Водоворот(временно заморожен, я выгорела)

Какое-то время Мицки так и стоит растерянно у закрытой двери, топчется по ковру, оборачиваясь к их пустой комнате, и потерянно осматривается. Как-то внезапно он снова зависает в непонятном состоянии, будто подвешенным под потолком, не понимая, что делать. Теряясь от сказанного, что он будет один какую-то часть дня. Хотя теперь у него есть игрушки, есть раскраски, есть прекрасное алоэ, даже обогреватель, и сырость от пасмурной погоды ему не страшна, так чего он будто снова в первые дни здесь такой потерянный? И снова как-то растерянно сжимает руками кимоно. Ну… ладно, пускай это просто из-за самого факта перемен — так Мицки решает и как мышь, быстро и тихо, резво перебегает по ковру к креслу, прячась там в плед и наблюдая за своим растением. Он привыкнет, подождать немного, и привыкнет, сидел ведь уже один, да и всё равно Узумаки будет к нему приходить, вряд ли Карин или госпожа Кушина забегут к нему лишь на пять минут, так что ему будет, чем заняться. А пока он сидит на кресле, снова осматривает все знакомые листья алоэ, впадая в транс, чтобы успокоить нервы. И падает так глубоко, что в темноте, под закрытыми веками, глубоко-глубоко в нём, трепещет что-то зелёное. Такое, как было раньше, когда он взращивал свою силу. Но если тогда он падал в эту необычную чакру, зеленовато-прозрачную — как его учил когда-то отец, превращая это в сказку — тогда она возрастала, укрепляя Мицки. А сейчас же это трепещет маленьким… зёрнышком. Крошечным и не готовым прорастать. И всё же Мицки, провалившись в этот транс, осторожно его гладит — пусть больше не станет крепким, пусть эта сила не вернётся, погаснув, но он успокаивается от этой медитации. И… он отпускает это. Пусть эта кроха так и трепещет глубоко в нём, пусть не прорастает и не волнуется. Даже пусть угаснет. Мицки смирился с этим, с тем, что он опустел чакрой, своей необычной силой. Давно смирился, ещё когда понял, что неизбежно умирает. А теперь ему и не нужно ничего подобного, не нужно этой силы, не нужно стараться. Так что, не к чему и бессмысленно напрягаться, издеваться над этой маленькой искрой, чтобы раздуть её снова. Правда он задумывается — а не угаснет ли он совсем? Мицки отпускает эту полупрозрачную зелёную чакру и выныривает сначала в темноту, а потом глаза открывает. Перед ними сперва немного плывёт, но он моргает и смотрит на алоэ. Вспоминает то, которое он оставил под Конохой, когда уходил умирать. Его сила начала угасать тогда — он начал умирать, слабеть физически, истончаться, не говоря уже о его сознании. А сейчас от него осталась лишь искра крошечная, спрятанная глубоко внутри и не способная сиять больше — Мицки это чувствует точно — но, а что теперь? Он вроде уже не умирает? Да, Узумаки о нём позаботились и не дадут просто так угаснуть, но почему оно остановилось? Замерло в этом зыбком положении? Или это просто кажется? Вдруг он и дальше угасает, просто медленнее? Из-за того, что ему не нужно выживать, спешить, прятаться. Из-за того, что есть еда и витамины. А потом он просто всё-таки возьмёт и потухнет окончательно. Это… так странно. И отчего-то тревожно, неприятно-прохладно становится, думать про такое. Он не понимает, что предполагать, он не уверен теперь — умирает или нет. И Узумаки тут ничего не скажут уже, видимо, не разберут в его неподдающейся крови, да и сам он не дастся больше, чтобы его отвели в… лаборатории. Достаточно уже. Он передёргивает плечами — эти воспоминания тоже неприятны очень. Но вот то, что он думает сейчас… Мицки в растерянности. Он не может сказать себе — конец это или нет. Просто нечто слишком зыбкое впереди есть. Или нету ничего, только какое-то короткое время, перед тем как Мицки всё же умрёт. Он смотрит на алоэ и от разгоняемых в голове мыслей становится холодно и безнадёжно, и жалко. Жалко алоэ, которое потом может остаться без него. И страшно, потому что Узумаки ведь будут пытаться его спасти, а ему не хочется в лаборатории… Хотя, вероятно, они ничего и не смогут сделать. Может и пока он будет увядать, они ничего не сделают — кровь же не поддаётся. Думать про такое не хочется, но подобная идея словно бы успокаивает Мицки, впрочем, он ведь давно ждал смерть, принял её полностью, и она уже очень давно его не пугает. Пугает лишь зыбкость его положения. Потому что он не может знать точно, умрёт ли теперь в скором времени. Хоть и кажется, что тело остановилось и больше не собирается отказываться от жизни, даже если не крепнет, но прекратило разрушаться. Но… но страшно, что он сейчас поверит в жизнь, поверит, что ему так хорошо под боком Узукаге, а потом всё просочится сквозь пальцы как вода. Это его внезапно сжимает, потому что… не хочется. Не хочется умирать. Мицки вздрагивает от этой мысли, и глаза заполняют слёзы. Он крошечная песчинка в этом месте, хрупкая, слабая, но его вот здесь носят на руках и впервые, впервые в этой ужасной жизни ему больше не плохо. Ему хорошо под опекой Узумаки. И не хочется терять это, не хочется, чтобы всё исчезло, когда он вот лишь только увидел что-то хорошее, когда судьба наконец-то над ним сжалилась. Мицки всхлипывает и сворачивается в кресле, утыкаясь лицом в колени и накрываясь с головой пледом. Он не понимает ещё всего, ещё волнуется, не знает толком, что делать, оставшись один, но ему не хочется, чтобы его наконец-то появившейся в жизни свет исчез, угас. Он не хочет угасать, не хочет исчезать отсюда. Он хочет, чтобы ему было хорошо, хоть немного… но подольше. Он умрёт, да, но можно хотя бы немного позже? Мицки тихонько плачет, скованный этими мыслями, и оттого, как ему кажется всё прекрасно здесь, так внутри покалывает, и плакать от этого хочется, как от подарка этого маленького алоэ. И он плачет, растирая по лицу слёзы, натирая глаза пледом. Потому что не хочет, чтобы его кто-то увидел — не сможет объяснить в чём дело. И… не хочет волновать. Он хочет здесь пожить хорошо и спокойно, не думая ни о чём. Просто побыть в тепле, безопасности и покое, когда не нужно ни о чём переживать, думать, не нужно никуда бежать и что-либо делать. И где рядом будет тёплый Узумаки. Несколько Узумаки даже. Он хочет вот этого, хочет лежать в мягкой постели и просто смотреть в окно, на алоэ, хочет играть и гулять. И не хочет, чтобы это закончилось быстро. Он согласен быть таким крошечным, слабым, но умирать сейчас не хочет. Он хочет под бок Узукаге. Вот только того нет в доме, и Мицки, всхлипывая, растирает по лицу слёзы и, зажмуриваясь, снова падает в темноту с болью и страхом, видя — какой он иссохший, тусклый, но тянется к той маленькой искре, только чтобы она не угасла, и он вместе с ней. Хотя бы пару лет. Он ведь заслужил несколько лет спокойной жизни? Заслужил же за столько страданий? Он никогда ничего не ждал, не просил, не надеялся даже толком, лишь выживал, и может он теперь пожить немножко? Просто пожить. Ещё пару лет. И это он пытается внушить своему крошечному остатку жизни. В конце концов, выживать ведь у него получалось столько лет. *** У Кушины из рук выпадает папка с документами, и они опускаются, как-то ослабев, Карин рядом замирает на стуле, и волосы у них двоих, кажется, шевелятся сами по себе. Не от чакры, не от ветра — от шока. От оглушения ощущением той самой чакры. «Курама! — Зовёт она внутренне, слыша в глубине пространства печати эхо. — Ты ощущаешь? Что это?» Она поворачивается в сторону, откуда идёт чакра, Карин делает тоже самое, и всё равно, что у них нет бьякугана, и сквозь стены