Осколки жизни

Месяц назад.

      Тьма. Густая, склизкая, мерзкая, окутывающая с ног до головы, затягивая в беспросветную обречённую неизвестность. В первые несколько секунд казалось, что он вновь попал в Бездну. Вновь оказался в том мрачном и страшном месте, куда не мог пробиться ни единый лучик надежды, к которому можно было хотя-бы попытаться тянуться.       Всё тело ломило так, будто тебя вот-вот начнут обтирать огненной водой из-за зашкаливающей для простого смертного температуры. Каждое движение отдавало резкой болью по всему телу, словно разряды тех самых молний, что пронзают его иглами кары за грешную силу после использования Грязного наследия. Хотелось выть, кричать до хрипов от неизвестного, пронизывающего душу леденящего страха, что поселился где-то в сознании на уровне самых базовых природных инстинктов.       Он впервые ощущал подобное… Разумеется, бывали не самые лёгкие битвы. Бывали не самые удачные ранения. Ни боль, ни поражение никогда не пугали великого Одиннадцатого Предвестника Фатуи, что смело бросал вызов если не самой смерти, то неподвластной и капризной судьбе уж точно не раз, и не десять. Но тело всё равно предательски дрожало. Разум бился в хаотичной тревоге, а сердце готово было замереть от всепоглощающей паники, словно любой пробивающий дрожью удар мог стать для молодого бойца последним. И оставалось неизвестной та невероятная сила, что снова и снова обдавала страдающую душу волнами первобытного животного страха…       Кое-как открыв глаза, Чайльд первым делом замечает мягкое, столь привычное сердцу, голубое свечение напротив себя. Глаз Бога рядом. И это осознание помогает разуму держаться за мысль, что, с чем бы не столкнулся хозяин Гидро стихии, потенциально у него был шанс выжить. Боги всё ещё взирали на него с небес, а значит, он справится. Нет ничего, с чем бы Аякс не смог бы справиться. В конце концов, не каждый человек может упасть в Бездну и выбраться из неё. Не каждый выживший в Бездне сохранит рассудок. И уж точно не каждый сохранивший рассудок выживший, будет искать смерти, снова и снова оказываясь на пути к Звёздам и Безднам.       Не отрывая взгляда от Гидро Глаза Бога, будто ведомый на спасительный свет маяка, Чайльд делает первую попытку подняться на ноги. Выходит жалко, совсем не по статусу великого Предвестника из Снежной. Тело отвратительно дрожит, а от каждого совершаемого им действия он снова испытывает эту всепоглощающую постыдную боль.       Он интуитивно чувствует, что-то не так. Не так, как могло быть при любой пережитой им ситуации. Но понять, что именно произошло выходит не сразу. Словно… мир вокруг стал резко другим: большим, неизведанным, пугающим. Чайльд, превозмогая пульсирующую боль в висках, из-за всех сил пытается узнать это гнетущее своей тяжёлой аурой место, давящее гигантскими размерами на неожиданно маленькое и хрупкое тело.       Собрать мысли в кучу получается не сразу. Желание поскорее осознать происходящее, чтобы всё обдумать и успокоиться, конфликтует с неизвестным ранее инстинктом спрятаться и порывом бежать. И даже здравый смысл, подсказывающий, что приведений боятся те, кто никогда не был во тьме, не в силах подчинить тело, вздрагивающее от каждого шороха. Чайлд не может понять, почему вдруг слышит всё это: жуткий шорох листьев от сквозняка меж разрушенными плитами; мерзкий звон капель, ударяющихся о ближайшую к нему скалу; пугающий скрежет прогнившего дерева… Тарталья понимает, что просто не должен так подробно слышать всё это, но звуки зловещей какофонией доводят природные инстинкты до предельной настороженности.       Запах сырого грунта и разлагающихся корней мёртвых деревьев подсказывают, что он всё ещё под землёй, и к нему наконец приходит понимание, что он всё в том же чёртовом заброшенном подземелье на острове Сэйрай. Он выжил в своей миссии по поиску артефакта божества местного разлива, которого, насколько позволяли силы вспомнить, звали Сайгу. Помнится тогда, получив первое ответственное задание от Царицы, после унизительного позора в городе контрактов, Тарталья даже не думал вдаваться в подробности и расспрашивать о нюансах и без того разгневанной на него женщины. Его правитель отдала приказ: найти нужную ей вещь и отдать ей прямо в руки. Она снова доверилась ему и этого было вполне достаточно, чтобы тут же приступить к исполнению её благой воли.       Вдруг, резко отрываясь от размышлений, краем глаза Предвестник замечает движение позади себя и, несмотря на всепоглощающую боль, рефлекторно разворачивается, чтобы… Убого завалиться немощным телом на бок, утыкаясь носом во что-то мягкое. Он тихо шипит и смотрит на непонятный объект перед собой: рыжее нечто, похоже чем-то не то на убитую за десятки лет носки шапку отца, не то на чей-то хвост, что был на том же несчастном головном, Архонт прости, уборе.       