Und wir werden glücklich leben

Штурмбаннфюрер с трясущимися руками представил ко лбу Ганса «Вальтера», с ненавистью смотря на него. — Повтори, что ты только что сказал. — непривычно было тыкать человеку старшему по званию, но Ланда не был против. Все равно они сейчас одни в кабинете, да и разговор располагает к подобному. — Дитер, я прошу тебя... — штандартенфюрер пытался успокоить коллегу, но в глаза ему не решался смотреть. Ему казалось, что сейчас дыру в нем сделают. Причем не только из-за выстрела, но и из-за злобного, испепеляющего взгляда сверху. Хельштром так обычно смотрит на заключённых, которых вот-вот начнут пытать. «Вальтер» лишь ещё ближе прикоснулся ко лбу, и теперь мужчина мог почувствовать холодный металл. Инстинктивно побежали мурашки по спине. Ганс лишний раз старался не дышать, чтобы не раздражать майора. — Повтори. Что. Ты. Сказал! — Ты мне не безразличен. Хельштром опять всем телом вздрогнул от этих слов, ни о какой уверенности в своих действиях не может быть и речи. И хоть «Вальтер» был снят с предохранителя, сам по себе он не выстрелит, но Дитер находился в очень нестабильном эмоциональном состоянии. Он не хотел думать о том, как их отношения будут развиваться в следующие несколько минут. Лишь услышать то, что и так уже знает. — Что значит «не безразличен»? Объясняй.

***

Все началось с конца августа. Штандартенфюрер приехал на оккупированную территорию Франции рано утром. Через неделю он уже был на своем рабочем месте, стоял перед гауптштурмфюрером Мюллером, когда тот выбирал Гансу подходящую кандидатуру для совместной работы. — Ох, и дел же теперь будет. — кряхтел и вздыхал пожилой мужчина, перебирая личные дела множества гестаповцев. — И то ещё не понятно, пойдет дело как надо или нет. — А с чего вообще решили ввести такую систему? — негромко спросил Ланда, пытаясь разглядеть на перебираемых папках хоть кого-нибудь, хоть какую-нибудь знакомую фамилию, но не получалось. Тогда он отбросил эту затею и просто внимательно наблюдал за Мюллером. — И почему мы должны сидеть в одном здании? — казалось, что это не очень безопасно. Гауптштурмфюрер был шестидесятилетним мужчиной, волосы которого постепенно покидали его голову и получалась своеобразная лужайка. Его излюбленная привычка кряхтеть и переживать по всяким пустяками не отпускала его ни на минуту. Если кряхтение все могли пережить, но вот испорченные нервы Мюллера никому не давали покоя. Вечно он суетился, давал с излишком заданий и поручений, чуть ли не падал в ноги начальству, когда те приезжали с проверкой. Между собой его все называли «дед», потому что многие начинали свою карьеру именно с его помощью. Однако характером он был не прост, что создавало ещё одну проблему. Но если гауптштурмфюрер проснулся в хорошем настроении, значит будет сегодня добрым, если нет, то никому не будет покоя. Гансу сегодня повезло – Мюллер был в отличном настроении. — Якобы СС и гестапо будут показывать ещё больше хороших результатов, если будут работать вместе, особенно на оккупированных территориях. А здание это так, временно... Да, Господи, куда я его?.. А вот он! — пожилой мужчина с радостным видом достает из кипы документов то, что давно искал. — Вот, штурмбаннфюрер Хельштром. Показывал отличные результаты в Берлине на протяжении многих лет. Ланда сразу же узнал его. Да, это тот самый майор, которого он недавно видел в ресторане, а ещё когда-то в театре и на совместном вечере, посвященному дню рождения фюрера. Он тогда очень заинтересовал его, особенно своей эрудированностью. Кажется, это был один из немногих мужчин, который читал книги одну за другой, впитывая в себя все, что там написано. Очень интересный человек. — Когда нам начинать работу? — Да хоть завтра. И они впервые лицом к лицу встретились на следующий день, в главном холле. Дитер расписывался в журнале, как раз в этот момент штандартенфюрер тоже зашёл в здание и, когда увидел Хельштрома, то поспешил к нему, чуть ли не вырывая из его рук ручку. — Доброе утро, майор. — доброжелательно, с лёгкой улыбкой сказал штандартенфюрер, тоже начиная расписываться. На мгновение он взглянул на напарника, проигнорировав холодное приветствие. Может, не проснулся ещё, с кем не бывает. — Вы в курсе, что мы теперь работаем вместе? — Да. — Отлично, тогда вводить в курс дела я пока Вас не буду, потому что ещё сам никаких материалов на руки не получил. Вы, кстати, в каком кабинете сидите? — Ганс ко всем обращался на вы, не смотря на ранг человека. — В трёхсотом. — все также коротко отвечал тот. — А я в четыреста пятнадцатом. Если что, будем на связи или приходить к друг другу. На первое дело по поимке шпионов они отправились спустя несколько дней. — Я очень рад, что мы всё-таки на машине. А то я уж думал, что придется идти пешком по такой ужасной погоде. Стыдно признаться, но мою машину забрали для более важных дел, как они сказали... — с небольшой грустью в голосе сказал штандартенфюрер, глядя на улицу через окно. Хотел было открыть, чтобы хоть немного проветрить салон, но приятные духи Хельштрома снова вдарили в нос, и он передумал. — В любом случае, я благодарю за подобную инициативу. Ганс неосознанно развернулся к собеседнику, слабо улыбнувшись. Мысль о времяпрепровождении в пабе немного удручала его. С детства ему не нравились подобные заведения. Как-то они ассоциировались с бедностью и грязью. Можно было, конечно, зайти, но раз в пятилетку, не чаще. — Ох, у Вас тут... — по-доброму усмехнулся Ланда, протягивая руку и быстренько поправляя галстук Дитера. Это было секундное движение рукой, из-за которого мужчина успел и смутиться, и испугаться от собственной дерзости. — А то я Вас не узнаю без Вашей излюбленной аккуратности, ха-ха! — хоть и пытался перевести все в шутку, а все равно чувствовал себя не очень комфортно. — О! Мы уже приехали. Как славно. Ланда снова быстро вышел из автомобиля, теперь уже без помощи водителя, и направился к пабу, под козырек. Дитер за такой маленький срок привык, что чаще всего штандартенфюрер ведёт себя расковано и без стеснения. Хоть он и немного опешил от того, что коллега внезапно решил позаботиться о его внешнем виде, против ничего не сказал. Это был просто дружеский жест, который вполне можно было ожидать от Ганса, ничего более. Как раз была пятница, народу было много. С одной стороны, это усложняло работу, а с другой стороны помогало мужчинам