АКТ ПЕРВЫЙ: ПОЧЕМУ ВСЕ ВОКРУГ ТАКИЕ ЧЕРТОВСКИ ШУМНЫЕ?
ГЕРМИОНА
К тому времени, как Гермиона добралась до теплой библиотеки, было уже три минуты двенадцатого. С её губ сорвался гигантский зевок, за которым последовала одинокая слеза — доказательства невероятной усталости. Радость от того, что ведьма не забыла наложить на себя дезиллюминационные чары, притупилась необходимостью пробираться, как воришка, в запретную секцию библиотеки за нужной информацией.
Книги о путешествиях во времени — вот что ей было нужно!
Она должна вернуться домой, в свою временную линию, к своей жизни, и сдаваться в её планы уж точно не входит… Именно по этой причине материалы, доступные всем студентам Хогвартса и находящиеся в общей секции, Гермионе просто-напросто не подходили.
Всего 3 месяца назад, до того, как началось это безумие, я была ценным выпускником Хогвартса и могла прочесть любую, какую только могла пожелать, книгу. Это ещё один пункт из списка обид на 1944 год, — сокрушалась Гермиона про себя
. Слава Мерлину, в библиотеке, кроме неё, не было ни души.
Приёмная, которую обычно занимала мадам Пинс, пустовала, поэтому девушка беспрепятственно прошла мимо потёртой стойки.
Смотри в оба, удостоверься, что тут нет старост, Гермиона… нам не нужна ещё одна катастрофическая встреча с Риддлом или профессором Дамблдором.
В последний раз, когда Гермиона попыталась «позаимствовать» книги из библиотеки, Риддл поймал её на самом выходе. Даже в прошлом, без своего змеиного лица, он по-прежнему вызывал у волшебницы странное чувство. Всякий раз, когда юноша оказывался рядом с ней, крошечные волоски на руках девушки вставали дыбом, как будто протестуя, словно могли вытянуться и удержать его энергию как можно дальше от неё. Они становились своего рода защитниками. Девушка всегда знала, когда он смотрел на неё или стоял рядом, что, как ни странно, случалось довольно часто. Гермиона никак не могла отделаться от него. Тому было поручено помочь шатенке влиться в атмосферу Хогвартса притворно изображающим беспокойство за безопасность девушки, найденной лежащей лицом вниз в весенней траве на территории Хогвартса, профессором Дамблдором. (Гермиона всё еще не была уверена, может ли доверять преподавателю и как на самом деле он к ней относился. В его тоне или обращённых к Грейнджер вопросах всегда чувствовался намек на подозрение).
Очнувшись после путешествия во времени на знакомой больничной койке в школьном лазарете, шатенка почувствовала себя совершенно дезориентированной. Испытывая огромную благодарность за свое обучение окклюменции, Гермиона проснулась с сильной головной болью и была уверена, что подобные ощущения оказались вызваны попыткой проникнуть в её сознание для выяснения причин нахождения девушки в школе. Поскольку она все ещё была в Хогвартсе, а не в Азкабане, волшебница заключила, что поиски информации успехом не увенчались.
Придя в себя, Гермиона была вне себя от ужаса, когда увидела глаза здравствующего Дамблдора и бессовестно прекрасного молодого лорда Волдеморта… От переизбытка чувств шатенка вновь хлопнулась в обморок. Ей потребовалось целых четыре дня, чтобы восстановить способность ясно и связно мыслить. За эти же дни девушка оценила серьёзность своего положения.
Последнее, что Гермиона помнила, — это рядовая зачистка дома тёмных магов. Очень рутинная, очень обычная… Она даже не помнила имени хозяина дома, так как он умер в Азкабане после того, как получил пожизненное заключение, присланное Министерством, как только закончилась война. Всё это заняло несколько дней работы министерского специалиста по снятию проклятий. Когда волшебник, о котором шла речь, умер, защитная магия крови перестала действовать. Никто из министерских не был в состоянии снять подобную защиту, пока хозяин дома ещё дышал.
В тот момент, когда Гермиона вызвалась провести обыск дома, в голове у неё промелькнула мысль о том, что задача предстояла не из лёгких… и тут — бац, — и она уже в 1944 году! Шокирующий опыт. Никто никогда не путешествовал так далеко в прошлое и уж точно не возвращался, чтобы поделиться опытом. Не то чтобы это девушку сильно беспокоило, ведь Гермиона не относилась к людям, верящим в применимость к ним обычных магических ограничений. Как будто сами магические законы знали, что она маглорожденная, и усложнили жизнь, давая девушке шанс доказать свои способности. Гермионе было жизненно необходимо вернуться домой, и она знала, что, вероятно, библиотека Хогвартса — единственное место, где можно найти информацию об особо сложных путешествиях во времени. Без этих знаний будет проблематично вернуться в своё время и в свою временную линию. Раньше ничего подобного и не происходило, но, как бы то ни было, она не просто так была самой умной ведьмой своего поколения.
Девушке рассказали, что за то время, пока она была без сознания, министерство пыталось как можно подробнее изучить её, при этом на руках имея абсолютно нулевую информацию. Они не признались в нигде не упомянутом незаконном использовании легилименции, но Гермиона могла только предполагать, что чиновники примут все меры предосторожности и решили, что её неизвестное происхождение не представляет проблемы: она должна немедленно отправиться на обучение в Хогвартс, пока они решают, что можно сделать, чтобы «помочь» ей. В общем, волшебница укрепила своё уникальное положение таинственной ведьмы, проживающей в Хогвартсе, тем, что у неё не было ни семьи, ни прошлого, ни каких-либо оснований для того, чтобы трансгрессировать на территорию Хогвартса, ни оправдания для ношения необычной одежды и даже ни гроша за душой.
Определение на Когтевран в день второго в жизни распределения было давней мечтой Гермионы. Она спокойно училась, успешно сдавала тесты, была первой в классе, и ей не нужны были никакие оправдания, чтобы исследовать путешествия во времени «в качестве лёгкого чтения».
По сути, именно так и началась её попытка избежать встречи с неким Томом Риддлом.
