Обреченный на жизнь, полную страданий

      В последние дни июля Северус почти не видел Джин из-за её экзаменов. И ещё реже встречался с Люпином, несмотря на то, что тот постоянно находился в замке.       Единственным его практически постоянным спутником стал Питер Петтигрю — его наставник в таинстве становления анимагом. Это звучало совершенно нелепо, но Джин настоятельно рекомендовала ему заняться этим. И уж он точно не собирался позволить Сириусу Блэку превзойти его в каком бы то ни было волшебном искусстве.       Северус скептически относился к этому методу: лист мандрагоры вот уже как две недели с последнего полнолуния жег ему рот, но Джин настаивала, что это единственный способ приготовить зелье, необходимое для превращения, и он не мог исключить эту критическую часть из процесса, как бы ему этого ни хотелось.       Взамен Северус обучал крысу магии разума, конкретно окклюменции.       Это было отвратительно. Питер медленно, но верно прогрессировал, однако каждый день Северус вынужден был сталкиваться с мыслями, фантазиями и чувствами Петтигрю по отношению к Джин. Джин была его ведьмой. Она принадлежала ему, а не этому чёртову крысу.       После особенно тревожного видения, в котором Джин оказывалась связана с швейцарским сыром и стопкой книг, Северус прекратил заклинание.       — Ты делаешь это нарочно, чтобы досадить мне, — прорычал он.       Питер ухмыльнулся: «Правда?»       — Да, прекрати эти неподобающие фантазии, или я без колебаний скормлю тебя ястребу.       — Ты нашёл то, что должен был найти? — невинно спросил Питер.       Северус прищурился.       — Джин упомянула, что окклюменция — это не всегда защитные стены, иногда это выгодное отвлечение внимания. Ты был так сосредоточен на том, что я тебе показывал, что даже не попытался прочесть книги, верно? Значит, ты не узнал, что я знаю о… крестраж, или… как будет во множественном числе слово, которое никогда не употребляется во множественном числе? Это как апокалипсис, верно? Но если рассматривать апокалипсис во множественном числе как апокалипсисы, то это звучит неправильно.       Следующие несколько секунд Питер экспериментировал с произношением разных вариаций слова «апокалипсис», то удлиняя гласные, то сокращая их, делая их похожими на другие буквы, а кровь Северуса закипала всё сильнее.       Не столько потому, что этот волшебник его невыносимо раздражал.       Сколько потому, что он был прав.       Как Питеру удалось овладеть окклюменцией до того, как сам Северус стал анимагом? Это казалось жестокой шуткой судьбы.       — Не мог бы ты, эм, не делиться с Джин тем, что я тебе показал? Я создал эти фантазии, основываясь на предположении, что именно их ты посчитаешь моими истинными фантазиями. На самом деле я даже не особо люблю сыр.

