Крысиный король

      Природа района, приближенного к крайнему северу России, была не ласкова на тепло и лучистый небесный свет. Здесь и День Победы гарнизон встречал торжественным построением на главной площади городка в зимних шапках и шинелях, под хлёсткими лентами непогоды из ледяного дождя и снега. Метель здесь могла неожиданно ворваться в блаженный июньский полдень. А в железных трубах коммуникаций, наполовину утопленных в серебристый пушистый мох недалеко от ракетных шахт, снег не таял до самого июля.       Март и апрель здесь считались зимними месяцами, а уж конец февраля — самым разгаром стужи. Никаких намёков на приближающую весну и никаких обещаний не давал своим жителям суровый Русский Север.       Прошло несколько недель за которые новенький ни разу не появился в ГДО. Маша пару дней ждала его появления в как-то необъяснимом трепете. А затем ее отвлекли более земные дела — учеба и репетиции. В круговерти незаметно подкрался очередной праздник, который пышно отмечают в военных городках — 23 февраля.       Около шести вечера в ГДО стало многолюдно и ярко от блеска золотых звёзд на погонах, аксельбантов, медалей офицеров и блестящих платьев их дам. Зиму провожали первым в этом сезоне балетом «Спящая красавица». Гостей был полный зал.       Роль Авроры исполняла Мария. Юная балерина блистала на сцене, ее версия партии в потрясающем исполнении вызывало восторженные вздохи, зрители не скупились на аплодисменты. Талант балерины удивительнейшим образом затронул каждое сердце эмоциональностью этой роли. Нежность и точность движений грациозной принцессы поражали зрителей.       Звучат торжественные аккорды апогея, Мари, словно легкая, волшебная нимфа, не принадлежащая этому миру, отдается, замирает в руках партнера в красивейшей фигуре. Медленно и величаво опускается занавес, тяжелый бархат поглощает свет софитов, смешивается с загадочно замершей темнотой закулисья, так, что Мари показалось будто в глазах потемнело и она умерла с последними нотами, или вернее вернулось в состояние прекрасной и холодной мраморной статуи, которая пребывает мертвой все время, оживая только в танце.       Но это фантастическое впечатление вмиг пропадает. Снова тяжёлые портьеры расходятся, в глаза бьет яркий свет. Мари плавно выходит на поклоны, не осознанно, пребывая разумом в каких-то иных и далеких мирах, она идет, послушная лишь своим доведённым до безукоризненности движениям. Наконец яркая и одновременно черная, блестящая пелена спадает, она видит, что зрители аплодируют стоя. Машу захватил восторг и будоражащее смущение, именно так рождается настоящее счастье. Опознав себя в пространстве и времени, она ищет взглядом родителей на первом ряду, но прежде них замечает в середине зала молодого мужчину.       Его фигура вдруг резко вспыхнула среди толпы, он словно был единственный овеян неземным светом, ярче театральных ламп, светлее редкого северного холодного солнца.       Занавес снова опустился, будто рухнул, скрывая ясные и глубокие синие глаза, полные до краев восторга. Мари, мгновение помедлив, побежала в гримерку.       — Машка, ты чего такая хмурая? Все прошло просто замечательно, ты такая молодец, звездочка! — подруги по труппе уже заняли все кресла и стулья, поэтому Маше пришлось переодевать пуанты стоя.       — Подожди, я почти переобулась, сейчас уступлю! — сказала Лена, лучшая и самая любимая подруга. — Давайте зайдем в кафе, отметим наше блестящее выступление, Маш, ты как?       — Не могу, девчонки, тороплюсь, опаздываю уже! — Маша достала из чехла белоснежное нарядное платье. — Мне нужно с родителями в мэрию сходить, папу вроде бы награждать будут.       Маша вышла на улицу все еще пребывая под впечатлениями горячих оваций и уже в предвкушении продолжения праздника в мэрии. Кутаясь в норковую шубку, она ждала родителей на мраморных ступенях ГДО. Облака пряли мягкий белый снег. Крупные снежинки плавно поднимались и почти неподвижно парили в воздухе. Пространство казалось туманной тканью, расшитой звёздочками. Выглянула луна, хлопья превратились в мелкую блестящую крупу.       — Здравствуйте, — прозвучало в хрустальной тишине ледяного вечера. Маша обернулась и снова встретилась взглядом с синими очами. Тот самый зритель из зала, который — Маша вспомнила это вдруг только сейчас — посещал каждую их постановку и всегда занимал одно и тоже кресло №8 в третьем ряду, теперь стоял прямо перед ней с огромным букетом белых роз, нежно кремовых у стебелька и сливающихся краями приоткрытых чашечек с воздушными снегами, парящими вокруг. Снегопад усиливался.       — Ваш танец, кажется, самое прекрасное, что я видел в этом мире. Спасибо большое, — со смущенной улыбкой он протянул девушке букет. — И еще небольшой подарок.       И ничего-то не было в этом поклоннике. Совсем обыкновенный, волосы светлого пшеничного оттенка и в них драгоценные снежинки, среднего роста и фигуры, в гражданском пальто, которое сейчас было все усыпано алмазной пылью, не военный, наверно какой-то промышленник. Но Маша все смотрела в его глаза, теплые и ласковые, как будто летние небеса распахнулись вдруг в самом сердце жемчужных снегов февраля. Тут Мари увидела в дверях родителей.       — Простите! …спасибо большое… Простите, прошу, но я очень спешу!       Она поспешно оставила преданного зрителя, села в отцовскую машину. Под разговоры и поздравления с блестящим выступлением она хотела еще раз взглянуть на дарителя, но стекло машины заволокла корочка льда.

***

      В мэрии ярко горели все люстры. В фойе были расставлены круглые фуршетные столики с длинными, до самого пола, накрахмаленными скатертями, на которых стояли небольшие вазочки с живыми цветами, закуски, воздушные кремовые пирожные, малюсенькие бутерброды и канапе, темно-стеклянные запотевшие бутылки в ведерках со льдом, официанты в черно-белых форменных фартуках разливали шампанское и вино. Зал на глазах заполнялся гостями.       Закрытый городок М., равноудаленный от двух столиц страны был словно перекрестием городской и сельской культур. Местные жительницы, и совсем молоденькие, и даже в возрасте, старались всеми доступными способами произвести впечатление на окружающих, особенно на праздниках. Местных среди гостей мэра было заметно сразу. Их волосы складывались в сложные высокие начёсы, а перчатки были до самых плеч. Платья сверкали и переливались блёстками и стразами, словно сотканные из северного сияния, и соперничали в непереносимом блеске только с излишне крупной бижутерией на их шейках и запястьях.       Но многие из молодых жён отличившихся офицеров, приглашенных сегодня в мэрию на прием, были именно москвичками и петербурженками. Столичные дамы наоборот были одеты в скоромные платьях и с аккуратно растрёпанными причёсками. Такими, что казалось, их локоны только что перепутала страстная рука. Выглядело это красиво и кокетливо, видно, над созданием именно такой «изящной небрежности» девушки трудились половину дня.       Столичные девы, однако, в большинстве своём в гарнизоне не задерживались. Поскучав пару лет за закрытыми шлагбаумами главного КПП они рвались домой, в основном под предлогами измен, ревностей и скандалов, на волю, в неспящие огни родных мегаполисов. Везло тем офицерам, которые успевали до отъезда возлюбленных перевестись в столицы. Или, которым попадались редкие женщины, верящие всем сердцем в истинную любовь, как мама Мари. Остальные отпускали своих вольных синих птиц и женились уже на жительницах соседних посёлков и деревень.       Возле одной из стен стоял прямоугольный стол, на котором горой громоздились рамки с грамотами, коробочки с наградами и букетами цветов. После двух вводных танцев к этому столику подошли мэр в костюме с иголочки и командир гарнизона. Разговоры стихли, началась торжественная часть. После официальных речей и теплых поздравлений с праздником замполит зачитывал приказы министра обороны о награждении медалями и нагрудными знаками. Служащие сердечно пожимали руки, офицеры с тремя строевыми шагами и воинским приветствием гордо рапортовали: «Для получения награды прибыл!». Среди героев этого вечера были военные, чьи очередные воинские звания были приурочены к празднику.       