они не видят, но так проще ощущать, сосредоточиться. Сомнения нет, что это из комнаты Боруто, что это та чакра Мицки, что в операционной чуть их не прикончила. Но как она? Такая… странная. Чистая. «Да. Это чистая природная чакра, и этот ребёнок идеально её контролирует». — Отвечает внутри Курама, сам подбираясь и стремясь разглядеть. Кушина бросает взгляд на дочь, и они обе быстро несутся из лаборатории на второй этаж. От звенящей, покалывающей, как шампанское, чакры подкашиваются колени, как будто немного опьянели. На второй этаж они взлетают тихо и сразу исчезают в комнате с Химавари и Какаши, закрывая дверь, на всякий случай. — А почему не… — Начинает Карин, но Кушина только машет рукой на неё и впивается взглядом в Химавари, что уже и так бьякуганом смотрит в сторону Мицки. — Что происходит? Что он делает? — Спрашивает она племянницу. Химавари собрана и тщательно вглядывается сквозь стены, нахмурив брови. — Мы почувствовали какую-то чакру, но решили не лезть сперва. — Разъясняет Хатаке, пока Химавари всё ещё смотрит, и Кушина кивает ему. — Это… необычно. — Комментирует он после паузы. — Не часто подобное увидишь. Это та чакра, про которую вы говорили? — Да. Так что, Химавари? — Я не уверена, каналы чакры были перебиты, а сейчас они словно наладились. И… это похоже, если бы господин медитировал… Чакра также движется медленно. Они все растерянно замирают. «Курама?» «Похоже на то. Смотри, он ведь выделяется, светится, как в темноте, но при этом прислушайся — он неотделим от этого мира. Как его горшок с цветком». «Алоэ». «Да мне без разницы. — Жарко выдыхает он влажным паром на Кушину. Она морщится от весьма собачьего запаха, но ничего не говорит, всё равно это останется в пространстве печати. — Тренировка природной чакры в этом и заключается, чтобы слиться с миром, впустить его в своё тело. Однако это очень не просто, к тому же опасно, если кто-то не присматривает. Однако этот ребёнок… если бы я не знал наверняка, подумал бы что это Хагоромо или кто-то из мудрецов призывных животных. Хотя… Нет, на старика он не похож, как и на жабу, слишком другая чакра, но вот мастерство…» «У господина Орочимару был контракт со змеями Рьючи, и Мицки их призывает. Думаешь, тот мудрец мог его обучить?» «Не знаю, я не встречал его, однако, да, чакра похожа на змей. Хотя для того, чтобы это освоить, нужно много, очень много времени, даже года. А он ведь всегда был под присмотром этой драной Конохи. Хотя даже если предположить, что он гений, и что его отец поспособствовал… всё равно нужно время и знания. Он ведь ребёнком был, когда тот умер. Откуда бы Мицки знать что-то?» «Не знаю… но должен ведь он помнить своё детство, ему ведь шесть было, возможно, саннин его успел обучить. А потом он сам тренировался, чтобы…» «Выжить. — Заканчивает за неё Курама, и эхо идёт тяжелым, холодным и липким. — Давай на него посмотрим». «Ты что, мы же его испугаем сейчас!» «Он медитирует, и вроде глубоко, не должен заметить…» — Нагло врёт ей в глаза рыжая морда. «Он нас заметит и здесь, я ведь знаю, что в этом состоянии даже я могу ощущать всех вокруг, что уж говорить про природную чакру!» Курама вздыхает. «Мы так ничего не поймём». — Выдаёт он, но тоже как-то неубедительно. «Можно подумать, если увидим, то поймём… Ты ведь сам понятия не имеешь, как он это делает». — Тычет она обличающе пальцем. «Потому и хочу посмотреть! Можно подумать, тебе не интересно!» «Мы его испугаем. Пусть думает, что у нас дела здесь…» Да, Кушина хочет, и оттого звучит сама неуверенно. Но пугать Мицки не стоит. — Мам? — Выдёргивает её из размышлений Карин. Кушина встряхивается. — Хима, а где он? Можешь описать его чакру? — В кресле перед окном. Если воздействовать на точки, то чакра в них перестаёт работать, и от неё будто пустые оболочки остаются от каналов. Как пустая упаковка. Но всё же при этом у господина Мицки всё работало, иначе он бы двигаться не смог, или с трудом. Но сейчас… это похоже на медитацию, поток ровный, очень мастерство похоже на папино. Только вот оно словно не в самих каналах чакры, а будто поверх их обхватывает, или внутри, я не понимаю, но они разделённые, как слои одежды. И чакра будто сливается со всем вокруг… — Отвечает Хьюга удивлённо. «Да… он нас точно ощущает тогда. — Согласно гудит Курама внутри, вздыхая, ему не терпелось бы посмотреть. — Однако… это странно, что мелкая описывает». Кушина вздыхает, борясь с желанием броситься подсмотреть, но не в этот раз… да и не нужно, а то он ещё испугается. — Вы о чём там? — Спрашивает Карин, и Кушина, вздыхая, рассказывает, что они обсуждали с Курамой. Да, мастерство у Мицки и правда идеальное, и Химавари это видит, и Курама… не знает, что это. Вернее знать-то они знают, но как это работает и почему вдруг — нет идей. Потому что и Химавари никакой печати, чего-то чужеродного не видит в Мицки, да и Кушина с Курамой ничего не ощущают. И Карин. Кушина мнётся взбудоражено. — Как давно Боруто ушёл? — Чуть больше часа. — Пойдём к нему… может, успеем, что увидеть. — Всё же сдаётся Кушина, закусив губу, и тянет дочку, и вот они, уже не таясь, но осторожно всё же подходят к спальне Боруто и открывают дверь. Не тихо, но и негромко — их можно услышать. Вот только вблизи эта чакра ощущается отчётливее, не исчезает, а Мицки… на них не реагирует. Кушина переглядывается с Карин, и они осторожно подкрадываются к боку кресла. Под пледом Мицки не видно, только немного макушки и волос торчит, и кимоно кое-где, а сам он полностью завёрнут в ткань. Кушина с Курамой вглядываются напряжённо, но ничего не видят. Кроме этой самой чакры, что напоминает что-то яркое, большое, мощное, но вместе с тем настоящее. Вроде как сильный, высокий водопад, или монументальные горы, закручивающиеся вокруг их острова водовороты. Дух от этой чакры перехватывает также, и выглядит она естественно. «Слушай… он точно немощный?» — Интересуется Курама, пялясь на эту чакру. Кушина тем же вопросом задаётся, потому что такая мощь сравнима с силой джинчурики, но всё равно она грозит лису кулаком. «Он не немощный! Он просто настрадался и умирал». «Вообще не похоже на такое». — Игнорирует лис её крик, дёргая ухом. Да, Кушина согласна, совсем не похоже, что это тот же Мицки, что не мог подняться по лестнице, устав от прогулки. Эта чакра показатель немереной силы и жизни, а Мицки же слабый и израненный, умирающий росточек. И ведь она тоже ощущала его сухую чакру, безжизненную почти, как у стариков при смерти или тех, кто имеет серьёзные болезни, постоянные. Однако эта необъятная, сложнейшая природная чакра в этом маленьком, запуганном ребёнке. И она не представляет ни единого способа — как это возможно. «Он вообще в таком состоянии должен был чувствовать всё и всех на несколько километров минимум, а он будто спит». — Добавляет Курама, пока Кушина замирает рядом с креслом, переглядываясь с Карин — никто ничего не понимает. Должен знать, да. А так он, и правда, будто не здесь. Кушина подходит ближе к креслу и склоняется сбоку. — Мицки. — Зовёт она ласково, осторожно касаясь головы под пледом. *** Мицки приходит в себя внезапно. Будто резко падает куда-то или как вскакивает перепугано после короткого, нервного сна среди миссии, обморока из-за истощения. И вздрагивает от какого-то касания, вскидываясь в кресле. Но рядом только стоит госпожа Кушина, и нервное сердце сжимается испуганно, но потом расслабляется. Мицки выдыхает облегчённо и трёт руками лицо, надеясь, что она ничего не заметила — что он плакал. А