Карнавал Арлекина

Андрей потом страшно досадовал, что пришлось опять врать и изворачиваться, а главное ─ Катю снова в это втягивать. Он ведь прекрасно помнил, как прочитал в ее волшебном блокнотике: «Надоело врать!» И неважно, что адресат ─ Воропаев, который спит и видит, как его подсидеть, и оскорбляет всех и вся. На сей раз он где-то раскопал про «Никамоду» и попытался устроить Кате допрос с пристрастием. Но Катя держалась холодно, уверенно и с достоинством, настаивая, что это подарок ее жениха Николая. Андрей поддакивал и резко осаживал обоих Воропаевых сразу — Кире тоже весьма не по душе пришлась внезапная новость, — поскольку в сознании обоих такие, как Пушкарева, никак не могли ни владеть фирмой, ни иметь состоятельных женихов, а новый Катин имидж в этом смысле их не столько успокаивал, сколько настораживал еще больше. Прооравшись, закурив сигару, пустив пафосный дым, быстро потушив сигару и театрально повращав глазами, Саша с чувством выполненного долга пообещал скоро вернуться и вывести на чистую воду всю банду. Катя слегка побледнела, но в целом сохраняла спокойствие и даже слегка улыбалась, словно отчего-то внезапно перестала видеть в опасном противнике инфернальную угрозу. Затем Андрей пережил довольно невнятный, но необходимый разговор с Жюльеном. Пришлось напрячь все свои познания в английском. Нет, извинился он вполне искреннее, но крайне неприятно сознавать, что перед тобой не просто эффектный соперник, но и влиятельный бизнесмен, который знает о тебе куда больше, чем хотелось бы… Возникло странное ощущение, будто весь разговор сплошь состоял из фигур умолчания, но вроде бы стороны поняли друг друга и дипломатично разошлись. Между тем подготовка к показу шла полным ходом, все кипело и бурлило, аж искры летали. Женсовет не смог вытащить на обед ни Катю, ни Уютову; Милко тоже, отпустив моделей на перерыв, тщетно пытался уговорить всех помощниц подкрепиться, чтобы избежать очередных обмороков: те только отмахивались, а Юлиана и вовсе ссылалась на какую-то новомодную диету. Тогда внезапно выяснилось, что для них всех, как и для представителей дома Дюбуа, обед уже сервирован, причем прямо в конференц-зале, откуда только-только выветрился воропаевский чад. Кира, пораженная тем, что ее тусовка трапезничает за одним столом с плебсом, внезапно узнала от не менее изумленной Клочковой, что организовал сей банкет не кто иной, как Жданов — не прибегая к помощи секретарей. Впрочем, возможно, ему как-то помог Малиновский — об этом история умалчивает. — Да уж, не ожидала от тебя подобного демократизма и заботы о рядовых сотрудниках. — Рядовых? Кира, это ты о ком? Она осеклась и закусила губу. — Да так, не обращай внимания. Просто непривычно. Еще вчера я и представить себе не могла, чтобы ты так поступил. — А знаешь, ты права, — усмехнулся он, — еще вчера я и сам от себя этого не ожидал. Вообще у меня такое ощущение, что за последние несколько дней я как-то резко изменился… — Вот как? Любопытно. Не хочешь об этом поговорить? За обедом. Или твой лимит приглашений на трапезу на сегодня исчерпан? — Ошибаешься. Как раз хотел тебя позвать в одно из твоих любимых мест, взял на себя смелость заказать столик. Думаю, нам пора поговорить, — от серьезного тона Андрея Кира вздрогнула и внимательно на него посмотрела, интуитивно не ожидая от предстоящего разговора ничего хорошего. А Андрей добавил довольно сухо, чем лишь усилил ее опасения: — Только поедем каждый на своей машине: ты ведь потом, наверное, вернешься в офис, а мне надо будет заехать домой, переодеться перед показом. *** Еду давно унесли, Андрей расплатился по счету, Кира некоторое время молча сидела, глядя в одну точку. Наконец не выдержала: — Но почему именно сейчас? Не мог хотя бы до операции подождать? К чему такая спешка? — Я просто кое-что понял. — Понял? — Кира издевательски цокнула языком и кивнула. — Круто. Везет же некоторым. А я вот, видно, тупая с рождения — ничего не понимаю! Слышишь? Ничего не понимаю, не вижу, не слышу, не знаю! И знать не хочу, — словно в подтверждение своих слов Кира зажмурилась и закрыла уши. — Кира, посмотри