Маша и Анна со счастливыми улыбками громко аплодировали, когда Сергей Орлов с гордостью произнес: «Служу России!», принимая из рук генерала полковничьи погоны.       — За вклад в развитие культуры и искусства города благодарственным письмом мэра награждается воспитанница городской школы искусств Мария Орлова, — сообщил замполит.       Маша подумала, что она ослышалась. За спиной раздался шепот мамы: «Машенька, иди, твоя награда!» Но Маша шокировано медлила, сделала один шаг, все не веря, что награждают именно ее, а не какую-то однофамилицу. Она отчаянно обернулась на родителей, а те улыбались: «Давай, давай, выходи уже!»       Она словно в тумане приблизилась к таким большим начальникам, мэр улыбался, пожимая ее тонкую ладошку, вручил огромную наградную рамку, девушка-лейтенант в парадной форме подала букет, вокруг сверкали вспышки фотоаппаратов корреспондентов местной газеты. Маша трепеща растерялась, прошептала, потеряв голос, мэру «спасибо!» и почти бегом кинулась на свое безопасное место, к родителям. Только там ее накрыла волна гордости и счастья. Она получала грамоты в школе и от дворца искусств, но награды такого высокого уровня была удостоена впервые в жизни. Она рассматривала свою торжественную рамку, и ей казалось, что ее фамилия в окружении напечатанных лавровых веточек блистает огнем и золотом.       — Поздравляю, Машунь! Ты такая молодец, вот и первую награду заслужила. Это очень высокая оценка! Горжусь тобой!       — Папа! Ты же знал, что меня буду награждать! Почему ты не сказал мне!       — Чтобы у тебя коленки весь балет тряслись? А до президиума я бы нес тебя, полуобморочную, на руках? Не злись, Машунь, зато сюрприз получился.       Это действительно было так. Маша только на сцене раскрывалась и забывала о том, что на нее смотрят сотни глаз. А в жизни при выступлениях на публике ее одолевала ужасная робость, да так, что она забывала слова родного языка, будто в голове у нее была сплошная вата. Доклад в актовом зале школы, пускай и по бумажке, или даже просто ответ у доски, удивительно, был для примы театра почти невыполнимой задачей.       — Да уж, пап, точно на всю жизнь запомню, что это первый выход к доске, где я не потеряла сознание! — засмеялась весело Маша, радуясь, что самое «страшное» позади, а награда в руках.       Снова начались танцы, мужчины все были в одинаковых парадных мундирах, как у папы, или в пиджаках, как у мэра, поэтому Маша совсем на них не смотрела, а находила огромное удовольствие аккуратно разглядывать туалеты девушек.       Она заметила, что дамы из небольшого кружка утонченных москвичек — а держались они вместе только потому что местные и даже девушки из Питера их недолюбливали — смотрели на «селянок» снисходительно, но чуть свысока. А Маше же нравилось рассматривать именно яркие наряды коренных северянок. Они напоминали ей театральные костюмы из опер и балетов Большого и Мариинского и казались невероятно прекрасными. Но сама Мари была одета больше «по-столичному» в шёлковое белое платье в пол с длинными узкими рукавами и кружевным воротничком-стойкой. Причёска примы местного Храма искусств была ещё скромнее — тот же самый пучок под бабетку-бублик, который носят на выступлениях танцовщицы и гимнастки. Маша так и не успела после представления завить волосы, как изначально хотела. И теперь жалела, что ее образ не такой эффектный, как у поморок.       