как вообще он не заметил её? Уснул что ли? Он ничего не помнит. Лишь как дотянулся до искры зелёной силы, затем провал и внезапное касание. — Ты испугался? Спал, милый? — Мягко гладит его женщина, и Мицки задумчиво смотрит куда-то в пространство. Похоже, да, спал. Он неуверенно пожимает плечами и трёт глаза. — Мы тут были по делам, зашли тебя проверить. — Треплет его по волосам женщина, и Мицки поддаётся рукам, склоняя к ней голову и глаза прикрывая, слушая и уже ощущая тут рядом и Карин. Ну да, мужчина говорил, что его проверят, но Мицки не думал, что так быстро. Хотя, откуда ему знать — сколько он спал. В любом случае, он прикрывает глаза, подаётся головой к руке женщины, что радостно, мягко смеётся. Мицки от этого даже как-то самому приятно, и следующие полчаса он спокойно изображает послушную комнатную собачку, позволяя рукам двух девушек себя тискать, чесать, гладить. Он даже жмурится от вполне приятных чувств, расслабляясь и выбрасывая всё из головы, ту тревогу, что была утром, как он остался один. Правда, он удивлён, что Узумаки уходят довольно быстро, и провожает их из кровати слегка растерянным взглядом, но девушки только машут, улыбаясь, и закрывают двери. Мицки как-то не ждал, что к нему на такой маленький срок придут, и только успеют, что пообнимать. Оставлять-то его одного нужно уже, нужно привыкать, но всё равно это кажется слишком быстрым, и опять он остаётся один. Правда, теперь в голову не лезут глупости, и он раскрашивает картинки, играет с мячиками и даже вспоминает про движущийся песок в стекле, на его тумбочке, за чем тоже наблюдает с интересом. Но делать особо нечего, и за окнами на балконе сыро — не погулять. Впрочем, можно бы, но не хотелось пока, так что Мицки только открывает дверь, включив обогреватель, и бродит по спальне, играя с мячом, и долго рассматривает полки с книгами. Не то что бы читать пока хотелось, но разглядывание корешков его увлекает. Как и чай, который приносят где-то между его бесцельными скитаниями, и от присутствия служанки Мицки чувствует себя немного неловко, но не прячется, наслаждаясь потом чаем, думает, что неплохо справляется с собой. Не учитывая, что утром ему было плохо, что он расплакался, это тяжестью ложится под сердце, и Мицки, нахмурившись, губу закусывает от воспоминаний. Но хочется, ему хочется ещё пожить, и он думает, что время от времени будет поддерживать свою жизнь. Постарается, он конечно не станет сильнее, но, может, хотя бы удастся вырвать себе чуть больше времени. И он попробует ещё завтра поддержать эту искорку. Но сейчас усиленно выбрасывает из головы эту тяжесть и неловко смотрит на стол, где тарелки только для него. Как-то вроде и медленно прошло утро, но, кажется, будто обед слишком быстро, и странно, что он один. И, судя по всему, никто не придёт. Это даже немного расстраивает, но бутерброды, как всегда, вкусные, и блюдо с пирожными радует, как и новая порция чая. И Мицки спокойно, радостно грызёт хрустящую корку хлеба. А затем снова приходят девушки Узумаки, и там уж Мицки не о чём переживать, пока его опять расчёсывают, крутят какие-то прически и тянут в комнату Карин, где для волос побольше вещей. Мицки сидит тихонько и краснеет только, поглядывая в зеркало на то, что Узумаки с ним делают, потому что иногда оно ему кажется красивым. Хотя он ведь никогда таким не был. Но вот волосы, отросшие из-за покоя и витаминов, нежно спадают вдоль лица, а остальные по бокам собраны всевозможными заколками, затем была шпилька в чём-то наподобие пучка, косички, что смотрелись странно с его неровными прядями, и ещё заколки. Потом от этого даже голова немного болит, кожа, но Узумаки успокаиваются, и дальше они сидят в кровати Карин, рассматривая разные журналы. У Мицки в глазах рябит больше, чем от его закрученных раскрасок, потому что тут всё — и одежда, и украшения, и старые вырезки с бумажными куклами и платьями, и ещё какие-то картинки, которые он слабо уже понимает, и это даже выматывает глаза. Но, в целом, весело, и он сам прижимается к боку госпожи Кушины, чтобы потом закрыть глаза и почти задремать. Краем уха лишь слышит, как девушки умиляются, гладят его, накрывают пледом и дальше рассматривают журналы, разговаривают и включают этот надоедливый телевизор. Мицки не спит полноценно, но голова немного перегружена, и он хочет отдохнуть, что, в принципе, получается, особенно когда Карин куда-то уходит и становится чуть тише. Тогда даже и Мицки отлипает от бока женщины, но ещё немного они сидят вместе, в комнате Карин. К счастью, всех украшений в волосах уже нет, и Мицки не нужно об этом беспокоиться, он только поглядывает в окно, где на балконе чирикает какая-то птица — немного всё же проглядывает солнце в сером небе. Но потом его снова отводят в комнату Узукаге, и он может заметить радостно выглядывающую в коридор Хьюга, а потом, оставшись одному, снова задуматься над своим распорядком дня. Если можно к нему такое применить. Не очень продуктивно и разнообразно проходят его дни, хотя что ещё ждать-то. Да и ведь у него впервые в жизни есть столько покоя, к чему его самому нарушать? В пору наслаждаться, пока совсем скучно не станет, изредка разбавлять играми и прогулками. Вполне хорошо звучит, и Мицки расслабляется, вскидываясь, только когда через пару часов возвращается задумчивый мужчина, как-то пытливо его разглядывая, словно пытаясь найти нечто. Но Узукаге делается снова мягким, и Мицки не обращает внимания — решая, что тот волновался лишь о том, как Мицки себя вёл — и старается рассказать, что делал, когда мужчина спрашивает и гладит его по голове. Дальше всё продолжается, собственно, так же, с той лишь разницей, что мужчина теперь в комнате, рядом. Хоть и снова уходит под вечер с бумагами от Нара, но ненадолго, а позже, когда темнеет и вроде пора спать, на улице внезапно становится теплее — несётся потоком южный ветер. Мицки у приоткрытой двери балкона это чувствует, вдыхая приятный воздух. Немного отдаёт сыростью от дождя, но сейчас начало ночи такое тёплое, как летом, пусть даже и после дождя. Это так манит пойти во двор, как и огни деревни за этим парком вокруг дома. И так хочется погулять. Но вот шумит телевизор, и мужчина уже после ванной лежит в кровати, а Мицки мнётся у двери балкона, посматривает на него и на шкаф. Ему же можно гулять ночью? Хотя и не совсем ночь ведь, просто темно. Но отчего-то он не решается и топчется под дверью, пока мужчина в кровати, похоже, засыпает. Ну, если Узумаки уснёт, а он попробует ускользнуть, то вряд ли тот обрадуется. Но пусть Мицки и пытается не нервничать здесь больше, а всё равно не знает — как проситься на улицу. Тем более, мужчина его не спрашивает. Да и как звать Узумаки — он так и не узнал… Потому только беспокойно крутится и перебегает перед телевизором быстро к шкафу, но замирает просто рядом, сжимая подол кимоно. Узумаки в кровати вздыхает тихо, крутится и вопросительно смотрит на Мицки, что так неловко и стоит среди комнаты, не зная, куда себя приткнуть. — Что такое? — Как обычно приходится самому мужчине начать разговор, и хоть немного у Мицки нервы уходят, и даже плечи напряжённые опускаются. Но всё равно он глаза опускает, поглядывая на мужчину, и переминается с ноги на ногу. — Гулять… — «Хочу» у него не поворачивается язык сказать, хотя вроде он и думал так, а вот лишь одно задушенное слово выходит из горла, и ему даже самому противно становится от себя. Пальцы мнут подол кимоно. Но… ему ведь и не приходилось, он не знает, как