пройти незамеченными в самую глубь бара и оглядеться. Выглядело заведение, как и обычный бар, с охотничьей тематикой и бильярдом. Среди посетителей было много пьяных военных, а это означало, что шпионы могли быть где-нибудь поблизости. За несколькими столами уже сидели подчинённые штандартенфюрера для подстраховки. Сев за небольшой круглый столик, мужчины заказали по кружке пива и стали ждать, осматриваясь и разговаривая, будто они просто решили прийти отдохнуть. Завязалась беседа про детство. Ланда без стеснений рассказывал, что был тем самым непослушным ребенком, который стоял на голове, не желая слушать нянек. Практически никто не мог с ним совладать. А когда пошел в школу, то все начальное звено постоянно либо дрался, либо носился по коридорам учебного заведения, снося с ног всех и вся. — Ха-ха, да уж. Боюсь, в том возрасте мы бы с Вами не поладили. — Хельштром на секунду задумался, смотря в потолок. — Ну, меня ставили в пример и освобождали от внеклассных занятий за успехи в учёбе, а мои одноклассники считали это несправедливым. Но меня это мало волновало... — не то чтобы Дитер был паинькой, скорее беспроблемным в плане поведения и серьёзным уже в детстве. Он был очень самодисциплинированным и с подросткового возраста знал, чего хочет от жизни, но всегда выбирал легкие пути, если была возможность. Обстановка с каждой секундой становилась более расслабленной. И скорее не из-за алкоголя, который они, кстати, практически не пили, а просто из-за приятной беседы. Во время работы мало так поговоришь по душам. Вечные бумажки, отчёты и документы доконают их. — И как такой человек, как Вы, может быть одиноким? Штурмбаннфюреру понадобилось секунды три, чтобы понять, что и кому он только что сказал вслух, и широко раскрыть глаза в немом крике: «Твою мать!». Дитеру показалось, что он услышал звук бьющегося об пол стекла. Со стороны или что-то в этот момент разбилось прямо у него в голове – неизвестно. — Из принципа. Не хочу подвергать никого опасности из-за моей работы. Это будет отдельная головная боль. Да и зачем? Все свое время я провожу на работе или в разъездах. Как-то не хочется, чтобы любимый человек страдал в одиночестве из-за меня... — тут Ганс отпил потихоньку пиво и продолжил мысль. — А ради "галочки" тоже не хочется как-то. Возможно, потом, когда закончится война, я обзаведусь семьёй. Хотя чувствую, что это будет непросто, ха-ха. А Вы? В момент двухсекундной паники Дитер ожидал совершенно другой реакции на свои слова. Да черт подери, почему Ланда такой? Хельштром пытался найти подходящие слова, чтобы описать Ганса в своей голове, но ничего такого, что ему бы не понравилось, не нашел. Штандартенфюрер много разговаривал, в других людях Дитера это раздражало, но не в нём. — Да и вообще я думаю, что надо жениться или выходит замуж по любви, а не по расчету. Никому хорошо от этого не будет. Только будут измены и скандалы... — продолжал мысль Ланда. Сейчас его как никогда тянуло на философские разговоры. — И это ещё одна причина, почему я не тороплюсь себя окольцовывать, ха-ха! — улыбка расползалась по расслабленному лицу. В голове снова мелькнула мысль: Дитер зануден, хоть и умен. Но все равно это у него присутствует. Не всякая женщина выдержит это занудство, которое может быть было и к месту. Все равно тяжело. Да и работа, конечно же. У Хельстрома она тоже присутствовала в больших количествах. Наверняка, даже нет лишней минутки, чтобы подумать о своем будущем, когда закончится война. Хотя, это можно точно сказать, и после их победы работа не поубавится, а только наоборот. Последующую беседу майор поддерживал напряженно и осторожно. Вдруг за соседним столиком стало слишком шумно. Компания из семи человек, которые что-то бурно обсуждали, смеялись и чуть было не затеяли драку. Чудом удалось их расцепить, разведя по разным сторонам. Мужчины обратили на это внимание. Ланда с интересом разглядывал эту картину. Особенно его взгляд зацепился за нескольких девушек, которые тоже сидели за этим столом и спокойной следили за происходящим. Ганс вопросительно посмотрел на коллегу, когда развернулся. Оба поняли друг друга молча и встали на ноги, подходя к тому самому столику, за которым остались фройляйн. — Добрый вечер, мы вам не помешаем? Можем присоединиться? — с доброжелательной улыбкой спросил штандартенфюрер, уже садясь за стул. — Мы не могли пройти мимо таких очаровательных девушек, которые теперь вынуждены скучать в одиночестве. — выглядели они красиво, опрятно. Неброского оттенка платья, уложенные волосы и немного макияжа. Совсем ещё юные, наверняка, только-только выпорхнувшие из родительского гнезда. Но все равно очень выделялись на общем фоне. Они были единственными дамами, кроме часто работающих здесь проституток, поэтому так и заинтересовали Ланду. Обычно такие миловидные и хрупкие существа уничтожают все, благодаря обаянию и пьяным языкам военных. — Как вас зовут, если не секрет? — Жизель. — первая сказала фройляйн, в небесно-голубом платье. Взгляд автоматически перешёл на остальных, но почему-то они молчали. — А это Люси, — девушка в жёлтом платье кивнула. — И Агата. — Приятно познакомиться. А как зовут Вас и Вашего друга? — спросила Агата, придвигаясь к столу чуть ближе. — Я Ганс, а мой приятель Дитер. — штандартенфюрер не стал говорить о их фамилиях и уж тем более о должностях. Иначе бы все точно сорвалось. — Пришли отдохнуть, как и все тут, ахах. — А я пришла встретиться со своим другом детства. Он говорил, что приедет, но где-то пропадает... — ответила Агата, оглядываясь по сторонам, будто сейчас появится тот самый друг. — А это наши сегодняшние друзья, с которыми мы нечаянно познакомились здесь. — рядом снова оказалась та шумная компашка из юнцов, которых недавно растащили по разным сторонам, только теперь они сидели тихо. — Ха-ха-ха, знаете, когда мы были маленькими, он – мой друг – обещал, что женится на мне. Можно сказать, ради этого я сюда и приехала. — Откуда? — наконец-то открыл рот майор. — С Геста. — уверенно ответила девушка. Когда Агата сказала, что прожила всю жизнь в Гесте, Дитер чуть не выдал себя саркастичным недоверчивым смехом. Никогда не называй место своего происхождения, если не уверен в своих словах на сто процентов, тем более, если ведёшь диалог с двумя опытными немецкими офицерами. В который раз за свою жизнь майор подумал, как ему повезло родиться и вырасти