Негодные

***

      — Эванс, на выход!       Лязгнул засов, дверь камеры открылась, и в дверном проёме возникла грузная фигура охранника. Его губы растянулись в неприятной улыбке, показав кривые зубы. Дик, в ожидании освобождения проснувшийся ещё затемно, приблизился и остановился, надеясь, что охранник отойдёт в сторону, чтобы пропустить его. Но тот стоял, перегораживая проход, и издевательски лыбился.       — Что не торопишься на свободу, милашка? Понравилось здесь? — Он немного сдвинулся, явно ожидая, что изнывающий от нетерпения парень полезет в предоставленную щель.       Дик не поддался на провокацию и упрямо стоял, не выказывая желания протискиваться между дверным косяком и пузом охранника. Наконец у того иссякло терпение, он освободил проход и выпустил заключённого из камеры.       — Свои вещички получишь у дежурного. — Тяжёлая рука подтолкнула Дика между лопаток по направлению к выходу. — Уверен, мы прощаемся ненадолго. Скоро ты опять окажешься за решёткой, и уже поболее семи суток.       Дик с удивлением оглянулся на провидца.       — Шибко у тебя рожа смазливая — такие парни всегда кончают плохо, — хмыкнул охранник.       — Не дождётесь, — заверил Дик.       — Да мне-то насрать, другие дождутся. В тюрьмах вечная нехватка красавчиков с упругими задницами.       От услышанного Дик невольно поёжился. Нет, он не собирался снова оказываться в тюрьме, но только сейчас, после этих слов, чётко осознал, что способен вызывать нежелательный интерес у других мужчин. Раньше его волновал лишь собственный взгляд на парней — противоестественный, запретный — но он никогда не думал о других, таких же как он, кого привлекали парни и кто готов был добиваться секса без взаимности, брать без согласия. Почему это не приходило ему в голову? Очевидно, причиной тому была жизнь в деревне, пусть не самая лёгкая и целомудренная, но всё-таки отгороженная от пороков больших городов. Дик не мог вспомнить ни одного убийства или изнасилования, произошедших в Ньюмилле за шестнадцать лет его жизни. Случалось многое — измены, драки, воровство — но в целом деревенская жизнь, как и полагалось, была скучна событиями и предсказуема поступками её жителей.       — Куртка — одна штука, сумка со школьными принадлежностями — одна штука, семьдесят пенсов наличности. Распишись в получении.       Дежурный, зевая во весь рот, выложил вещи на стол и подал журнал для подписи. Дик расписался, надел свою куртку, всё ещё хранящую запах дома, положил монеты в карман и повесил сумку на плечо. Молча он прошёл пост охраны и вышел из здания тюрьмы. Свобода встретила его холодом и моросящим дождём. Всю неделю Дик мечтал об этом моменте, будучи уверенным, что его встретит отец, ведь время освобождения было известно заранее. Он огляделся, ожидая увидеть их пикап, но на площадке перед воротами не было ни людей, ни автомобилей. Дик стоял в растерянности, не зная, что делать. Варианта, что отец его не встретит, он не продумывал. Помня, сколь немало времени занял путь до места заключения, и понимая, что семидесяти пенсов не хватит на автобус, он не видел другого выхода, кроме как ждать отца. Очевидно, тот задержался на ферме или в пути.       Простояв около часа в напрасном ожидании под козырьком крыльца, укрывающем от дождя, но не от холода, замёрзший Дик решил вернуться на пост охраны, чтобы попросить разрешения воспользоваться телефоном. Он объяснил ситуацию и, хоть и не сразу, всё же получил трубку в руки. Онемевшими от холода пальцами он набрал номер дома Хантов, потому что не имело смысла звонить домой на ферму, отрезанную от междугородной связи. Рассчитывая попросить мистера Ханта перезвонить его отцу и уповая на раннее время, когда Майкл должен находиться в школе, Дик мысленно выругался, услышав на том конце провода голос бывшего друга. Как ни был зол и обижен Дик, он не стал вешать трубку и спокойным тоном попросил позвать к телефону мистера Ханта.       — Дик, это ты? Тебя уже выпустили? Зачем тебе мой отец?       — Позови его, пожалуйста, — повторил он, не собираясь ничего объяснять.       — Его нет дома. И вообще, он не будет с тобой разговаривать, не звони больше. — В трубке раздались короткие гудки.       Дик выругался вслух. Досадно, что не удалось поговорить с мистером Хантом. Но реакции Майкла он отнюдь не удивился: что ещё ждать от предателя.       Оставалась последняя надежда — звонок Лиззи в Уайт Гроув. Дик не опасался звонить в логово своих врагов, ведь в поместье были установлены телефоны с разными номерами для хозяев и прислуги. Увы, услышать Лиззи, а также миссис Томпсон — кухарку — ему не удалось: незнакомый голос ответил, что прислуга в отпуске по случаю отъезда хозяев. Ах да, такое бывало нередко: леди Квинсбери не любила промозглую английскую осень и слякотную зиму, а потому предпочитала проводить эти времена года на юге Франции и в Италии, где у семейства имелись собственные виллы на морском побережье.       Больше звонить было некому. Конечно, можно было бы рискнуть обратиться к кому-нибудь из одноклассников или соседей, но Дик не помнил номера их телефонов.       — Как позвонить в справочное, не подскажете? — обратился он к охраннику, недобро поглядывающему на него.       — Какое ещё справочное, парень? Тебе разрешили сделать один звонок, это служебный телефон, заключённым вообще запрещено с него звонить.       — Я уже не заключённый. Мне нужно сообщить отцу, чтобы он приехал за мной, я же вам сказал. Дома у нас отключён межгород, я пытаюсь дозвониться знакомым, но никого нет дома.       — Вали отсюда, а то обратно в камеру запрём. Не принцесса, пешком дойдёшь, — рассмеялся охранник.       — Какое расстояние отсюда до Блэкфорда? — с надеждой спросил Дик.       — Сотня миль будет. Послезавтра доберёшься, ха-ха.       — А лучше поезжай автостопом, расплачиваться будешь натурой, — посоветовал подошедший охранник — тот самый, с пузом. — Отсос — десять миль, трах в задницу — тридцать миль.       Бросив телефонную трубку, Дик стремительно покинул пост охраны под издевательский гогот распоясавшихся служак.              Расстояние до дома сокращалось медленно. Поначалу Дик пошёл вообще не в ту сторону, ошибочно выбрав более широкую дорогу, которая, как оказалось, вела к заводу по производству полимеров. Благо, на полпути к заводу, когда гнев остыл и вернулась способность рассуждать спокойно, Дик всё же остановил проезжающий грузовик и спросил у водителя нужное направление. С ним же он доехал до поворота, от которого шла трасса в сторону его дома. Невзирая на мерзкие напутствия охранников, Дик ничуть не боялся подсаживаться в автомобили к водителям, предлагающим подвезти, — так делали все жители их деревни, вынужденные добираться до соседнего Блэкфорда при неудобном расписании автобуса. Волновался он лишь о том, что мог разминуться с отцом, когда свернул не на ту дорогу.       После грузовика он пытался остановить другие машины, но по прошествии получаса желающих подвезти его так и не появилось. Он пошёл по обочине дороги в сторону дома, периодически оборачиваясь и голосуя в надежде, что кто-нибудь остановится. Для Дика такое поведение водителей казалось странным: на дороге в Ньюмилл даже не нужно было махать рукой — проезжающие автомобилисты сами предлагали подвезти. Наконец один из автомобилей остановился, и пожилой водитель крикнул в открытое окно: «Садись, парень!» Замёрзший и изрядно промокший Дик обрадованно уселся и поблагодарил его. Наслаждаться комфортной дорогой, увы, пришлось недолго, через десять миль их пути расходились. Пришлось снова долго идти по обочине, выискивая взглядом во встречном потоке родной пикап, и не забывать оглядываться и поднимать руку перед проезжающими попутными машинами.       