Оба старосты Когтеврана уехали на каникулы. Том, в свою очередь, решил остаться в Хогвартсе и заодно вызвался присматривать за студентами других факультетов, не только за слизеринцами. Гермиона старалась быть краткой и любезной в разговорах с очаровательно молодым будущим серийным убийцей, напоминая себе, что любое влечение, которое девушка испытывала к будущему Темному лорду, было абсолютным безумием. Ну и что с того, что у него сияющая, как алебастр, кожа и самые роскошные, самые мягкие на вид тёмные кудри, которые она когда-либо видела? Гермиона никогда не была рабыней своих эмоций или гормонов, и поддаваться им сейчас уж точно не собиралась. Значит, его глаза были тёмными и глубокими, смотрели ведьме прямо в душу и грозили поглотить её? Глаза, которые заставляли благодарить за утопление в их глубине хотя бы ради того, чтобы быть той, на ком они сосредоточились… и? Ну, и что с того? Девушка на дух не переносила женщин, которые не могли устоять перед красивым мужчиной и теряли голову, как безмозглые идиотки. Гермиона гордилась своей рациональностью и умением держать себя в руках. Всего лишь держать себя в руках... И развлекать Риддла в Гермионины планы точно не входило (она так Тому и сказала, и, конечно, сориентироваться в замке она была более, чем способна, большое ему спасибо за предложенную помощь). Ни прибавить, ни убавить Гермиона к этим словам ничего не могла.
Неа.
Абсолютно ничего.
Конец истории.
Вот только… Это был вовсе не конец истории.
Видите ли, Гермиона могла попасть в запретную секцию, где хранились все качественные книги о путешествиях во времени, только после закрытия самой библиотеки. А в это время девушка должна находиться в спальне и либо спать, либо, лёжа на кровати, готовиться к занятиям, на которые была записана. Однажды вечером, когда Том совершал входящий в его обязанности старосты обход по замку, удача от Гермионы отвернулась, чему собственно не стоило бы удивляться — да и не то что бы волшебница верила в такую концепцию, как удача. Шатенка не верила, что всё в её мире без исключения нельзя контролировать с помощью здравого смысла и тщательного предварительного планирования. Но когда Том поймал девушку, выбегающую из библиотеки, она проклинала своё невезение и молилась всем богам, которые могли бы её услышать, прося, чтобы они избавили её от властной энергии Риддла. После ощутимого нагоняя, проверки выбранного ведьмой чтива и обещания Гермионы, что она
«нет, никогда больше не будет посещать закрытую секцию библиотеки, даже если это будет всего лишь выбор лёгкого чтения», Грейнджер направилась в свою комнату без книг.
Нахмурившись, она шла в сторону когтевранских спален.
Что ж, надо было попробовать ещё раз.
АКТ ВТОРОЙ: МОЖНО МНЕ НЕМНОГО ТИШИНЫ И ПОКОЯ?
ТОМ
Естественно, Том очень ответственно относился к своим обязанностям старосты, считал себя серьёзным человеком, и также гордился тем, что умеет читать людей и понимать их желания.
Но Гермиона была для него закрытой книгой.
По просьбам преподавателей он пытался быть к ней доброжелательным, но девушка высказала всё, что о нём думает, будто он был пустым местом. Разумеется, Гермиона высказывалась в наимилейшей форме. Сплошные улыбки и заверения, что она сама во всём разберётся… Гермиона вела себя с ним так кротко, что едва могла смотреть Тому в глаза. Молодой человек был уверен: это притворство. Было в ней что-то такое, что слегка настораживало, но юноша не мог понять, что именно. Это действительно сводило его с ума. И что произошло, когда ведьма все-таки соблаговолила взглянуть на него? То был единственный раз, когда Реддл прочувствовал её внутренний стержень и осознал, что девушка лишь притворяется невинной овечкой. Глаза цвета огневиски, переливающегося в хрустальном бокале, сквозь которые пробиваются солнечные лучи… волосы, растрёпанные, как дьявольские силки… и её милый, мягкий, требовательный, раздражающий голос. Тьфу! А уж про её занудства на уроках парень так вообще молчал. Девушка, очевидно, была образованной, но вот была ли она чистокровной? Да, она новенькая, но разве для неё не было очевидно его положение в Хогвартсе? Не то что бы его это как-то задевало или беспокоило… Гермиона — всего лишь хрупкий подросток с до смешного пышными волосами… Сочетание загадочного появления Грейнджер и неспособности Тома разгадать волшебницу как личность, заставляло молодого человека часами размышлять о ней. Юноша никогда бы не признался в этом вслух, но он часто думал о ней… и всегда с тёмными, порочными мыслями.
Компрометирующими мыслями.
Извращёнными мыслями.
На самом деле, ему начинало казаться, что чем чаще он пересекается с Гермионой, тем отчётливее видит в её глазах отвращение.
Но почему?
Она ведь даже не знает его.
Может, причина в Слизерине — его факультете?
Том хотел припереть её к стенке и заставить выложить ему абсолютно всё. Каждую мысль, что проскользнула в её голове.
В какой-то момент Риддл осознал, что девушка начала из кожи вон лезть, чтобы избегать встреч с ним. Оба посещали углублённое Зельеварение, — занятия проходили трижды в неделю в первой половине дня, — и девушка всегда добиралась до Большого зала длинным путём, словно избегая юношу и его Вальпургиевых рыцарей. Они должны были идти на обед все вместе. Не то что бы новенькая была приглашена за их стол, но факт оставался фактом — поведение Грейнджер было невероятной загадкой.
Не то что бы Тому было нечем заняться. Дел хватало: школа, будущая карьера, направленная на геноцид революция, необходимость держаться подальше от Дамблдора (этот человек был любознательным и подозрительным, и Том ненавидел его). Так почему же эта ведьма вообще попала в поле его зрения? Этот вопрос беспокоил его едва ли не больше, чем всё остальное.
Каково это — касаться её волос, убирая их назад? Исчезнет ли невинный блеск её кожи, если сжимать достаточно сильно? Я хочу впиться зубами ей в горло. Заставить её подчиниться. Каково было бы разрушить её святость и заставить её молить меня о продолжении, о чём-то свыше того, что я сочту необходимым?
