Секрет Полишинеля

Визуально практически ничего не изменилось: походка и осанка преподавателя остались угрюмыми, Аизава по-прежнему сутулился и глядел на цветастые кучки студентов исподлобья, хмуро, не утруждая себя скепсисом, только теперь под свисающими прядями сверкал время от времени только один глаз. Его год с классом 1А многое забрал у всего геройского сообщества, но у детей наконец появилась возможность учиться, не опасаясь мирового зла. Удивительно, но наперерез обычаям Шота стал классным руководителем тех же ребят второй год подряд, только вот класс поредел. Аояма покинул их. Что же до Мидории, то он — хоть и остался без причуды — остался на геройском курсе для прохождения образовательной программы, раз уж Яги пообещал ему техническую поддержку даже лучше той, которая была у него самого в момент столкновения один на один со "Все за Одного". Угроза человечеству сблизила детей, укрепила коллектив, так что использовать причуду стирания воизбежание драк больше не приходилось. Оно и к лучшему, всё-таки уцелевший глаз Аизавы довольно быстро уставал и начинал болеть и без всяких там причуд. На висках едва начавшего свой четвертый десяток преподавателя мазками осталась напоминать о трагедии седина, а заместо привычных углеродных лент на его шее покоился шарф из колкой шерсти яка.  Занятия окончены, запоздалый классный час проведён, за окнами уже тени тянутся к горизонту, Шота, сунув руки в карманы и убедившись, что все дети разбежались, тенью выплыл из кабинета и побрёл с журналом подмышкой по коридору к лестничным пролётам. Пытаться строить студентов перед Рождеством — так себе идея, их мысли где угодно, но не на лекциях, весь преподавательский состав это понимал, с учеников не спрашивали так строго, как это присуще Юэй.  Протоптав себе по коридорам путь к воротам, Сотриголова покидает территорию академии и поднимает голову к тяжелому небу, затянутому вязкими снежными тучами, тем временем угольные пряди слегка волнуются от зависшей в холодном, щиплющем нос вечернем воздухе влаги. Дышится так легко и спокойно, даже ветра нет, машины, застрявшие в пробках, и те смирились, запрятав оглушительные гудки до лучших времён, пока на щеках прохожих таят сорвавшиеся с неба снежинки. В Мусутафу редко даже трава инеем покрывалась по утрам, а тут настоящий минус под вечер, да ещё и со снегом, точно не назвать погоду располагающей к прогулкам, тем более если одна твоя нога — железка, пусть и анатомическая.  — ME-E-ERRY CHRI-ISTMA-A-AS!!! — раздалось оглушительное восклицания на весь квартал, и Шота точно знал, какому из коллег принадлежал рыхлый, звонкий и немного скрипучий голос, поэтому обернулся через плечо, замедлив шаг, чтобы его школьный товарищ нагнал его без присущей ему суеты.  Хизаши ещё из окна, закрывая кабинет, заприметил тёмную макушку во дворе академии, так что теперь рысцой нёсся следом, размахивая рукой с таким энтузиазмом, словно в последний раз они виделись на выпуске из Юэй, а не на сегодняшнем обеде в столовой.  — Не верещи, птиц распугаешь, — кратко отзывается Аизава и за шиворот удерживает резвого друга от полёта по заледенелому тротуару, едва не свалившись самостоятельно. Поболтать за едой им не удалось, так что блондина очевидно распирало от хранящихся в нём слов, которые он так торопился излить на коллегу, на что последний дал молчаливое согласие, махнув рукой и приподняв уголок губ.  — Так ты уже без костылей управляешься? Хоть бы трость купил, выглядел бы солиднее, Стёрка, — немного запыхавшись, выплюнул странное, ни то шутливое, ни то серьезное предложение Ямада, отряхнув рукава кожаной куртки от снега, который ещё не успел растаять.  — Чтобы окончательно закрепить за собой образ старикашки? Мне вполне хватает седины, хромоты и морщин под глазами, которые Гранд-Каньону ещё фору дадут, — отмахнулся Сотриголова и ссутулился еще сильнее, спрятав нос в складки шарфа, продолжая свой путь к стоянке.  — Иида и Яойорозу на последнем занятии подарили мне кое-что очень примечательное, — вдруг заметил Мик, заговорщически поднимая брови над очками, которые он практически не снимал, пока его рука медленно извлекла из рюкзака за горлышко бутылочку шотландского Macallan, — Я надеялся, ты составишь мне компанию и всё такое, потому что в одну харю выжрать столько йен в бутылочке было бы кощунством, сам понимаешь, — пожал плечами Хизаши и выжидающе умолк. Его до ужаса серьёзный товарищ хоть и был частью "тройки придурков из А", всегда оставался рассудительным и удивительно холодным внешне, так что Ямада всегда сомневался, действительно ли он знает его, знает, какие катаклизмы происходят в душе Аизавы. И всегда приходил к выводу, что не знает. Оттого улыбки, даже пропитанные сарказмом, становятся на вес золота.  Прошагав до шлагбаума молча, Шота выудил ключи от матового серенького Ниссана и мотнул головой в сторону пассажирского кресла. — Чур тогда ужин готовишь ты.  И от этого немногословного согласия на лице Сущего Мика расцвела задорная улыбка от уха до уха. С запотевшими от дыхания стёклами очков он выглядел ещё забавнее, они словно вернулись на шестнадцать лет назад, когда сами были зелёными первогодками, не обременёнными идеями о мире во всём мире. С тихим щелчком закрылись двери автомобиля, натужно запыхтел двигатель под натиском поворота ключа, тёплый свет фар обхватил целую вселенную вокруг них. По мере набора скорости на лобовом стекле оставались таять звёзды; не хотелось сравнивать редкое явление с чем-то тривиальным. В пятницу обычно на волне Ямады траслируется нон-стоп музыка, но радио никто не включает, негласно решив, что поездку по вечернему городу стоило бы облачить в тишину.

***

Квартира у учителя Юэй отнюдь не в роскошном небоскрёбе с видом на весь городской бюджет, напротив — старый фонд, облупившаяся краска на стенах подъезда, тяжелая входная дверь и перегоревшие лампочки в домофоне. Возможно, Аизаве было просто несподручно переезжать, вот и остался в своей двушке в спальном районе. Надо отдать должное, ремонт был приличным, свежим, впору особенностями владельца: приглушенные цвета, в основном чёрный и серый, рельефные под текстуру обои оттенка зимней ели, однотонные пепельные ковры, кухня под чёрный мрамор, стол и стулья из тёмного дуба, одни угрюмые настенные часы без чисел и даже засечек, парочка минималистичных картин, что-то отдающее пост-модерном, валяющиеся у входа в ванную комнату носки, которые Шота быстренько кинул в корзину для белья, когда снял обувь и забрёл внутрь. Неловко как-то перед гостем, а Ямада ловит себя на мысли, что никогда не был здесь за все годы совместного преподавания.  — Ну и хоромы, дружище, ты себе отгрохал. Что за банковский филиал в пятиэтажке? — с беззлобной усмешкой спрашивает он, стягивая сапоги и оставляя их в у стены в прихожей, — Так там у тебя есть что в холодильнике вообще?  Кажется, Хизаши собирался сказать что-то ещё, но осёкся, наблюдая за тем, как из гостиной выбирается хозяин квартиры в домашней одежде, без повязки на глазу и с волосами, стянутыми в конский хвост пониже затылка.  — Что найдёшь — всё твоё, — дал другу карт-бланш Аизава и кое-как доковылял, а вернее допрыгал до кухни, стянув заблаговременно протез и оставив его в другой комнате. Пустая от колена, клетчатая штанина болталась от каждого движения, и Мик нахмурился, но ничего не сказал, оставив куртку на крючке гардероба. В джинсах и футболке с логотипом какой-то малоизвестной попсовой группы блондин присоединился к другу у стола и зарылся по плечи в холодильник. В квартире, как и ожидалось, пахло её владельцем, даже несмотря на стойкий аромат от домашнего парфюма, бутылочка и палочки с которым стояли под телевизором в гостиной. Человек, из которого жизнь выжала все краски, пах жжеными спичками, мокрым асфальтом в своей меланхолии и совсем немного сухой полынью. Это не вытравить сандаловыми благовониями.  