это — просто жить, так что может это не так и страшно… Научится, привыкнет, позже он привыкнет и, может, даже узнает, как называть Узукаге, и выучит, что ему можно. — Темно ведь уже, да и сыро. — Слегка теряется мужчина, а Мицки губы поджимает — ему хочется — и качает головой. — Э… ладно, давай пойдём, оденься, чтобы не замёрзнуть. — Слегка растерянно соглашается мужчина и правда встаёт. Мицки радостно, нервно оборачивается к шкафу и цепляет тёплую одежду. На секунду правда мешкает, но всё же быстро перебегает в ванную переодеваться, и в предвкушении подрагивает, надевая потом сандалии. Узумаки его за руку ведёт, как обычно, вот только сейчас ему приходится самому включать свет в коридорах и открыть дверь на замке — ночь ведь почти, служанки отдыхают, а все остальные в спальнях. И Мицки удивлённо пытается разглядеть, где здесь выключатели. Он пусть и может обходиться без света, но это просто ускользает от внимания, а может и зря. Но он забывает всё, когда через открытые двери, в лицо и грудь легко толкает тёплый ветер. — О… и правда, приятно. Давай только недалеко, темно ведь. — Слегка сжимает его руку мужчина, и Мицки кивает, в восторге выбегает немного вперёд от Узумаки, тушуется правда от этого и по ступенькам сходит спокойно, но потом задирает голову к чёрному небу и улыбается, вдыхая тёплый воздух. Пахнет новой порой, весной, теплом, и хочется полежать где-то. Но мокро же, и он послушно не выпускает руку мужчины, только ходит по двору в темноте, вглядываясь и вслушиваясь в изменившуюся ночью природу. Мужчина его всё время придерживает, осторожничая в темноте — луны не видно, а света из дома слишком мало, да и недалеко от дверей уходит дорожка от ламп — но Мицки не переживает и просто наворачивает по двору круги. Да, делать здесь особо нечего, а в темноте так и вовсе с одной стороны неуютно, а с другой самое то — своя атмосфера — но воздух и правда пахнет весной и теплом, отдаёт влагой, но обещая, что такая странная, дождливая зима закончится. И Мицки взбудоражен от этого, хоть и занимается полчаса лишь тем, что бесцельно блуждает по двору, крутя в руке веточку буксуса, самый кончик с гладкими на ощупь листьями. Сознание от такой тёплой ночи почему-то плывёт, теряет сосредоточенность, и Мицки слушается, когда мужчина ведёт его в комнату. В доме кажется немного душно после такой прогулки, и Мицки, переодевшись, открывает балкон, чтобы подышать. — Смотри не замёрзни. — Уже укладываясь, говорит Узумаки, подтягивая к ним одеяло повыше и придвигается сам. А у Мицки голова кругом идёт, дёргается перевозбуждёно, и сон совсем не идёт. Он даже вертится нервно, крутя в руках ту веточку. Мужчина же ровно дышит, в приоткрытой двери шумит ветер, а он не может уснуть, бесцельно, нервно всматриваясь в тёмную комнату. Впрочем, в конце концов, сон берёт своё, через пару часов, правда, там он тоже куда-то тянется, ищет что-то в темноте, почему-то не в силах разглядеть ничего, хотя мрак не помеха. Но всё-таки потом под руками оказывается светящийся шар, и он успокаивается, больше никуда не дёргаясь. *** Боруто просыпается от какого-то копошения и в темноте ничего не может разглядеть, ещё и глаза плохо открываются от сна, но Мицки рядом явно взволнован, и он вскидывается, стараясь быстро проморгаться и включить маленький светильник на часах. Правда оказывается, что это чудо спит, и от сердца у Боруто отлегает, но всё равно Мицки взволнован, дёргает руками, ногами, будто через силу пытаясь двигаться. Будто ему что-то плохое снится? Боруто укладывается обратно, поправив одеяло — от открытого окна всё же прохладно, но вставать лень — и придвигается ближе, обнимая, ловит тонкую, вытянутую ладонь, чуть прохладнее, чем у него, и гладит большим пальцем. Мицки ещё пару раз дёргается, а он задумчиво рассматривает в полумраке черты Мицки и поднимает его подрагивающую руку, целуя осторожно пальцы, дышит на них горячо, а потом придвигается ещё ближе и обнимает всего, поглаживая по спине. В тепле эти неясные нервы успокаиваются, и парень в его руках расслабляется, проваливаясь в сон, и словно бы мягким становится. Боруто улыбается и немного ждёт, чтобы потом отодвинуться и выключить свет, но поздняя ночь давит, и он так и засыпает. *** К утру Мицки, конечно, перестаёт волноваться и встаёт спокойно, да и завтрак проходит как обычно, и мужчина спокойно уходит после в кабинет, немного его погладив. Но не в деревню, а значит — придёт днём, так что Мицки спокойно его провожает взглядом, сидя в кровати и сжимая свой мягкий мячик. Делать ему по-прежнему не особо что есть, так что он подкидывает и душит этот мячик немного, а потом закрывает глаза и снова падает в глубину себя, поддерживая искру. Сегодня он спокоен, не отключается от реальности, но умирать по-прежнему ещё не хочется. Хочется пожить здесь. Долго он правда не медитирует, потому что… ему кажется, нет толку, да и не нужна сила, и что взять из этих остатков? Лишь и можно что понадеяться прожить чуть дольше. А дальше он не забивает голову такой ерундой. Да, он не делает ничего хоть сколько полезного и фактически правда ничем не отличается от домашней собачки, но ему вполне… комфортно. Хоть он давно забыл, как это. Но у него есть эта пара мячиков, ещё не закончились раскраски, да и погода сегодня тоже получше, и в конце концов, когда его мозг совсем устанет от безделья — здесь есть море книг. И мужчина скажет принести ему ещё, так что он не волнуется. Пьёт чай, что приносят вскоре после завтрака, что-то сам рисует на чистой обложке раскраски и вполне себе радуется. Хотя скучно становится, и он вспоминает, что обещал не сидеть, а гулять. И, поглядев на алое, он переодевается, кутается в накидку и осторожно выходит в коридор. Дверь в комнату АНБУ открыта, конечно, и немного ему становится нервно. Видимо, отвык от этих людей, но, выдохнув, он прикрывает дверь в спальню и, сцепив в рукавах руки, тихонько идёт по коридору, всё равно непроизвольно вздрагивая, когда из проёма выглядывает весёлая Хьюга и улыбается так радостно, светло. Мицки сжимается всё же, сглатывает нервно. Говорил ведь себе не бояться и привыкнуть. А эти шиноби будут за ним присматривать пока нет Узумаки, так что их незачем бояться. Они, наверное, его и защищать будут… И он старательно пытается успокоиться, и неуверенно кивает, когда девушка здоровается. Говорит он не очень умеет… не приходилось никогда толком, и это сложно. Сложнее, чем с Узумаки, которым он принадлежит и которые больше рядом с ним, чем АНБУ. И к ним Мицки привык больше, хоть далеко не до конца. — Гулять хотите? — Улыбается девушка, выходя за порог уже в сандалиях. — Да. — Хрипит он задушено, перебарывая себя. Они ведь ему плохо не сделали, не к чему их игнорировать. Да и нужно справиться с дрожащими коленями, что будто подгибаются, пока он идёт вдоль коридора, к двери их комнаты. И девушка мягко улыбается, так и показывая, что она тоже добрая, что нечего бояться. И он пытается не думать ничего такого, когда в дверях появляется и Хатаке весь как будто сонный, ленивый, будто ему всё это не нужно. — Здрасьте. — Тоже улыбается он — что странно с маской на лице — но тоже как-то… совсем не подходяще для такого известного и сильного, сурового шиноби. А как-то развязно, не напрягаясь, будто сонно. Не обращая внимание на окружающий мир, расслабленно подрёмывая. Этот АНБУ вот сам как собачка домашняя, что только и делает целыми днями, что лежит. Мицки даже как-то отпускают нервы от такого, и он лишь