Дождь нудно моросил, не думая заканчиваться, стекал по волосам, просачивался за поднятый воротник куртки, капал с кончика носа и подбородка. Дик окинул взглядом угрюмое беспросветное небо в тёмных разводах туч и подумал, что оно похоже на серый мрамор, которым были отделаны камины и лестницы в Уайт Гроув. Куртка промокла давно, гадко холодя тело через джемпер и рубашку. Ботинки более стойко сопротивлялись влаге, но и они постепенно сдались, промокнув насквозь. При каждом шаге Дик ощущал, как внутри по стелькам перетекала вода. Следующий добрый водитель сократил путь Дика ещё на пару десятков миль. Повезло и с третьим. Половина расстояния до дома оказалась пройдена к трём часам дня. В животе урчало от голода. Семидесяти пенсов хватило на сэндвич в придорожной закусочной, запивать его пришлось водой из-под крана в туалете. Дик отжал носки, отогрелся и продолжил свой путь.              Всю прошедшую неделю, проведённую в тюремных застенках и на исправительных работах, Дик постоянно думал о своём злоключении, о его причинах и вероятных последствиях. Он разбирал эпизоды своей жизни подетально будто конструктор и снова собирал, представляя, что получилось бы, если бы он не стал брать вину Майкла на себя, если бы Майкл не ударил Мориса, если бы он сам не ударил Мориса в прошлый раз, если бы не погладил Вика по голове, если бы Вик не остался ночевать… Но никакие перестановки деталей не изменяли общей проблемы. Выходило, что от всех бед, связанных с семейством Квинсбери, его могло уберечь лишь полное отстранение собственно от этой семьи, притом нужно было это сделать сразу после смерти бабушки — сейчас было уже поздно. А значит, всё шло так, как и должно идти, потому что в любом случае Дик не мог отказаться от дружбы с Виком. Вывод о неизбежности случившегося немного утешил страдающую душу.       Долгие невесёлые размышления завели фантазию Дика в страшные дебри, где ему даже пришлось совершать выбор между Виком и отцом. Так сложилось, что на данном этапе жизни у Дика было только два близких человека, которые, как ему казалось, занимали равные места в его судьбе. Да, разум говорил, что отец важнее, ведь он единственный родной человек, вырастивший и воспитавший его, вместе с которым пришлось пережить потерю мамы и с которым они продолжали жить дальше как одна семья. А Вик, Виктор, хоть и был любимым другом, выросшим на его глазах словно родной брат, всё же таковым не являлся. Впрочем, родство отца тоже оставалось под вопросом… Улыбаясь и хмурясь, Дик вспоминал свою жизнь, мысленно раскладывая на чаши весов счастливые лёгкие события и тяжёлые горестные, рядовые обыденные детали и выдающиеся случаи. Получилось, что тяжёлая чаша оказалась наполнена в большинстве своём проблемами домашними: смерть мамы, женитьба отца на Терезе, нелюбимая работа на ферме, а также строгость отца, от которого приходилось скрывать не только многие дела, но и мысли. Лёгкую чашу весов занимали исключительно бабушка и Виктор. В данном случае лёгкость отнюдь не означала меньшую важность — наоборот, Дику казалось, что без этих людей не было бы смысла его жизни. Только они двое понимали его, только с ними двумя он был откровенен, к ним всегда тянулась его душа. Вместе с Виктором Дик пережил смерть бабушки, эта утрата ещё больше сблизила их, ведь для Виктора, растущего в чопорной холодной семье, чужая бабушка была не просто няней. Добрая, умная, терпеливая, искренне любящая воспитанника, она стала для него самой родной и любимой. Дику казалось, что он сам горевал не столь сильно, как страдал Виктор после её смерти. Тот даже не присутствовал на похоронах и до сих пор ни разу не ходил к могиле, словно не хотел признавать её мёртвой. При этом они каждый день говорили о ней, вспоминали её мудрые слова, шутки, сказки и поучения. Бабушка-няня незримо находилась с ними, но об этом не знал никто другой. Говорить о няне считалось нежелательным в семье Квинсбери, а отец Дика вообще никогда не скрывал своей нелюбви к тёще, являющейся полной его противоположностью: образованная, интеллигентная — она работала учителем в школе. Также Дик объяснял отцовское отношение тем, что бабушка оставила их без наследства: дом и накопления — всё ушло на лечение мамы, которое отец считал бессмысленным, и в итоге оказался правым.              