От мыслей радиоведущего отвлекает голос Стёрки: — Нам уже не по пятнадцать, не нужно держать голову в холодильнике, чтобы утром в школу не идти.  Усатый смутился и резко выпрямил спину, крепко приложившись затылком об одну из полок с продуктами, отчего зарделся ещё сильнее, но Шота привык к тому, насколько суетной и несуразный у него товарищ, так что особо внимания не обратил.  — Так чего ты на ужин-то хочешь? У тебя тут директор на одной из полок повесился, половина — просрочка, другая половина — заморозка.  — Ну обрежь плесень и готовь, разбудишь, как справишься, — буркнул Аизава и утопил лицо в пледе, коим был накрыт кухонный диван.  Всплеснув руками, Ямада даже очки снял, уже подумав возмутиться, но одёрнул себя и прикусил губу, продолжая поиски чего-либо съедобного.  Пока хозяин квартиры сладко посапывал на диване, преподаватель английского успел смотаться до ближайшего магазина, вернуться обратно и заполнить кухню ароматами потенциальных блюд заодно со звуками бурления кипящей воды. От жара духовки в комнате разогрело ещё пуще, так что даже от звона приборов Аизава не проснулся, напоминая собой потасканного дворового кота с обрубком вместо хвоста.  Час-другой, на улице окончательно стемнело, а бутылка виски спрятана от греха подальше в недры холодильника, на столе расположилось блюдо с запеченным лососем, обложенным спаржей и эноки, рядом нарезки овощей к дикому рису, блестящему от капельки масла, и, наконец, бульон мисо, куда Хизаши заботливо вкладывает палочками несколько кубиков тофу и пластинки водорослей. Ну как тут пить с этим оборванцем, если он непонятно как питается? Наверняка ещё и желудок убил на пустом рисе и лапше. Платят хорошо, только вот кое у кого после потери ноги и глаза, видимо, не осталось амбиций.  — Стёрка, просыпайся. Давай-давай, пока не остыло, — шепотом и легким касанием до плеча пытается добудиться класрука Ямада. Орать совесть не позволяла.  И его труды в конце концов увенчались успехом: Аизава что-то невнятно пробормотал и высунул голову из пледа, прищурив уцелевший глаз, словно школьный друг излучал солнечный свет.  — У меня этого… ты ходил в магазин? Хизаши… — бубнит брюнет и кое-как поднимается не локтях, чтобы окинуть взором приготовленные товарищем яства, — Сколько я тебе должен?  У Ямады даже усы дыбом встали от такого вопроса, и вперёд ответа он сунул в зубы друга тёплую булочку с курицей и уселся на стул напротив, скрестив руки на груди.  — Даже не вздумай у меня такое спрашивать, понял? Никогда. Ещё я с тебя за продукты стану требовать. Уж лучше перееду к тебе и буду кормить, раз сам ты питаться нормально отказываешься, — с ноткой обиды в надтреснутом голосе сообщает Мик и закидывает в рот огуречный слайс, запивая его мисо.  — У меня нет сил, — признаётся Сотриголова, когда обе его тарелки пустеют, а стакан с тёплой водой остаётся ополовиненным, — Я едва поднимаю себя с постели, чтобы успеть в Юэй, о походах в магазин и речи не идёт, как и об уборке. Оставшиеся у меня конечности ощущаются тяжелее, чем если бы на них были оковы. Кричать "Плюс Ультра" вместе с остальными было бы с моей стороны лицемерием, ведь я давно достиг своего предела.  От такого откровения Ямада застыл и даже вдохом не посмел прервать речь коллеги, под конец монолога дожевав кусочек рыбы и не без труда сглотнув его.  — Значит, решено. Я собираю вещи и переезжаю к тебе, а то ты себя до ручки доведёшь такими темпами. Купил бы себе хоть фикус какой в самом деле, а то живёшь в черно-белом! — возопил радиоведущий, сокрушаясь и подскакивая со стула, но поймал на себе внезапно скорбный взгляд бывшего одноклассника и осёкся.  — Нет, не переезжаешь. Не мели чепухи. Мы оба взрослые люди, у тебя своя жизнь, у меня — своя. В этой кутерьме все огребли сполна, последнее, что я хочу чувствовать — жалось со стороны учеников или коллег.  — Да какая к чертовой матери жалость, Шота? — зашипел Мик, подскочил со стула и навис над другом, насупив нос так, словно нанюхался перца, — Будь у тебя хоть пять ног и глаз, я бы всё равно так поступил, если бы увидел, что ты себя запустил.  Нелепо, даже немного смехотворно, но Аизава не так часто видел доведённого до недоброй морщинки меж бровей товарища, поэтому сдержал тихий смешок и вздохнул с безразличием отчаяния.  — Спасибо за ужин. Не помню, когда в последний раз так славно набивал живот, — решил свести на нет конфликт хозяин квартиры и похлопал себя по пузу. Не было ни настроения, ни сил бодаться сейчас, — Я думаю, что не буду против, если ты время от времени будешь заезжать после занятий, но не хочется занимать слишком крупную часть твоей жизни, понимаешь. Это я затворник, а у тебя и радио, и хобби, и преподавательство, усы знатные, вон, как топорщатся бодро, возраст самый подходящий, чтобы поклонниц клеить. А тут одноглазый инвалид, который о себе позаботиться не может. Возможно, я был бы чуть живее, зная, что у тебя в жизни всё значительно лучше, чем у меня, — выдавил из себя Шота и, отодвинув с характерным звуком тарелки, лёг щекой на стол. Помимо всех аппетитных ароматов, созданных неожиданно ловким в кухонном деле Ямадой, присутствовал ещё один, тянущийся за Сотриголовой ещё с поступления в Юэй: красный апельсин со сливочной ноткой, яркий, но при этом успокаивающий, сам по себе разгадка феномена, как же Аизава не выходит из себя рядом с шумным одноклассником и коллегой.  Лёжа так, он и не заметил, что блондин перебрался на диван, чтобы сесть рядом и ободряюще похлопать по плечу.  — Не говори ерунды.  Коротко и ясно. Без выяснений, оправданий и суеты, без возгласов и распрей, так спокойно, так умиротворённо, как тёплый песок под желающей жара кожей на пляже, как шум дождя, как неловкая пауза, оставшаяся в компании анекдотом.  — Директор прислал тебе приглашение на Рождественский корпоратив? — лениво спрашивает стирающий герой и роняет голову на плечо друга, где её у затылка ловят шершавые от гитарных струн пальцы Хизаши.  — Прислал.  Хватка становится рассеяннее, подушечки пальцев осторожно принимаются массировать вороную голову. — Пойдёшь?  И действительно, на бродячего кота похож, кусается, а затем и сам от малейшей заботы и ласки тает.  — А ты?   Молчание тоже бывает лиричным, особенно в те моменты, когда в голове раскрывается калейдоскоп мыслей. Правда, тянется оно недолго.   — А ты? — переспрашивает стёрка, не размыкая век, только улыбается краем губ, когда чувствует, как сотрясаются грудь и плечи Мика в беззвучном хохоте. — Вообще-то я должен был быть одним из ведущих и диджеем. Будет неловко, если я не пойду. Подставлять весь состав не хочется. Так идёшь или нет? — Иду, куда ж я денусь. Вроде все приличные, один ты дебошир, ну и Влад может налакаться. Вдруг разбушуетесь, а кому, если не мне, вас обезвреживать?  Вполне резонно. Очкарик даже не возражает, зато не без тихого пыхтения поднимает друга, как оловянного солдатика, на руки и тащит в спальню, осторожно уложив поверх смятого одеяла. — Ну я поехал. Виски можешь себе оставить, вторые ключи оставлю в почтовом ящике. Тот ничего не ответил и загородил лицо предплечьем, словно в особо солнечный день, и что только этот попугайчик себе позволяет? Да уж, не староваты ли они для запойных вечеров? Поели, Аизава ещё и поспал, поболтали и по домам. Дух грядущего праздника как-то не особо чувствуется, а вот запах Шоты на рукаве футболки и Ямады на волосах и по всей кухне — очень даже. Будет ли Мик в ближайшее время стирать эту футболку?  Хороший вопрос…