в Берлине – городе, куда ежегодно съезжались этнические немцы с множества земель в поисках заработка. В столице можно было различить десяток разных диалектов, просто пройдя по улице до ближайшей станции метро. В мужской компании за столом продолжался сдержанный пьяный бубнёж, но в какой-то момент молодой солдат раздраженно шикнул на своего друга и попытался последовать примеру Хельштрома, но опыта в поимке шпионов рядовому пока не хватало. Парни стали постепенно трезветь и осознавать, что эти двое не просто так пришли сегодня именно в этот паб и влезли именно в их компанию. Штандартенфюрер слегка хлопнул руками и тихо засмеялся: — Представляете, что я сейчас вспомнил? — его лицо все такое же было счастливое, будто это общение вызывало только радость и поднимало настроение. — Недавно в одном журнале я прочитал, что девушки моложе двадцати пяти лет не умеют говорить чистоговорки. Они ещё уверяли, что это научно доказано! Ха-ха-ха, бред же! — все за столом засмеялись. — Милая Агата, расскажите нам какие-нибудь чистоговорки, иначе я и правда буду в это верить, ведь кого бы я не спросил из приятельниц — ни одна из них не сказала. А я не поверю, пока не опрошу всех. Фройляйн хотела было уже отказаться, но вовремя себя остановила. Ей казалось, что она давно себя выдала, с самого начала выложив всю выученную информацию, дабы доказать мужчинам, что она обычный человек, а не английский шпион. Неприятное, липкое волнение окутало ее, не давая нормально соображать, а духота и шум только усугубляли положение. Хоть девушка и ходила по очень тонкому льду, скороговорку выбрала удачную. Доминирующий звук «л» иностранцу произнести легче всего, плюс, девушка сделала это абсолютно не на английский манер. Её немецкий действительно хорош. Но когда Ланда стал подбивать незнакомку на ещё одну проверку её лингвистических способностей, Дитер решил начать действовать своими способами. Не любил он вот эти долгие разговоры так же сильно, как посиделки с молодыми алкоголиками за одним столом. — Ладно тебе, Ганс, довольно мучить леди своими скороговорками. Лучше скажите, давно ли вы имели дело с нижненемецкими диалектами? Я вот, например, часто наблюдал, как люди из Нижней Саксонии употребляют в своей речи слово «amangs» и никак не могу понять, что оно означает. Может быть, фройляйн сможет прояснить ситуацию? Майор говорил с широкой улыбкой, будто действительно надеялся на информативную дискуссию о диалектах с малознакомой девушкой. Диалектизм «amangs» на самом деле означал наречие «тем временем», но в традиционном немецком языке, который изучают иностранцы, используется другое слово – «inzwischen». Пока, конечно, нет гарантий того, знает Агата значение этого слова (возможно, ей повезло с учителями) или нет, но Дитер ещё не закончил. Агату чуть не перекосило от радости, когда услышала вопрос о каком-то слове. Она даже банально не расслышала его нормально, чтобы отвечать! Все равно стоял такой шум, что любое неизвестное тебе слово кажется ещё непонятнее. Конечно, если была бы возможность подумать логически, что оно могло означать, то фройляйн, возможно, сказала бы, но столько времени у нее не было. А терпение штурмбаннфюрера тоже не бесконечное. Агата лишь пожала плечами и улыбнулась, прикидываясь дурочкой. — Честное слово, первый раз подобное слово слышу! Ха-ха! Возможно, старожилы использовали его, но меня подобному не обучили. — пыталась выкрутиться она, как только могла, но под хищным взглядом Хельстрома ей никогда не спрятаться. Он насквозь ее видел. Чувствовал, будто ее тело стало частью его. Голова неосознанно опустилась вниз и вбок, чтобы спрятаться от этих прожигающих глаз... Ганс быстро забыл об этой шпионке. Агата вообще быстро себя раскрыла. Видимо, многомесячные занятия прошли даром, раз она не заметила слежку, не додумалась позвонить с уличного телефона и воспользовалась своим, который к тому времени уже прослушивался. Одним словом, вела себя очень непрофессионально, за что и заплатит своей жизнью. Хотя этим делом займется Дитер, Ланда доверил ему все довести до конца, пока будет заниматься кое-чем другим, а чуть позже к нему всё равно присоединится не только майор, но все военные. Даже те, кто совсем дуб дубом. Например, такие как его коллега и давний друг Янгель Шпрее, который был совсем не рад этому визиту. — Ну чего ему тут надо?! — опять возмущался Шпрее. Напротив него сидел Ланда. — Сейчас не только он приедет, но и вся делегация! Будут шерстить тут, лазить, мешаться. Я их брата знаю! — Янгель отвернулся от штандартенфюрера, задумчиво и сердито глядя на стенку. — Не знаю, у меня все в порядке с документами... — пожал плечами Ланда. Да, конечно, его тоже коснется этот визит, который якобы нацелен на пропаганды среди французов, но особо трогать его не будут. Во-первых, знают, что он за человек. Во-вторых, документы в порядке. В-третьих, обязанности он свои выполняет, и даже уже поймал шпионку. — Так что сильно переживать не буду. Покричат, руками помахают и уедут, снова забудут про нас, ха-ха! — Ганс не очень любил говорить про начальство. Но иногда хотелось сказать что-нибудь такое простое и безопасное, а то ещё услышат и поймут не так. — Я ещё никого не поймал...— со злостью прохрипел Шпрее, всё также буравя взглядом стенку. — Дали какого-то дауна, а ты разбирайся с ним. Тебе повезло. У тебя Хельстром. — хоть коллега и не любил Дитера, но ценил его заслуги перед отечеством и уважал его ум, однако он никогда в жизни бы в этом не признался, даже если угрожать будут. — Да, повезло! — с горделивой ухмылкой сказал Ганс. Он и сам давно понял, что повезло, просто сказать об этом лишний раз никому нельзя, да и похвастаться тоже. Хельстром тоже был не особо рад этому приезду. Кое-какие подробности, не особо их касающихся, он смог выяснить. По названию напоминает мелодраму. Неужели в Берлине нет достойных кинотеатров, что Геббельс прилетает в Париж на личном самолёте, чтобы, видимо, посетить именно этот? Бред какой-то. Но кто их будет спрашивать? Первый день прошел в дикой суете. Визит важного человека всегда вызывал панику, будто огромному количеству солдат было что от него скрывать и все поголовно боялись отправиться на расстрел. И хоть Дитер был предан своей стране и её законам всем сердцем, где-то в глубине души у него вызревал липкий, навязчивый страх, что по какой-то совершенно глупой причине его