***

      Редкие моменты, когда он всё же видел свою ведьму, приходились на приёмы пищи. Однако целительница и остальные преподаватели буквально засыпали ее вопросами об экзаменах, забирая всё её внимание.       — Чары прошли лучше, чем я ожидала. Видимо, они не были готовы к тому, что во время практического экзамена будет вызван патронус, — сказала Джин, отрывая от булочки крошечный кусочек и отправляя его в рот. — Завтра у меня зельеварение, так что я проведу ночь за учебниками, готовясь к экзамену. И на этом все закончится.       — Ты сможешь заниматься только после того, как нормально поешь, — сказала Поппи, бросив на младшую сестру предупреждающий взгляд. Джин показала старшей ведьме язык. Если бы Северус не знал правды о них, то никогда бы не подумал, что они не являются настоящими сёстрами.       — Разве ты не создавала патронуса для своего экзамена по ЗоТИ? — спросил Филиус.       Джин кивнула: «Это отличное отвлечение, если, конечно, ты умеешь вызывать его достаточно быстро. Экзаменатор, дуэлировавший со мной, явно не ожидал, что ворон полетит ему прямо в лицо. После этого было легко лишить его палочки».       Ворон.       Северус знал из рассказов Джин, что её исходный Северус был именно вороном. Её патронус — это он. Просто мысль об этом заставляла его язык чесаться, и это чувство было вызвано не только мандрагоровым листом. Ему не следовало бы испытывать ревность к своему другому «я», но именно этот «я» был тем, кого она любила настолько, что он стал её радостным воспоминанием.       Северус хотел стать её счастливым воспоминанием. Но могла ли она действительно быть счастливой с Пожирателем Смерти?       — О чем ты думаешь, Сев? — спросила Гермиона.       — Что?       — Не хочешь помочь мне сегодня вечером? — спросила она, вероятно, повторяя свой первоначальный вопрос.       — Думаю, что смогу выкроить немного времени.       Она улыбнулась: «Отлично. Можем начать сразу после ужина?»       — Предполагаю, что да.       — Тебе действительно не стоит зубрить перед экзаменами, — вмешался Филиус. — Твоему мозгу нужно отдохнуть. Тебе стоит заняться чем-нибудь весёлым или расслабляющим.       — Учёба — это весело, — проворчала Джин, размазывая еду по тарелке.       — Я не позволю ей засиживаться допоздна, — заверил Флитвика Северус.       — Конечно, ты не позволишь, — вступила в разговор Поппи, подмигнув. — Не забудь использовать то заклинание, которое вы оба знаете. Зелье не всегда бывает стопроцентно эффективным.       — Прекрати, ты ставишь его в неловкое положение.       — Неловкое положение — это если в школе появится незамужняя ученица, забеременевшая вне брака, — продолжила Поппи. — Представляешь, какой будет скандал?       — Прекратите этот неподобающий разговор, — процедил сквозь зубы Северус.       Поппи подмигнула ему, а он бросил на неё сердитый взгляд.       — Просто хочу видеть тебя членом нашей семьи, Севви, — проворковала Поппи.       — Не называй его так, — Джин отправила в рот вилку с едой и драматично сглотнула.       В этот момент двери Большого зала распахнулись, и все взгляды обратились к новому прибывшему — это был Люпин, растрёпанный, но с широкой улыбкой на лице: «Элис родила ребёнка! А Лили сейчас рожает!»       Минерва, Поппи, Джин и Альбус взволнованно захлопали в ладоши и начали перебивая друг друга, требовать подробностей о новорождённом Лонгботтоме.       Сердце Северуса забилось гулким пульсом в его ушах.       Лили рожает.       Через считанные минуты или часы на свет появится новый Поттер.       Его внутренности скрутило в узел.       — Мне нужно попасть в Мунго, Джеймс сходит с ума, — продолжил вещать Ремус. — Можешь передать Питеру? Они всё ещё не готовы простить его, но он должен знать, верно?       Джин толкнула Северуса локтем, и он кивнул: «Я передам ему».       — Отлично, я побегу. Не могу поверить, что Джеймс станет отцом.       Джеймс волнуется.       Джеймс станет отцом.       Но как там Лили?       Лили, рожающая ребёнка, когда ей едва исполнилось двадцать.       Лили, чьи родители не будут допущены в магическую больницу и не увидят ни своего ребёнка, ни внука.       Лили…       — Можешь ли ты вообще представить, что когда-то у нас будут маленькие дети?       Воспоминание о четырнадцатилетней Лили, сидящей на одеяле рядом с ним. Они были в парке, где впервые встретились, и наблюдали за магглами неподалёку. Вокруг несчастной на вид женщины, не старше двадцати пяти лет, бегал и орал малыш, а рядом в коляске пока еще спал еще один младенец.       Северус фыркнул, снова уткнувшись в книгу. Лили же продолжала пристально смотреть на эту женщину.       — Что бы она делала со своей жизнью, если бы у неё не было детей?       Точно бы не застряла здесь, — подумал он. Через несколько дней они вернутся в Хогвартс для подготовки к экзаменам, и он хотел использовать это время, чтобы сосредоточиться на учёбе. Они должны были изучать чары, но вместо этого Лили рассматривала магглов.       — У меня слишком много жизненных планов, чтобы заводить детей раньше сорока лет. Если я окажусь в такой ситуации в более молодом возрасте, просто убей меня.       Северус не мог вспомнить, какой язвительный ответ он ей дал. Даже в четырнадцать лет он знал, что никогда бы не стал шутить о ее смерти, но вот она здесь… рожает… ребёнка Поттера.       Он встал из-за стола и ушёл, не оглядываясь. Он смутно чувствовал, что Джин и остальные зовут его, но проигнорировал это и аппарировал, едва пересеча лужайку и оказавшись за пределами защитных чар.