Секунда. Две. Вдох, и… Аякс, быстро проморгав, понимает, что перед ним действительно лисий, мать его, хвост. Прослеживая взглядом к чему тот крепился, Чайлд стыкует в своей голове ощущения с восприятием, из-за чего глаза расширяются от очередной подкатывающей к горлу волны паники. Только хочет посмотреть дальше, как приходится резко зажмуриться: грубая рыжая шерсть лезла в глаза, не позволяя раскрыть их также, как хотелось бы, испытывая столько неприятных осознаний в секунду.       И вот теперь, вновь чувствуя, как липкий первобытный страх парализует всё его тело, Предвестника догоняет осознание, которое слишком долго пыталось пробиться сквозь защитный барьер отрицания и торга, не давая трезво оценивать ситуацию. Если глаза его не подводят, а они, маг Бездны бы их побрал, как назло, не подводили, то Чайльд вдруг стал… лисом. Ни хиличурлом, ни вестником, и даже ни каким-то там чудовищем, в которого Тарталья нет-нет, да превращался по особым поводам в своей жизни. Нет. Чëртовым, мать его, лисом. Как это произошло и как такое в принципе возможно в природе, сказать было сложно. Чайльд хорошо помнил, как заходил в это подземелье. С какой осторожностью его исследовал, а дальше… Только беспросветная тьма и боль. Как будто бы могло быть что-то ещё, но, что именно, понять сейчас было слишком трудно. Всё тело и без того будто пронизывало иглами разъедающего яда, так теперь ещё и голова готова была расколоться на мельчайшие осколки острого стекла, терзающих виски от испытываемого калейдоскопа событий.       Предвестнику было сложно контролировать настолько паршиво функционирующее тело, но, всё же кое-как, ему удаётся сесть на свой пушистый рыжий зад. В голове такая каша, которую бы, что с топором, что без топора, было не переварить. Не зная, что сейчас стоит делать, Чайльд просто смотрит в одну точку, старательно удерживая остатки разума от отчаяния перед неизведанными шутками магических сил.       Глаз Бога продолжал мерцать и переливаться мягким светом, привлекая к себе внимание потерянного и побитого горем владельца, который теперь и не понимал, а как, собственно, в нынешних обстоятельствах, его использовать. Получиться ли у него призвать оружие на помощь? Или подчинить себе родную стихию?              Вдруг, длинные уши невольно прижимаются к голове и, как бы Чайльд не старался вернуть их в обычное положение, ничего у него не выходило. А когда из животной пасти вырывается скулеж, то Аякс вообще теряется ещё больше, озаряясь вокруг. Этот звук, доносящийся из пугливого нутра, он не контролирует. Животное, что правит его чувствами и инстинктами произносит его само по себе.       Лис инстинктивно чувствовал опасность, но откуда она исходила, понять было сложно. В подземелье он находился один, но даже так ему это не придавало уверенности в собственной безопасности. Казалось, что вот-вот на него кто-то нападёт, а он, всё ещё толком не разобравшись с управлением изнывающего болью тела на четырёх пушистых лапках тела, даже не сможет защитить себя.       Поднимаясь через силу, он продолжал жалко дрожать даже когда смог поймать заветное равновесие. Заряженный инстинктами адреналин разгонял кровь по венам так, что боль постепенно притуплялась, а разум фокусировался на поиске ходов к побегу и укрытия. Лис, в противовес вечно храброму Чайльду, лишь сильнее прижимает уши и хвост, собираясь бежать. Куда и от кого — не важно. Природа велит сохранить свою немощную тушку, и зверь повинуется ей, хотя остатками разума Предвестник понимал, что так дела не решаются. Именно суета и бесконтрольный порыв к бегству может стать его прямым выходом к ближайшему лагерю хиличурлов, месту скуки ублюдских призраков или же сбору не знающих покоя самураев. Иными словами, спасаясь от непонятно чего, Чайльд больше всего боялся загнать себя в лапы смерти, сам будучи на четырёх, мать его, лапах. Самая постыдная смерть из всех, которые за многолетние сражения можно было бы себе представить.       Проигрывая битву разума и инстинктов, голубые глаза измучено натыкаются на сияющий Глаз Бога. Пусть оправа имела несколько трещин, а сам камень был в грязи и каплях крови, дар Богов был тем, что оставлять в Архонтами забытом месте было бы по меньшей мере кощунством. И, хотя он не уверен, что те самые Боги Селестии предусмотрели момент, где владелец их артефакта позорно превращается в немощного зверя, он всё равно надеется как-то исправить своё положение, чтобы не пришлось бегать с гидро клинком в пасти, да должников банка распугивать. В таком виде его быстренько разжалуют из Предвестника в цирковую зверушку. Уж лучше тогда и правда будет умереть.       