Оборотное зелье

Когда факультатив по Древним рунам подошел к концу, Лили вышла их кабинета первой. И неспроста — Ремус передал ей, что Джеймс звал ее на второй этаж к старинной статуе Годрика, и не нужно было напрягать мозги, чтобы понять, ради чего он это предложил. Так что, поправив рыжую косу и подкрасив губы, она спешила по лестнице вниз. Вдруг ее взгляд зацепился за знакомую фигуру. Та быстро проскочила мимо, но Лили окликнула: — Сириус? Сириус застыл на месте в ступоре, прежде чем медленно повернуться и скованно улыбнуться. Она сразу заметила в его движениях подозрительную неуверенность, но не стала придавать этому особое значение. Мало кто в принципе способен считывать его настроение по внешним признакам, а Лили и подавно не было до этого дела. — Я думала, у вас еще идет тренировка, — настенные часы показывали без пяти восемь. — Эм, нас отпустили пораньше, — он оперся на перила, но это движение было насквозь пропитано плохо скрываемым напряжением. Все тело Сириуса словно натянулось струнами, так неестественно он выглядел. — Что-то случилось? Ты ведешь себя странно, — она тревожно оглядела его сверху-вниз. — Слушай, Эванс, все прекрасно, — процедил он, — лучше скажи мне: Ремус еще в кабинете? — Думаю, как обычно уйдет последним, — Лили хмыкнула, — к тому же он подходил к профессору Бабблинг для уточнения чего-то там, я не в курсе. Но тебе лучше поторопиться, если хочешь успеть его там застать. Кстати, — улыбка снова тронула ее губы, — ты не знаешь, что там задумал Поттер? На лице Сириуса за пару мгновений отразилась целая гамма эмоций, так он не ожидал этого вопроса. Он прочистил горло сдавленным кашлем и дернул плечом. — Понятия не имею, — Сириус погрубел, — ты сама сказала торопиться, так что не задерживай меня своими расспросами. Недоумение Лили внезапно превратилось в раздражение. Она деловито скрестила руки на груди и тряхнула косой, когда отворачивалась. — Тебе следовало бы следить за тоном, Блэк. Он крикнул что-то еще ей вслед, но Лили уже не слушала. Завернув за угол, она увидела знакомую статую Годрика и помчалась к ней, а все сомнения насчет этой бессмысленной стычки внезапно отошли за последний план.

***

— …Благодарю за этот доклад, мистер Люпин, это действительно очень хорошая работа. — Нет проблем, — Ремус пожал плечами, — обращайтесь, если еще понадобится моя помощь. Он перекинул сумку через плечо и направился в сторону выхода. Через полчаса начинается обед, и он наконец сможет увидеться с Сириусом. Вероятно, тот снова без умолку будет хвалиться своими подвигами в квиддиче, но это определенно станет лучшей частью дня. После прошедшего полнолуния сил практически не было. А тут еще и профессор Бабблинг со своим докладом по прошлогодней программе для четверокурсников… ему, конечно, было приятно помочь, но перед Рождественскими каникулами куда больше хотелось уже расслабиться и не напрягаться для дополнительной работы. Как назло, когда его ноги почти переступили порог, голос профессора окликнул его из лаборантской. — Да, мне, пожалуй, понадобиться еще ваша маленькая услуга сегодня, мистер Люпин. Ремус повернулся. — Какая именно? — Ох, я так сильно опаздываю к миссис Пинс, сегодня вечером у нас назначена деловая встреча для сортировки учебного материала ко второму полугодию по углубленной программе. Я напрочь забыла, что это совсем не вписывается в мое расписание. Могли бы вы оказать небольшую помощь? — она жестом позвала его в лаборантскую. В этой скромной комнатке, заставленной стеллажами и старыми полками, которые так и норовили вот-вот сорваться с шаткого крепления, кругом летали клубы пыли и запах старых затхлых книг. Пол, уложенный деревянными досками, скрипел под туфлями, а окно было прикрыто массивными шторами темно-бардового цвета. На полке одного из стеллажей рядами стояли