В Ньюмилл Дик добрался около семи вечера, когда уже совсем стемнело. Промокший до трусов, уставший и голодный, он шёл по улицам родной деревни и невольно радовался темноте, скрывающей его от глаз соседей и знакомых. Он знал, что в очередной раз ему придётся пережить период многочисленных любопытно-осуждающих взглядов, только пусть это будет завтра и потом. И без того душу терзали тяжёлые мысли о школе — не отчислят ли после инцидента, дадут ли доучиться? Также волновали слова Майкла, сказанные по телефону: «Он не будет с тобой говорить, не звони больше». Похоже, мистер Хант решил отказаться от услуг Дика. Что ж, его понять можно: образцовый парень оказался судимым драчуном. Может, это и к лучшему, иначе пришлось бы выдумывать причину, объясняющую разрыв дружбы с Майклом. А главное, что не давало покоя — это отец: почему не встретил, как примет. С момента ареста им не удалось поговорить, хотя закон не запрещал общение родственников с заключённым. Дик понимал, что отец был разочарован его поступком и раздосадован очередным позором, в который они вляпались. «Да, вляпались мы — семья, а не только ты — тупой сопляк, не умеющий просчитывать последствия своих деяний!»       Проговаривая про себя возможный диалог с отцом, удручённый нехорошим предчувствием, Дик приближался к своей ферме. Ведомый светящимися впереди окнами дома, он ускорил шаг, желая приблизить волнующий момент, как вдруг манящий свет закрыла чья-то фигура, неожиданно возникшая на пути. Узнать человека в темноте не удавалось, пока он не подал голос.       — Я отморозил яйца, ожидая тебя! Где тебя носило, ведь ты звонил ещё утром!       Чёртов Майкл. Херов эгоист.       Дик молча прошёл мимо, оттолкнув его в сторону.       — Стой! Я поговорить хочу!       — Я не хочу. Отвали.       Майкл не отстал, схватил Дика за плечо и попытался остановить. Дик снова толкнул его прочь, на сей раз сильнее. Майкл поскользнулся на мокрой земле и упал. Выругавшись, он вскочил, набросился на Дика сзади и локтем зажал ему шею.       — Да стой же ты! Я не уйду, я караулил тебя весь день между тренировками! Так что послушай меня!       Дик воспротивился принуждению, он не собирался слушать предателя и труса, нападающего со спины. Согнув ноги в коленях, он обвис, потянул Майкла вниз за собой и тем самым ослабил его хватку. А затем вывернулся из захвата и ударил бывшего друга кулаком в лицо. Майкл ответил тем же. Завязалась драка, серьёзность которой умаляла темнота: кулаки нередко били пустоту. Мокрая земля также не способствовала боевой эффективности, парни скользили и падали. В очередной раз сцепившись, они свалились в грязь и покатились, злобно сопя и нанося друг другу тычки. Начавшаяся без причины драка быстро закончилась, парни выпустили пар, расцепились и уселись поодаль на земле, хлюпая носами.       — Дебил, — констатировал Майкл.       — Ссыкло, — парировал Дик и очень удивился, не получив мгновенных возражений.       Майкл молчал, лишь громко и часто дышал в темноте. Его запоздалый ответ удивил ещё больше.       — Да, ты имеешь право так думать. Но есть причины, почему я так поступил.       — Кишка тонка, поэтому? — не удержался от подковырки Дик. Несмотря на изначально принятое решение об игнорировании предателя, ему и впрямь стало интересно узнать причину его подлого поступка. Что это, если не обычная трусость?       — У меня через неделю начинаются соревнования, я должен получить первый юношеский разряд. Я же говорил тебе.       — И что? Разве это уважительная причина, чтобы подставлять меня? — возразил Дик.       — Как ты не понимаешь?! Если бы меня посадили, то всё — о спортивной карьере можно было бы забыть навсегда! Отец убил бы меня, он вложил столько денег в мои занятия. Да и я не представляю жизни без спорта…       Дик поразмышлял над услышанным. Нет, его честная натура не принимала такого оправдания предательству. С детства его учили держаться правила: натворил проблем — признаёшь это и разгребаешь сам; не можешь справиться — просишь помощи. Нельзя перекладывать свои проблемы на других, а самому гулять чистеньким.       