Кое-как взяв в зубы Глаз Бога, что постоянно выскальзывал, Чайльд, стараясь не покусать неожиданно острыми клыками собственный язык, морщится от неприятного привкуса холодного металла. Длинный и слишком уж чувствительный язык, как назло, невольно скользит по оправе, мерзко облизывая артефакт, испачканный в грязи, и Аяксу приходится приложить немало усилий, чтобы просто не выплюнуть дар Богов к чёрту. Пожалуй… За всю историю своих выживаний в условиях дикой среды, Предвестник впервые буквально ел землю, что с каждым разом, когда Глаз Бога выскальзывал из пасти, всё гуще перемешивалась со слюнями.       Передвигаться было и без того сложно, так ещё и приходилось постоянно про себя проговаривать «право-лево-право-лево», чтобы случайно не запнуться, переставляя поочерёдно собственные четыре лапы. Разумеется, ни с первого, ни даже с пятого раза контролировать звериную походку не выходило, и Чайльд снова и снова протирал своим пузом землю, цепляя с собой на память глину, ветки, мох, щурясь от неприятных ощущений.       Он устало бредёт по бесконечным проклятым коридорам заброшенного подземелья, не разбирая дороги, а лишь повинуясь чутью запуганного зверя. Гигантские пустые комнаты, жуткие тёмные проходы, скрежет цепей и дерева — всё это пугало в значительно степени меньше, чем ядовитое чувство того, что за ним постоянно кто-то наблюдал. Его незримый преследователь по пятам следовал за ним, раздражая нутро животного, заставляя вздрагивать и рычать от каждого неожиданного шороха. Чайльд устал испытывать страх. Устал чувствовать, как сжимается сердце. Устал слышать пульс загнанного паникой сознания. Он просто хотел, чтобы всё это закончилось. Чтобы зверь успокоился и позволил человеческой сущности спасти им обоим жизнь.       Невольно, он дергает чёрным носиком несколько раз и улавливает запах, который сильно отличался от того, что чувствовал до этого. Неожиданно, но… Запах затхлой земли и гниловато дерева уступал невесомому и будто чужеродному аромату фруктов или даже… Чего-то такого, что Чайльд чувствовал на рынке гавани Ли Юэ. Игнорируя вкус грязи во рту, он, принюхавшись, вспомнил вкус жаренного тофу, думая, что его уже в край доконал стресс, раз уж преследуют галлюцинации. Аромат был едва уловимым, отчего создавалось ощущение будто бы тот, кому он принадлежал, уже давно покинул это место. Но именно это лишь сильнее подогревало настороженность к тому самому чувству чужого присутствия, заставляя замедлить ход и с осторожностью вступать по пути чарующего шлейфа.       Вдруг, замечая движение краем глаза, Аякс испуганно бросает из пасти Глаз Бога, прижимаясь к полу. Тело снова пробивает дрожью, будто взбадривая мышцы перед неизвестной опасностью, отчего из пасти разносится устрашающее тихое рычание. Лис прижимает уши к голове, услышав аккуратную мягкую поступь неподалёку, жадно впиваясь в образ бессовестного преследователя. Однако, стоит глазам распознать облик ещё одного оказавшегося в недрах лабиринта живого существа, так инстинкты наконец-то позволяют нутру расслабиться, пока взгляд с жадностью впивался в бледно-жёлтые глаза напротив.       Белоснежная лисица с густой и гладкой шерстью медленно приближалась к нему, изящно вильнув столь же пушистым и абсолютно чужеродным для богом забытого подземелья светлым хвостом. Её прямой, полный неуловимой решительности взгляд успокаивал пугливую натуру лиса, пока она, шаг за шагом, подходила всё ближе, зачаровывая и настораживая одновременно. Она настолько плавно оказалась рядом, что Чайльд вздрагивает от неожиданности и отвращения, когда та мягко лизнула его щёку своим язычком, будто продолжая успокаивать представителя своего рода. Это излишком своевольное действие помогает предвестнику прийти в себя, отчего он презрительно фыркает, пытаясь убрать следы её «приветствия» со своей морды. Его неожиданную гостью это нисколько не смущает и она лишь продолжает раздражающе вертеться рядом, в очередной раз погладив прижатое к земле тело белоснежным хвостом.       Понимая, что только заигрываний с мистическими лисичками ему сейчас не хватает для полной потери реальности происходящего, Чайльд, игнорируя игривое настроение этой дуры, вновь хватает зубами грязный Глаз Бога и уже более уверенно, чем в предыдущие разы поднимается на лапы.       Тарталья, двигаясь в сторону предполагаемого выхода, чувствует, что лисица пристраивается к нему рядом, не отставая ни на шаг, будто посёт его. Лишь теперь, когда они равняются, он видит насколько это будто сказочное создание было крупнее и могущественнее него. Пока он перебирает лапами по мокрой земле, крепко держась за почву то и дело выскальзывающими на автомате когтями, она двигалась тихо и плавно, совершенно не оставляя следов, лишь изредка подталкивая Тарталью в плечо на очередном повороте. И, несмотря на испытываемую человеческим подсознанием неприязнь, звериное нутро было спокойным и безмятежным, даже не думая над тем, что хищник такой крупности мог с лёгкостью может разодрать его на куски.       