(ВОТ таким образом Гермиона, сама того не ведая, попала в поле зрения того, кого отчаянно пыталась избежать. Она знала, что снова попытать счастья и забраться в запретную секцию после отбоя — её единственная надежда вернуться домой, в мир без Риддла.)
АКТ ТРЕТИЙ: НАКОНЕЦ-ТО НЕМНОГО ТИШИНЫ
ГЕРМИОНА И ТОМ
На третьем этаже запретной секции настолько тихо, что звук падающий иголки был бы слышен на многие мили вокруг. Гермиона, пригнувшись и воровато оглядываясь, пробирается между стеллажами, пока не находит нужную ей полку. И, по закону подлости, девушка видит так необходимые ей книги по Продвинутому перемещению в пространстве и во времени на полке, до которой не сможет дотянутся, даже встав на цыпочки. Волшебница раздражённо скрипнула зубами.
Ну и как прикажете дотянуться до этих книг? Я нигде не вижу табурета или чего-нибудь ещё… фу-у… А пылищи-то сколько! Неужели ни у кого нет уважения к этим древним текстам?
Шатенка хватается за края полки, собираясь забраться по ней, словно по лестнице, и вдруг слышит в голове голос старого друга.
Гермиона, ты волшебница или кто? — издевается Рон из другого конца пространственно-временного континуума. Прежде чем Гермиона успела хоть как-то воспользоваться магией, над ней нависает тень руки и снимает книгу с полки. В этот же миг ведьму окутал знакомый аромат. Пергамент. Эрл Грей. И тонкий шлейф смерти.
Шоколадные глаза когтевранки превращаются в тонкие щелки.
Том Риддл.
Гермиона медленно разворачивается и встречается с угрожающим взглядом его тёмных, совершенно безэмоциональных глаз, на всякий случай доставая волшебную палочку и готовясь к бою. В узком проходе между стеллажами молодой человек кажется ещё ближе, чем обычно; девушка чувствовала, как его крепкое тело практически касается её груди. Неужели этот человек никогда не слышал о личном пространстве? Юноша размеренно дышал, и каждый выдох обжигал её щёку.
Гермиона скользит взглядом по книге, которую Риддл держал в руке. Он снисходительно усмехается и слегка качает головой из стороны в сторону. Молодой человек поднимает глаза, как будто может увидеть что-то, что, по его мнению, Гермиона скрывает, и вновь опускает тёмный взор, чтобы прочитать обложку, беззвучно произнося слова пухлыми губами.
Когда становится ясно, чем именно увлекается девушка во внеурочное время, слизеринец встречается с когтевранкой взглядом. На мгновение он удивляется, не ожидая, что новенькая будет прожигать его яростно сверкающими карими омутами. Тень дерзкой улыбки заставляет уголок мужских губ приподняться, и на щеке появляется ямочка. Гермиону прожигает невероятно сильное желание стереть эту ухмылочку с его лица. Во имя Мерлина, почему он такой привлекательный? Риддл прекрасно знает, что поймал девушку с поличным; вопрос лишь в том, какое наказание Гермиона получит на этот раз. Девушка не может допустить своего исключения, ей позарез нужна возможность использовать библиотеку Хогвартса, чтобы завершить свои исследования и вернуться домой.
— Это моя книга, — говорит шатенка.
Том переворачивает книгу, чтобы прочитать корешок.
— Галаванте и Октавис… Я не вижу здесь фамилии Грейнджер.
— Дай сюда, сейчас же, — шипит когтевранка.
В глазах Риддла что-то темнеет, и тело бывшей гриффиндорки тотчас же реагирует.
Почему Гермиона? Почему именно сейчас? Это же Тёмный Лорд… пожалуйста, тело, прекрати так стремительно и безрассудно возбуждаться. Девушка сжимает бедра и трёт их друг об друга в надежде, что часть жара и напряжения, которые накапливаются внизу живота, уйдут. В виде влаги. В её трусиках.
Кадык юноши нервно дергается, когда молодой человек сглатывает вязкую слюну. Улыбка испаряется с пухлых губ, едва слизеринец опускает взгляд на губы Гермионы, чтобы потом опять встретиться со взглядом карих глаз напротив. Риддл определённо дразнится.
— Ты собираешься вернуть мне книгу, или как? — интересуется шатенка.
— Я пока не решил. Вы могли бы сказать «пожалуйста», мисс Грейнджер. Неужели эта книга стоит того, чтобы в очередной раз быть пойманной за проявлением неподчинения по отношению ко мне?
— Я
правилам не повинуюсь, а не
тебе. Очень сомневаюсь, что ты — тот, кто устанавливает окружающие меня правила. — Со стороны Гермионы очень опрометчиво говорить нечто подобное, но ей слишком нравилось дразнить Риддла. — Мне нужно было немного побыть в тишине, к тому же я хотела почитать что-нибудь лёгкое.
— Ты думаешь, что правила на тебя не распространяются. Откуда вообще взялись такие мысли? Не из-за того ли, что ты появилась на территории школы из ниоткуда, не помня о своей лжи до этого момента? Не много ли ты на себя берешь?
Молодой человек подходит ближе и нависает над девушкой; шатенка взывает ко всей своей выдержке, чтобы не сдвинуться с места и не пошевелиться. Не для того чтобы увеличить между ними расстояние, а для того, чтобы не сократить его. Гермиона никогда раньше не испытывала такой сильной потребности; её магнитом притягивает к источнику желания. Интересно, испытывает ли юноша напротив те же чувства. А его глаза? Это какое-то заклинание, или они и вправду имеют гипнотический эффект, как у змеи в «Книге джунглей»? Гермиона всеми фибрами своей души чувствовала, как контроль над ситуацией ускользает сквозь её пальцы.
— Ну, давай, беги и нажалуйся на меня, — с вызовом заявляет Гермиона и расправляет плечи. — Сбегай к директору Диппету, или какому профессору ты там отчитываешся, и расскажи, что застукал меня в библиотеке после многочасового поиска материалов для углубленного изучения. Давай, шуруй отсюда, Риддл.