неловко глаза отводит, не в силах продолжать разговор. — Погода сегодня получше, как специально для прогулки. Да. Потому Мицки и нервно крадётся по коридору, провожаемый двумя АНБУ. Немного неловко самому оттого, что он не умеет говорить с ними, и сбежать сразу хочется, но он сжимает руки и старается это игнорировать, спеша на улицу, автоматически найдя дорогу и поняв это уже на дорожке во дворе. Впрочем, тут всего-то пара поворотов вместе с лестницей, ничего сложного, а он так долго не мог этого запомнить. Видимо, сильно на нём сказывались все нервы и страх, подкосило опустошение. Мицки хмурится, замирая на дорожке, и думает обо всём этом. Всё его пребывание здесь будто на волнах качается, то с головой утаскивая его на дно, отчего ему плохо, или выносит под солнце. Однако когда долгими моментами он был в хорошем состоянии, его разум всё равно был слишком не способен, чтобы запоминать толком что-то вокруг, за гранью из комнаты, за гранью Узумаки. Всего лишь несколько поворотов, но он долго не мог выучить. Хотя всё-таки раньше Мицки выучил дорогу, и не важно, что гулял с кем-то из Узумаки, в итоге, что сам так и не дошёл до улицы, но вот нервы почему-то всё ещё сбивали разум. Перекидывая из стороны в сторону. Это Мицки не нравится. Он поднимает глаза к небу, что скорее серое, с совсем слабым оттенком голубого, и старается успокоиться, наблюдая за облаками и ощущая на себе такой тёплый ветер. Да, он не должен что-либо делать, ему не нужно быть сильным, просто играть самому и радоваться Узумаки, когда те к нему приходят и берут на руки, но ему не нравится, что его разум отупел настолько, что он долго не запоминал дорогу на улицу, что он не воспринимает что-то за этими пределами. Даже если ему и нельзя никуда, он не хочет стать совсем никчёмным и дрожать. Хотя страх — это уже всё его естество. Единственная функция, что работает чётко и сильно. И кажется, не собирается сбавлять обороты, так как и Узумаки и АНБУ, что подчиняются Узукаге, он всё ещё боится. Это удручает, и он не хочет. Не хочет переживать и думать о чём-то, не хочет вздрагивать. Ну или только от неожиданности, а не оттого, что с ним говорят и смотрят эти шиноби. Но как к этому привыкнуть, как полностью влиться и путаться под ногами привычной собачкой, самому ничего не боясь? Понять уже — где и что он может делать. Мицки не был готов к такому. Очень долго он просто выживал, потом ждал смерти, и теперь… понятия не имеет, как с таким справиться. Не знает, как перестать бояться, и только может, что уныло бродить по двору, игнорируя шиноби, присесть на лавочку и просто ощущать ветер и тепло, запах сырости, влажность. Он хочет успокоиться, хочет понять, как здесь устроено всё, что он может делать, но спросить не может — боится, дрожит, не умеет просто-напросто. Значит, ему и остаётся только наблюдать за всем и запоминать, уловить случай, когда мужчина ему укажет, что да как. Потому что себя перебороть он не может, не может из этого вырваться, в каком-то смысле окончательно сломавшись и умерев. Он ведь раньше хотя бы шкуру свою спасал, от Учиха, в том числе, сбегал, а здесь слово толком сказать не может. И тошно от этого. Он такой немощный, жалкий… Но немного, и он поменяется. Мицки думает про это, сжимая кимоно под накидкой и смотря в небо. Он присмотрится, прислушается и поймёт, что ему здесь делать, научится обходиться. И мужчина ведь обещал ему море, когда станет тепло, а зима вроде уже скоро будет заканчиваться. Мицки обещал себе, да и Узумаки сказал, что он должен сперва привыкнуть к улице, гулять хотя бы здесь, чтобы не устать. Он ведь хочет на море, хочет здесь жить… радостно, а не просто сидеть. И Мицки резко поднимается со скамейки, отчего разговаривающие рядом АНБУ замолкают и на него смотрят. Неловко становится, но Мицки губы поджимает и старается не трястись, не прятаться от этого, хоть и «сбегает» от этого неловкого момента, наворачивая круги по двору. Он не перестанет вот так за раз бояться, но начнёт хоть немного за собой смотреть, гулять, чтобы не быть слабым. Где-то за полчаса как он бродит по одному и тому же двору, петляя кругами, он успокаивается, и даже не особо волнуется, когда Хьюга, видимо, заскучав, начинает ходить рядом с ним. Не очень близко, правда, и Мицки может, поэтому не волнуется. Правда за такое время душно становится, воздух хоть и тёплый теперь, но столько дождей было, что на острове теперь должна быть теплица самая настоящая. И он вот тоже ощущает влажность кожей. Хочется сразу всё сбросить, уйти куда-то подальше, где есть пруд, влага, повертеться на земле, а потом нырнуть в воду. Правда пока ещё она слишком холодная для такого будет, но позже должно быть достаточно хорошо, чтобы словить кожей эту влагу. Понежиться. А ведь здесь в тёплом климате Мицки и мог бы… Правда, он так и не выучил здешний климат настолько чётко. Да и вообще пусть и смотрел энциклопедию, но сейчас толком ничего вспомнить не может, отчего снова вздыхает грустно, ощущая давящую на плечи беспомощность. Вот устанет гулять, придёт в комнату и найдёт те книги, снова изучая этот остров. Или даже про деревню найдёт… или… или придётся попросить, отчего Мицки уже нервно сглатывает, представляя такое. Ладно, понемногу, сейчас для начала нужно передохнуть, потому что ноги дрожат от усталости, а влага в воздухе уже душит, проникнув под накидку. Душно. Он опускается на скамейку, тяжело выдохнув и отключаясь от разговора АНБУ. Даже как-то не понимает, с ним ли говорят, просто глаза закрывает устало, жалея, что тело так ослабло и мозг тоже. Но опять же — он готовился к смерти, и пока не может прийти в себя так скоро. Хотя скоро ли… Узукаге ведь забрал его сюда, ещё когда тепло было. Мицки не знает, какой месяц, но вроде после зимы было достаточно времени, но сейчас получается… почти год? Или около того. Так много — он не планировал жить дольше недели; и так мало — что он всё ещё не в себе, всё ещё боится. Хотя, может, это и не странно, он ведь несколько раз выпадал из реальности, хотел умереть морально, чтобы не быть с этими людьми, боясь их после тех вещей. Может, и правда, этого времени мало, но сейчас Мицки попробует с этим справиться. И начнёт с прогулок и книг, хоть последнему мозг и сопротивляется, не желая напрягаться, да и ноги гудят от напряжения, хотя он сидит уже достаточно. Но ладно, он ещё немного пройдётся, и поднимается со скамейки снова, направляясь к дальнему углу двора, где пышно разросся самшит, и куда когда-то Мицки умудрился залезть. Сейчас тоже хотелось, но слишком влажно, и пачкать красивую одежду не хочется. Потому он только его рассматривает, а потом, возвращаясь назад, из-под ресниц и чёлки поглядывает на своих… охранников? Или как их назвать? АНБУ ведь по сути не то что бы надзирают за ним… присматривают за собственностью Узукаге, охраняют. Смотрят, чтобы он не убился… правда, когда пытался то сам мужчина возле него оказался. Мицки передёргивает плечами и останавливается снова, разглядывая что-то в траве. АНБУ лениво переговариваются о погоде, беспечно, и этот человек, которого опасаются каге, так вальяжно сидит на скамейке, как-то устало смотря в равномерно серое небо одним глазом. Будто бы не тут вовсе, хотя должен чутко следить за всем окружающим и беречь собственность Узукаге. Так ведь, правильно? Впрочем… Мицки замирает, поглядывая на расслабленного мужчину и беспечную девушку — змеи часто тоже так себя ведут — лежат, не подавая признаков, что тебя заметили, а потом