может постигнуть та же участь, что и всех нарушителей. Второй день начался для майора ещё раньше, ибо в семь утра он уже поехал в своё отделение, чтобы как следует гавкнуть на всех перед приездом коллег. Дитер не выспался и кофе почти не исправил ситуацию. К часу дня они наконец-то добрались до кинотеатра в центре. Геббельс всегда снимал весь кинотеатр для себя одного, но каждый его визит, естественно, включал прекрасную Франческу и охрану, которая была раскидана по всему залу. Двое человек сидели по обе стороны от парочки, ещё по двое – в нескольких рядах перед ними, по сторонам на расстоянии и сзади. Как раз позади всех примерно в пяти рядах от министра пропаганды сидели Дитер и Ганс. В зале было темно и на них никто не смотрел. Дитер как обычно курил, ему, правда, стоило делать это реже. Состояние недосыпа усугубляло ещё то, что фильм был, откровенно говоря, скучный: сопливая драма о том, как беременная девушка ждёт солдата с войны. Самая избитая тема, сняли бы уже что-то интересное. Если бы главный герой в конце ушел к своему другу детства, Хельштром бы только посмеялся. Хотя Йозеф, казалось, был увлечён просмотром, что-то обсуждая со своей переводчицей. Фильм был на немецком, но в один момент девушка с экрана сказала короткую фразу на французском, из которой Дитер понял только два слова и закатил глаза. — Пф, и ради похода в кино стоило лететь сюда из самого Берлина? — не выдержав, риторически спросил Хельштром. Он устал от беготни за министром на протяжении полутора дней. — Бля, с восьми до восьми, а сегодня ещё на час больше! —штурмбаннфюрер в обычные рабочие дни редко столько пашет. — Очевидно же, что все проверки были лишь показательным выступлением. Ланда ничего не ответил, лишь пожал плечами, лишь сказал: — Ещё и спать охота... — А поспать тут можешь, никто не смотрит. Только нам за порядком следить надо, так что после меня. — штурмбаннфюрер хитро усмехнулся и закрыл глаза. Коварства ему, конечно, не занимать. И спина уже затекла сидеть на этом кресле. Ланда мягко усмехнулся и закатил глаза. Что ж, он принимает условия игры и будет стараться играть по правилам. Но раз Хельстром решил поспать немного, то Ганс препятствовать не будет. Он, наоборот, полюбуется им, пока есть возможность. Как раз темно, все смотрят на экран и всё спокойно. "Охотник" не прямо в глаза смотрит на Дитера, а полубоком, чтобы выглядело не так странно. Да и тот может почувствовать такой взгляд на себе, от чего проснется и обломает всё. Штурмбаннфюрер был прекрасен. Ровный нос, пухлые губы... Так и манили к себе. А родинки? Господи, это вообще отдельное произведение искусства. Тоже хотелось прикоснуться к ним, провести рукой по нежной коже, пока та не покроется румянцем смущения. Хотелось растрепать волосы, которые выглядят слишком аккуратно. Вообще хотелось выбить Дитера из его привычной жизни, сделать так, чтобы тот изменял своим принципам и привычкам. На секунду штандартенфюрер вспомнил, где находится, и сел прямо. Ему показалось, будто он уже тянется к Хельстрому. Нет, так нельзя. Нельзя переходить границы дозволенного. Мужчина сразу же встал на ноги, осмотрел зал и вышел. Надо было всё-таки пройтись самому и проверить, а то на этих зевак надежды нет. Прогулка по кинотеатру длилась примерно пятнадцать минут, за которые Ганс успел дать некоторым подзатыльник, указания и рокировку их местоположений. А также новые указания и угрозы, если те не выполнят. Этих товарищей надо держать в ежовых рукавицах. За это время глаза штандартенфюрера привыкли к свету, а когда он зашёл в зал, то пару секунд был слеп. "Охотник" кое-как дошел до своего места и устало сел в кресло, положив руку на подлокотник, чтобы точно не свалится от темноты в глазах. Но этот подлокотник оказался каким-то странным и даже мягким! Ланда сразу же прозрел. Каково же было его удивление, когда понял, что это была нога Дитера. Как раз этого времени хватило, чтобы сесть на место и продолжать стыдится своей дерзости. Любой бы друг не оценил подобного. Но штандартенфюрер никак не мог убрать свою кисть. Он продолжал держаться за ляжку коллеги, немного даже сжимая его и поглаживая до колена и обратно. Что это было? Мужчина сам не понял. Минутное помутнение разума от усталости. Эта дерзость длилась около минуты, ну максимум две, а Ганс успел погладить не только колено, но и выше бедра. Со стороны выглядело, будто он поправляет штурмбаннфюреру форму, хотя это было далеко не так. Под конец штандартенфюрер даже увлекся и не хотел отрываться. Он продолжал ласки одними пальцами, невесомо водя ими туда-сюда. Сквозь полусонное состояние Дитер слабо почувствовал руку на своей ноге. Он бы не придал этому значения, если бы Ланда сразу её убрал (подумаешь, случайно дотронулся в темноте), но этого не произошло. Проснулся Хельштром от того, что его бесстыдно трогали за ляжку. Нет, ему не показалось! Он бы мог вспылить, ударить Ганса по руке или ещё что-нибудь, но блять! Дитер боялся даже пошевелиться. Он будто на минуту ослеп и оглох одновременно, и больше не слышал никаких разговоров на фоне. Чёрт, когда тебя вот так аккуратно сжимают, оказывается, так приятно… Вообще не шло в сравнение с тем, как за него хватались женщины во время секса. Он осторожно открыл глаза и покосился в сторону Ганса. Хельштром невольно выгнулся и вцепился в подлокотник. Мозг хотел уйти от этих ощущений, чувствуя отторжение, но тело повело себя совершенно иначе, наоборот, пытаясь прижаться сильнее. Когда его стали трогать менее настойчиво, захотелось разочарованно выдохнуть. Наконец, у штурмбаннфюрера получилось медленно повернуться в сторону и посмотреть на Ганса прямо. Казалось, что майор почти не дышит, а ещё сложнее было произнести что-то вслух. — Что ты делаешь? — всё, что Дитер смог сказать на одном дыхании, ибо ещё одно слово просто встало бы у него в горле, не давая даже вдохнуть. — Ничего... — улыбнулся Ланда, будто ничего не было, и сел прямо, облокотившись на спинку кресла. — Это я пытался разбудить тебя. Теперь моя очередь дремать... — хоть и не видно, что мужчина нервничает и растерян не меньше штурмбаннфюрера, но он всё равно находит, что ответить, и с этой погано-победной улыбкой садится поудобнее, закрывает глаза и начинает думать о чем-нибудь другом. Все нутро Ганса кричало. Он сам был в шоке от самого себя. Всегда сдержанный, держащий руки при себе и продумывающий шаги наперед "охотник" перестал узнавать себя. Спасибо, что в зале темно, иначе бы все увидели щеки, которые сливаются с цветом кресла. Красные от смущения. Давно он не испытывал подобного чувства. Последний раз в армии в 18 лет на медосмотре. И как теперь смотреть в глаза Дитеру? А как общаться? Наверняка, после отъезда Геббельса он скажет, что не может работать с Ландой, и уйдет. Навсегда уйдет. А штандартенфюреру мало тех мимолётных встреч раз в год. Ему хочется чаще и больше! Но из-за своей тупости может лишиться этого. Руки ровно лежали на коленях, голова чуть откинута назад, улыбки больше не было. Лицо стало спокойным, хотя ещё и красноватым. Но колени чуть дрожали. Шок не отпустил его. Это будет ещё несколько минут, главное, чтобы Хельстром не думал о чем-нибудь плохом...