Улыбка Тома становится шире, ямочки на щеках — глубже. Его взгляд скользит по лицу волшебницы, словно он запоминает мельчайшие детали, и лишь на мгновение задерживается на губах, которые девушка от волнения покусывает. Молодой человек склоняется ещё ближе к Гермионе и она чувствует, как тепло заполняет всё пространство между ними.
— Ты всегда ведёшь себя как взбалмошная грубиянка?
— О чём ты вообще? Я ведь сама паинька, — отвечает Гермиона, на губах которой играет фальшивая, слащавая улыбка.
Запретную секцию заполняет долгое гнетущее молчание. Кровь подступает к горлу Гермионы и стучит в ушах. Она прекрасно осознает, что, должно быть, страшно покраснела и выглядит как варёная свекла. Дыхание когтевранки становится прерывистым, стоит улыбке Риддла исчезнуть, а его глазам цвета обсидиана — остановиться на её губах. Холодок пробегает по девичьей спине, разбегаясь и жаля кожу, появившиеся мурашки рассыпаются по пояснице, лопаткам и шее, будто после фантомного прикосновения, и умоляют упасть в его объятия.
Риддл крепче сжимает книгу и склоняется ещё ниже. Девушку вновь окутывает запах пергамента; она практически чувствует его на языке. Вязкая слюна собирается на кончике языка, стоит Гермионе перевести взгляд на пульсирующую жилку на мужской шее.
— Может быть, я хочу увидеть его — твоё лучшее поведение, — царапающей хрипотцой озвучивает своё желание Том.Он делает ещё один крошечный шаг и соприкасается с Гермионой грудью; девушка чувствует его при каждом вздохе. — Я желаю прочувствовать всю твою грубость и непокорность. Получить её прямо из первоисточника.
— Я ненавижу тебя, — озвучивает свои чувства Гермиона.
Он не выглядит удивленным, напротив, он ухмыляется, как будто девушка только что озвучила шутку вселенского масштаба, к которой сама не имела никакого отношения.
Он делает ещё один шаг вперед. Шатенка позволяет ему подтолкнуть себя к полкам. Спина Гермионы напрягается и становится такой же твёрдой, как и корешки книг позади неё, когда Риддл прижимается вплотную. Его взгляд всё ещё прикован к губам Гермионы, а свободной рукой он упирается в полку над головой ведьмы, отрезая путь к отступлению.
Том хищно смотрит Гермионе в глаза. Его взгляд проникает сквозь её расширенные зрачки, пронизывая душу ведьмы насквозь.
— Всего лишь один раз, Гермиона. Позволь мне испробовать твои тёмные секреты, — шепчет он.
Когтевранка замирает, не отрывая взгляда от мужских губ.
Когда Том Риддл целует девушку, она ожидает жестокости. Гермиона ожидает кару господню, обрушившуюся на неё, как на предательницу — а именно ей девушка и является. Вместо этого она получает священную нежность и тишину.
Юноша отстраняется.
— Мои секреты оказались на вкус такими, какими ты их представлял? — спрашивает его Гермиона дрожащим от характера их взаимодействия голосом.
— Нет, — отвечает Риддл, и между его бровями появляется складка, как будто он хочет разорвать девушку на части и вывалить все её внутренности на пол. Он невесомо проводит пальцем по губам Гермионы. — Вкус оказался слаще, чем я когда-либо мог вообразить.
Гермиона в последний раз делает глубокий, мучительный вдох, и целует будущего тёмного лорда.
Громкий звук пугает её, и девушка прерывает поцелуй; но Тома это не волнует. Это была книга. Он кинул её на пол, чтобы крепко обхватить когтевранку за талию. Староста наказывает нарушительницу поцелуем. Риддл пожирает её с таким же отчаянием, что поднимается у неё в груди. Их зубы соприкасаются, а языки ведут отчаянную борьбу друг с другом. Юноша отстраняется, забирая у девушки тепло своего тела, и вместо близости запускает пальцы в её кудри, дёргает их. Гермиона издаёт невольный стон и задаётся вопросом, похожи ли её чувства на чувства людей, готовых продать душу дьяволу. Риддл наклоняется к девичьей шее, кусает её, наказывая за то, чего шатенка не может понять. Юноша оставляет на шее цепочку засосов с такой злостью, что ведьма знает: утром она увидит в этих местах синяки. Он отмечает Гермиону, и девушка знает об этом; она лишь не понимает, за что.
— Я вынуждена признаться, что я ненавижу тебя всей душой, Риддл, — выдыхает Гермиона, когда его пальцы скользят по её груди, а его губы кусают и посасывают кожу шатенки. — Я ненавижу твоё чванливое отношение к окружающим и твоих высокомерных друзей. Я ненавижу, как ты заискиваешь перед учителями, ничего более постыдного в жизни не видела. Если бы я могла умереть от смущения, связанного с действиями другого человека, я погибла бы именно от твоих.
Мрачный смех Риддла обжигает кожу когтевранки, когда он выкручивает только что освободившийся от одежды сосок, и с губ девушки срывается непроизвольный стон.
— Наконец-то я услышал от тебя хоть немного правды. Привыкай быть второй в классе, Гермиона. Я, по твоему, зверёк преподавателей? Что ж, тогда это делает и тебя моей ручной зверушкой.
Девушка настолько отдаётся ощущениям, что практически не замечает озвученную угрозу. Гермиона не может точно знать его намерений, но прознесённое Томом напрямую повлияло на влажность её киски — она потекла. Настолько, что её трусики уже промокли насквозь. Девушка тянет парня за край его мантии, стараясь увеличить трение кожи о кожу. Риддл зловеще усмехается и освобождает себя, ровно как и Гермиону, от мантии. Студенты остаются в нижнем белье, прижимаясь друг к другу в художественных изгибах, оставляя поцелуи везде, до куда только могут дотянуться.
Прежде чем ещё сильнее вжать девушку в полку, Том затягивает непокорную в глубокий поцелуй, заставляя звёзды танцевать под её веками. Парень замирает, опаляя женские губы горячим дыханием, опускает руки Гермионе на плечи и начинает легко и нежно поглаживать, опускаясь к предплечьям, кистям, а затем возвращаясь обратно. Мужские прикосновения невесомы, словно перышко, едва ощутимы. Шатенка не может подавить дрожь от переизбытка чувств, и с её губ слетает тихий стон. Риддл улыбается когтевранке в губы, продолжая то, что в конце концов приведёт к её уничтожению. Гермиона даже не сомневается, что именно этого юноша и добивается.