атакуют, мгновенно поражая жертву. И этот АНБУ такой же. Хоть он совсем не похож на змею, но вот этот обманчивый образ нарочитой расслабленности точно таит в себе непомерную опасность. У Мицки холод по коже идёт от такого, он знает, насколько этот человек опасен, хорошо понимает это. Да и девушка тоже не слабачка и должна быть опытной, раз в такой паре, так что оба этих человека… страшные. И сидят на скамейке, скучая, присматривая за ним. Маленьким и несчастным, бесполезным созданием, что каким-то немыслимым образом радует своим существованием их хозяина. Абсурд же. И тем не менее это теперь реальность Мицки. Он ёжится от понимания под каким на самом деле чутким, опасным вниманием шиноби находится. Но опасно оно не для него — его должны охранять эти люди. Странные ощущения, да и всё в его жизни теперь странно, но… но ладно. Главное, что ему будет хорошо, и, может, ему ещё что интересного купят, как купили алоэ. И у него будет немного радости. Мицки выдыхает после этих мыслей, расслабляет сжатые руки и снова смотрит в небо, повторяя себе, что здесь — он в безопасности и о нём позаботятся. А ему только и остаётся, что… просто ждать тихонько и радоваться мелочам. Получить немного хорошего. Но и позаботиться о себе тоже, чтобы пойти на море, когда будет тепло. И то ли его мозг сдаётся перед очередным кругом зацикленных мыслей, то ли погода действует покоем, то ли пустое серое небо, но Мицки ловит какой-то покой. Да, нервничает периодически из-за шиноби рядом, устаёт ходить, но ему спокойно. И потому, когда он устало возвращается домой, то после отдыха решает, что пора, и заново открывает энциклопедии, с трудом вспомнив, что книги были у него на тумбе и перекочевали в её ящик. Мицки читает, заставляет мозг что-то понимать, пусть и разбавляет раскрасками и игрой с мячиками, и старается дальше выходить гулять, и отвечать своему мужчине и остальным Узумаки, старается вырваться из того вялого, во что превратился. Правда, из-за этого дни у Мицки в сознании стираются полностью, он даже не знает, в какие часы спит, потому что часто отключается, не знает, сколько проходит дней, засыпая надолго, лишь когда приходит вечерами Узумаки и укладывает его рядом спать. Он устаёт и чувствует себя совершенно растерянным, будто бы он стоит, а весь мир вокруг вращается ураганом, что глаза за ним не успевают, как и мысли. Он сбивается постоянно от перегруженного сознания, и ноги подрагивают вечерами от усилия, того как днями он пытается успевать гулять сам и с кем-то их Узумаки, отчего Мицки теряется в реальности, будто тонет. Но ему хочется внезапно всё успеть, сбросить с себя оцепенение, и он пытается. Правда, отключается, как только оказывается под боком тёплого Узукаге. А потом Мицки словно в стену врезается, внезапно оказавшуюся на дороге. В один день небо снова почти чёрное и льётся дождь, отчего он подняться с кровати не может. А когда всё же открывает усталые глаза и выглядит совсем не в себе, мужчина садится перед ним и обнимает лицо руками. Мицки заторможено моргает. — Что ты делаешь? — Ровно, но обеспокоенно спрашивает мужчина, заглядывая в глаза. — Зачем себя изводишь? Тебе плохо станет, уже даже — ты будто сам не свой и ничего не соображаешь. Тебе не плохо? — До Мицки очень долго слова доходят, и он кое-как лишь выдавливает тихое «нет», а Узумаки хмурится. — Мицки, если ты не объяснишь, то маме придётся… проверить, не болеешь ли ты. — Осторожно подбирает слова мужчина, стараясь быть и серьёзным, и не пугать. Мицки моргает медленно, фокусируясь на губах, чтобы понимать слова. Проверить… анализы… Нет. Он хмурится. Не хочет такого, и с ним ведь в порядке всё. Он не думает, что что-то плохое, хотя… он так измучен. И совсем даже не замечает день или ночь сейчас. А мужчина хмуро рассматривает его. Горло перехватывает из-за вечного страха и банального неумения взаправду разговаривать, но он старается собраться и выдавить из себя слова. — Я хотел гулять… — Запинаясь, будто его придушивают, оправдывается он. — На море… — Вроде… он правильно говорит? Мицки хмурится, растерянно и поднимает глаза, чтобы поймать взгляд Узумаки — мужчина тоже слегка растерянный и обеспокоенный. — Мицки, мы и так пойдём на море, обещаю, даже возьму повозку, если тебе слишком тяжело будет. Но сейчас ты над собой почти издеваешься, не делай так, ладно? — Мицки совсем теряется. Узумаки вздыхает. — Это хорошо, что ты не лежишь только, ты молодец, что гуляешь. — Улыбается Узукаге мягко, гладит его щёки большими пальцами. — Но ты слишком напрягаешься, не нужно, хорошо? Иначе навредишь себе, а этого не нужно. Тебе нужно сейчас отдохнуть, тем более погода такая, что даже мне думать не хочется, а ты совсем не в себе эту неделю, дрожишь даже ночами. Это плохо. И если ты отдохнёшь, но это не поможет, нам придётся тебя проверить, понимаешь? Мужчина говорит медленно, ласково, как с каким-то маленьким ребёнком. Это странно, но лишь поэтому Мицки и разбирает его слова, потому что их слишком много сейчас. Значит, ему совсем плохо, что аж Узумаки это видит. Это очень тяжело и после осознания давит на него так, что он просто растекается и наваливается на мужчину, уткнувшись куда-то в плечо. — Тебе плохо? — Волнуется Узумаки, прижимая его к себе, и Мицки уже может только промычать и сползать обессиленно, чтобы растечься по кровати и уснуть. Рядом с тёплым мужчиной. Ноги и всё тело гудят, голова тоже, и Мицки долго валяется в кровати, спит, не обращая ни на что внимания. Мужчина даже когда-то потом обеспокоенно его будит, и госпожа Кушина рядом тоже взволнованная, а он просто зевает, и то и дело засыпает, ещё много тратя времени на то, чтобы восстановиться. Но зато хорошо, что за это время ноги его перестают болеть. Правда, потом приходится виновато опускать глаза, когда он просыпается всё же, а женщина его отчитывает недовольно и обещает проверить. И снова его заставляют объяснить всё. Мицки губу нервно закусывает и одеяло сжимает руками, чувствуя себя совсем каким-то растормошённым и… ещё неадекватным. Как после спячки, длительного провала в темноту, и как уже бывало здесь после срывов и апатии. Но пытается сказать, что просто… хотел постараться ходить… Невнятно у него это получается, но Узумаки успокаиваются, усмиряют своё недовольство, сменяя на милость. И господин Минато, стоя в сторонке, даже замечает вслух, что Мицки совсем встрёпанный воробушек. Женщина перестаёт хмуриться и улыбается, долго потом вычёсывая из волос Мицки колтуны, пока он медленно и устало жуёт бутерброд, а потом его за руку выводят пройтись, но не долго, снова уводя в спальню и собираясь вымыть. Мицки думает, что вроде и правда не делал этого… давно, во всяком случае, не помнит, чтобы такое было, и стоит неловким, красным, пока вода набирается в ванну. Помыться он, вроде, сам может… но мужчина вроде собирается его контролировать, и правда, находится в ванной, пока Мицки плескается, поливает осторожно волосы тёплой водой. Мицки неловко немного, но всё же он отогревается и чувствует, как тело успокаивается, как и голова опустошается после прошедшего там урагана из своих собственных мыслей и неоправданных усилий. И затем Мицки слушает мужчину, чтобы не напрягаться так. Послушно кивает и глаза опускает виновато, из-за чего его гладят много и обнимают. От этого он тоже немного сжимается внутренне, но все Узумаки такие тёплые, что он очень хочет не напрягаться от их касаний и старается быть мягким в их руках, не слушать нервы, а лишь впитывать их