***

      Он появился в том же парке в Коукворте. Летнее солнце скрывалось за смогом. Те же люди брели по улицам. Матери кричали на своих непослушных детей, чтобы те вели себя хорошо после возвращения отцов с работы или из паба.       Вероятно, из паба.       Они возвращались домой пьяными и злыми.       Злыми на свои разрушенные жизни, испорченные безответственными решениями молодости. Обречёнными оставаться там, где родились. Проклятыми нищетой, осуждёнными обстоятельствами. Закованными в цепи обязанностей, из которых не было выхода.       Как получилось, что из всех присутствующих здесь людей сбежал именно Северус?       Как так вышло, что Лили, а не он, оказалась в этом круговороте?       Не в этом круговороте, — поправил он сам себя, — Поттер богаче самого Мерлина.       Но была ли в этом разница? Разве всё, что ей нужно было, чтобы отказаться от своих мечт и целей, — это финансовая безопасность?       Чтобы отказаться от него?       Нет. Она была права, прекратив их дружбу. К этому всё шло годами. Он не мог отделиться от своего факультета больше, чем она от своего. Оскорбление словом «грязнокровка» стало всего лишь последним гвоздем в крышку гроба их дружбы.       Лили не смогла бы принять Северуса, помеченного Темной меткой. Последний раз, когда он видел её, она всё ещё воспринимала мир в чёрно-белых тонах, тогда как для Северуса реальность всегда была полна оттенков серого.       А потом появилась Джин.       Джин была особенной. Невероятной ведьмой, которая, по какой-то странной причине, находила его терпимым. Любила его. Не просто его, а всего его. Шестнадцатилетнего и двадцатилетнего. Тридцатишестилетнего и сто шестилетнего. Она видела его за масками, которые он создавал для внешнего мира, видела настоящего человека.       Она заслуживала лучшего, но по какой-то неизвестной причине отказалась от этого.       Казалось, сама мысль о Джин призвала её патронуса — прекрасного светящегося ворона, который прилетел к нему.       Северус, я просто хочу убедиться, что с тобой всё в порядке. Я понимаю, что эта новость, должно быть, расстроила тебя. Я понимаю. Я просто хочу знать, что ты в безопасности…       Он глубоко вздохнул. До этого момента он никогда не вызывал говорящего патронуса, но Джин объяснила ему, как это делается, во время одной из своих бесконечных речей.       Счастливое воспоминание, самое счастливое воспоминание, которое ты можешь вызвать…       Северус попробовал представить Джин: как ей было комфортно и легко с ним, но каждая мысль о ней только усилила чувство тревоги в его животе от осознавая того, что он недостоин её. Что однажды она покинет его, как все остальные.       Он открыл глаза. Этот проклятый парк. Этот чёртов дурацкий парк, где он впервые встретил Лили Эванс.       Она играла в траве. Цветок или, может быть, сорняк, который она держала в руках, превратился в лилию. Это было прекрасно. Это было волшебство.       Впервые он почувствовал, что не одинок в этом мире. Когда он подошёл к ней, она улыбнулась ему, не испугавшись. Она слушала его и задавала вопросы.       Ты ведьма, я волшебник. Мы пойдём в Хогвартс, когда нам исполнится одиннадцать.       Тогда и началась их дружба. В тот невинный момент. Его жизнь не была идеальной до этого, далеко не была, и после тоже не была идеальной, но те несколько лет между тем моментом и поездом в Хогвартс, когда он впервые столкнулся с Джеймсом Поттером, были более терпимыми, чем все остальные годы его жизни.       Он вызвал это воспоминание и прошептал: «Экспекто Патронум», и из его палочки появилось серебристое четвероногое существо. Длинная шея и уши — лань. Он ласково ткнулся головой ему в плечо, и Северус ощутил исходящее от него утешение и счастье.       Он произнёс заклинание, и, как бы неловко ему ни было, заговорил с ланью:       — Можешь передать Джин, что я в порядке и скоро вернусь в Хогвартс?       Лань ускакала прочь, перепрыгивая через игровые площадки и растворяясь в воздухе.