Подушечки его пальцев скользят по женским бёдрам, изгибу талии, рёбрам. Девушка хочет сказать молодому человеку, что он избрал неверный путь, но ей кажется, что время остановило свой бег, только чтобы превознести до небес это самое мгновение. Ту самую нежность, от которой у ведьмы поджимаются пальцы на ногах, а зубы прикусывают нижнюю губу. Том приподнимает край лифчика, проводит пальцами по кружеву, а Гермиона надеется, что Риддл не заметит сложности ещё не изобретенного в сороковые годы фасона.
Грейнджер больше не может этого выносить. Слизеринец рычит когтевранке прямо в губы, когда она сжимает в своей ладошке его член, набухший под бельем для сна…
— Итак, — вновь заговаривает волшебница, рискуя испортить этот нежный момент, — ты собираешься сдать меня преподавателям или оставить отбывать наказание после уроков? Каков же приговор старосты Риддла? — Гермиона прекрасно осознаёт, что ей стоит помалкивать, может, Том и забудет о её нарушениях и не станет концентрироваться на действиях, приведших к её поимке.
Она хватает брюнета за волосы и притягивает к своим губам, оставляя лишь миллиметры расстояния между ними.
— Я не хочу, чтобы меня исключили, Риддл.
Юноша заключает её личико в свои горячие ладони и целует так, словно пытается найти душу, которую ему не суждено найти никогда. Он пускает в ход свой язык. Прикусывает до крови. Гермиона чувствовала, как его сердце вырывается из груди, выпытывая секреты её собственного. Девушку никогда так яростно не использовали. До этого момента, когтевранке и самой не доводилось в той же мере впитывать предложенное, сливаться с губами напротив, прижиматься к крепкому мужскому телу, сгорая в желании быть ближе.
— Ты действительно этого хочешь, Гермиона? Ты вернулась в библиотеку в ночные часы, только чтобы увидеться со мной? Я чувствую на себе твой взгляд в Большом зале, на уроках, в коридорах. Ты хотела, чтобы я нашел тебя и наказал? Или, может быть, ты хотела найти предлог, чтобы умолять меня не отчислять тебя из Хогвартса.
Гермиона отстраняется и открывает рот, чтобы высказать Риддлу всё, что о нём думает и куда именно он мог засунуть свои домыслы.
— Гермиона, — от того, как он произнес её имя, по спине девушки пробежал табун мурашек. — Если ты так хотела меня, могла бы просто попросить. Я подарю тебе разрядку, которой ты так жаждешь.
Риддл чертыхается, увидев в полумраке библиотеки чёрный кружевной лифчик Гермионы, совершенно не мешкая, опускает чашечки, чтобы обнажить напряженные соски в застоялом воздухе, пахнущем бумагой, клеем и временем. Том покрывает нежную кожу чередой поцелуев, в ответ девушка проводит рукой по его тёмным волосам. Юноша втягивает в рот один сосок, проводя по нему языком, очерчивая силуэт тёмно-розового ореола, одновременно лаская другую грудь. Девушка не может сдержать очередной стон, когда возбуждение тугой пружиной скручивается внизу живота. Зародившееся глубоко внутри желание требует наполнения. Незамедлительного.
— Том, я ненавижу тебя, и реакция моего тела на твои действия остаётся для меня загадкой. Позволь мне кое-что прояснить: это первый и последний раз, когда между нами происходит нечто подобное.
— Конечно, Гермиона. Я вспомню об этом в следующий раз, и в следующий раз заставлю тебя умолять меня о прощении, стоя на коленях.
Когтевранка запнулась.
Ну, это мы ещё посмотрим.
— Том, я скорее умру, чем позволю тебе увидеть меня на коленях перед тобой; у тебя есть шанс это увидеть только сегодня. Трахни меня так, будто ты презираешь меня так же сильно, как я ненавижу тебя.
В глазах Риддла вспыхивает яростный огонь, и он обрушивает на Гермиону ещё один поцелуй, сильнее вжимая девушку в полки. Одна рука юноши зарывается в буйных кудрях, а другая скользит вдоль рёбер и очерчивает холмики грудей.
Затем мужская рука продолжает спускаться, даря свой жар женским рёбрам, проходится по животу, очерчивает край чёрных кружевных стрингов. Один палец проводит по волнистой кромке промокшей ткани, очерчивая хлопковую линию, и медленным круговым движением
надавливает на клитор.
— Ты всегда течёшь от людей, которых ненавидишь? — сдерживая хохот, выдыхает Риддл прямо в губы девушки, в то время как его палец ныряет под тонкое кружево и скользит по шелковистым складочкам. Гермиона безуспешно пытается подавить стон, пока юноша продолжает кружить по клитору и покусывает девичий подбородок.
— Всегда.
— Хмм, — заинтересованно протянул Том. Мужской палец проталкивается дальше между нежных скользких складочек и проникает во влагалище, но в следующее мгновение выскользывает обратно. Когтевранка с интересом наблюдает, как Риддл подносит палец к жаждущему языку и слизывает вязкую капельку женского возбуждения. — Забавно. Это не вкус ненависти. Это вкус покорности.
Сердце шатенки так и норовит выскочить из груди. Уголки губ слизеринца приподнимаются в усмешке.
— Но не волнуйся, — шепчет Риддл; его голос пропитан сексуальным желанием и соблазном, когда юноша заключает в кулак основание упирающегося в мужской живот члена, и проводит пару раз по всей длине толстого ствола. Юноша прижимается ближе, закидывая её ногу себе на талию, пока Гермиона ищет более устойчивую позу, опираясь на книжный шкаф. Прижавшись налившейся головкой к сочившейся влагой промежности, Том стянул с когтевранки насквозь промокшие трусики. — Я всё равно буду трахать тебя так, будто ты меня ненавидишь, даже если мы оба знаем, что это неправда.