Хотя что тут можно думать? Его бесстыдно лапали и всё, думать не надо. Так и место такое опасное слишком. В любой момент Геббельс мог развернуться. Но именно это чувство опасности и разжигало Ганса. Быть пойманными в таком месте - это же вообще ужас! Нервы на пределе, шалят. До конца фильма оставалось не так много времени, через полчаса он закончился. За это время Дитер не сказал ни одной полноценной фразы, лишь пару раз попытавшись разбавить неловкую тишину многозначительными комментариями типа "пффф" или "да ладно", и не выкурил ни одной сигареты. Зато был начеку каждую секунду. Как только в зале включился свет, майора как холодной водой облили. Ему казалось, что это видели все. Что все в этом сраном кинотеатре теперь знают, что мало того, что его, извините, трогали за некоторые мягкие места, а ему ещё и понравилось. Да его за это убить мало. На улице было холодно, недавно прошел ливень и сейчас дул сильный ветер. Дитер вышел из кинотеатра в распахнутом пальто и уже с сигаретой в зубах, как роковая женщина, только каблуков не хватает. Ему срочно, пиздец срочно нужна доза никотина, иначе его мозг не переварит то, что происходит. В портсигаре осталось всего две сигареты, до вечера он сойдёт с ума, если не купит ещё. Охрана сопровождала Геббельса и Франческу в машину, а майор наблюдал за этим со стороны. — Штурмбаннфюрер, прошу прощения, вы в порядке? — осторожно спросил молодой солдат, подойдя к начальнику. Дитера тряхнуло от этого вопроса. Пацан явно знает, что его облапали прямо за спиной самого министра пропаганды и уже успел написать донос, блять! Хотя он всего лишь заметил, что его босс ведёт себя не как обычно. — Да. Занимайся своими делами. — сухо бросил Дитер, изо всех сил сохраняя самообладание в глазах подчиненного. Солдат списал его странное поведение на банальную усталость, ибо они все тут второй день бегают как ненормальные из-за этих бессмысленных проверок, и отошел. Естественно, ничего непозволительного во время фильма он не видел, ведь это было всего лишь больной фантазией майора. Хельштром тем временем перевел внимание на штандартенфюрера. Что, нахуй, произошло там, в зале? Тело вспомнило те невесомые прикосновения, и он вздрогнул, как от удара током. Хорошо, нет смысла отрицать произошедшее, как и свою реакцию, но что теперь делать? Вид, будто ничего не было, или стоит об этом поговорить? Подойти и практически при всех спросить "какого хуя ты меня облапал"? Работать всё время молча они не смогут, поэтому спросит он об этом сейчас, завтра или ещё позже, не имеет значения. Дитер подождал, пока Ланда останется один, а толпа охраны будет достаточно далеко, после чего подошел к нему и встал рядом, не смотря в лицо. — Слушай, я не знаю, что это было, но… — он замялся, подбирая слова, из-за чего покашлял, возвращая себе уверенность. — Но я хочу объяснения. И я не собираюсь ничего предпринимать, если… ты понимаешь. Из-за нервов Дитер не был настроен агрессивно, скорее пугливо, как дикий зверь, которого впервые в жизни погладили. В таком состоянии он бы точно не пошел доносить на противозаконное поведение. Он и не хотел этого делать. Всего лишь узнать, правильно ли он всё понял. Ланда косо взглянул на коллегу, снова развернулся к нему профилем и тоже закурил. — Штурмбаннфюрер, я предлагаю забыть об этом инциденте и жить, работать дальше, — спокойным, немного даже со строгостью, тоном сказал мужчина, ни на секунду не разворачиваясь к собеседнику. — У нас ещё море нераскрытых дел и не пойманных шпионов. Не забивайте свою прелестную головку подобной ерундой, она нам ещё пригодится. Ганс вздрогнул. Он сломал его. Сломал быстро. Слишком быстро. Нет в его голосе такого, что было раньше. Он даже выглядит так, будто его душа раскололась на две части. "Охотник" думал, что Дитер сейчас уйдет и все, а он стоит и стоит, молчит. Аж неудобно стало. И стыдно. Не только из-за лапанья, но и из-за этой внезапной официальной речи, поведения. Это только больше сбило с толку бедного Хельстрома. Напугало ещё больше. Но что поделать. Всё-таки на улице очень хорошо всё слышно, надо следить за своей речью. Ганс, можно сказать, сжалился. Развернулся лицом к нему и глубоко вздохнул: — Дитер, — сказал он мягко, — идите домой, отдыхайте. Это были тяжёлые дни, нервы у всех шалят. Я просто валюсь с ног, и думаю, что Вы тоже... — Ланда выкинул окурок и сложил руки за спину. — Доброй ночи. — и пошел пешком до дома. С того момента прошло четыре тяжелых дня. Для Дитера перепад настроения Ганса тогда был слишком резким, с чем он не сталкивался ни разу в жизни. Ещё ни один человек так не опрокидывал майора с ног на голову, чтобы он впоследствии чувствовал себя аж настолько не в своей тарелке. Это было сложно, болезненно и нервно. За это время Дитер ходил к Агате ещё два раза по очевидной причине. Один раз он разложил её прямо на столе, да так, чтобы не видеть лица девушки, а слепо трахать её разгоряченное тело. Во второй раз кроме минета уже ничего не было. Удивительно, что при такой усталости и снижении влечения к женщинам, у него всё ещё вставал, ибо тело отзывалось на ласки, даже если сознанию Хельштрома было тяжело. В их последний раз Агата как-то взяла штурмбаннфюрера за колено, что его бедного аж передернуло. Ланда в тот день сделал точно так же. Майору было плевать, какое мнение о нём сложится у шпионки. Пусть думает, что хочет, пусть считает его поехавшим озабоченным извращенцем, которому без принуждения никто не даёт — вообще похуй. Её мнение никто не будет учитывать, тем более, она скоро умрёт. Хельштром также появлялся в Штандарте