Но подозрительное чувство опасности возвращается, когда взору синих глаз открывается выход из подземелья, обозначающийся дрожащей пеленой электрической завесы. И, пока подозрительная провожатая разворачивается и беззвучно исчезает в густой тьме туннелей, словно растворяясь во мгле, Тарталья даже не думает возвращаться за ней, наконец, вновь испытывая приятное чувство томившейся в сердце надежды выбраться наружу. Ему нет дела до этой загадочной лисицы, которая, возможно, лишь охраняла свою территорию столь странным и таинственным образом. Её уход был мягким, но решительным предупреждением, изящным способом указать нарушителю путь к отступлению.       Пройдя сквозь фиолетовую вспышку, первым, что подметил про себя Аякс, было то, каким вдруг мир вокруг него оказался необъятным и пугающим. Всё вокруг выглядело столь огромным, что, казалось, он мог легко исчезнуть в этой самой траве фиолетово-розового цвета, словно крохотная песчинка в бескрайней пустыне. Когда-то Предвестник прекрасно ориентировался в этих местах, изучая местность для подхода загадочному подземелью, но теперь, пытаясь вспомнить путь к лагерю своего отряда, он постоянно сбивался с мысли. Его внимание разрывали десятки отвлекающих деталей — от манящего, солоноватого бриза океана неподалёку до зловонного запаха, похожего на разложившийся труп какого-то животного.       Подняв морду к небу, Чайльд, стараясь не вздрагивать от бесконечных разрядов молний над головой, вспоминает дорогу, ориентируясь по деревьям и возвышенностям. С Глазом Бога в пасти передвигаться было сложно, из-за невозможности нормально дышать, поскольку при каждом новом вдохе ощущался не только запах окружающей среды, но и запах самого артефакта. Понимая, что «в волчьей стае — по волчьи выть», а в его ещё более ущербном случае «по лисьи бегать», он принимает решение оставить подарок небес здесь, где-нибудь неподалёку.       Безусловно, по собственной воле оставлять Глаз Бога на окраине чужой страны было по меньшей мере безумством, но рассуждая логически, это был единственный шанс Чайльда продолжить путь, чтобы спастись. Его лёгкие и так горели от беспрерывной ходьбы в измотанном теле, так ещё и дыхание затруднялось раскрытой, но напряжённой пастью. Дойдя до ближайшей по направляющие к лагерю Фатуи деревни, он, тяжело дыша, ищет подходящее место, чтобы расстаться с подарком Богов, успокаивая себя тем, что обязательно вернётся за ним, когда… Когда вернёт себе человеческое обличие. Он даже не допускает мысли о том, чтобы смириться с положением, лишь сильнее сжимая артефакт гидро стихии скалистой пастью.       Инстинкты подсказывали, что лучше всего спрятать Глаз Бога возле одного из домов, и Чайльд решил следовать внутреннему голосу, покуда ещё мог противостоять желанию начать вылизывать себе шерсть, чтобы убрать прилипшие куски грязи и веток к ногам. Хоть он ещё не до конца освоился с этим непонятным животным телом, выкопать какую-то там ямку оказалось не так уж сложно. Рыжие лапы работали с ловкостью миниатюрных лопат, что, впрочем, неудивительно — лисы ведь сами роют себе норы. Когтистые лапы легко разрыхляли землю, но, несмотря на это, Тарталья всё равно чувствовал отвращение, копаясь в грязи будто… Ах да… Будто грязное животное, конечно. Фыркая самому себе, он думал лишь о том, что сейчас была не та ситуация, чтобы обращать внимание на подобные омерзительные мелочи. Возможно, на кону стояла его жизнь, и ради неё он должен был забыть о неудобствах и отринуть свою брезгливость, вновь фыркая от того, что земля забивала ноздри запахом, напоминающим место, из которого он только-только благополучно сбежал.       Бросать Глаз Бога в яму было неправильно, хоть встревоженную душу разрывало на части, когда синий свет тускнел под тёмной холодной землёй. Этот артефакт был его единственным оружием, в котором он был уверен больше, чем в идее вызывать лисьего бога на разборки, подобно тому, что однажды проделал с Осиалом в Ли Юэ. И, всё же, тщательно запоминая место, Чайльд на миг прикрывает глаза, чтобы собраться с мыслями и отправиться в путь.       Солнце уже садилось за горизонт, окрашивая темно-синюю траву глубокими, почти чернильными оттенками. На небе начали загораться первые звёзды, а звуки жизни на острове безутешных молний постепенно затихали. Однако для Чайльда тишина была обманчивой, ведь к ночи появлялись другие звуки, словно оживали скрытые ритмы ночной природы, которую хищники используют для ориентира в полуночной охоте.       Лис слегка высунул язык, пытаясь отдышаться. Почему-то ему никак не удавалось просто открыть пасть и вдохнуть полной грудью. То ли он ещё не освоился с телом, то ли лисам, в отличие от людей, не нужно глубокое дыхание с разинутой пастью… — Тарталья и сам никак не мог разобраться, отчаянно пытаясь привыкнуть к облику и повадкам зверя. Вдруг его уши уловили голоса, заставив сердце замереть на мгновение. Узнав знакомые голоса, Чайльд сорвался с места, сменив неторопливую походку на стремительный бег, направляясь к людям. К его людям.       — Господина Тартальи долго нет. Случилось чего? — послышался в дали голос рядового агента.              Пушистый хвост Аякса начинает невольно вилять от радости, но он этого даже не замечает. Всё внимание приковано к тому, что он дошёл до лагеря, и сейчас ему, наконец, окажут помощь. Его солдаты всё ещё здесь, и они не бросили его. Они ждали командира, переживая и думая о нём. После всех мучений, пережитых за столь долгий и тяжёлый день, Предвестник даже не осознаёт, насколько становится всё более и более счастливым, когда видит несколько знакомых силуэтов, подходя ближе к лагерю. Не смотря на то, что лапки дрожали и болели, а грудь разрывало от нехватки кислорода, он воодушевлённо шёл к своей цели, готовый сейчас от радости, поддаваясь самым постыдным инстинктам, даже облизать кого-нибудь! И плевать, что до этого в его пасти была лишь грязь.       — Это же Одиннадцатый. Он всегда такой. — говорил кто-то из подчинённых Тартальи.       — И всё же, прошло несколько суток… — ещё один обеспокоенный голос донёсся оттуда же.       Не в силах хоть как-то оценивать обстановку, лис внезапно выпрыгивает из-за кустов, оказываясь прямо перед отрядом Фатуи, отчего все как один резко отвлекаются и заинтересованно смотрят на забежавшего на огонёк животного. Тарталья довольно тявкает, поднимает то одну, то вторую лапу и пытается подойти ближе, на что члены его отряда лишь слабо хихикают, глядя на него как на цирковую зверюшку. Но даже, понимая вполне объяснимую реакцию подчинённых, Чайльду плевать. Он наконец чувствовал себя в полной безопасности. Уже фантазировал, как о нём сейчас позаботятся его верноподданные и он будет меньше страдать.       Подходя к своему заместителю, Аякс перед ним счастливо виляет хвостом, пытаясь донести мысль о том, кто перед ним сейчас находится. Знак слабый, возможно не вполне себе незаметный, но осознать это получилось лишь тогда, когда его грубо хватают за шкирку, будто провинившегося котёнка, заставляя запищать от боли. Грубые руки впиваются через шерсть ему прямо в кожу, сковывая все движения крепкой хваткой.       — Глядите-ка, какой забавный! — улыбается заместитель, довольный своей неожиданно удачной охотой на не особо сопротивляющегося лиса, который сам же к нему в ручки спокойно пришёл.       Тарталья в ужасе пытается заставить пушистое тело шевелиться, но кожа, натянутая от ушей до горла, душит сильнее, чем страх того, что долгожданная встреча с подчинёнными может быть не настолько радушной и приятной, как Чайльд думал. Он даже пытался несколько раз укусить держащего его агента, но, убого клацая на радость Фатуи, до руки так и не дотянулся. Ему оставалось лишь испуганно поджать пушистый хвост и начать пугливо дрожать, поскольку сознание вновь охватывала животная паника того пугливого лиса, в чьём теле он сейчас был.       — Отпусти животное, Георгий. — требует рядовой агент, закатывая глаза, когда перед его носом словно специально трясут дрожащим лисом.       — Кажется, что такие штучки любит Девятый. Он вроде постоянно в них ходит…? — Георгий хихикает себе под нос, второй рукой хватая лиса за шею, с каким-то садистским удовольствием смотря на то, как маленький зверёк его в руках пытается вырваться.       От упоминания своего коллеги, Чайльд навострил уши, не понимая к чему клонит агент. Делец не тот, кто мог бы сделать хоть что-то полезное для его превращения обратно в человека, кроме, как расписаться в чеке на оплату временного листа нетрудоспособности. Тут, скорее бы, мог помочь Дотторе, а вот после него ещё и психолог, желательно с целой бригадой нормальных врачей, чтоб помогли с реабилитацией. Но он вынужден прервать рассуждения в свой голове, когда его грубо хватают за шею, заставляя задрожать в два раза сильнее.       — Фу, у него такая мерзкая шерсть! Надеюсь, что это на пузе у него не дерьмо, а то выглядит похоже. — фыркает другой агент и отворачивается, продолжив точить лезвие своего оружия. — Вдруг ещё и бешенством болеет?       Все нутро Чайльда сдавливает, когда он слышит эти слова. А добивает согласное хихиканье коллег рядом. И ведь никто из его товарищей не против такой жестокости по отношению к зверьку, который, если отбросить факт внезапного перевоплощения в человека, лишь подошёл ближе к людям, почувствовав тепло. Аякс уже и сам разделяет позицию дрожащего зверя, когда тело как будто само понимает, что дела начинают идти хреново. Отпускать его явно не собираются, продолжая больно держать за шкирку. Чёрт, и никому ведь не докажешь, что он, ведь, Предвестник, а не животное, измазанное в земле.       — Да ладно! Отмыть, освежевать, и Девятому точно понравится! — усмехается Георгий, перемещая свою крепкую хватку с шеи лиса на его пасть, насильно закрывая, чтобы не укусил. Тарталья от такого рычит, пытаясь вырваться, но такое положение не даёт возможности сделать это.       Грубыми движениями его кидают в клетку, в которых обычно держали отловленных животных для незаконной перевозки, и запирают на замок, заставляя всё нутро лиса в очередной раз за день биться в панике. Понимая, что ничего хорошего в таком состоянии ему не светит, он старается как можно быстрее успокоиться, зажимаясь в угол клетки, что пахла ржавым железом и экскрементами. Глубоко дыша, он пристально смотрит на остальных членов отряда, но те лишь поддерживают заместителя, делясь своими идеями насчёт правильного распределения лисьей шерсти. Дикари, закалённые севером, что с них взять…       Хвост поджимается между задних лап, а уши в бессилии опускаются. Чайльд боится, что, если он издаст хоть звук, то они убьют его прямо сейчас, начав демонстрировать умения, передающиеся в семьях Снежной от отца к сыну, а он тявкнуть не успеет. И этот животный страх так крепко укореняется в его душе, что Тарталья, наконец, мысленно сообщает самому себе неутешительный вердикт: «Я теперь не Одиннадцатый Предвестник, а простое животное в глазах убийц.»       Прижимаясь к углу клетки, лис с тревогой наблюдал за происходящим: ставшими резко чужими для него агенты с каждым часом выглядели всё более потерянными без своего предводителя. Они настолько растерялись, понимая, что подобных ситуаций с Предвестниками никогда не происходило, что полностью забыли о лисе, что от страха и разочарования не мог даже пискнуть. Чайльд, свернувшись в клубок, молча следил за каждым их действием, кляня на чём свет стоит бездарных солдат, что отвернулись от него.       Когда по прошествии ещё нескольких дней члены отряда окончательно приняли для себя реальность того, что их драгоценный Одиннадцатый не вернётся, они приняли решение собирать вещи, намереваясь отплыть в Инадзуму, чтобы доложить о происшествии в штаб своему начальству в этой стране. И, хотя согласно всем известным инструкциям, они должны были дождаться официального приказа, трусливые и потерянные солдаты решили поступить по-своему, будто имели на это право. Такое своеволие раздражало Чайльда, и он в облике лиса низко рычал каждый раз, как кто-то проходил мимо. Но его упорно не замечали, а в последний момент перед отплытием, его бездушно закинули в багажный отсек корабля, оставив одного среди вещей. Без еды и воды.              Несмотря на сильную жажду и духоту в багажном отсеке Чайльд стоически, всё больше с каждым днём возвращая себе дух бойца, оставался в сознании. Его всё ещё поражали способности выживания животного в экстремальных условиях без воды и пищи, когда, с одной стороны, он чувствовал, что вот-вот начнёт от голода переваривать сам себя, а с другой, тело всё ещё было способно в любой момент поддаться инстинктам и сбежать.       «Чёртовая миссия! Чёртова лиса с её чёртовыми глазами! Чёртовы предатели!» — рычал в мыслях Аякс. Приняв удобное положение, пытаясь хоть немного усмирить свой гнев, он начал невольно задумываться о своей жизни в целом и о том, что всё могло бы быть иначе. Мысли уносят его в далёкие снежные края, где его ждёт любимая и шумная семья… А когда в сознании мелькает тепло уютного домашнего очага, Чайльд вдруг вспоминает огонь в глазах той самой спокойной как лёд, но неудержимой как пламя путешественницы, что не раз давала ему сполна ощутить жар в пылу их битвы.       Тяжело вздохнув, Тарталья как будто уже даже принял тот факт, что с Люмин ему возможно больше не встретиться. И, хотя она сильно нравилась ему, действительно по-настоящему, заставляя его сердце желать их скорейшей встречи, видимо у судьбы свои планы, раз он так и не смог привлечь её внимания к себе. Так и не увидел её смущающегося взгляда от очередного искреннего, но, видимо слишком уж слащавого комплимента, раз она как обычно закатывала глаза. Так и не почувствовал лёгкого касания её ладони к своей, когда они так часто неспешно прогуливались под руку меж яркими фонарями торговой столицы. И да, парень не был доволен этим скупым жестом сопровождения подруги под локоть. Он вполне был осведомлён о том, как должны друг друга касаться возлюбленные, когда так медленно бродят среди ночного города вдвоём. Так и не смог услышать от неё столь трепетного и ласкового «Аякс» или, что было ещё более желаемо сердцем: «Ты мне тоже нравишься».       