Майкл, чуя, что не убедил Дика, продолжил обеляться.       — Я тебя не подставлял. Даже если бы я признался, всё равно мне не поверили бы, ведь тот гондон заявил полиции, что это ты его ударил, а свидетельница подтвердила. Квинсбери решили утопить тебя, ты сам так считаешь.       — И ты помогаешь им в этом! Ты, кого я считал своим другом! — вскричал возмущённый его отговорками Дик. И тихо добавил: — Даже больше, чем другом…       Они замолчали, каждый оставшийся при своём мнении. Майкл придвинулся ближе и заискивающе произнёс:       — Ты поступил как настоящий друг, ты спас мою жизнь. — Зная доброту Дика, он рассчитывал получить прощение с помощью этой волшебной фразы.       Дик поднялся на ноги и закончил разговор:       — А ты поступил как подонок.       Он быстро пошёл к дому, без сожаления оставив Майкла. Вслед ему донеслось:       — Не говори моему отцу!       Дик не ответил. Произошедшая встреча ничуть не изменила его отношение к предателю.              Его появлению дома обрадовался лишь Бадди. Заливистый радостный лай встретил Дика, как только он открыл калитку. Отец и Тереза были дома, ужинали в гостиной перед телевизором. Упоительно пахло тушёным мясом и веяло теплом от камина.       — О, сиделец вернулся, — вместо приветствия произнёс отец, прожёвывая кусок.       — Привет, — поздоровался Дик.       Тереза окинула его взглядом с ног до головы и проворчала:       — Куда грязь тащишь, не мог раздеться в прихожей? В свинарнике валялся, что ли…       Ничуть не обиженный нерадушным приёмом, а наоборот, успокоенный привычной домашней атмосферой, Дик вернулся в прихожую, снял с себя куртку и брюки, запихнул в стиральную машину и включил её. Школьный джемпер, рубашку, трусы и носки повесил сушиться на верёвку. Завтра придётся идти в школу в другом джемпере, не форменном — тот не успеет высохнуть. Дик вывалил вещи из сумки: тетради и учебники оказались совершенно промокшими. Представляя, как он пойдёт завтра в школу — порвавший дружбу с Майклом, пропустивший неделю занятий, не зная расписания уроков, без формы, с испорченными тетрадями и учебниками, с судимостью за хулиганство — Дик встал под душ. Тёплая вода, увы, не смыла тревожные мысли о школе.       Он ужинал на кухне остатками рагу, когда вошёл отец. Дик хотел спросить, почему тот не приехал за ним в тюрьму, но отец начал разговор первым.       — Те сто двадцать фунтов штрафа, которые я заплатил за тебя, вернёшь мне сполна. Будешь отдавать всё, полученное от мебельщика.       Дик кивнул, он считал это справедливым. Вот только…       — Отдам, но, кажется, мистер Хант уволил меня.       — Отдашь в любом случае. Найдёшь способ заработать. Иди, проверь кур и уберись у поросят. Целую неделю отдыхал. — На этих словах отец ушёл из кухни, считая разговор законченным.       Вопрос, тревожащий Дика весь день, отпал сам собой. Очевидно, отец приравнял его тюремное заключение к отлыниванию от работы на ферме, а потому не посчитал нужным тратить время на встречу «отдыхающего». Дик мог бы объяснить отцу, что в тюрьме он не отдыхал, а отбывал наказание на исправительных работах, но понимал, что отцу это безразлично, его интересовала лишь собственная ферма.              Поздно вечером, как только Дик улёгся спать, к нему в комнату вошла Тереза, закрыла дверь, склонилась над кроватью и громким шёпотом спросила:       — Теперь тебя не возьмут в армию? Ты же судимый.       Гадство. Дик и думать забыл про эту легенду. Да, выходило, что отныне армия ему не светит. Но пусть Тереза и дальше продолжает надеяться.       — Драка не считается серьёзным преступлением, в армии все драчуны, — притворно равнодушным, сонным голосом ответил он.       Тереза хмыкнула и покинула его комнату. Успокоил ли её такой ответ, Дик не знал. Несмотря на провёрнутую авантюру с поддельным армейским конвертом, легковерной глупышкой она всё же не была.       