разноцветные толстые папки, а на крошечном письменном столике лежала кипа исписанных бумаг. Ремус не первый раз бывал здесь, но каждый раз это место навевало чувство скуки и унылой долгой работы. — В этой небольшой стопочке, — начала профессора Бабблинг, а Ремус подумал, действительно ли здесь уместно слово «небольшой», — проверочные шестого курса. Все, что я вас прошу — сложить все работы, скрепленные скрепками определенного цвета, в папку, их цвету соответствующей, понятно? Все бумаги были скреплены желтыми, синими, красными и зелеными скрепками, что, видимо, означало четыре факультета. Осмотрев проверочные, Ремус подумал, что здесь не так уж и много работы, как казалось на первый взгляд. — Да, профессор. — А затем закроете дверь этим ключом, поня..? — ее речь оборвалась стуком в дверь. Ремус и профессора Бабблинг одновременно уставились на порог. Когда дверь отворилась, в кабинет зашел Сириус. Ремус был так поражен этим визитом, что не смог вымолвить ни слова. С приподнятой бровью профессор Бабблинг снова повернулась к Ремусу: — Этим ключом закроете дверь, когда будете уходить, — и протянула маленький ключик. Затем ее внимание перевелось на Сириуса, — Вы что-то хотели, мистер Блэк? — Эм, я пришел к Ремусу, — неловко ответил он. — Я быстро справлюсь с этим, профессор Бабблинг, вы можете не беспокоиться и идти к миссис Пинс, — добавил Ремус. — Вы добрейшей души человек, мистер Люпин. Плюс двадцать баллов Гриффиндору, — сказала она и наконец покинула кабинет, оставив их с Сириусом наедине. Ремус выдохнул с облегчением. Он позвал Сириуса проходить в лаборантскую, а сам начал разбирать все листы со стола. Сириус облокотился плечом на один из шкафов, но быстро встал обратно, когда тот опасно качнулся. — Ты обычно не освобождаешься с тренировок так рано, — мягко подтолкнул диалог Ремус. Обычно разговор затягивал Сириус, и они почти никогда не сидели молча в одном помещении. — Ага, нас раньше отпустили, — Сириус глянул на бумаги, — что это? — Профессор попросила меня помочь ей с сортировкой проверочных. Это не займет много времени, если ты хочешь дождаться меня, — он заметно ускорился. — Вообще-то, я хотел поговорить. Эти слова на несколько долгих мгновений повисли в воздухе, витая где-то в облаках пыли, которые пускал Ремус с каждым шорохом бумаги, и неуютной неловкости, обычно им абсолютно чуждой. Только потому, что Сириус стоял так выжидающе и строго, словно собираясь с мыслями, Ремус решил, что разговор предстоит серьезный и, возможно, не самый приятный. — Хорошо, давай поговорим, — согласился Ремус, открывая желтую папку и специально не отрывая глаз от работы. — И что же ты хочешь обсудить? — Наши отношения. Тебе не кажется… — он пощелкал пальцами в воздухе, как бы подбирая слова, — что настала пора заканчивать? — Чего? — бумаги вылетели из рук, распластавшись по полу, и Ремус застыл с приоткрытым ртом, глядя на Сириуса в упор. Что он такое говорит? Заканчивать? Они начали встречаться только два месяца назад, а до этого Ремус года полтора безнадежно убивался по нему, пока он встречался с другими, и все это нужно… закончить? Эти отношения уже прослыли самыми долгими во всей богатой личной жизни Сириуса, и все вокруг говорили, что они идеально друг другу подходят. Сириус сам только вчера вечером говорил, как любит его. Ремус вдруг подумал, что ему послышалось. Эта мысль заставила его чуть прийти в себя, присесть на корточки и собрать упавшие проверочные, а между тем Сириус продолжал несколько неуверенно, но грубо: — Все это, — он неопределенно помахал руками в воздухе, — как-то слишком для меня. Мне нравилось просто целоваться и заниматься сексом, но сейчас это как будто стало… чересчур серьезным, понимаешь? — Стой-стой-стой, — Ремус помотал головой из стороны в сторону, — ты хочешь сказать, что