А он так старался для неё: приглашал в дорогие рестораны, терпел Паймон, помогал с поручениями, где тоже терпел Паймон… Да даже всегда иногда поддавался, когда у них завязывался небольшой бой, терпя взвизгивания Паймон, нисколько не чураясь хотя-бы такому их свиданию, а она… Да уж, в лучшем случае сухо благодарила, будто принимая как должное их спарринги и прогулки. И что при встрече, в ответ на его искреннюю улыбку, что при прощании на затянувшемся пожелании приятных снов… Её спокойный взгляд и равнодушное лицо били по гордости парня сильнее, чем удары её гео кристаллов на очередном тренировочном бое в стенах ставшей уже будто бы родной Золотой палаты.       Сейчас, когда у него было время подумать, он позволил себе усомниться в собственных познаниях о том, как завоёвывать сердца бравых путешественниц, думая о том, что, может, это он что-то делал не так? Да, Аякс не эксперт в любовных делах, но он точно знает, что нужно чаще проводить время с тем, кто нравится. Тогда возникал вопрос в другом: а может он просто не нравился Люмин? Причин для ненависти к нему у неё, может, набралось побольше, чем для симпатии?       На корню запрещая себе думать о том, что она могла на него злиться из-за миссии в Ли Юэ (он считал, что уже с лихвой расплатился перед ней за собственный перфоманс), парень думает о том, что причина могла крыться в характере, который, как однажды выразился Цыпленок, был просто отвратителен. Аякс до сих пор помнил, как Пятый прям при всех ударил его со всей дури по затылку свёрнутыми отчётами, когда рыжеволосый начал хихикать от слов Пьеро. Мда, подумаешь…! Да кто бы вообще не засмеялся, услышав про то, что Капитан отправляется в Очконатлан?! Вот и Чайльд не сдержался. Но вообще, Люмин же по своей воле, а не за еду как Паймон, терпела его дурацкие шутки? Да она даже спокойно могла пошутить в ответ так, что уже Предвестник смеялся, очарованный её пытливым умом.       Ну, раз не характер, значит… ей могла не нравится его внешность? Чайльд прекрасно осознавал, что красив и сексуален. Ему говорили об этом многие девушки, коих он встречал в своих странствиях по очередному распоряжению Царицы. Красота северянина вообще была гордостью парня, хоть его непослушные рыжие пряди никогда не укладывались в более-менее приличный вид, а по всему телу было множество шрамов, оставленные Предвестнику в память о славных битвах. Что, если путешественница просто брезгует израненной временем кожей? Или её в принципе отталкивает то, что он рыжий? Если последнее верно, то у Тартальи вообще нет шансов, потому что он теперь грёбанный рыжий, сука, лис! Рыжий полностью! По самые…       — Кажется, что лис отправится в скором времени на тот свет… — когда Чайльд слышит грубый голос над собой, то хмурится, чуть приоткрывая глаза. Пока он прибывал в спячке, рассуждая о далёкой и более недоступной для него жизни, он уже и забыл о том самом чувстве, что снова подкатывало к его горлу. И ладно бы, это был тот самый голод, который, давясь слюнями, ещё можно было бы как-то терпеть. Но вот страх перед людьми, особенно перед его же безжалостными рядовыми, снова пронизывал нутро зверя, заставляя лиса настороженно морщить пасть.       — Да какая разница? Он в любом случае будет воротничком, так что ему вообще не обязательно быть живым. —Аякс приподнимает уши и вслушиваешься в ещё один голос, который звучал небрежно и насмешливо. Вслушиваешься, но от истощения не может понять кому он принадлежит. — Арсений, ну-ка быстро взялся за коробки, а не с животным сюсюкайся! Тебе не за это зарплату платят!       — Ты забыл сказать, чтобы я его в жопу поцеловал. — фыркает рядом стоящий агент, который и начал лезть к Чайльду, просовывая пальцы в клетку.       — Да, обязательно в жопу ещё поцелуешь, но только после того, как коробки в штаб перенесешь. — и от этих слов лис наконец-то открыл синие глаза, осознав, что качка закончилась, и они приплыли.       Благодаря острому слуху, Аякс уловил, как агент, наконец, отошёл от клетки, отправившись выполнять задание. Его взгляд поднялся к выходу, где пробивался слабый свет. Лис хмурится, прижимает уши к голове, а затем, всё же, поднимается на лапы. Коробка, на которой стояла клетка, находилась у самого края. Он понимал, что, если ударить по её стенке достаточно сильно, она может упасть, а при падении, возможно, сломается. Даже если треснут лишь несколько прутьев, это был тот самый шанс на побег, ради которого Аякс готов рискнуть. Он не собирался становиться не зверушкой в руках агентов, ни тем более шарфиком для Дельца.       Собравшись с силами, он с размаху ударяет боком по стенке клетки. Та шатается, и вместе с громким стуком падает на деревянный пол корабля. Лис болезненно шипит, ударившись о металлические прутья, и инстинктивно прижимается к углу клетки, испуганно рыча. Однако, к его разочарованию, клетка осталась целой. Замок держался, а прутья почти не пострадали. Единственное, что изменилось — в углу клетки появилась небольшая щель, где стенка оторвалась от пола. Но и этого в столь неудачной ситуации было достаточно, чтобы попробовать.