***

      Утром, на полпути к школе его снова поджидал Майкл. Если бы не школьная сумка и чистая одежда, то можно было подумать, что он не был дома с прошлого вечера и дежурил всю ночь в ожидании Дика. Испытующе-хмуро посмотрев сквозь чёлку, Майкл неспешно приблизился и молча пошёл рядом. На лицах у обоих темнели синяки — следы вчерашней встречи. Дик, ожидая новых оправданий, обвинений, жалоб и, возможно даже, мольб о прощении, внутренне ощетинился, готовясь быть стойким и не поддаваться манипуляциям бывшего друга. Однако на всём пути Майкл так и не произнёс ни единого слова, лишь на подходе к школе он наконец раскрыл рот и пробурчал:       — Пусть все думают, что мы всё ещё дружим. Подыгрывай.       Вряд ли он предлагал это из благородных побуждений, а потому первым порывом Дика было фыркнуть и отказать. Сдержав эмоции и прислушавшись к голосу разума, Дик согласно кивнул. Предложение Майкла облегчило бы жизнь им обоим, избавив от неудобных вопросов и подозрений.       — Хорошо. Но только в школе. За её пределами разбегаемся, — обозначил он границы их показушной дружбы.       — Э-э, и в мастерской отца, — остановившись, требовательно возразил Майкл.       — Я ведь больше не работаю у него, — неуверенно ответил Дик и тоже встал.       — Почему? — Майкл с удивлением воззрился на него.       — Ты сам сказал.       — А, ты про это… — Майкл нахмурился и отвёл взгляд. — Я так сказал, потому что думал, будто ты звонишь ему, чтобы рассказать правду. Ну, про то, кто на самом деле ударил баронского сыночка…       — Не собирался я говорить ему. Я даже своему отцу не рассказал. Как бы я объяснил, почему взял твою вину на себя? — Дик искренне не понимал, почему это не понимает Майкл.       Пасмурный взгляд Майкла прояснился. Чувствовалось, что он испытал облегчение от слов Дика.       Они стояли у высокой кирпичной ограды, увитой плющом. На ограде сидела нахохлившаяся ворона и смотрела на них. Моросил мелкий дождь, но оба почему-то не надевали капюшоны. За углом находилась школа, были слышны голоса идущих на занятия учеников.       — Эванс, тебя выпустили из каталажки! Привет, мальчики! — Нарушила их уединение Джессика Ли, спешащая в школу той же дорогой. — О чём секретничаете? О тюремных ужасах? Дик, тебя там домогались большие волосатые дядьки?       — Дура, — остановил поток её глупости Майкл. — Иди давай.       — Иду и вам советую поторопиться, — обиженно скривила накрашенные губы Джессика и прошествовала мимо них, цокая каблуками модных туфель.       Дик с Майклом переглянулись и направились вслед за ней, так и не решившись улыбнуться друг другу.       