понял это… когда? Только что, на тренировке? Почему ты говоришь это сейчас? — Я уже несколько дней об этом думаю, — он пожал плечами, — просто не хочу тебя больше мучить. Мы все-таки друзья. Друзья. Эти слова были так жестоки для Ремуса, что он сначала даже не почувствовал всей боли. Словно пуля, пронзившее тело, или глубоко воткнутый нож, сначала ты ничего не чувствуешь. Не понимаешь, что происходит. Или думаешь, что все это — шутка. Просто очередная шалость, к которым так неравнодушен Сириус. Только несмешная на сей раз. Они были друзьями эти гребаные четыре года и даже больше, и столько времени такая дружба ранила Ремуса до самого сердца. И сейчас, когда любовь оказалась взаимной, а раны затянулись, эти отношения останавливаются на самом начале. И теперь они снова должны только дружить? — Почему… — голова Ремуса не могла здраво сформулировать ни один вопрос, — Я не понимаю, Сириус. — Да ладно, тебе же понравилось. Эти недоотношения длились месяца два. И по сути между нами ничего не поменялось, ну, кроме того, что мы начали целоваться и трахаться. Так что давай просто продолжим дружить, окей? Я люблю тебя как бы платонически, понимаешь? Просто моногамия — это не мое. — Что ты несешь, Сириус? — его голос сорвался, — Недоотношения — с ума сойти! Ничего не поменялось! Просто скажи, что это твоя очередная шутка. Пожалуйста, скажи. — Вот почему я медлил эти несколько дней — потому что ты не можешь принять простую правду и постоянно закатываешь истерики. Я же пришел сюда спокойно поговорить. Без крика, без… о, Лунатик, ты что, плачешь? Мерлин… Ремус отвернулся и тряхнул головой, чтобы волосы прикрыли его лицо, но он не мог остановить слезы. Они стекали по щекам, падали на чьи-то рукописи, а он безуспешно вытирал их рукавом свитера. Ком в горле с каждым вдохом, каждым словом Сириуса разбухал, становился больше, и Ремус уже еле мог нормально дышать. Он старался не показывать эмоции, но из-за этого они только пуще наступали. Когда-то они с Сириусом сидели на Астрономической башне после прошедшего полнолуния. И разговаривали обо всем: о Хогвартсе, вкусном обеде накануне, магловских сигаретах, летних каникулах и доме. Когда Ремус рассказывал об Уэльсе и деревне, в которой он вырос и по которой гулял с мамой все детство, его вдруг накрыли воспоминания — счастливые, и оттого грустные. Его мать год назад разбилась в автокатастрофе где-то в Лондоне, когда ездила к сестре. И с тех пор Ремус ненавидел свою деревню, и летние каникулы тоже. А Сириус сказал очень важную вещь, обняв его крепко-крепко: «Если что-то чувствуешь — надо чувствовать. И показывать, что чувствуешь. А если этого не делать, станешь злым и недовольным. Как Нюнчик». Ремус тогда не придал этим словам большое значение, но со временем понял, как сильно они на него повлияли. Рядом с Сириусом он никогда не скрывал своих настоящих чувств, и если бы его спросили, какому человеку он доверяет больше всего, Ремус точно ответил бы Сириус. — Да, — с трудом кивнул Ремус, — потому что ты называешь все мои чувства недоотношениями. Ты обесцениваешь их, будто они ничего не значат, — он сделал паузу, чтобы шмыгнуть носом и снова поднять голову. — И если ты удивлен, что мне обидно это слышать, то нам, возможно, и вправду не по пути. В конце концов он задвинул последнюю папку, взял ключ и вышел из лаборантской. Вслед за ним вышел и Сириус. Он стоял и внимательно смотрел, как Ремус вставляет ключ в замочную скважину и проворачивает его два раза трясущимися пальцами, прежде чем вытащить и засунуть в карман. Воздух между ними накален до такой степени, что раскрасневшаяся кожа почти чувствовала горячее дыхание Сириуса сзади. — Ты можешь идти, я не буду тебя удерживать, — пробурчал Ремус и направился вперед, подальше от Сириуса и кабинета. К его удивлению Сириус не последовал