на меня. Скажи, ты сильно меня ненавидишь? Она задумалась, усмехнулась, все же открыла глаза и грустно покачала головой: — Смешно, Жданов. Чтобы ненавидеть, нужно иметь много сил. А я уже, мне кажется, после этих лет с тобой вообще ничего не чувствую. Ты меня выжал, как тряпочку, и выкинул за ненадобностью. Голосовать-то за тебя уже не нужно, значит, и свадьба побоку. Черт, жаль, что я так и не полюбила курить, такой момент… — Кир… — Помолчи… — Я действительно вел себя по-скотски. Тебе сейчас кажется, что ты чувствуешь полное опустошение. Понимаю. И я очень виноват. А ты заслуживаешь совсем другого мужчину, который тебя полюбит и оценит по-настоящему… — Как ты все за меня решил, легко и просто! А если мне не нужен другой? Андрей тяжело вздохнул. Снова повисла пауза. — Кир, ну мы же мучаем друг друга, зачем это нужно? — Ты меня больше не любишь. Так? Андрей помолчал, опустив голову, потом медленно покачал головой. — Я просто не знал, что это такое — любить. Кира дернулась, как от удара, болезненно посмотрела на него и истерично воскликнула чуть громче, чем необходимо, от чего к их столику чуть было не подскочил вышколенный официант, остановленный ее царственным жестом: — А теперь знаешь? Уверен? — Да. — Все. Уходи. — Кир... — Все нормально. Мне нужно побыть одной. Не беспокойся, я не наделаю глупостей и не испорчу показ. — Я не об этом беспокоюсь. — Похвально. Все, Жданов, миссия выполнена, твоя совесть числа. Иди, тебе пора. Андрей подошел к Кире, наклонился и поцеловал ее в макушку: — Прости меня. Может, не сейчас. Хочешь, я тебя в офис отвезу? — Боишься, что не смогу машиной управлять? Не волнуйся, тут недалеко. Все будет нормально. Стоило ему уйти, как она сбежала в туалет и там дала волю слезам. Тут же стало немного легче. Андрей вышел, вдохнул февральский воздух. Раздался звонок. Давно тебя не было, друг. — Палыч, ну что? — Поговорил. — И как? — Как, как… Ничего веселого, сам понимаешь. Вроде и освобождение чувствую, и в ответе за того, кого приручил. Не чужие же люди. — Понимаю. Она еще в ресторане? — Да, а что? Думаешь, выкинет что-нибудь от отчаяния? — Ох, не знаю, чужая душа — потемки… Хочешь я над ней шефство возьму? — В каком смысле? — В самом что ни на есть дружеском, Жданов, другого у меня теперь ни для кого нет, кроме одной, сам знаешь. — Знаю-знаю, сегодня женсовет битый час судачил, как ты от моделек бегал, сам на себя не похож, пришлось прикрикнуть… Надеюсь, эта одна придет сегодня на показ. Ну а сейчас ты где? — Да тут, неподалеку, как раз пообедал тоже. Могу «случайно» с Кирой столкнуться, хотя она, думаю, все просечет… — Возможно, а может, ей сейчас не до того. Мы все здесь часто бываем и пересекаемся, ничего необычного в этом нет. Пожалуй, это неплохая мысль. Можешь держать ее в пределах видимости до показа, а там и Кристина подтянется… — Ладно, будет сделано. — Спасибо, Ромка, ты настоящий друг! Я твой должник!— Я это запомню. Сам-то домой? — Да, привести себя в порядок после вчерашнего и перед предстоящим. — Да, ты должен сегодня вечером быть неотразим. — Опять шутишь, Малина! Думаю, неотразимым будет кто-то другой… — Или другая. И я о том, что твой план по смягчению сердца этой другой должен сработать. А для этого ты должен быть… — Так, ну все, понял, понял. Ромка… — Что, Андрюха? — А у тебя нет такого странного чувства, что мы с тобой буквально за несколько дней , как в той старой шутке Жванецкого, «вздрогнули и как-то старше стали»? — Угу. Лет на восемь. — А если серьезно? — Ну да, перепахало нас с тобой маленько. Не без этого. Я вот, знаешь ли, ремонт в квартире затеял. Я ее словно перерос. Бесит теперь. Да… Вылупились мы с тобой, Андрюха, из яйца и куда-то поплыли… — Мы что, утята? И как ощущение, Дональд Дак? — Свобода и полная неизвестность. Веселая жуть. Остается только одно… — Довериться потоку? — Так точно, мой капитан! Ну что, семь футов под килем? — Ага, попутного ветра, юнга, до встречи через пару часов. И, попрощавшись, друзья приступили каждый к исполнению своей миссии. Каждый надеялся, что показ станет незабываемым. Так оно и случилось.