Но так думала только, видно, только она сама, не замечая, что абсолютно все взгляды мужчин, к грусти и женщин, и даже столичных птичек, в этот приём были направлены только на неё. Особенно, когда сам генерал-лейтенант, начальник гарнизона пригласил ее на танец. Маша оробев от такой чести, и, наконец-то, поверив в свою очаровательную красоту и грациозность теперь уже смело принимала все приглашения, смеялась и разговаривала с партнерами по медленным танцам. Что-что, а танцев она не боялась. А потом заиграли звуки вальса…       Мари посмотрела на опустевшую в один миг середину зала и решила, что наверняка не многие вспомнят правильные фигуры и это будет всего лишь музыкальной паузой для разговоров. Она нашла взглядом родителей и пошла было в их сторону, как кто-то легко, но крепко ухватил ее за локоть. Перед ней был тот дьявольски-прекрасный танцор, что всего-то только раз посетил их маленькую труппу, но оставил абсолютно у всех противоречивое и сильное впечатление.       «Это же Кристиан!» — кротким взглядом карих больших глаз посмотрела на него Мари.       Крис был как и все вокруг военные облачен в темно-синюю военную форму, но мундир, казалось, на нем смотрелся по-другому, незнакомо, идеально, как будто он был самым прекрасным офицером из президентского полка или как будто он ворвался в мэрию маленького военного городка прямо из бального зала прошлых веков.       — Дорогая, Мари, позволите? — спросил, а скорее утвердил, Кристиан, с уверенной полуулыбкой и блеском и протянул ей руку в белой перчатке.       Маша вложила ладонь, в вуали кружева на его плечо, отмечая, под рукой три золотых звездочки. Старший лейтенант.       «Он запомнил мое имя…» — стушевалась девушка, не смея поднять глаз на партнера. Душа ее задрожала серебряными звонкими колокольчиками, страшась даже допустить мысли, что она может быть не безразлична этому страшно-прекрасному мужчине.       Он сразу же закружил тонкую фигурку девушки в быстрых поворотах под нежные переливы арф и флейт. В этих нотах быстрых, стремительных Мари тонула, словно в карусели вьюги, весь зал заполонила снежная пелена, скрыв за белой стеной весь свет. Она и офицер с колдовскими глазами, словно зеркала изо льда, остались одни во всем мире.       — Вы — настоящее украшение вечера, — строгий и льдистый голос его переливался тональность волшебной музыке вальса, так, что Маше чудилось в нем колдовской перезвон стайки снежинок.       Музыка изменилась, стала мрачной и могучей. Маше чудилась в ней величественная поступь сурового Владыки Мороза, вышедшего из своего железного дворца. Зимний ветер охватил их фигуры, жестокий, ясный и сильный. Мари вдруг испугалась, посмотрела на своего кавалера, невольно прижавшись к нему ближе в поисках защиты от неведомых сил. Она, наконец, посмотрела ему в глаза, как блистающий под луной зеленоватый прозрачный лед.       «Он с Морозом заодно!»       Тут Марию охватил потусторонний ужас, ей показалось, что слепящего снега вдруг так стало много, что эта белая пена вытеснила собой весь воздух. Мороз окутывал, звенел. Она начала задыхаться и захотела закончить танец, скрыться, спастись. Но круговерть снега все набирала силу, в густом белоснежном тумане лейтенант крепко держал ее в своих руках, каждое его движение было отточено и уверено, вальсовые повороты, послушные великой музыке, становились все быстрее. Голова пошла кругом. И когда Маша уже готова была лишиться чувств, зазвучал ангельский хор. Нежные голоса воздушными и мягкими крылами обещали спасение и блаженство. Руки Криса перестали обжигать ее тело холодом, зима снова стала мягкой, полной тайн и красоты. В голове было теперь светло, безмятежно и пусто. В последних тактах Маше казалось, что теперь они кружатся в тихой рождественской ночи по ковру серебра, среди блестящих под звездным светом сугробов…       За стеной снегов в это время полковник Орлов и мэр города обсуждали вопросы менее возвышенные, но более насущные.       — Андрей Васильевич, — обратился отец Мари к мэру, — в городе тревожная обстановка, с начала года возросла популяции грызунов, их уже начали замечать в городе, да и не где-то на окраине возле леса — в центре.       — Вы правы, правы, Сергей Сергеевич, необычайное происшествие! Ни разу на моей памяти такого не было! Наши коммунальщики всегда ответственно справлялись, даже тараканов и клопов вывели подчистую, а уж крыс в городе отродясь не водилось.       — Нужно больше бригад дезинсекторов — вот мое мнение. Как бы не случилось эпидемий.