Парень подхватывает Гермиону за бёдра и одним сильным толчком проскальзывает в неё до упора. С губ когтевранки слетает стон: звук, который, как она думала, не может издать так громко, страстно и протяжно. Стенки влагилища послушно растягиваются, когда головка скользит обратно к выходу и с новый силой проталкивается обратно, по инерции всё сильнее вдавливая шатенку в полки. Риддл подхватывает девушку за попку и кладет вторую ногу себе на талию, только чтобы в следующий момент войти ещё глубже. Ещё один толчок, и с губ Гермионы слетает вскрик; секунда, — и брюнет зажимает ей рот ладонью.
— Тише, мисс Грейнджер. У вас ещё будет возможность покричать, сейчас ещё не время. Мы в библиотеке, да ещё и в тихий час.
Риддл вколачивается в девушку неумолимо и неутомимо, с каждым толчком всё сильнее вжимая Гермиону в полки. Женские ножки только сильнее стискивают талию Тома, пока он наказывает Грейнджер удовольствием. Юноша берет шатенку за руку и протаскивает её между их разгорячёнными телами:
— Прикоснись к себе, — девушка, подчинившись, начинает выводить узоры на своём клиторе. Когтевранка обхватывает Тома за шею и впивается ногтями в его кожу. Она хочет доказать ему, что их секс ничего не меняет. И Гермиона чувствует удовлетворение, когда видит, как крошечная струйка крови стекает по его шее и груди.
Мужская рука соскальзывает с губ напротив, только чтобы упереться в полку над их головами. Огромные, тяжёлые тексты, которые не трогали годами, падают на пол, пока Риддл вбивается в женское тело ещё более неистово, чем прежде. Слизеринец наколдовывает защитный купол, чтобы уберечь себя и Гермиону от угрожающих травмой головы книг, пока молодые люди, будто животные в брачный период, продолжают своё первобытное соитие.
Бешеные толчки даже не думают замедляться, они, словно волны во время сильного шторма, всё стремительнее подталкивают шатенку к обрыву, на глубине которого её поджидает непередаваемое удовольствие. Каждый раз, когда головка выскальзывает из неё, Гермиона тоскует от внутренней пустоты. Затем он растягивает когтевранку до предела, и девушка утопает в блаженстве от чувства наполненности. Парень достает до таких точек, о которых до их секса Гермиона даже и не подозревала. Он будто наколдовал их девушке во влагалище. Том не прекращает наказывать шатенку своими поцелуями, яростными покусываниями и агрессивными толчками, подобными наркотическому опьянению. Девушка утопает в этих ощущениях, её разум, её тело, всё её естество обращается в пепел. Когтевранка балансирует на лезвии ножа — ещё немного, и она сорвется в пучину оргазма. Она напряжена, словно струна. Ещё капельку... Она точно кончит, когда берет руку Тома, что упёрлась в полку, и кладет её себе на шею в безмолвной просьбе. Брюнет слегка замедляется, продолжает лениво толкаться и отстраняется, чтобы посмотреть Грейнджер в глаза. Вопросительно приподнятая бровь, нерешительность в его полуприкрытых, полных похоти глазах.
— Сжимай так, как будто ты действительно этого хочешь, как будто хочешь причинить мне вред или убить меня, — хрипит Гермиона, смыкая его пальцы на своём горле. Так крепко хватаются не за шею, а за золотые слитки. Большинство партнеров девушки были слишком милыми или добрыми, чтобы попробовать нечто подобное. Но шатенка всегда отличалась особой любознательностью, а сегодня вечером подвернулась замечательная возможность детально испробовать эту практику с Риддлом.
Кроме того, до сих пор шатенке не приходилось трахаться со своим злейшим врагом в библиотеке, да ещё и после того, как её поймали с поличным за изучением «возвращения в собственную временную линию» после комендантского часа, не так ли?
Тёмные глаза Риддла вспыхивают, стоит им задержаться на женской шее и вновь вернутся к изучению медово-шоколадного взгляда напротив. Том делает глубокий, прерывистый вдох.
— Я и помыслить не мог, что вы относитесь к такому типу девушек, мисс Грейнджер. Мерлин видит, вы полны сюрпризов.
Гермиона со всей непоколебимостью и невозмутимостью, которую только имела, смотрит слизеринцу прямо в глаза и отвечает:
— Риддл, ты понятия не имеешь, на что я способна и кто я такая, — когтевранка продолжает смотреть на юношу с хищной улыбкой на губах и сильнее сжимается вокруг его члена. — Я могу принять то, что вы предлагаете, мистер Риддл.
Дьявольская улыбка вспыхивает на мужских губах, а глаза распахиваются от ещё большей, совершенно неслыханной дерзости новенькой.
— О, я не сомневаюсь, что ты думаешь, что можешь, пташка. Только посмотри на это, ты принимаешь меня как самая послушная девочка, — хрипит слизеринец и засаживает Гермионе по самые яйца, упираясь налившимся кончиком прямо в шейку матки. Он проникает так глубоко, как только может. — Ты примешь меня всего, и я всё равно заставлю тебя молить о большем.
Девушка с содроганием сглатывает, когда живые тиски сжимаются вокруг нежной шеи. Она дает Тому Риддлу шанс покончить с ней. Гермиона полностью расслабляется.
— Мы ещё посмотрим, кто кого умолять будет, Риддл. Давай, сделай это, я знаю, как ты этого желаешь. А я знаю,
как ты желаешь. Как будто ты собираешься убить меня, — эти слова открывают самый тёмный из когда-либо существовавших ящик пандоры.
Юноша рычит, в радужках его глаз вспыхивают красные огоньки. Том напрягает руку. Он сжимает девичье горло и воздух начинает поступать в организм ведьмы лишь тоненькой струйкой; лёгкие Гермионы начинают гореть после нескольких судорожных вдохов. Его вколачивания становятся животными, порочными, как будто до этого момента он сдерживал рвущуюся изнутри звериную энергию.
— Кто так тебя трахает, Гермиона? Прижимая к стеллажам, настолько идеально… тебе такое и не снилось… — шепчет Риддл девушке на ухо и усиливает хватку. — Выдохни остаток кислорода, скажи моё имя. Ну же, кому ты сейчас принадлежишь? Скажи это, — Том распаляется пуще прежнего, требуя всё больше, и от его слов Гермиона чувствует себя редкостной озабоченной изварщенкой.