тепло. Поначалу Мицки одного не оставляют больше, следят внимательно — и чтобы он ел хотя бы бутерброды, и витамины, и чтобы гулял, но не до усталости, не сильно напрягал голову, и госпожа Кушина даже однажды пытается с ним говорить, осторожно подвести к чему-то, будто разобравшись в его ситуации, но… Тут Мицки пасует и замыкается. Просто рефлекторно. Потому что нельзя лезть в его голову, в его сознание. Женщина замирает сперва, но потом продолжает совершенно спокойно говорить о другом, будто ничего и не было. Только садится рядом, обнимает за плечи и ровным мягким голосом говорит и говорит. Мицки выдыхает, опускает плечи и перестаёт сжимать подол. Потом, когда вроде он привыкает к какому-то ритму, его снова оставляют под присмотром АНБУ, и Мицки ведёт себя спокойно. Читает немного, гуляет и послушно идёт в дом, когда шиноби осторожно намекают, что пора. Он, кажется, даже больше привыкает к этим двоим людям, и как-то раз даже тихо сидит, перекидываясь с девушкой мячиком, слушая, что вот уже весна. Мицки ловит мячик рефлекторно и снова задумывается, вдруг осознавая, что и правда — сейчас уже достаточно тепло, земля уже не влажная сверху, распускаются молодые, сочные почки, в старой, жёсткой траве проглядывают спелые молодые листья, и пахнет особенно. Новой жизнью. — Всё в порядке? — Осторожно интересуется рядом Хатаке, расслабляясь под деревом с какой-то книгой, пока Мицки зависает, вцепившись в мяч. — Уже весна? — Спрашивает он тихо-тихо. Он и сам чувствует, что у природы да, но в календаре не знает… — Да, сегодня как раз первое марта. — Спокойно отвечает мужчина, впрочем, внимательно его рассматривая тёмным глазом. И куда Мицки потратил всю зиму? На что? Он ведь после Нового Года собирался гулять и заняться собой, а, в итоге… Столько времени прошло, но он ничего не сделал. Лишь завершил те раскраски, что у него были. И всё. И в памяти большая часть прошедшего времени просто не отложилась — одни сплошные провалы, как в сите, и лишь какие-то обрывки, всплески сознания. Как странно… И много времени прошло, и в то же время мало, потому что он не помнит ничего, и ничего не случилось. И уже весна, скоро… где-то скоро год, как Мицки здесь, как Узумаки его забрал к себе, как случилось столько всего… Абсолютно невозможное, нежданное, немыслимое. И никакой смерти, и его сознание столько раз за это время крошилось, переворачивалось, обманываясь то одним, то другим. Всего этого и не должно было быть, ничего не должно было больше быть. И для Мицки это какое-то очередное потрясение, от которого он замирает. — Что-то не так? — Слегка обеспокоенно интересуется Хатаке, и Мицки чувствует его цепкий взгляд, но лишь скованно качает головой, поднимаясь с земли и задумчиво бродя по двору — он ведь обещал себе, уже столько времени прошло, а он по большей части и делает, что сидит. Какая разница — в спальне или на улице, если он потом хочет пойти на море или в лес… хотя бы в этот парк, что вокруг резиденции. Сам он вот не выходит… даже с АНБУ пока не рискует, не услышав от Узукаге, что можно, а нарваться на слова его… нянек пока не хочется, и он лишь по двору наматывает круги. Но пока за забор он и не рвётся, только пусть мужчина и сказал ему — не выдыхаться, всё же нужно понемногу возвращать себе силу, а то он как-то расслабился. И опять же — столько времени уже прошло. Впрочем, в этот раз из-за очередного осознания реальности Мицки не то что бы волнуется, он в какой-то мере находит покой и достаточно сил, чтобы цепляться разумом за происходящее вокруг, наблюдать. Хоть его дни и не то что бы разнообразны, и думать ему, в принципе, и не нужно теперь. Однако он вполне разумно сегодня ещё прогуливается, уже научившись обходить этот большой дом вокруг. Хотя часто его и пугают окна и открытые двери позади дома — где вход для рабочих, и где приносят запасы. Там часто кто-то бывает, и, в итоге, Мицки не доходит до угла задней стены, чтобы не попадать под чужие взгляды. А затем, возвращаясь в спальню, вполне осознанно читает книги — те энциклопедии про Водоворот, что у него есть — и наконец-то осознаёт, что вот уже скоро начнётся в этом году новый сезон рыбной ловли. И скоро вода в море прогреется достаточно, чтобы зайти в неё. Он взбудоражен этим открытием и взволнованно ждёт, когда мимолётно, в своих не очень насыщенных днях вспоминает обещание Узукаге. И так робко, с забытой надеждой сжимает кимоно, не в силах иногда поверить, что это и вправду будет так, что для него что-то сделают. И от этого ожидания он не сидит больше на месте, хоть и слушаясь Узумаки, гуляет и читает не слишком много, чтобы не устать, но, кажется, это даёт свои результаты, и когда временами он выходит с кем-то из Узумаки за пределы двора, ему, кажется, легче. Во всяком случае, гулять, и он спокойно проводит под присмотром несколько часов в парке, гуляя и лазая между деревьев и кустов, наслаждаясь распускающимися молодыми почками и травами. Он даже замечает, что правда дольше уже может гулять, а не просто сидеть на лавочке или траве, и ему вполне нравится такое. Хотя в остальном он всё ещё ощущает себя периодически потерянным и маленьким, неловким из-за внимания и заботы и отвечать, говорить со всеми у него не всегда получается. Но, кажется, и правда он чувствует себя лучше, больше привыкает, больше понимает, перестав походить на что-то совсем неразумное, не мыслящее. И даже замечает, что вокруг жизнь продолжает идти своим чередом, понимает, что помимо спальни и прогулок есть что-то ещё, гораздо большее. Правда, теряется от этого, когда в один из дней, выйдя в коридор, видит открытую дверь в спальню старших Узумаки, а когда к ней подходит — на встречу выходит господин Минато. А его АНБУ не появляются. И так он застывает среди коридора. — Привет, ребёнок. — Улыбается мужчина, отчего Мицки невольно тушуется — это не Узукаге, рядом с которым он был так долго, это мужчина куда старше, и тем более отец Узумаки. Хотя ничего плохого от него Мицки не ощущает, но и не то же, что от своего мужчины. — Почти по расписанию гулять идёшь. — Весело хмыкает этот мужчина. — Какаши с Химавари не будет пока, у них миссия появилась, так что сегодня я за тобой буду присматривать. Так что, идём? — Спокойно объясняет мужчина, и Мицки растерянно моргает от такого. Но, впрочем, это логично? Не могут же такие опытные шиноби всё время наблюдать за ним, тем более когда он уже выучил своё положение и не будет ничего делать… глупого. Он, пусть, и собственность Узукаге, но явно для АНБУ есть дела поважнее. Может и до этого они тоже иногда отправлялись на миссии… и вот только сейчас Мицки узнаёт это, потому что наконец-то каждый день выходит гулять. Немного странно, вызывает замешательство такая новость, но не важно — он ведь никуда сам не пойдёт, да и господин говорит, что будет за ним смотреть. Так что он лишь немного сжимается и неловко кивает на добрую улыбку мужчины, семеня рядом с ним по коридору. Господин Минато спокойный, мягкий, хоть и не как девушки Узумаки, и Мицки быстро успокаивается. Тем более голос у господина тоже приятный, хоть Мицки и не может вести с ним такую странную бессмысленную беседу, но, кажется, мужчина не обижается, и вполне себе спокойно и без неприятного бродит с ним по двору. — Пойдём дальше погулять? Недалеко отойдём от дома, но там, думаю, будет интереснее. Пока ещё не так горячо под солнцем. — Предлагает он позже, и Мицки кивает слегка, в замешательстве следуя за мужчиной к дальнему концу двора, где второй