***

      — Дик! Тебе письмо от Виктора!       Лиззи встретила его на дороге из школы на следующий день. Её лицо раскраснелось от бега, а глаза сияли от радости и любопытства. Дик не виделся с ней со дня рождения, когда она заходила поздравить его. Разумеется, она была в курсе произошедшего, как и все остальные жители деревни. «Сын фермера получил тюремный срок за избиение юноши аристократического сословия» — так гласил заголовок статьи в газете Блэкфорда. Благо, статейка была маленькая, незаметная и без фотографий. Что отнюдь не повлияло на степень бешенства отца — по словам Терезы, прочитав ту газету, он буквально рвал и метал. «Тебе повезло, что был недосягаем», — ехидно улыбнулась она.       — Вот, держи. — Лиззи расстегнула верхние пуговицы пальто, достала из внутреннего кармана конверт и, по-шпионски оглядевшись, передала его Дику. — Пришло в Уайт Гроув три дня назад, но мы же все в отпуске, хозяев нет. Получила его только сегодня и сразу побежала к тебе.       Дик поблагодарил её и тоже спрятал письмо под куртку. Они вместе пошли по направлению к ферме, хотя Лиззи жила в другой стороне. Она с боку заглядывала в невесёлое лицо Дика, ей не терпелось поговорить.       — Как ты? Как в школе? Как в тюрьме? Тяжело было? — сочувственным тоном полюбопытствовала она.       Дику не хотелось болтать с Лиззи обо всём этом, но он помнил, что она была не просто приятельницей, она стала помощницей и хранительницей их с Виктором тайны, а потому пришлось пересилить себя и ответить на её вопросы.       — Со мной всё нормально. В школе… тоже нормально. Мне грозило отчисление, но директор учёл заслуги моей бабушки, проработавшей в школе более тридцати лет, и сжалился надо мной. Спасибо бабуле, помогла. В тюрьме тоже нормально. Я думал, там хуже. — И, заметив удивлённый взгляд Лиззи, пояснил: — Там не обижали, даже почти не кричали, кормили хорошо. Ну да, приходилось выполнять все команды — вставать, ложиться, идти на завтрак, обед, ужин, а главное, нужно было работать, но меня этим не испугать. Всякие белоручки, конечно, ныли и жаловались. Нас вывозили на уборку улиц в соседний город, ещё мы разгребали строительный мусор на стадионе, который ремонтируют. Обычная работа.       — Говоришь, не обижали, а синяк откуда? — в голосе Лиззи звучало явное недоверие.       Кроме неё никто не спрашивал Дика о синяке на скуле, поставленном Майклом, а потому он не озаботился заранее придумать правдивое объяснение.       — Это я уже тут, на ферме получил. Вытаскивал дрова из поленницы, одно неудачно дёрнул… — придумал он на ходу.       — Врёшь ведь, — не поддавалась Лиззи. — Опять отец избил?       — Нет, не вру, — искренне замотал головой Дик. — Отец не ограничился бы одним ударом, а на мне больше нет ни единого синяка. Но раздеваться, чтобы доказать это, я сейчас не буду, — свёл он серьёзный разговор в шутливый тон.       Лиззи улыбнулась и кокетливо подыграла:       — А я бы не против посмотреть на тебя. Правда, говорят, что парни на холоде выглядят не особо привлекательно… — Она опередила Дика на несколько шагов и остановилась перед ним лицом к лицу. — Может, пойдём ко мне? Там тепло. Родители на работе, дома нет никого. Покажешь себя, а то я не верю.       Дик опешил. Он не понимал, шутит Лиззи или нет. Её странный взгляд испытующе вперился в него, обволок и захватил. Как и большинство девушек, она была ниже его ростом, но сейчас выглядела словно великанша, в логово которой он угодил. Разумеется, Дик давно знал, что нравится ей, она и прежде заигрывала с ним, но тогда ему казалось всё это невинными дружескими шутками. Сейчас ситуация выглядела по-другому, он чётко видел сексуальный интерес подруги, понимал её намерения. Как выкрутиться из этого, он не знал. Грубо отказать нельзя, пойти с ней — тем более. Растерянность столь явно отразилась на его лице, что Лиззи рассмеялась.       — Боже, Дикки, никак ты испугался! Малыш ещё не готов ко взрослым отношениям! Пойдём, провожу до дома, а то вдруг кто обидит трусишку.

