это происходит за доли секунды. Нил сомневается, но на всякий случай переместил клюшку чтобы словить пас и это было ошибкой. Нил чуть склонил корпус влево. Петер крутанулся через правое плечо, скользнув спиной по чужой защите и вырывается вперёд.       Чувство паники ещё присутствовало, но эйфории от мигающих ворот, пусть и без голкипера, была сильнее.       Петер чувствовал нечто, что когда-то доводило его до сумасшествия, до клокочущего восторга. Эта скорость, эта сила. Когда всё твоё тело нацелено лишь на одно — на победу. На то чтобы добиться её, а не просто отсиживаться в стороне как красивый фон.       Петер ещё ощущал пустоту в голове и шум в ушах, но это было ничего. Это было хорошо. Позже он услышал своё тяжёлое дыхание, скрип паркета и звук катящегося мяча. Он обернулся, приподняв шлем смотрит на Нила, затем на Кевина. Петер подхватил мяч и направился на позицию, отдав мяч Джостену.       — Ещё раз, — ему слишком понравилось то, что он почувствовал.       На одно мгновение он словно нашёл себя. Перестал барахтаться и просто начал дрейфовать на поверхности моря своих мыслей.       Петер официально мог заявить, что эта тренировка была самой лучше за прошедшее время, если не за всю его жизнь. Даже Кевин не решился после неё высказать своей критики. Вероятно он прибережёт всё это до вечера.       — Через пару таких тренировок попробуем взять Ники и Аарона, — предложил Кевин.       Петер молча натягивает рубашку. Он никогда не чувствовал себя таким полезным на поле. Ему это нравилось. Всяко нравилось больше, чем то что творилось раньше. Серая позиция с одной задачей. Оберегать тех кто ему нахрен не сдался. Он запирал соперника и сам не знал зачем. Просто потому что так сказали. Так будет «правильно». Потому что после этого им не будет больно. Они будут в «безопасности». Он был полезен Тетцудзи, игнорируя то чего хотел бы сам, не думая что может желать чего-то. Просто как машина с вбитым кодом исполнял ту команду, что в него запустили.       Ему нравилось то что Лисы давали ему. Минимум что он может сделать для них — быть полезным. И Петер готов быть полезным. Потому что он хотел этого.       Хоть в чём-то он определился без чужой помощи.       Год игры с Лисами, а затем свободная жизнь.       Свободная.       И одинокая. Наверное, это было бы даже неплохо. Наедине со своими пустыми мыслями, что рано или поздно сотрутся из его головы. Не останется ничего кроме чувств, природу и происхождение которых он даже не сможет вспомнить.       Петер ненавидел это. Своё умение упасть из высшей точки на дно с битым стеклом. Это занимало доли секунды и это нельзя было предотвратить.       Петер не знал чего он боится: быть одиноким или просто забыть, то что сейчас так для него важно.       Его мысли как густая горькая смола топила весь его разум в себе. Он не мог даже минимально сосредоточиться на том, о чём думал пару минут назад. Он вроде же был в восторге. Он перестал считать себя фоном. Или его просто заставили в это поверить. Кевин, что приберегает все козыри на крайний случай. Например, то что Кевин видел, то что он слышал, но никогда никому не говорил, оставляя для себя как запас на чёрный день. Все свои наблюдения: как Петер ломался на протяжении этих лет под натиском Тетцудзи, как он сходил с ума просто глядя на своего напарника, как он становился тише, из-за глухого страха и чувства раздражающей несправедливости, что боялось даже негромко пискнуть.       Всё это Кевин хранил в себе глядя издалека, а потом безжалостно сбежал с этим компроматом.       Петер не знал что завладело им больше: ненависть или ужас. Ненависть к Кевину за то, какая же он оказался лживая персона, или ужас от того, что всегда он был не так прост и долгое время они с Жаном просто держались на волоске в виде его молчания.       Петер просто не мог выбрать и потому, то и дело метался от одной мысли к другой, выстраивая из этого что-то новое: чувство похожее на благодарность или же самокопание в собственной беспомощности. Опять самоненависть из-за воспоминаний почти пятилетней давности.       Одна за другой мысли сменяли друг друга. Голова пухла. Петер просто терялся. Он не мог это контролировать. Даже когда оказался в комнате. Свалившись на кровать, он осознал это лишь когда коснулся тяжёлой головой подушки. Может у него вышло бы поспать, но всё его тело было напряжено до такой степени, что его брал ужас и он всё никак не мог выбраться из этих мыслей.       Когда Петер посмотрел на часы, то в его голове пронеслась посторонняя мысль.       «Викодин».       Начало ломки только обостряло его мысли, потому его так штормило.       Викодин был последней надеждой, чтобы спастись от этой помойки, что заняла его голову. Точнее, он был частью этого. Вторым было — разобрать эту помойку. И сегодня его это тоже ждало.              