выход. — Подожди немного здесь — я быстро. — Бросает господин Минато, исчезая в широкой задней двери, оставляя Мицки одного на улице. Под окнами, где обычно бывают все рабочие этого дома. Сейчас правда там никого нет, но Мицки всё равно нервно ёжится, не понимая — что они тут делают, зачем, если шли гулять. И ожидание кажется долгим, он нервно сжимается, слыша из дома разные звуки далёкие незнакомые голоса служанок и каких-то мужчин. Вот думал, что справляется хорошо, а, оказывается, так боится чужих. Это ещё тоже расстраивает и уже даже не хочется идти никуда, когда мужчина наконец-то возвращается. — Идём. — Приобнимает тот Мицки за плечи и подталкивает к выходу со двора. Мицки сглатывает нервно и старается думать лишь про то, что в таком месте не был, не ходил через эти ворота, и заполошно осматривается вокруг. Хотя парк сейчас не запоминается и весь кажется одинаковым из-за нервов, и дорогу Мицки, наверное, сам не найдёт обратно. Только если будет идти по своему запаху, и то, не факт что с таким состоянием сразу его учует. И опять он грустно плечи опускает, теряясь перед чем-то очередным… это не препятствие даже, просто другие незнакомые люди и места. Но не опасные ведь. Он старается так думать и не терять голову окончательно оттого, что выходят они к берегу какой-то маленькой речки, что, видимо, протекает через этот парк. Она не глубокая, даже, наверное, не по колено, и в ширину метра три, но всё равно Мицки это удивляет. И радует эта журчащая вода. В таком месте он не бывал, пока они гуляли до этого, и он взволнованно подходит к каменистому и грязевому берегу, опускаясь, чтобы запустить руку в воду. Холодная, быстрая, но не ледяная, и когда начнётся настоящая жара, эта речка, может, потеплеет, но вот в таком месте, в тени деревьев будет так прелестно лежать. Была бы она глубже, чтобы Мицки мог опуститься в неё… ох, было бы идеально. Но и так Мицки хочется в другой день снова сюда прийти. Запомнить бы дорогу. — Боруто говорил: ты рыбу не любишь, но, думаю, не страшно, если я тут порыбачу? Не буду ведь тебя кормить. — Улыбается мужчина, накидывая на какой-то валун подстилку, поставив рядом ведёрко и раскладывая… удочку. А Мицки до этого даже как-то и не заметил, что мужчина что-то нёс. Ну, не совсем, заметил, что что-то не так, но так и не рассмотрел, а он вот на рыбалку собрался. А разве что-то можно ловить в такой речке? Да и зачем? Они ведь не голодные у себя дома… Ну, впрочем, Мицки всё равно — почему мужчина такой спокойный и радостный от рыбалки, — он просто бродит вокруг, купает руки в быстрой речке, рассматривает растения вокруг и слушает природу, пристроившись иногда рядом с мужчиной на валуне. Немного неловко от такого, но земля прохладная в такой густой тени парка. Но господин Минато спокойный, и Мицки расслабляется, даже пытается отвечать на какие-то вопросы, что-то сказать, лишь иногда морщится, когда мужчина всё-таки вылавливает мелкую рыбу. Не больше его ладони, но запах идёт неприятный, хотя вокруг куда больше пахнет водой и парком, и Мицки старается не обращать внимания, да и воняет живая рыба не так сильно, как готовая, и, в целом, такая прогулка ему вполне нравится. И они даже правда прогуливаются потом вдоль речки, и не под тенью парка. На открытых солнечных участках, Мицки даже заходит в воду, сняв сандалии, и брызгает водой, поднимая тину. Ему нравится такая прогулка. И то, что подойдя к кромке парка — отчего Мицки пугается из-за гула деревни, совсем чужих людей где-то там — господин Минато, подозвав каких-то случайных, ленивых кошек, тоже очень больших, высыпает им пойманную рыбу. Орущие от радости и делёжки рыбы коты успокаивают Мицки, совсем отвлекая от голосов людей где-то совсем близко, и он с интересом смотрит, как животные, слегка поругавшись, едят ещё живых рыб, хрустя костями и издавая какие-то запредельные, чавкающие и урчащие звуки. Забавная и жестокая картина, если подумать, но Мицки с любопытством наблюдает за котами, тем более один из них чёрный, а второй — какой-то пыльный… и не ясно, отчего именно у него такой окрас. Интересно только, как именно здесь нашлись коты, будто всегда их тут прикармливают, хотя, насколько Мицки понял, старших Узумаки очень долго не было в резиденции, а вот коты на месте нашлись, и, кажется, не в первый раз лакомятся сейчас такой рыбой. Будто господин Минато часто их так балует, и они в любой день сюда приходят. Хотя, впрочем, неважно, как так, он просто любуется и возвращается домой, семеня за мужчиной и оглядываясь по сторонам, чтобы запомнить дорогу. И с волнением посматривает на проглядывающие сквозь кроны деревьев дома деревни. Они быстро исчезают в зелени, и он слышит лишь звуки парка, если не прислушиваться, но всё же приходится понять, что рядом совсем и есть деревня Водоворота. Хотя вернее водоворотов, так как их вокруг острова немыслимое количество. Мицки помнит это из энциклопедии, но вот карту он так и не видел… и не понимает, где находится резиденция Узукаге. А ведь ему обещали море и до него нужно будет идти, вероятно, по деревне. Мицки нервничает от этой, вполне логичной догадки, но старается выбросить из головы такие мысли. Пока они ни к чему, да и пойдёт он куда-то только с Узумаки. Так что нужно не думать, а просто дышать и гулять. И не игнорировать господина Минато, что насмешливо посматривает на него, пока Мицки крутит головой и совершенно пропускает его слова мимо ушей. А ведь не хочется такого, и Мицки неловко глаза опускает, смущённо, пытаясь дальше слушать успокаивающие, но слегка насмешливые слова. И далее из-за этого не особо нервничает, когда они снова возвращаются через задние ворота и натыкаются на девушек. Мицки даже как-то не обращает на них внимания, а немного устало сам бредёт в дом, пока господин Минато заносит свои вещи от рыбалки. Правда, на светлых ступенях главного входа запоздало думает, что вообще-то в ту дверь тоже можно было зайти и попасть в этот коридор, но… он там дороги не знает, и там работники, и от этого он быстро взбегает по ступеням на второй этаж, желая спрятаться в спальне. На сегодня хватит с него потрясений. Отдохнуть, правда, он толком не успевает, только переодеться, как его находит господин Минато, и заодно приносят обед. Но он постепенно успокаивается, даже сонным становится, иногда отвечает мужчине и даже пытается понять правила какой-то игры с пёстрыми картами, что приносит господин. Это довольно интересно, вроде, но он слишком уставший, чтобы запомнить всё, и, в итоге, он просто засыпает в кровати, пока мужчина за ним присматривает, попивая чай и читая журнал с разными новостями. К удивлению, и следующий день Мицки тоже проводит с Узумаки только — АНБУ ещё не возвращаются, что, впрочем, и логично, нечего таким выдающимся шиноби за ним наблюдать, терять время — и в этот день господин Минато, приходя с госпожой Кушиной, приносит ему пазлы. Мицки сперва растерян от того, что с этим делать, но потом все эти кусочки с пёстрым рисунком пионов в вазе, как нарисовано на коробке, кучей расползаются по столу, вытесняя раскраски. И Мицки проводит за собиранием часы, увлечённо и немного удивлённо осознавая, как много времени нужно, чтобы собрать все эти кусочки в целое. Вот так его дни и проходят — становится теплее, окончательно уходит из воздуха сырость от дождей, Мицки развлекается в комнате с новыми игрушками, гуляет и даже его выводят в парк чаще. И всё, кажется, становится так же спокойно и солнечно, как мягкая, тёплая погода Водоворота.