СС, но ненадолго и был крайне немногословен. Забирал документы и уезжал, чтобы разобраться с ними без постороннего присутствия. Также появлялся, чтобы что-то подписать и снова уехать. К Гансу обращался исключительно на «Вы», в разговоре был очень холоден и сводил всё общение к минимуму. Дитер вёл себя всё страннее и выглядел всё хуже. Из-за тревожного сна у него были синяки под глазами, он стабильно выкуривал пачку сигарет в день — стал появляться кашель курильщика, а запах кофе перебивал даже запах его одекалона. Ещё он кидался на своих подчиненных. Рядовым солдатам, конечно, не привыкать, но и они заметили, что с штурмбаннфюрером происходит что-то странное, отчего меняется и его поведение, а повлиять на это никто не мог и даже бы не осмелился попытаться. Внезапно посреди ночи он проснулся от тревожных мыслей о том, что если этот инцидент с Гансом каким-то образом вырвется за пределы их влияния — конец всему. Карьере, будущему и жизни. Может убить штандартенфюрера, пока не поздно? Да ну, это уже слишком, вряд ли он будет трепаться об этом с кем-то. Это была самая сложная ночь за последние несколько дней. Дитер влюблён и эта любовь его убивает. Душит, как газовая камера, и сжигает, как гигантская печь. Он никогда в жизни не чувствовал себя так плохо, хотя казалось бы, такое прекрасное чувство должно наполнять человека всем самым позитивным, что только есть в этом отвратительном мире. Влюбиться в мужчину — это, наверное, самое страшное, что только могло произойти в условиях войны и эпоху идеологии нацизма. Страшнее смерти и любых вражеских пыток. Хельштром проснулся с чувством, будто во сне его переехал поезд. С утра у него всё валилось из рук. Наехал на домработницу, что она героически стерпела и даже попыталась усмирить пыл Дитера искренним проявлением беспокойства за него, ибо невыспавшийся майор чуть не ушел из дома без пальто. Хорошей женщиной была Франка Виц, могла бы стать ему отличной женой. На этом приключения не закончились. Водитель штурмбаннфюрера в это утро тоже получил по башке. А за что? Он же не был виноват в пробке в центре Парижа. Несмотря на все сложности, до работы Дитер добрался вовремя, хоть и запыхался, будто бежал сюда три квартала за собственной машиной. Еле сдержался, чтобы не пнуть дверь в кабинет, но всё же спокойно выдохнул и вошел нормально. — Утра. — так же сухо, как и в предыдущие дни, сказал Дитер, коротко поглядывая на Ганса и снова заставляя себя отвести от него взгляд. Сегодня штурмбаннфюрер действительно создавал впечатление медведя, которого вытащили из берлоги посреди зимы. Неприлизанные пряди волос, помятый галстук, синяки под глазами и всеобщая дёрганность его не красили, хотя, как говорится, красота в глазах смотрящего. — Отчёты на подпись здесь. — Хельштром, не глядя, оставил на столе Ганса папку с документами, после чего вытащил ещё одну уже из ящика своего стола. Сегодня придётся немного поработать здесь, как бы ему не хотелось свалить. — Бланки на заполнение привезу после обеда. Ланда бросил быстрый взгляд на Дитера и снова уставился в документы. Да уж, выглядел он помято. Это ещё мягко сказано. От прежнего штурмбаннфюрера ничего не осталось. Даже «Мессир» не чувствовался. Только горький запах сигарет и кофе. Непривычно. Этот запах не очень подходит такому мужчине. Хотя сейчас он и выглядел так, не как обычно. Ганс слегка свёл брови. Ему не очень нравилось, что Дитер отстранился. Хотя только он в этом и виноват, но всё равно был не в восторге от такой реакции. — Штурмбаннфюрер, Вы решили стать моим секретарем? — пытался пошутить, разбавить обстановку Ганс, но ничего не получилось. — Хм, ладно, — неуверенно потом он промямлил, беря в руки то, что принес Дитер. — Понятно все. Да... — задумчиво, себе под нос мямлил "охотник", читая документы. И началась работа. Ланда за эти дни мало изменился. Он оставался всё таким же, только внутри, на сердце кошки скребли. Точнее они разрывали бедный орган на части при каждом вздохе и выдохе. А когда появился предмет воздыхания, то совсем сходил с ума бедный мужчина. Ему хотелось поговорить с Дитером, спросить, как у него дела, как настроение, какие планы и что сейчас читает. Хотелось прижать его к себе, сказать, что всё хорошо, и когда закончится война, они обязательно сбегут куда-нибудь вместе и будет всё как в сказке. Вот и сейчас вместо того, чтобы заниматься работой, штандартенфюрер искоса следит за Хельстромом. Какой-то он совсем дерганный, уставший, злой. Кажется, он даже матерится на вещи, которые постоянно улетают из его рук. Бедняга. — Я слышал, Вы снова заходили к Агате. Зачем? Я думал, мы закончили с ней. Или у Вас со шпионкой свои дела? — да, кстати. Об этом он узнал случайно. Кто-то из рядовых проговорился, что, мол, штурмбаннфюрер задрал ходить к этой англичанке для собственных нужд. Ланда сначала не поверил. Но навряд ли же они будут трепаться об этом? Короче говоря, Ганс решил проверить Дитера. Всё-таки такая ходьба действительно могла вызвать вопросы наверху. — Даже страшно предположить – какие. Надеюсь, не такие, о каких я думаю. Ибо...это низко для майора. "Охотник" знал, что многие военные ходят к заключённым для развлечения. Но никогда бы не подумал, что это делает и Хельстром! Ему казалось, что тот скорее вызовет самую дорогую проститутку в Париже, чем пойдет к этой...шпионке, которая не видела воды несколько дней. Фу. Аж противно представлять её, не то чтобы прикоснуться к ней. И как Дитер переносит это? Что заставляет его делать это? Загадка. — Во-первых, она содержится в моём отделении. Что хочу, то и делаю. — вероятность начала конфликта на ровном месте резко возрасла. А ведь Дитер на самом деле этого не хотел даже при всей своей вспыльчивой натуре. Чего ему реально хотелось, так это чтобы Ганс прямо сейчас спокойно улыбнулся и сказал ему, что всё хорошо и чтобы они вместе забыли об этом глупом избегающем периоде. За это штурмбаннфюрер отдал бы последние нервные клетки. Ланда раскрыл его в вопросе с Агатой и упираться смысла не было, по-любому Дитера уже кто-то сдал. Может, специально, а может и нет. Несмотря на крайне неудобную для себя ситуацию, её вполне можно было развернуть в свою пользу. Хельштром не мог сейчас дать слабину и позволить попустить себя, как школьника. К большому, правда большому, сожалению майора ему пришлось идти в атаку, чтобы сохранить рассудок и защитить