Не пейте отравленное вино!

      Мальчишку Йозефа они взяли с собой. Завтра поможет найти того торгаша. И уже завтра Росио и Ричард узнают, что же оказалось в бокале Старшего.       Когда они вернулись в дом, Росио не смог сдержать смеха. Он смеялся искренне, громко и так сильно, что в уголках глаз выступили слёзы. Давно он так не веселился! Давно он не помнил, чтобы его шутки были столь полезны. Стоило вспомнить перепуганное лицо Дриксенского Гуся, как маркиз Алвасете заходился новым приступом смеха.       Но всё веселье омрачало грустное лицо Ричарда. Его оруженосец был мрачнее тучи. Ещё бы, одно дело слышать предположения Росио, а совсем другое — услышать подтверждения этих слов из уст «эра Августа». — Ричард? — спросил Росио, смывая остатки грима. — Всё в порядке?       Ричард поднял глаза. Тяжёлые, мрачные и, почему-то, очень злые серые глаза. Росио опешил. На кого он злиться? Да ясное же дело, на Штанцлера! Эта старая крыса обманывала его, а как прижали к стенке, так начал валить всю вину на самого Ричарда. Не будет же Окделл обвинять самого Росио, что тот показал ему настоящее лицо Штанцлера?!       Ведь Ричард не может поступить так же, как и Карлос! Не будет обвинять его в том, что кто-то другой не оправдал его ожиданий. Правда ведь? — Да, Росио, всё в порядке, — попытался улыбнуться Ричард. — Я просто внезапно понял, как же так получилось, что мой отец погиб от шпаги эра Рокэ, а Штанцлер остался кансилльером!       Ричард зашёлся нервным смехом. Будто на него в один момент обрушилось жуткое осознание всего случившегося. И единственное, что ему оставалось — это смеяться над собственной доверчивостью к «другу семьи»!       Росио подошёл к нему и обнял. Так всегда делала матушка, когда ему самому было плохо. А у его юноше сейчас попросту рухнул целый мир, который за него построили другие люди. Нельзя оставлять его одного!       Ричард вцепился в его плечи. Смех прекратился, но Окделла не переставало трясти. Он рыдал тихо, почти беззвучно. Но Росио смог различить тихий шёпот: — Простите, эр Рокэ, — Называй, как хочешь, Дикон. Главное, чтобы стало лучше! — Простите меня. Я — самый негодный оруженосец. Я — дурак, — Рокэ не хотелось признавать, что он — дурак ещё больше! — Просите меня. Я исправлюсь, честно. Только позвольте остаться при вас. — Вы остаётесь, Ричард, — Росио не понял, как вырвались эти слова. Будто кто-то другой сказал их за него. — Зачем вы меня, вообще, в оруженосцы взяли?       Росио не ответил. Он не мог знать мотивы взрослого себя, да и кормить Ричарда пустыми обещаниями он не хотел. Но себе он обещать мог. Он возьмет Ричарда в оруженосцы потому, что это его юноша. И никаким гусям он его отдавать не собирается!

***

      Под осуждающим взглядом отца Рокэ снова почувствовал себя нашкодившим мальчуганом. Он не понимал, что конкретно от него хотел отец, а соберано Алваро пока не хотел делиться с ним своими планами. Затянувшееся молчание напрягало. Чего отец ждал? Почему молчал?              И пока длилось это молчание, Рокэ никак не мог успокоиться. Слова отца вывели из равновесия. Всё происходящие казалось странным, нереальным. Будто стоит закрыть глаза, а потом снова открыть, и он окажется в своём кабинете, где мальчишка сейчас висит у него на плечах, воет и раскаиваться во всё случившимся.       Рокэ не знал, стал бы Дикон раскаиваться, стал бы плакать. Но он будто слышал тихи извинения юноши. Его юноши. Негодного оруженосца, как Ричард себя назвал сам, чей эр сам показал себя не лучшим образом. Слова отца будто что-то оживили в памяти. Давно забытое, похороненное. Что-то о том, что он, Рокэ, должен был заботиться о своём оруженосце. Больше говорить с ним. И пойти выпытывать у Штанцлера, что за яд он ему подсунул. А перед этим нарядиться Изначальной Тварью.       Откуда это? Что это? Было ли это когда-нибудь?       Когда в комнате появился слуга с бутылкой вина, Рокэ чуть не закричал от облегчения. Пока слуга наполнял бокалы, отец серьёзно смотрел на Рокэ. И только когда они остались наедине, начал разговор: — А теперь скажи мне, — пока отец говорил, Рокэ залпом осушил бокал. — Зачем ты взял его своим оруженосцем? — Ха, — усмехнулся Первый маршал. — Я взял его…       Он тут же осёкся. Рокэ мог соврать, что просто пожалел сына мятежника с гордым взглядом. Соврал бы, что хотел насолить Людям Чести. Соврал бы, что причины не было. Но Рокэ знал, что причина была. Он обещал… Кому-то он обещал. Не Эгмонту. Не самому Ричарду. Кому? И что он обещал?       Виски прострелило болью. На миг Рокэ зажмурился. И будто наяву увидел вжавшегося в него Окделл, который рыдал и что-то говорил. Он не разобрал почти ничего из его сбивчивого шёпота, но кое-что услышал чётко: — … Только позвольте остаться при вас.       Было в этом шёпоте что-то такое, что Рокэ одними губами произнёс: — Вы остаетесь, Ричард.       А потом повторил давно забытые слова: — Потому, что это мой юноша. И никаким гусям я его отдавать не собираюсь.       И та-Раканам тоже!