***

             Светлый кабинет мисс Добсон стал ему практически родным. Петер заучил наизусть расположение фигурок за стеклом и книг на полках за её рабочим местом, цвет подушек на той софе что он сидел и размер чашек с горячим шоколадом.       — Сегодня, — повторил Петер за психотерапевтом. Бетси держит в руках свою чашку и ожидает ответа. — Сегодня я чувствую себя, как-то потеряно.       — Потеряно? — не поняла мисс Добсон.       Петер собирается с мыслями и с силами, чтобы пояснить то, в чём сам не мог до конца разобраться.       — Просто, ну… — Петер усилием воли заставляет свои мысли не разбегаться. — Я чувствую словно запутался ещё больше.       — В каком смысле?       Петер вбирает воздух. Мисс Добсон как всегда стремится вытянуть из него всё возможное и невозможное. И не то что бы это плохо. Скорее ему просто было тяжело говорить об этом. Он всегда старался задавливать все воспоминания куда подальше, говорить и верить в то что ему не больно. А сейчас оказывается, что всё иначе. Ему было больно. Очень. И ему надо было принять это, сказать об этом.       Но Петер чувствовал себя так, словно лучше бы отрезал себе руку чем признался в том, что может испытывать боль.       «— Ты человек, Петер».       Эти слова мисс Добсон так же крепко всели на подкорку. Она говорила это чётко и уверено, так же как это всегда говорил Жан. Словно они знали его всю жизни.       — Я просто, не понимаю что должен делать, — продолжил Петер. — Как должен себя вести. Всё это, очень давит…       Петер сглатывает.       — Я просто, не могу смириться с тем, что теперь «свободен», — он нервно трёт пальцы. — То есть… даже в Том месте. Я постоянно обещал Жану что мы вырвемся, что мы окажемся на свободе. Но я никогда не думал, что я тут должен делать.       Бетси слушает его внимательно. Петеру было что сказать, в нём много всего накопилось. Ему нужно было всё это выплеснуть, а Бетси нужно было, чтобы Петер нашёл в себе силы и рассказал ей всё от начала до конца. Все свои путанные мысли. Прямо-таки выкинул их перед ней, а она распутав их из огромного клубка отдала их же по тонкой ниточке.       — Я знал, что отпущу его, — тихо продолжил Петер. — Ещё как только понял всё, я решил, что Жану нужна свобода.       Петер поднял взгляд на Бетси.       — Поэтому ты здесь, а не в Калифорнии, — догадалась она. Петер кивнул.       — Мне было легче, когда жизнь планировали за меня, — признался Петер. — Я мог предугадать что будет через минуту, час и день. А здесь, всё совсем иначе и… я просто в растерянности.       Бетси понимающе кивнула.       — Ты привык за годы к режиму Того места. Перестроиться сейчас очень тяжело. Есть только один вариант — привыкнуть, — пояснила Бетси. — Возможно, у тебя… осталось что-то, что у тебя не смогли «отобрать», если можно так выразиться. Что было с тобой всегда? До Того места, Жана. В твоей «прошлой жизни».       Петер крепко задумался. Прошлая жизнь, наверное лучше и не скажешь. Петер прекрасно знал ответ.       До Жана, до Гнезда. До всего что с ним произошло, было одно, что иногда напоминало о ребёнке-Петере, о Петере что не признавал насилия.       — Рисование, — огласил Петер. — Мой отец был художником и мне нравилось писать. В этом есть своя особенная магия. Я никогда не учился ни в какой академии или школе. Но мой отец преподавал в одной из таких. И учил меня. Правда, на дому.       Петер крутит и мнёт один из кривых пальцев.       — Я принёс это с собой, — Петер словно боялся поднять взгляд выше пола. Ему было так комфортнее. — Я до сих пор рисую.       — Может что-то или кого-то конкретного? — уже догадываясь уточняет Бетси. Петер кивает, но ничего не говорит. — Наверное, это занятие неплохо успокаивает?       — Я от этого только больше скучаю, — признался Петер. — Но я не могу прекратить рисовать его. Он…       Петер поперхнулся собственными словами и задержал дыхание.       — Я прекращаю думать обо всём, как только вспоминаю о нём, — Петер крепко сжал руки. — Но это сейчас. А раньше…       Петер сжимает руки ещё сильнее.       — Раньше всё было иначе. Я часто просто не слышал его. Долго. Очень долго, я вообще никак не реагировал на его возмущения. Лишь с годами я понял, что по итогу не могу противиться тому что он говорит.       Петер нахмурился и потёр переносицу.       — Я хотел как лучше для него, полностью забыв о себе, — Петер пожал плечами. — Это было правильно. Это было удобно. Но сейчас… сейчас я в упор не помню каким я был когда-то и я не знаю, важно это сейчас или нет. Нужно ли оно мне. Мне нужно быть «кем-то» или собой сейчас или собой из далёкого прошлого.       Петер качает головой.       — Я никогда не был конфликтным ребёнком. Отец воспитывал меня так, что я в первую очередь видел что-то эфемерное. Понимаете? — Петер наконец взглянул на Бетси, она смотрела на него заинтересовано и в ожидании. — Нравственность превыше всего и «человечность». А всё остальное, оно приходящее и уходящее.       Петер сглатывает и даёт себе передышку делая крупный глоток горячего шоколада. Опять собирает мысли в кучу.       — С этим я пришёл в То место, — Петер фыркает. — В Воронье Гнездо. Эвермор. Где, как оказалось, никого не волновало ничего кроме рейтинга, денег и собственной шкуры. Я сразу возненавидел всё и всех кого увидел там.       Петер скрестил руки.       — Я готов был пойти на что угодно, лишь бы не стать таким же, а по итогу, — Петер нахмурился. — Мне пришлось. Но, это было немного другое. Цена в виде Его страданий была для меня просто неподъёмной. И мне пришлось действовать иначе. Я сам не заметил как отрёкся от прошлого себя и просто… делал. Я словно опустошался раз за разом, до момента пока не иссох бы окончательно.       Петер снова замолчал, продолжая размышлять, чувствуя как в сознании один за другим проплывают омерзительные воспоминания.       — Я был уверен, что всё делаю правильно, но как-то раз, случилось то, после чего я… возненавидел себя ещё больше.       Бетси навострилась, она опустила чашку с горячим шоколадом и сложив руки, внимательно уставилась на Петера.       — Это было просто… ужасно, — предостерёг Петер.       — Ты знаешь, я не собираюсь осуждать тебя, — напомнила Бетси. — Я здесь чтобы помочь тебе разобраться в себе, но для этого мне надо знать картину целиком.       Петер кивает, поджав губы он находит в себе силы чтобы продолжить. Внутри всё клокочет, больше чем о воспоминаниях об ожогах, о ледяной ванной. О чём угодно. Он бы испытал это всё ещё раз и ещё. Множество пыток. Всё что угодно. Это будет заслужено.       — В один момент, — Петер сглотнул. — Я ударил его.       Бетси на мгновение опешила, но пришла в себя так же быстро, у неё не было права на подобную роскошь.       — Я не хотел, но это… — Петер чувствует как его затапливает паника и ненависть. Дышать становилось тяжело. Он дрожит. По коже несутся липкие мурашки.       — Петер, — голос Бетси был спокойным и мягким. Петер посмотрел на неё и понял, что она пытается показать ему как успокоить дыхание. Она глубоко вдыхает и выдыхает, а Петер следует её примеру. — Всё хорошо, Петер. Это просто воспоминания. И я уверена, что ты не хотел этого. Расскажешь с чего всё началось?       Петер часто закивал.       — Это б-был день, когда мы подписали контракты. То есть, официально, — голос Петера всё ещё дрожал. Он ощущал сильную тревогу, но по крайней мере его не знобило. Разве что голова кружилась. Он мог прекратить этот диалог, но понимал, если сделает это сейчас, больше никогда не сможет ни с кем этим поделиться. — Этот день был самым обычным. К нам опять прицепились Вороны, прямо на разминке. Я… поставил их на место.       Петер сглатывает.       — Они задирали Жана. Я просто заставил одного из них извиниться. По средствам кулаков, но всё же…       Бетси терпеливо ждёт продолжения, что предоставит ей Петер.       — Тетцудзи отправил меня в Лазарет, — Петер потёр руки друг о друга. — Был ли он тогда заодно с Рико или нет, не знаю. И тем не менее. — Петер прикусил внутреннюю сторону щеки. — Меня накачали и… дальше всё как в тумане.       Петер скрестил руки и откинулся на спинку софы.       — Я знаю что это была Преисподняя, иного просто не могло быть. Я был прикован к стене и кажется голый и в наморднике.       Петер замолкает, отводя взгляд на книжные полки за рабочим местом мисс Добсон, пытаясь сосчитать ряды книг.       — В этом всём было какое-то своё особенное извращение, — Петер с каждым разом делал всё более долгие паузы. — Они просто били меня, кричали, светили чем-то в глаза. Я плохо это помню. Я ничего не мог разглядеть. Я был просто в бешенстве. До определённого момента.       Петер нахмурился.       — В какой-то момент всё стало тише. Кто-то ругался, потом… тишина, — Петеру становилось всё тяжелее, чем больше он медлил тем сильнее начинал задыхаться. — Кто-то говорил со мной, он придвинулся и… я с размаха ударил его головой. И после этого я окончательно ничего не помню.       Петер опустил взгляд.       — Я просто уснул. Проснулся в комнате. Я не помнил ничего. Я думал или надеялся что всё это был сон. Но лицо Жана было разбито.       Петер прикусил внутреннюю сторону щеки.       — Он сказала, что это сделали те кто мучал меня. Я поверил. Но ненадолго, — Петер снова сцепил руки. — Мы пришли в кафетерий. И там, как не странно, мне уже открыли глаза.       Снова долгое молчание, разбавляемое тиканьем часов на стене. Бетси молчала, не смея перебивать его мыслей, а Петер тем временем просто боялся даже открыть рта.       Время неумолимо тикало и это подгоняло его.       — Я ударил его, — Петер произнёс это почти беззвучно. — И после этого, я не придумал ничего лучше чем просто уйти. Я держался на расстоянии почти полгода. Я думал, так будет правильнее.       Петер замолчал. Теперь окончательно, ему больше нечего было сказать. Он смотрит на психотерапевта, ожидая её вердикта.       Бетси опускает руки, сцепив их в замок и начинает.       — Действительно, всё очень путано, — заключила Бетси. — Но думаю, всё же для тебя не секрет, что в этом конкретном эпизоде процентная доля твоей вины очень низкая. Я бы даже сказала, что ты в целом ни в чём и не виноват. Можно высосать из пальца, найти причины, но это совсем не то.       Петер впитывает её слова, как губка. Мисс Добсон всегда била в цель, вероятно и в этот раз будет так же.       — Начиная от твоего «изменения принципов» и заканчивая этой историей с намордником, всё это было или вынуждено или просто стечением жестоких обстоятельств, — Бетси крутит в руке ручку. — Я бы сказала даже, что касается первого, ты ничего не изменял. Ты скорее делал вид.       — Вид? — не понял Петер.       — Посмотри, — начинает Бетси. — Ты говоришь, что подчинился. Так скажем «номинально». Петер, ты просто перенаправил свои принципы из собственных недр немного на другую фигуру. Но ты так же придерживался их.       Бетси склонила голову вынося вердикт, из-за которого у Петера кажется чуть не разорвалась душа и голова.       — Ты ни разу не изменился за всю свою жизнь.       Петер уставился на мисс Добсон со смесью благодарности, ужаса и непонимания. Из всего этого слепилась неясного рода надежда. Петер поджал губы, попытался вдохнуть и выпустить воздух.       — Ты немного подстраивал свои принципы под определённые обстоятельства, но ты никогда не прекращал им следовать. Понимаешь? — Бетси оставляет в покое свою ручку и выпрямляется в своём кресле. — Люди так или иначе приспосабливаются к тому что их окружают. В том числе и ты. Ты приспособился к Тому месту, но и твои принципы в сути были частью тебя. Они были немного большим чем устои что тебе вложили в голову. Эти принципы — ты сам. Ты пропитан ими насквозь.       