***

      «Вик, привет! Я был рад получить от тебя письмо, мне не терпелось рассказать о последних событиях. Возможно, ты уже знаешь о случившемся от Мориса и своей мамы, но я уверен, что они рассказали тебе неправду, поэтому слушай, как всё произошло в действительности.       Да, я встречал твоего брата, мы столкнулись с ним у церкви. Это случилось в мой день рождения, когда я направлялся к бабушке. Морис пытался не заметить меня, но на узкой дороге сделать это было затруднительно, и он снизошёл до приветствия и вопроса: не намерен ли я нарушить границы владения Квинсбери и тем самым нарваться на штраф. Я ответил, что не имею такого желания, и хотел вежливо поинтересоваться здоровьем его носа, но так как я был не один, а с одноклассником, то светская беседа не задалась.       (…)       Мне пришлось взять вину на себя, потому что иначе Майкла исключили бы из спортивной секции, а для него это стало бы концом света. Мы думали, что дело ограничится, как и в прошлый раз, разговором в полиции или, на худой конец, штрафом, но вышло серьёзнее. Разумеется, если бы твой брат не соврал и сказал правду, я не стал бы изображать героя. Но ты же сам прекрасно знаешь отношение Мориса ко мне, он готов выдумать что угодно, лишь бы выставить меня негодяем. Впредь я буду умнее и не дам ему повода для новых подлянок.       Тюрьма оказалась не такой страшной, как я представлял по книгам и фильмам, где охранники постоянно орут и бьют дубинками заключённых, будто надсмотрщики на плантациях, а заключённые относятся друг к другу как враги и всячески усложняют жизнь. Мои собратья по несчастью были обычными парнями, осуждёнными кто за кражу, кто за драку. Были и девушки, они находились в отдельных камерах, но работали мы все вместе. В общем, тюремное заключение немногим отличалось от моей ежедневной жизни. Возможно, взрослые тюрьмы другие и там более жёсткие правила, но я не собираюсь это узнавать.       Как сказала бы моя бабушка, нужно рассматривать неприятности как получение жизненного опыта. Думаю, ты бы сказал проще: я пережил незабываемое приключение».       

***

      — Лиз, письма от Вика нет?       — Нет. Я бы сразу сказала. Не волнуйся, две недели ещё ничего не значат. Знаешь ведь, как работает почта: то потеряют, то не туда принесут.       — Все предыдущие письма доходили за три-четыре дня.       — Ваши письма идут же не напрямую, а через Лондон — вдруг у посредницы что-то случилось и она не смогла переслать письмо сразу. А может, Виктор решил не писать, а рассказать все свои новости, когда приедет на каникулы?       — Нет, вряд ли. До Рождества ещё далеко, а Вику нравится писать письма. Тем более в последнем письме я рассказал ему о своём заточении в тюрьме — представляю его бурную реакцию, он не стал бы долго держать в себе мысли по этому поводу.

***

      — Нет, Дик, письмо пока не пришло, — опередила его вопрос Лиззи, когда через неделю они снова увиделись с ней. — Да, долго его нет, это странно.       — Как думаешь, не мог кто-нибудь перехватить в Уайт Гроув?       — Нет, ты что. Я же всем говорю, что получаю письма от подруги, а кому интересна девчачья переписка. Если бы говорила, что от парня, тогда, возможно, кто-то и засунул бы свой длинный нос. Напиши ещё одно письмо Виктору — вдруг твоё последнее не дошло?       — Да, наверное, так и сделаю, — вяло согласился Дик.       Он не мог поделиться с Лиз тревожащими его мыслями. Вероятной причиной отсутствия письма была обида Виктора. Ведь Дик рассказал ему о Майкле — своём новом друге, ради которого уже успел совершить геройский поступок и пожертвовать честью. Прекрасно зная характер Виктора, Дик допускал возможность обиды с его стороны, притом серьёзной, едва ли не смертельной. Но знал он и другое: Виктор был разумен не по годам, а потому должен был понять и простить. Скрывать от него дружбу с Майклом, пусть и развалившуюся, Дик не желал.              На следующий день после уроков Дик зашёл в школьную библиотеку, где второпях написал новое письмо — короткое, без подробностей, в котором спрашивал Виктора, получил ли он предыдущее. Он помнил, что Вик платил приятелю-старшекласснику пять фунтов за каждое послание, и оттого испытывал сомнения в нужности этого письма — транжирить чужие деньги он не привык. Сомневался до тех пор, пока не опустил конверт в почтовый ящик на автобусной станции Блэкфорда.              Четыре дня спустя взбудораженная Лиззи прибежала на ферму. Они с Диком отошли за сараи, подальше от человеческих глаз и ушей, где она вместо передачи долгожданного письма сообщила о телефонном звонке Виктора.       — Он сказал, чтобы ты больше не писал ему!