***

      Проходит ещё несколько дней, среди которых Чайльд не понимает ни времени, что уже прошло, ни времени, что ему осталось. Сбежав от людей, но не найдя спасения, ему казалось, что жизнь рухнула. Потеря собственного тела болезненно ударила по его психике, да и состоянию в целом. Некогда великий и бесстрашный Одиннадцатый Предвестник Фатуи превратился в никчёмное грязное животное, которое дрожало от любого громкого шума и резкого звука, прячась по кустам да ямам, не понимая куда ему идти и что делать.       Он многое позабыл: где сегодня ночевал, что ел днём и как получил рану на своём хрупком и обезвоженном теле. Мир стал больше, опаснее и страшнее, и Аякс невольно вернулся к своему четырнадцатилетнему себе, когда он только попал в Бездну. Мир там был точно таким же, как и здесь, с разницей в оттенках. Хотя даже этот бесконечно розовый и фиолетовый, Чайльд был готов принять за искажённый сознанием чёрный.       Когда он покинул корабль, у него была надежда что-то предпринять или найти кого-то, кто сможет ему помочь. Но вот сейчас, по прошествии такого огромного количества времени, он осознавал самую большую свою ошибку, когда думал, что у него есть шанс: он - животное. Грёбанный, мерзкий, грязный лис, который умеет тявкать, рычать и вилять хвостом, но только не говорить, объяснять и просить о помощи.       Чайльд пытался, правда пытался почувствовать себя хищником и охотиться, но концентрация на какой-нибудь вороне или крысе мигом испарялась, когда на него вновь накатывало обезвоживание или тошнота от запаха сырой плоти. Приходилось пить из маленьких луж, а питаться падалью, которая ещё не успела полностью сгнить после непродолжительного пиршества собратьев по цвету шерсти. Удивительно, что его лисий желудок смог переварить что-то столь мерзкое и гадкое, но ситуацию с увяданием его жизни в немощном теле не спасало даже это. Он продолжал ощущать как само себе разумеется голод и жажду, а ломоту, боль во всем теле и беспомощность, воспринимал как заводские характеристики столь убого и не достойного жизни, как он, создания.       По Инадзуме он передвигался медленно, едва переставляя лапы, что нещадно ныли, будто в сказке про русалочку, получившей ноги, но каждый шаг отдавался тысячей игл. Когда-то Аякс читал такие сказки Тоне, а сейчас переживал всё это сам, без веры в счастливый финал.       Глаза приходилось держать немного прикрытыми, поскольку рваное ухо иногда вновь начинало кровоточить, от чего кровь часто текла прямо на глаза, застилая обзор и превращая мир в искажённый кровью его персональный ад. Идея пролезать через железную щель беспощадно покарала его ожидаемыми последствиями ещё на том самом корабле.        Чувствуя, как над ним, будто насмешка, снова льёт дождь, Чайльд даже не думает искать укрытие или останавливаться. Он, будто в отместку проклявшим его божествам настойчиво жил и, даже осознавая, что при таких ощущениях слабого и истощенного тела, ему точно оставалось недолго, делал ещё шаг, ещё вдох и ещё шаг.       Поэтому, вполне ожидая, что небесам будет просто недостаточно поливать его ледяной водой, он, успев привыкнуть к жалкому волочению этого мерзкого состояния, был готов получить ещё больше гнева на себя, пока... Пока внезапно не почувствовал резкий удар в живот, когда его безжалостно сбили чьи-то ноги. Не ожидавший настолько подлой кары, в прямом смысле, свыше, он беспомощной тушей валится наземь, прямо в столь привычную уже безобразному облику грязь, заскулив от новой порции боли. Казалось, что удар был такой силы, что ему точно парочку костей сломали, если не проломили грудину. Но, стоит лишь слегка приоткрыть залитые кровью и водой глаза, чтобы увидеть лицо своего палача, что столь издевательски решил его убить в этот тошнотворно жалкий день, как ощущение реальности покидает Предвестника быстрее, чем нутро зверя реагирует на новую угрозу едва теплящейся жизни. Видимо Аякс и правда слишком уж близок к смерти, раз собственный разум дарит возможность в последний раз взглянуть в столь холодные, но такие любимые и дорогие, сияющие золотом тысячи звёзд, глаза.