Позволю ли я ему владеть мной?
Стенки её влагалища начинают пульсировать вокруг его члена. Девушка знает, что близка к оргазму как никогда, ведь мир вокруг пошёл пятнами. Риддл толкается, и шатенка стонет от боли и удовольствия, болезненно упираясь спиной в книги.
— Рид…
— Нет, — выдавливает он из себя, сдавливая её горло ещё сильнее. Гермиона глухо сипит.
— Том, — хрипит она. Это звучит одновременно ненавистно и постыдно. Боже, как же она его ненавидит. —
Том… Пожалуйста, Том.
Риддл издает маниакальный смешок в ответ на её смехотворную просьбу. Его толчки становятся всё мучительнее, жёстче, быстрее, даже глубже. Его шёпот звучит словно песнь ангела смерти и тьмы, загоняя ведьму в пустоту, порабощая, заставляя Гермиону произносить его имя, пока в лёгких не останется воздуха; мужской голос и не думает стихать в её голове, выпрашивая, требуя произнести имя вновь.
Оргазм пронзает шатенку насквозь и разбивает её на мельчайшие осколки. Пару мгновений перед глазами виден лишь белый свет, доводящий нервы до предела. Девушка выгибается и стискивает член Риддла, пока тот, бешено пульсируя, накачивает матку и влагалище своей спермой. Она отчётливо ощущает её, чувствуя,
как много излил в неё юноша. Это кажется непристойным. Он продолжает изливаться, даже не думая останавливаться, заявляя тем самым свои права на Гермиону. Её влагалище вновь сжимается вокруг члена в организменном спазме, и удовольствие разливается по её животу, по бедрам, по ногам, по рукам, под кожей и повсюду. Шатенка вновь доходит до пика наслаждения.
На этот раз Гермиона вскрикивает, и Риддл вскидывает руку, тянется к её рту, пытаясь заставить девушку замолкнуть. Одной рукой он зажимает ведьме рот, а другой крепко сжимает горло. Он буквально везде. Шоколадные глаза когтевранки наполняются слезами, в тот же миг начинающими течь по щекам.
Риддл замедляет свои неумолимые толчки, приходя в себя после собственного оргазма, и разжимает руку, лёгкие Гермионы наполняются свежим воздухом. Стремительный приток кислорода сопровождается приступом тихого кашля.
Молодые люди довольно долго стоят в усталом молчании, и Том не спрашивает, в порядке ли Гермиона. И она неимоверно рада этому. Его вопрос был бы слишком реален, — так она подумала. Дьявол не чувствует вины за то, что берёт. За то, что девушка добровольно отдала. Он не сомневается в себе и не просит прощения. Ему было предложено принять, и он принял это без колебаний и извинений.
Риддл прислоняется к ней, его грудь мокрая от пота. Интересно, чувствует ли он биение девичьего сердца, когда его лоб покоится на её плече, а рука — на груди? Он прижимает ладонь к её коже, как бы предупреждая Гермиону не делать резких движений. Не убегать, пока он не разрешит.
Девушка не может сказать, в какой миг начнётся её истерика.
О Боже, о Боже, о Боже, ох ты ж, ёб твою мать, Гермиона. Какого хуя ты навертела? Надеюсь, на этом всё и закончится. Мужчины ведь всегда сваливают, едва получают желаемое, ведь так? Когда я вернусь домой, то ни одной живой душе не обмолвлюсь о случившемся.
Гермиона не уверена, сколько времени прошло, но Риддл наконец выскальзывает из неё и ставит девушку на подрагивающие ноги. Трудно овладеть собой после подобного, и Гермиона — не исключение. Ведьму начинает душить истерический хохот. Поначалу с её губ слетает лишь писклявый звук, но стоит девушке увидеть озадаченное выражение лица Тома, как она уже вовсю хохочет, согнувшись в три погибели.
Юноша бросает взгляд на свои вещи и Гермиона замечает на мужском лице странное выражение, которое раньше у него никогда не видела: веселье, смирение и тревога смешиваются в какой-то гремучей смеси.
— Не двигайся, — командует слизеринец, затем подтягивает пижамные трусы и натягивает мантию. Том медленно опускается перед шатенкой на колени и она, даже не представляя, что он собирается делать, озадаченно оглядывает брюнета с головы до ног.
— Это одновременно самое подходящее и самое ужасающее завершение этого безумного вечера. Ты не находишь эту ситуацию хоть чуточку забавной? Ты пришел в библиотеку, чтобы застукать меня за кражей книг, трахнул меня, задушил почти до смерти и довел до самого потрясающего оргазма, который можно было когда-либо испытать, а теперь мы вернемся к нашей ненависти друг другу и будем посылать её друг другу через всю комнату? Это полное безумие. Мы точно свихнулись. Нас следовало бы отправить в психиатрическое отделение больницы Святого Мунго! — истерически ворчит Гермиона парню в макушку. Пару смешков вырываются и у Тома, пока он вытирает сперму и естественную вагинальную смазку, стекающие по женским бедрам, полотенцем, которое он наколдовал из воздуха.
Почему он просто стирает всё? Очень странно.
— Хочу, чтобы ты знала: я тебя вовсе не ненавижу, — еле слышно шепчет юноша. Посторгазменный Риддл — это эмоциональный Риддл, замечает Гермиона.
Он прячет в карман испачканное в сперме полотенце. Ему нравится собирать трофеи своих побед?
О боже, он собирается использовать это полотенце для какого-то странного сексуального магического ритуала? Гермиону начало тошнить от событий, произошедших за последний час…
— Тогда почему ты так странно смотришь на меня, стоит нам встретиться взглядами? Или закатываешь глаза, когда я отвечаю правильно на уроке?
— Я не мог тебя разгадать с тех самых пор, как ты поступила. Я разгадал всех, кроме тебя, это не может не сбивать меня с толку.
— Это потому, что все тебе врут, ты и близко не такой умный и проницательный, как тебе кажется.
Риддл снова смеется глубоким и красивым смехом. Интересно, многие ли из его закадычных друзей слышали от него этот звук? А сколько ещё девушек?
