Старый новый мир

Если бы кто-то спросил у Стива, как прошёл его первый день рядом с Броком, он вряд ли ответил что-то вменяемое, кроме простого “хорошо”. Старый новый мир, стоило Стиву в нём проснуться, одинаково удивлял и ужасал произошедшими в нём изменениями. Немного странно было модификанту бояться простых людей, но чем дольше Стив слушал Фьюри, тем страшнее ему становилось. Его мир, их с Баки мир был другим. Глупо утверждать, что в их детстве не выплывало неожиданное дерьмо, но ты хотя бы понимал, за что получаешь, а сейчас… В новом времени Стив с каждым днём запутывался всё сильнее, даже не пытаясь найти виноватых. Закончить одну войну, чтобы развязать другую, ещё более страшную. Люди преуспевали совсем не в тех вещах, в каких хотелось бы. — Это страх, Стив. Люди всегда боялись того, что не могут понять. А если это «что-то» хоть немного сильнее, то приговор можно считать подписанным без обсуждений, — пожал плечами Брок. Очень логично — уничтожить то, что непонятно. Но почему нельзя попытаться хотя бы разобраться? Понять другую сторону? Может быть, там всё не так и страшно? — Так это же думать нужно, анализировать, тратить собственные силы, — покачал головой Брок, привалился к плечу Стива. — Уничтожить всегда проще, чем пытаться понять. А вдруг выяснится, что ты был не прав? Это же извиняться ещё придётся. Ужас просто. Представить извиняющегося Фьюри у Стива не вышло, как он ни старался. Разве что стоящего на коленях, со связанными за спиной руками. Да и тогда этот человек вряд ли что-то бы понял. Скорее принялся бы обвинять всех вокруг в собственном положении, требовать отпустить и дать время на переигровку. Но извинения — это не про него. Именно такие, как он, и разрушили доверие между людьми, опутав всё в округе тончайшими паутинками лжи. Одно слово — и полярность мнений меняется на кардинально противоположную. Одно движение — и толпа идёт на толпу. Бункер его обитатели считали самым защищённым местом, но вот Стив не чувствовал себя там в безопасности. Но не потому, что за каждым шагом следили десятки камер, каждый вздох записывался, каждое, даже обронённое вскользь слово, учитывалось. Каким-то шестым чувством Стив понимал: у всех этих людей нет будущего. Ни у Саманты, бывшего аналитика ЩИТа, вынужденной встать на раздачу в столовой. Ни у Лукаса, первого отнёсшегося к Стиву по-человечески и не забывшего предупредить о том, что своё мнение иметь полезно, но выпячивать не стоит. Ни у Роллинза и его людей. Все, кто продолжал идти за Фьюри, кто вверил ему свою жизнь, в один момент потеряют всё только потому, что иным надоест играться со строптивым соседями, способными только на разрушение, и имена жителей бункеров без каких-либо сожалений вычеркнут из списков живых. Как бы ни противно было это говорить, но иногда спокойствие большинства стоило жертв. Хоть раньше Стив никогда бы с этим не согласился. Люди имели право на жизнь без страха за себя и свою семью. Стив имел на это право. С Баки никогда страшно не было. За него — да, но это совсем другой страх, более личный, глубинный. Сначала Стив боялся, что Баки разглядит в его тщедушном теле то неправильное, что вспыхивало ярче тысячи солнц, стоило ему оказаться рядом. Стив боялся, что Баки влюбится и выберет уже кого-нибудь из бесконечной череды красивых, но бестолковых дамочек. Будет говорить только о ней одной, проводить время с ней наедине и потом обязательно женится. Боялся нового удара на ринге, потому что это на легальных боях бойцам положена защита и врач, а в доках хорошо, если потом победителя не подкараулят и не отмутузят сами зрители, чтобы поделить его выигрыш. Стив просто ненавидел болеть и бояться, что однажды Баки надоест такой малахольный друг, с которым не полазать по крышам, не попрыгать с пирса в залив, не заняться ещё тысячей вещей, которые мальчишки успевают запланировать на следующий день. Боялся засыпать рядом, чтобы не выдать себя, не прижаться во сне слишком сильно, не проболтаться случайно. Стив боялся себя, но стоило Баки появиться рядом, как за спиной распахивались огромные крепкие крылья, способные удержать сразу обоих. Сердце замирало в груди на какие-то доли секунды и, вскрывая все внутренние резервы, мощными толчками принималось накачивать организм кровью. Стив в ужасе ждал писем с войны, вглядывался в лицо почтальона, надеясь заметить заранее, с какими он новостями, аккуратно вскрывал конверт и оживал, едва завидев знакомый до последней закорючки почерк. Умирал, когда писать стало сначала нельзя, а потом некуда — слишком сильно растянулась линия фронта, а полк Баки находился в самом пекле. Стив всё равно писал, рассказывал обо всём, аккуратно убирал сложенные несколько раз листы в конверты, перевязывал их ленточкой и прятал на самом дне чемодана, чтобы на завтра добавить новое письмо. Почти умер, когда Филлипс, словно о чём-то неважном, обронил о плене и возможной смерти самого важного человека для Стива. Почти умер, но не испугался, наплевал на приказы и субординацию, на прицельный обстрел лёгкого самолёта, на то, что никогда не прыгал с парашютом и никого до этого момента не убивал. Стив шёл за Баки, и страха в его сердце не было… до того момента, пока он в один миг всего не лишился. Дальше было больно. Он — нескончаемый ужас, непроглядная чернота вместо когда-то яркого мира, холод вместо тепла и пепел на языке. И боялся Стив не смерти, а не успеть утянуть за собой в могилу всех тех, кого считал виноватыми в смерти Баки. Небольшой такой списочек, где первым номером стоял он сам. А вот умирать оказалось не страшно и даже почти не больно. Страшнее оказалось открыть глаза в лазарете и понять, что снова не справился, только на этот раз с заданием, которого нет проще — с собственной смертью. И в карцер, где держали иного, Стива тоже привел страх, но стоило почувствовать обжигающее прикосновение, ощутить запах… стоило позволить себе отпустить эмоции, страх пропал, растворился в прикосновении губ, в заполошном биении чужого сердца. — Я не боюсь тебя. — И не должен. *** Не трогать Брока, не прикасаться к нему даже изредка, оказалось непосильной задачей. Стива тянуло к иному так, что было даже как-то неловко за собственные желания. Ладно бы они были давно знакомы, дольше тех нескольких десятков минут, проведённых наедине в карцере, дольше завтрака на светлой уютной кухне. Ладно бы их что-то связывало, кроме вспыхнувшей слишком жарко искры. Но все эти причины переставали иметь значение, едва Стив поднимал на иного взгляд. Всякие связные мысли вылетали из головы и хотелось шагнуть навстречу, подсесть ближе, прижаться сильнее, прикоснуться, погладить, переплести пальцы, сжать колено, провести ладонью по плотной джинсе. Хвалёный самоконтроль летел в трубу со свистом. Умом Стив понимал, что поступает неправильно. У него — Баки, а у Брока — Тень, ревнивый настолько, что устроил скандал из-за «неправильного» спасения. И ведь отступил бы, загнал бы собственные непрошенные чувства куда-нибудь поглубже, если бы сам Брок не реагировал похожим образом. Не застывал так же, не тянулся синхронно навстречу, не замирал взглядом на губах Стива. Не сдался первым, прошептав: — Блядь, он меня убьёт! Спрашивать «кто именно?» не имело смысла. И так понятно, кто имел право на подобные проявления собственничества, но поделать ни сам Стив, ни Брок ничего не могли. И, кажется, даже не хотели попытаться. Они встретились где-то на середине движения, впечатались друг в друга, переплелись лианами рук, ног. Стив выцеловывал тонкие губы, острые скулы, подбородок, метил шею, словно бы невзначай оставляя засосы так, что даже самый высокий ворот скрыть сумеет только лишь часть. В Броке не было плавности и мягкости Баки, он весь словно бы состоял из камней, был вытесан древним мастером, любовно отшлифован и отправлен к людям идеальным мерилом силы и стойкости. — Горячий, — теперь уже вслух восхитился Стив, толкнул Брока на диван, оседлал его бедра и прижался грудью к груди, наполняясь жаром иного, его пламенем, что вложил вместо сердца в него неизвестный мастер. Чужие ладони, гуляющие по телу, ощущались предельно правильно, как и выцеловывавшие шею губы, и твёрдость обоих зажатых между телами членов. Впервые после смерти Баки Стив чувствовал себя настолько живым, что было даже наплевать на то, что их, скорее всего, услышит Наташа, что в доме очень запросто может находиться кто-то ещё. Что они с Броком знакомы всего ничего и не следовало бы начинать с секса, но остановиться не было ни сил, ни желания. Наплевать. — Бро-ок, — длинно выдохнул Стив, захлебнулся стоном. Широкие ладони прошлись по ставшей чувствительной коже бёдер, сжали ягодицы, по-свойски потискали, кончики пальцев коснулись входа, заставив Стива крупно вздрогнуть, уронить голову на плечо иного. По-хорошему на этом сейчас стоило бы и остановиться, рассказать Броку о себе, признаться, что не так уж и сведущ в подобных отношениях, но Стива несло. Он сам прижимался теснее, тёрся об иного, зарывался пальцами в волосы на затылке, не сдерживая умоляющих стонов. Хотелось уже получить разрядку в любом возможном варианте. Может быть, тогда получится вздохнуть свободнее и глухая тоска наконец отпустит? Слишком сложно существовать, когда бросает из одной крайности в другую. Когда хочется всего и сразу с одним и застрелиться из-за другого. Брок, словно почувствовав метания Стива, просунул горячую ладонь между их телами и обхватил сразу оба члена. Вот уж кого явно не пыталась нагнуть совесть. Стива выгнуло. Голос сорвался на какой-то несолидный сиплый скулёж, тело задрожало от контраста горячего, словно печка, иного и прохладного воздуха гостиной. Уверенные движения ладони, мозолистых пальцев творили что-то совершенно невозможное. Стиву казалось, что его тянет через толщу воды куда-то наверх, через боль, тяжесть свалившегося на плечи мира всё ближе и ближе к чему-то неизвестному. Через похороненный в душе страх. К свету. — Убить мало того, кто тебя так загнал, золотце, — тихо выдохнул Брок, коснулся губами виска, но уже не обжигая любым прикосновением, как всего пару минут назад. — Я сам, — глухо ответил Стив, с трудом шевеля языком. На то, чтобы держать глаза открытыми, сил уже не хватало, да и ласковое поглаживание по спине убаюкивало с каждым мгновением всё сильнее. А Стив и не особо-то сопротивлялся. Он дошёл хотя бы до одной точки в своём собственном маршрутном листе. Не без потерь для внутреннего мира, но Стив справился, не сломавшись. Дышать и правда стало значительно легче.