свои моральные границы. — А во-вторых, ты считаешь, что это низко? — он выделил интонацией предпоследнее слово. — Твои поступки, наверное, более приемлемы в обществе и достойны такого звания? Хельштром в секунду прокрутил в голове несколько вариантов дальнейших событий. Ланда может сделать вид, что ничего не было, и это настораживало, ибо доказать обратное невозможно, и крайне нежелательно даже начинать этим заниматься. Дитер пытался показать себя с той суровой и независимой стороны, которую видели все вокруг, но его голос предательски дрогнул. Это сильно выдало его волнение и даже страх перед этим разговором. Он был бы рад закончить его прямо сейчас, но механизм уже был запущен. Ланда поджал губы. Конечно, он сразу понял, что имеет ввиду Дитер, не сложно догадаться. Да и недавно это было. Но всё равно неприятно, что он вспоминает это в такой момент и в такой ситуации. — То есть, чтобы ты перестал к ней ходить, надо перевести её на мой участок? — риторический вопрос, после которого последовала усмешка. — Что ж, я это устрою, если только в этом дело. — вдруг в губах оказалась сигарета, а в руках спички. Этот разговор точно будет долгим и тяжёлым. — Ну, на счёт своих действий я могу сказать, что их никто не видит. О них никто не знает и не узнает, если ты не скажешь никому. А о твоих походах к шпионке знают все. — они как-то резко перешли на "ты", что оба даже не заметили. Смешно. — Чувствуешь, в чем разница? Конечно, если об этом и другом узнают сверху, то от шпионки ты пострадаешь меньше, чем от...меня. — Ланда еле выговорил это. Как он в принципе может нанести вред ему?! Ганс как раз тот человек, который сам ляжет под поезд, если он грозит его возлюбленному. Он сделает всё, чтобы тот чувствовал себя комфортно. Просто Хельстром ещё не знает об этом. — Но ты не подумай, что я тебя запугиваю или учу, просто говорю, что такому человеку, как ты, не стоит пользоваться услугами этой шалавы. Сигарета задымилась, а спичка оказалась в мусорке. Сейчас пришла одна очень странная мысль: Ганс ревнует? О да, он ещё как ревнует. Причем, ладно бы она была прекрасной немкой с безупречной репутацией и положительными качествами, но нет! Это, блять, шпионка! Каждый бы подумал, что Дитер с ней заодно, если б узнал, сколько раз он там появлялся. — Может и надо! — презрительно отрезал Дитер, намекая, мол, может к мужикам приставать перестанешь, но это всё ещё была самозащита. — Хах, и что же мне в таком случае, твоими услугами воспользоваться? Возможно, это звучало обидно, Дитеру было жаль. Когда долгое время занимаешь руководящую должность, уже автоматически начинаешь язвить с целью оградить себя от чего-то негативного. Весь этот разговор с каждой минутой будто пробивал молотком шаткую броню, которую Хельштром носил на протяжении нескольких дней. На своеобразных невидимых доспехах появлялись трещины и истинные эмоции рвались наружу. Как бы майор не старался держать невозмутимое лицо, у него переставало получаться и он уже объективно закипал. На это влияла и влюблённость, и прежняя нервозность, и процент кофеина в крови, так что Дитер был уже вполне готов идти на открытый конфликт. Он встал из-за стола и начал нервно ходить туда-сюда по кабинету. Стоя обычно чувствуешь себя сильнее. Штурмбаннфюрер показывал себя неуязвимым, выставляя ядовитые шипы, но одновременно с этим повлиять на него в этом состоянии было проще простого, нужно только знать, как и к чему это приведёт. У Дитера горело сердце и сейчас любой, даже самый абсурдный намёк на прекращение этого бредового срача усмирил бы его, как кусок мяса голодающую собаку. Кажется, прошлой ночью Хельштром думал, что проще будет убить Ганса, чем разбираться со всей этой хренью, что его сейчас окружает и, возможно, приведёт к большим проблемам. Черная кобура на поясе манила к себе всё сильнее. Ганс опустил глаза. Ему стало обидно, что человек не ценит эту небольшую заботу, предостережения и просьбы быть аккуратнее. Ведь да, может быть "наверху" поверят не сразу, но поверят же рано или поздно! Это очень пугало! Когда Дитер стал ходить, то Ланда только видел его ноги. Ровные, красивые. Брюки идеально сидели на нем, подчёркивая бедра, ягодицы и длинные ноги. — Можешь и моими... — очень тихо, будто нечаянно вслух сказал мужчина, уже опуская взгляд ещё ниже, смотря теперь только на стол. Ситуация стала накаляться. Ганс не хотел, чтобы она разрасталась до больших размеров, хотелось просто спокойно обсудить, но видимо у Хельштрома были другие планы. Он только наоборот начинал больше ругаться. Ланда сидел неподвижно. Сейчас его тяжело было вывести на ссору, на агрессию. Ну не мог он ругаться на человека, которого любит всем сердцем. Даже плохого слова сказать не мог. Ох уж эта проклятая щенячья нежность, преданность и любовь! Ещё никогда она не приводила ни к чему хорошему. — Я просто переживаю за тебя и всё... Ведь ты не просто мне какой-то человек... Ты мне не безразличен, поэтому... — ещё более неуверенно говорит "охотник", еле произнося слова и путаясь. Страшные слова. Слова, которые уже невозможно будет забыть или забрать. Нет. Либо сейчас, либо никогда. Не будет больше такого момента, когда можно сказать подобное. Скорее всего, после этого дня Хельштром уйдет, а так хоть будет знать... Господи, какой пиздец сейчас творился в голове мужчины. Он ничего не соображал, а говорил сердцем. Оно сейчас и погубит его, это точно. — Теперь, после всего этого, ты, наверное, пропадешь на полгода, да? Хельштром посмотрел на штандартенфюрера глазами, полными страха. Сейчас всё наконец-то встало на свои места, что стало для Дитера спусковым крючком. Он перевёл взгляд на вид за окном: там, за пределами этого кабинета, их обоих ждёт самый настоящий Ад, ведь как бы они сейчас не договорились и чем бы это всё не закончилось, спокойно жить они больше не смогут. Через пару секунд штурмбаннфюрер молча достал пистолет. Один щелчок и оружие направлено на Ганса для выстрела в голову. «В таком случае я тебя убью», «Забери это с собой в могилу» или просто «Пошел ты» Дитер сказать так и не смог. Он не хотел посылать этого человека. И убивать, кстати, тоже. Просто защитный механизм был запрограммирован на уничтожение того, что тебе дорого, чтобы больше не чувствовать, как тебя двадцать четыре часа в сутки разрывает на куски. Признаться в ответ он тоже не мог, пока не узнает ещё кое о чём.