за ним, и это лишь последним звонким аккордом поставило точку в их разговоре. Ведомый исступленной злостью и печалью одновременно, Ремус не знал, куда идет. Он уже точно пропустил начало обеда, но аппетита не было от слова совсем, и монотонными шагами с переполненной всеми мыслями головой Ремус очутился в мужском туалете, который всегда был пуст во время обеда. Прислонившись спиной к холодной плитке, он прикрыл ладонями мокрое лицо и позорно расплакался. Он ненавидел себя за это, но рыдал беспрерывно. …Ты не можешь принять простую правду и постоянно закатываешь истерики. Минут двадцать он не мог успокоить себя в отчаянном порыве и прекратить распускать сопли. Вероятно, Сириус сейчас не чувствует ничего, кроме глухого раздражения от его реакции. Но Ремус Люпин опять переживает маленькую драму как огромное вселенское горе, отлично репетируя шекспировское «Много шума из ничего». Прекрасно. Восхитительно. Если Ремус и позволил себе надеяться, что кто-то реально мог полюбить оборотня, как нормального человека, он расплатился за это сполна. Это его ошибка. Не нужно было сразу допускать детские фантазии так близко, и всего этого сегодня не произошло бы. — Ремус? — смутно знакомый голос позвал его рядом. Утерев слезы, Ремус быстро развернулся к двери. Его лицо залилось краской, и он опустил голову, вымученно улыбаясь. — Привет, Бенджи, — его горло еще болело, и он поморщился, — что ты здесь делаешь? Я думал, ты на обеде. — Но ты ведь тоже не на обеде, — голос Бенджи был обеспокоенным, — Ремус, что случилось? Тебя кто-то обидел? Хочешь, мы пойдем и разберемся с ним, а? Ремус тихо рассмеялся, а Бенджи подошел ближе, прислонившись своим плечом к его. Тепло чужого тела на секунду успокоило Ремуса, но его голова все еще слишком болела для каких-либо разговоров. Хватит на сегодня разговаривать. — Все хорошо, не обращай внимания, — он махнул рукой, — пустяки. Я уже ухожу. — Погоди! — рука Бенджи потянулась к запястью Ремуса, останавливая его. — Ты чего? — он удивился. Бенджи рассеяно смотрел в его глаза, явно собираясь что-то сказать, и в один мимолетный момент Ремус неожиданно словил себя на мысли, как его неуверенность похожа на неуверенность Сириуса сегодня. Он так же приоткрывал рот, так же закусывал губу и бегал глазами. Одна из отличительных черт Сириуса заключалась в том, что он вряд ли когда-либо в принципе считал свои действия какими-то неправильными или сомнительными. Он просто делал, потому что это было его решением, и не нуждался в дополнительных оправданиях. Ремус не помнит, когда в последний раз видел растерянность в нем. А сегодня он словно боялся сделать что-то не так. — Скажи мне, что случилось, Ремус, — мягко попросил он, — ты всегда можешь мне доверять. Я обещаю никому не говорить. — Скоро об этом и так узнают все, — он горько ухмыльнулся, — отпусти, пожалуйста. — Я хочу тебе помочь, — на его лице будто отразилась паника, когда Ремус начал уходить, — это Блэк тебе что-то сказал? Ремус замер. Он моргнул, перестал выдергивать руку и спросил: — С чего ты так решил? — Бенджи больше не удерживал его запястье, но Ремус и не вырывался. — Оу, я… я просто предположил. Вообще-то я не знаю. Но, видимо, это он. Я угадал? Он не хотел обсуждать Сириуса с Бенджи. То, что произошло между ними, должно остаться лишь между ними. И все же что-то в глубине души, что-то, что очень хотело заботы и поддержки, ответило «Да». — И ты из-за него так расстроился? Он не достоин твоих слез, Ремус, тебе незачем так убиваться, — Бенджи положил ладонь на щеку Ремуса и вытер свежую дорожку слез большим пальцем. Ремус поднял заплаканные глаза. Нет, Сириус был достоин его слез, Сириус был достоин того, чтобы весь мир рыдал по нему, и в этом не было никаких сомнений. Он разбил его сердце сегодня, но это не делает его плохим