Библиотека теперь кажется… запятнанной… Гермиона надеется, что это место вновь станет её святыней. Но как это вообще возможно?.. Она же впустила самого дьявола. В тишине и темноте, в окружении ароматов бумаги и чернил, слышится только их шумное дыхание и его отвратительно ангельский смех, эхом разносящийся над стеллажами.
— Даже думать не смей, что ты стал нравится мне больше, чем до этого. Я уверяю тебя, что это не так, — напоминает ему Гермиона.
— Вы уверены в этом, мисс Грейнджер? — его голос звучит серьёзно и низко.
Девушка ненавидит свое тело за то, что оно так положительно отзывается на его обращение к ней.
— Для дураков я повторю то, что сказала минуту назад.
У Тома хватает наглости ухмыльнуться. Кем он себя возомнил? Юноша протягивает Гермионе книгу, за которой она изначально и наведывалась в библиотеку, и вместе с этим у девушки возникает желание несколько раз вмазать ему по лицу тяжелым учебником по продвинутым путешествиям в пространстве и времени. Гермиона медленно выскальзывает из его хватки. Риддл продолжает смотреть на девушку снизу вверх и оказывается ближе, чем она того ожидает. Внезапно когтевранка чувствует, как каждую точку её тела, на которую смотрит слизеринец, начинает жечь огнём. Волшебница бросает на брюнета последний предупреждающий взгляд и, положив для удобства заветную книгу на полку, отворачивается, чтобы подобрать вещи и одеться, одновременно с этим придумывая план побега.
Том сосредотачивается на том, чтобы аккуратно отлевититровать все разбросанные по полу книги обратно на полки. Натянув мантию, шатенка берёт со стола «Продвинутые путешествия в пространстве и времени» и переводит взгляд на парня, занятого делом, ненадолго задумавшись, стоит ли ему помогать. Том ловит на себе женский взгляд и на его лице явно проявляется замешательство; от накопившихся вопросов у юноши появляется на лбу складка. Гермиона видит, как он вскидывает бровь.
Пора делать ноги.
— Это было… неплохо. Увидимся, Риддл, — бросает Гермиона, разворачивается и спешно направляется к выходу из запретной секции.
— Непло… подожди… что? Что сделаем?
Девушка хмурится, слыша, как её нагоняют шумные шаги Риддла.
Вот тебе и быстрый и безболезненный побег. Вздох. Мужские шаги раздаются прямо за спиной девушки, когда Гермиона проходит мимо стойки администрации и приближается к дверям. Для любого свидетеля девушка — лишь жертва, отчаянно убегающая от хищника. А юноша всё приближается. Том буквально дышит ей в затылок, наступает ей на пятки.
— Какого хуя, Риддл? — бросает Гермиона через плечо.
— Я должен проводить тебя обратно в твою комнату. Видишь ли, сейчас комендантский час. По этим коридорам бродит множество тёмных и опасных существ. Позволь мне хотя бы проводить тебя до твоего факультетского портрета, — практически умоляет парень, ускоряя шаг, чтобы поравняться с Гермионой. Девушка практически бежит к выходу из библиотеки, и останавливается лишь на секунду, только чтобы обронить несколько слов:
— Всё хорошо, нет нужды.
— Сейчас уже темно. И очень поздно.
— Сколько времени я прекрасно знаю, а со зрением у меня проблем нет, — усмехается шатенка. — Спасибо, что напомнил о существовании у меня глаз.
— Это небезопасно, ты понятия не имеешь, каким может быть Хогвартс.
— Хорошо-хорошо.
— Я настаиваю. Позволь мне проводить тебя. — Девушка всеми силами пытается игнорировать Риддла; она уже около выхода. Осталось толкнуть дверь — и путь свободен.
— Гермио… — начинает Том и пытается схватить когтверанку за руку.
Нервы когтевранки уже на пределе. Это самый опасный человек в мире. Да, в будущем мире… Но он монстр.
Гермиона бесцеремонно выворачивает парню руку. Через несколько секунд он падает на колени. Палочка девушки в считанные секунды оказывается у неё в руке и указывает прямо на его горло. А вот палочки Риддла не видно; что ж, это проблемы Тома.
— Гермиона, ты что…?
Девушка не даёт ему договорить, её обуревает ярость, поднявшаяся в груди от отвращения к самой себе и от всепоглощающего чувства вины. На ком лучше всего выместить эту злость?
— Твой долг по отношению к этому вечеру подошел к своему естественному завершению, и поэтому нам нет больше смысла находится рядом друг с другом. Мы оба знаем, что ты — не джентльмен, а я — не девица в беде. Хватит с меня этой игры. Я доберусь до спальни самостоятельно. — На женском личике появляется выражение бешенства, стоит Реддлу поднять на неё настороженный взгляд. Однако в её душе поднимается не только ярость, но и странное возбуждение.
Эта игра окончена, Риддл. Не ищи меня больше.
Девушка чуть сокращает расстояние, надавив на скрученную руку юноши, и опасно усмехается. Болезненные извивания парня доставляют шатенке нездоровое наслаждение. Гермиона наклоняется ближе, в последний раз вдыхает мужской запах и шепчет:
— Никогда не забывай, что я ненавижу тебя, Риддл.
— Герм…
— Честно говоря… тебе стоит быть осторожным этой ночью. Тебе лучше остаться здесь. В библиотеке никогда не происходит ничего опасного, — шатенка бросает в Тома оглушающее заклятье, и всё вокруг озаряется вспышкой красного света. Риддл падает на каменный пол, а в его глазах читается шок. — Если подумать, Том, — продолжает говорить Гермиона, таща его парализованное тело между стеллажами, не сомневаясь, что никто не спустится в библиотеку до следующего вечера. — В этом закутке должно быть безопаснее всего. Не хочу, чтобы кто-нибудь наткнулся на тебя. Когда завтра днём ты снова сможешь двигаться, тебе лучше приложить лед к голове, иначе у тебя вскочит большая шишка, — кричит ему девушка на прощанье, стоя у дверей, а затем распахивает их и уходит.
Это был отличный способ провести время в тишине.
