Брак по любви или...?

Северус стал всё больше замыкаться в себе. Он приходил в свои покои поздно, тёмными часами ночи, не говоря ни слова. Он не был готов признаться себе, что его жизнь в Хогвартсе перестала быть такой же. Он не был готов признать, что потерял её, даже если она всё ещё была рядом, с ним, но совсем другой. И всё-таки, как бы он ни пытался сохранить свою маску, его взгляд становился всё более напряжённым, его шаги — всё более тяжёлыми. Гермиона, с другой стороны, старалась не показывать, как ей больно. Она знала, что единственный способ справиться с этой ситуацией — это двигаться вперёд. Она начала чаще встречаться с коллегами, уделяя больше времени научной работе, расширяя границы своих знаний. В её жизни вновь начали появляться яркие моменты, которые ей раньше казались такими далекими. Она улыбалась людям, с которыми раньше не общалась так открыто. Профессор Лонгботтом, который теперь преподавал маггловедческие науки, вёл с ней разговоры о старых книгах, и она находила в этом интерес, не только как в преподавании, но и как в общении с человеком, с которым когда-то была на одном факультете. И вот, когда она с ним беседовала, когда её смех звучал в коридоре, она чувствовала, что она снова живёт. Но, когда она оказывалась рядом с Северусом, что-то всё равно сковывало её, и она снова становилась холодной и отстранённой. Северус заметил, как она избегала его взглядов, как её слова стали сухими, как она больше не смотрела на него с тем же уважением, которое раньше дарила ему. В его глазах появился смешанный взгляд — не ревность, а нечто гораздо более сложное, нечто, что он не мог понять. Он снова начал искать её глазами на этих собраний факультетов, на курсах, в коридорах, но когда она замечала его взгляд, она не отворачивалась, а спокойно шла дальше. Он всё больше ощущал пустоту, которая наполнила его, когда она начала уходить. Это было не столько физическое отсутствие, сколько пустота внутри него. Он видел, как её смех стал не для него, а для других. Он видел, как она всё чаще и чаще общалась с другими преподавателями, с которыми раньше не была столь близка. Однажды, после очередной лекции, когда она снова усмехнулась в разговоре с Биллом Уизли, он не выдержал и подошёл к ней. Его лицо было хмурым, глаза — полные напряжения. Он стоял перед ней, не в силах скрыть, что его нестерпимая боль уже не могла быть игнорирована. — Ты снова улыбаешься, — сказал он, глядя прямо в её глаза. — Но не мне. Гермиона застыла на мгновение. Её сердце сжалось, и она почувствовала, как тянет на неё этот взгляд, полный скрытого укора. Она не ответила сразу. Слишком много слов копилось внутри неё, слишком много боли, которую она не могла выразить. Всё стало сложным, все её эмоции теперь словно переплелись, и было сложно отличить одно от другого. — Я не должна улыбаться тебе, — сказала она наконец. — Ты ведь тоже не мне. Ты ведь не хочешь, чтобы я была… рядом. Ты предпочитаешь твои старые воспоминания. Его глаза сузились, и он посмотрел на неё, как если бы она только что ударила его. Он шагнул ближе, почти зарычав: — Ты не имеешь права говорить это. Ты не знаешь, что я чувствую. — Ты так легко это говоришь, — ответила она, её голос был тихим, но твёрдым. — Ты был так холоден со мной, и ты думаешь, что я буду оставаться рядом, как прежде? Ты не можешь вечно относиться ко мне так, как ты относился раньше. Северус молчал. Он был готов продолжить спор, но что-то в её словах заставило его замолчать. Что-то в её взгляде заставило его почувствовать, что теперь уже не он, а она, держала власть над ситуацией. Гермиона посмотрела на него, но не с жалостью, а с пониманием. Её холодность была не местью, а способом защититься. И, несмотря на то, что она стояла перед ним, готовая объяснить всё, она знала, что никогда не сможет вернуть те чувства, которые когда-то были между ними. Он отвернулся и ушёл, оставив её одну. Но теперь он знал, что всё изменилось. Он не мог заставить её снова быть такой, какой она была раньше.