Бетси продолжает легко улыбаться поясняя свою позицию.       — Думаю, сейчас ты постепенно привыкнешь, находя подтверждение своим старым взглядам и позволяя себе и своим принципам раскрываться так как ты пожелаешь, — Бетси поясняет. — В этом и заключается свобода. Быть открытым, быть честным. Быть таким каким ты только можешь пожелать.       Петеру казалось, что его связали по рукам и ногам, он не мог даже двинуться от навалившегося на него осознания.       В этом заключается свобода.       Но не значит ли это, что он всегда оставался свободным.       — То как тебя, прости, ломали, — продолжила Бетси, — это просто было попыткой забрать у тебя то, что было им непонятно. Часть тебя самого.       Бетси собирается с силами в очередной раз. Слишком много их нужно было сегодня.       — Эти цепи, намордники, прозвища, всё это просто из раза в раз убеждала тебя в одном и том же. Что якобы ты стал другим, — Бетси упрямо смотрела на Петера. — Но это совсем не так. Ты просто изначально отличался от них. Как только переступил порог и как только начал жить с ними бок о бок. Ты был иным. И они не знали, как им смириться с этим. Поэтому все разом решили, что это ты должен измениться. И они создали такую видимость, напустив на тебя тот образ, который был им понятен.       Бетси склонила голову и пожала плечами.       — Проще окрестить человека сумасшедшим, чем признать его правоту.       И мисс Добсон как всегда оказалась права. Петеру тяжело было в это поверить, когда он думал об этом сам, но стоило кому-то это подтвердить, как ему понадобилась лишь доля секунды, чтобы согласиться с ним.       Не лучший показатель, но тем не менее, Петер был рад, что хотя бы теперь стал ещё на шаг ближе, чтобы разобраться в себе.              

***

             Как не странно Петер ощущал себя измотано. Но хотя бы голова была чиста и недавняя помойка в ней улетучилась, словно её и не было. По крайней мере сегодня.       Раскручивая в руке угольный карандаш, Петер внимательно следил за каплями дождя что часто били в стекло. Петер то и дело поглядывал на свой телефон и каждый раз отмечал: Жан не писал и не звонил. Вероятно всё идёт хорошо и им весело. Наверное, можно будет потом спросить про фотографии.       Петер искренне надеялся, что Жану весело. Что всё хорошо.       Уголь снова опускается на листок, накладывая обширную тень на один из набросков. Милые кудри, улыбка, нос с горбинкой, высокие скулы. Всё это. Каждая деталь доводило его до сумасшествия. А больше всего. Этот взгляд. Петер сколько не бился не мог в достаточной мере передать его.       То слишком тускло, то не та пропорция, то не то расположения. И в итоге любой чуть не идеальный рисунок был смят и летел в урну. Петеру даже было стыдно смотреть на нечто подобное.       Скрипнувшая дверь застала его в тот момент, когда он вырывал очередной лист и смял его. Оглянувшись, Петер заметил Кевина. Тот опёрся на косяк. Петер оглядел его с ног до головы. Что Дэю могло понадобиться Петер представлял.       — Я никуда с вами не поеду, — Петер вернулся к альбому.       — Уверен?       — Да.       — Выглядишь убито.       — А тебя это волнует?       — Ты часть команды.       — И что? — Петер зло чиркнул по листу. Его бесил этот разговор. Часть команды. — Иди нахер со своим лицемерием, Дэй. Я буду играть. Большего ты не хочешь знать.       Дэй проходит в комнату и опирается на стол рядом с Петером. Тот понимает, что под пристальным взглядом он просто не сможет ничего сделать. Не то что порисовать, а спокойно подышать. Петер захлопнул альбом и повернулся к Дэю.       — Хочешь ещё что-то сказать? — интересуется Кевин. Петер посмотрел на него с сомнением.       — Много всего, но тебе не будет до этого никакого дела.       — Говори, — требовательно заявил Кевин. Он смотрел на Петера так прямо и с таким пониманием, что тому становилось не по себе. — Никто здесь не поймёт тебя больше чем я. И ты это знаешь.       Петер очень хотел ударить Кевина. Не только потому что он его раздражал и потому что злил, но и потому что он был прав как никогда.       — Я тебя ненавижу, — напомнил Петер, оттолкнув свои вещи, он поднялся с места, оставив на столе очки в тонкой оправе, скрестил руки на груди и оглядел Дэя. — Чего ты хочешь от меня добиться?       — Разговора, — признался Кевин. — У тебя есть причины меня ненавидеть. Но в будущем сезоне нам с тобой играть и если наши недопонимания станут камнем преткновения никому это не понравится.       — Я умею абстрагироваться. А ты? — Петер оглядел Дэя с ног до головы, тот молчит и сам ожидает от Петера продолжения. — И что ты хочешь услышать? То как я тебя ненавижу. Каким трусом считаю. Как я, блять, был готов разнести тебя в дребезги когда узнал, что ты бросил Жана.       Петер чувствует как его начинает трясти от злобы, но пока что он держится и спокойное выражение лица Кевина его только больше раздражает.       — Ты итак это знаешь, — Петер не может не плеваться ядом.       — Как и ты знаешь, что у меня не было иного выбора.       — Выбор есть всегда, — выплюнул Петер. — Быть трусливым ублюдком или попытаться сделать хоть что-то.       — Такой выбор есть не у всех, — заключил Кевин. — Я пытался спастись.       — Подставив Жана.       — Если бы Жан подставил меня, ты бы так не возмущался.       Петер ошарашено замер. Он уставился на Кевин и почувствовал как задрожали мышцы на лице. Ещё немного и он сорвётся. Подойдя на шаг, он увидел, то как Кевин испуганно шарахнулся.       — Да что ты знаешь о нём? — пророкотал Петер, схватил Дэя двумя руками за ворот. — Он бы никогда не сделал ничего подобного.       — В отношении тебя — не сделал, — согласился Дэя, хотя был неслабо напуган. — Но ты не я.       — Верно! — рявкнул Петер. — Потому что, ты Кевин-грёбаная-тряпка-Дэй! Ты ни шагу поперёк не мог Рико сделать. Когда Жан просил тебя о помощи, когда ты видел что нам была нужна помощь, ты!..       Петер не мог не срываться на крик, им завладела такая волна бессильной ненависти, что чужая рубашка под его пальцами почти трещала.       — Ты молчал! Ты просто стоял и смотрел! — Петер чувствовал как его сердце бешено клокочет, с Кевина уже сошло лицо, но он не отступал, стойко выдерживая всё что Петер на него выливал.       Петер смотрит прямо ему в глаза, под тусклым светом, они были почти серыми, капилляры были едва видны, но даже этот тусклый красный внушал уверенность в том, что Петеру ничего не будет стоить снова довести кого-то до реанимации. Тем не менее сейчас он не спешил пускать в ход кулаки.       — Ты. Просто. Молчал.       Он говорит это чеканя каждое слово, почти шёпотом.       — И после этого он должен был тебе в чём-то помочь. И после этого ты смеешь так о нём говорить, — Петер качает головой.       — Я и не говорил, что заслужил этого, — Кевин смотрит так же в глаза Петеру. — Просто Жан оказался в ненужный момент в ненужное месте. Будь на его месте Артур или ты…       — Мы бы тебе не помогли, — заключил Петер. — Только Жан на это способен.       Кевин ничего не отвечает. Они просто смотрят друг на друга. Не могут ничего сказать.       — Мне жаль что так вышло, — первым нашёлся Кевин. — Веришь или нет. Действительно жаль.       Петер оттолкнул Дэя. Он ему не верил.       — Ты слишком труслив, чтобы сопереживать кому-то, — заключил Петер и сел на место. На сегодня он достаточно разобрался в себе.       Петер слышит как Кевин отступает и исчезает за дверью. Может они ещё поговорят об этом, но ясно что Кевин просто хотел закрыть эту тему, в то время как для себя Петер давно всё решил.       Если он не хочет кого-то прощать, он не будет этого делать.       Никогда.       Таковы его принципы.