***

— Что значит «не безразличен»? Объясняй. — Да что тут объяснять...— задумчиво начал Ганс, складывая руки на груди. — То и значит, что мне не всё равно на тебя, на твоё будущее, на твою безопасность. Мне не всё равно, как ты живёшь и чем питаешься. Не всё равно, когда ты сильно устаешь, когда много куришь, когда нервничаешь. — мужчина тяжело вздохнул и отвел взгляд, задумчиво смотря куда-то. — И это уже длится около...года? Возможно. Я не помню. — взгляд вернулся на штурмбаннфюрера. Взгляд, полный любви и преданности, не желающий зла. — Но раз моя судьба умереть от руки любимого человека, то тогда ладно, я противостоять этому не буду. — чтобы подтвердить свои слова, Ланда развёл руки в разные стороны, как бы показывая, что он безоружен. Дитер продолжал сыпаться перед ним. Особенно выдавали его глаза и голос. Не было того колючего ёжика, который каждого колол без разбора. Нет, сейчас перед ним настоящий человек. Испуганный, ранимый, влюблённый. Ганс даже не спросил, любит ли его Хельстром! Но это итак было понятно. Раз мужчина ещё жив. Сердце стучало как бешеное. Адреналин в невероятной быстротой разливался по крови. Голова немного кружилась и болела, а кончики конечностей онемели. Штандартенфюрер выглядел очень спокойным и немного даже гнусным. Всё-таки было обидно, что умрет с самом рассвете сил. Так ещё и от кого? Ладно бы ещё из-за врага на поле боя, но нет. От коллеги, от возлюбленного. Ланда встал и перегнулся над столом, опираясь руками. Он специально это сделал, чтобы получше перед смертью рассмотреть глаза Хельстрома. И как раз его Вальтер упирался практически в лоб. — Даже если я сейчас и умру, то тебе жить с этим грузом на душе, не мне. Мне уже будет всё равно... — прошептал Ганс и покачал головой. — Но я облегчу тебе задачу, чтобы ни я, ни ты не мучились. — штандартенфюрер губами обхватил край оружия. Как раз выстрел попадет в самую голову, без промахов. У майора от этого действия вспыхнуло лицо, будто он был пьян или стоял под палящим солнцем. В слова Ганса было не сложно поверить, но пересилить себя и высказать всё, что думаешь сам, казалось просто чем-то невыполнимым. Бля, Ланда скрывал свои чувства около года?? Жесть. Дитер не мог поверить, что на протяжение такого количества времени каждый раз, когда штандартенфюрер его видел, в его душе расцветали нежные чувства. И вообще, он только что назвал майора любимым человеком, что в мире может быть лучше этого? В сердце был настоящий ураган. Как это возможно, ну как его только угораздило в это всё влипнуть?! Что с ними обоими теперь сделают, если хоть кто-то узнает? Да очевидно, камера – лагерь – расстрел. Хельштром смотрел на Ганса, как завороженный – не мог отвести взгляд от этой картины. Неожиданно в голове всплыла идея о том, что бы было, если бы на месте Вальтера находился его член и Дитера передёрнуло от страха перед такими мыслями в отношении мужчины, а лицо раскраснелось ещё сильнее. — Т-ты мне тоже… небезразличен... — на выдохе почти прошептал Хельштром и почувствовал, как с души упал камень. Но это было только начало. Он убрал палец со спускового крючка, но рукой боялся даже пошевелить. Дитер чувствовал себя маленьким ребёнком, беспомощным и слабым, и боялся ещё сильнее. Броня раскололась в хлам и в конце концов штурмбаннфюрер наклонился над столом, упираясь в него локтем свободной руки и закрывая горящее лицо. — Блять, ты нравишься мне, Ланда, и поэтому я, блять, не могу жить нормально! Я думаю о тебе каждый день, всё время! — майор тяжело вздохнул, но поток мыслей, который он сдерживал так долго, уже не остановить. — Я ходил к Агате, потому что думал, что это поставит мои мозги на место. Но нихуя у меня блять не получилось! Я хочу быть только с тобой, и не знаю, как мне с этим жить! В конце Дитер несильно закашлялся из-за влияния постоянного курения на такую пылкость. Он не кричал, ведь их могли услышать, но говорил эмоционально, стараясь снижать тембр голоса, когда выходил из себя. И чем сильнее он нервничал, тем сильнее ругался. Выражать эмоции оказалось довольно болезненно. Ланда облегчённо выдохнул и улыбнулся. Он отцепился от оружия и снова сидел ровно, смотрел на возлюбленного. Мягко, можно сказать, по-щенячьему смотрел. Он подпёр подбородок рукой, а второй рукой успокаивал Дитера, гладил его волосы, к которым так давно хотел прикоснуться, плечи, которые постоянно вздрагивали от каждого слова. До спины он, к сожалению, дотронуться не мог, но тоже хотелось. Хотелось прижать этого маленького мальчика к себе, нашептать на ухо, что всё будет хорошо, просто замечательно, если он успокоится и вместе с ним закурит одну сигарету на двоих. Хотя лучше сейчас ему вообще не курить, иначе совсем загнётся. — Счастливо жить, Дитер, счастливо, — спокойно, даже с небольшой усмешкой сказал Ланда, продолжая рукой перебирать его волосы. — И долго... В этом и есть счастье.