человеком. Это не заставит Ремуса любить его меньше. — Ты не знаешь о чем говоришь, Бенджи, — сказал он тихо. — Сириус хороший. — И поэтому ты прячешься здесь, чтобы проплакаться, — фыркнул Бенджи, на миг потеряв свой ровный тон, словно выйдя из себя. Он быстро взял себя в руки и сделал вид, что ничего не произошло. — По-моему, если ты кого-то действительно любишь, ты не будешь мучить его, верно? В его взгляде промелькнула нотка, которую Ремус не смог расшифровать. Манящая, вызывающая интерес и желание довериться, но вместе с тем опасная. Интуиция подсказывала Ремусу не поддаваться, и он упорно ее слушался. — Он и не мучил меня. Он сказал все как есть. Дело не в нем. — А в ком? — Бенджи выгнул бровь, — В тебе? Ирония в чужом голосе вдруг заставила Ремуса задуматься. Да, он думал, что проблема была в нем самом, но Бенджи так не считал. — Не переживай, я уверен, что ты найдешь кого-то другого, получше и… — Подожди, — Ремус взял ладонь Бенджи, которая медленно перебралась на изгиб шеи, — откуда ты знаешь, что мы именно расстались? — Э, ну… — Могло произойти что угодно, но не обязательно расставание. Почему ты так решил? — Потому что ты слишком переживаешь! — его голос повысился, но скорее от паники, чем от гнева, — И я просто ткнул пальцем в небо. Ладно? — Ладно. И, пожалуйста, прекрати все это говорить. Я не хочу никого другого, — последнюю фразу он прошептал еле слышно, но Бенджи услышал. Он пододвинулся ближе. — Прямо никого? — голос стал ниже, когда он наклонился к его уху, и в нем звучала довольная ухмылка. Ремус тут же напрягся всем телом. Он вжался в стену, стараясь отдалиться, но чужая рука на шее больно сдавливала кожу и скользила вверх к волосам. Ремус ощутил, как выражение отвращения касается его лица. Бенджи вдруг стал ему противен; не успел Ремус прийти в себя после расставания, как он уже пристает к нему. Слезы снова застыли в глазах, но уже не от боли, а от стыда и обиды. — Хватит. — Почему? — вторая рука коснулась его талии, и Ремус с усилием пнул носом черной туфли по чужой голени. Когда Бенджи зашипел и инстинктивно схватился обеими руками больное место, Ремус подбежал к двери и коснулся ее ручки. Но прежде чем открыть ее и уйти, он развернулся и, сжав кулаки, остро процедил: — Лучше не приближайся ко мне больше, — нахмурив брови и тяжело дыша. Бенджи поднял голову. Перед тем, как из его рта вырвались следующие слова, за дверью послышались знакомые голоса: — …Я все же думаю, что свидание на Астрономической башне было не такой удачной идеей. — Да брось, Мэри, все было отли… — Ты реально истеричка, не зря Блэк тебя бросил, — кинул он в порыве ярости, даже не думая, что говорит. Ремус вышел и облокотился на дверь, чтобы та не открылась. Прямо по коридору шли Питер и Мэри. Они удивленно уставились на него. Ремус сдавленно поздоровался. — Ты что, плакал? — Мэри обеспокоено оглядела его лицо. — Нет. Как прошло свидание? Ни Питер, ни Мэри не поверили ему. Переглянувшись, они просто решили пропустить эту тему и рассказали про свидание, Астрономическую башню и погоду, которая совсем испортилась, как только они пришли. За что Ремус всегда был и останется им благодарен — Питер и Мэри проницательны. И это лишает их лишнего любопытства, так что если они видят, что Ремус не готов, они не настаивают. Когда вскоре они пошли дальше по коридору продолжать свое свидание на кухне Хогвартса, куда Питер пообещал Мэри ее сводить, Ремус направился в спальную комнату. Он был настолько вымотан, что, оказавшись в ней единственным из четверых (Питер на свидании с Мэри, Джеймс — с Лили, а Сириус только что бросил его и, вероятно, боролся с чувством вины или неловкости где-то в Выручай-комнате), упал на свою кровать, задвинул полог и заснул почти сразу, уткнувшись в подушку и обещая себе разобраться со всем завтра.