Карнавал Арлекина

Спустившись на первый этаж и уточнив у Потапкина, где именно ее ждёт Зорькин на такси, Катерина помчалась в сторону стоянки. Пробежала по коврику, ступила на коварный снег, под которым лежал тонкий слой льда. И дальше совершила фирменный пушкаревский пируэт, от которых, признаться, за последние месяцы уже отвыкла. В голове мелькнуло: ну почему я такая неуклюжая? К счастью, удалось сгруппироваться и приземлиться на пятую точку, но вот очки… Очки слетели, упали и разбились вдребезги. Колька в пуховике и вязаной шапке уже подбежал к ней, помог подняться. — Эй, Пушкарёва, ты жива? — встревоженно спросил верный друг, поддерживая ее за руку. Близоруко озираясь и отряхивая сумку и пальто, Катя поднялась, сжимая в руке все, что осталось от очков. — Нормально, Коль. Гололёд сильный, да и темно, не видно ничего. Теперь, правда, и днём ничего не увижу… — Ну ты даёшь, Кать. Совсем тебя твой начальник замучил. Теперь я понимаю, что они имели в виду. — Кто «они»? И что ты вообще тут делаешь, да ещё и на такси? Что случилось, Коль? — Так, молодые люди, я вам тут не мешаю? Ехать будем? Стоянка платная, между прочим, время — деньги! — раздражённо крикнул таксист, высунувшись из окна. Погрузившись на заднее сиденье, друзья в ответ на мрачный вопрос водителя хором воскликнули: — Домой! (Катя) — Галерея «Аэропорт»! (Коля) — Таак, сейчас высажу, что за балаган! Сначала ждать вас невесть сколько, потом везти непонятно куда… Катя толкнула что-то шептавшего ей Зорькина в бок и громко ответила: — Извините, мы сейчас решим. У нас тут просто небольшой форс-мажор. Я очки разбила, скользко очень… — Ааа, — немного смягчился водитель, — ну, тогда в оптику надо. — Ну а я что говорю? — слегка обиженно затараторил Зорькин. — В галерее «Аэропорт» отличная оптика, экспресс, работают допоздна, делают новую оправу практически мгновенно. Пушкарёва, пользуйся, это знак: раз у тебя сегодня персональный жених на персональном такси, довезем с ветерком, заодно и имидж тебе обновим! — Завидный у вас жених, девушка, — усмехнулся шофер, — решайтесь скорее, а то пробки кругом. — Поехали, — расстроенно махнула рукой Катя. Делать что-то вот так вот просто для себя ей было жутко непривычно и некомфортно, казалось пустой тратой времени. Вот для Андрея Палыча — совсем другое дело! Машина неторопливо встроилась в плотный вечерний поток, Катя прикрыла глаза, которые без окуляров казались ей беззащитными и обнажёнными, и повторила вопрос. — Коль, так что стряслось вдруг? Звонит охранник наш, сообщает, мол, так и так, Катерина Валерьевна, вас жених ждёт на такси, нужно срочно домой ехать. С чего вдруг такая честь? — А что, Пушкарёва, ты не рада? Ну неужели хоть чуточку не приятно? В конце концов, я ведь официальный твой жених для Зималетто, мы же договорились. Или я для тебя недостаточно хорош? — Ко-ля, ты мне зубы не заговаривай! Ты прекрасен, спору нет, но… — Но начальник все ж милее, все ж румяней и белее? Ааа, больно, ты что пинаешься! — Зорькин, сейчас договоришься! Ты за кого меня держишь? С чего это вдруг ты решил меня встретить? Да ещё и на такси — дорого же? А? Тебя что, родители попросили? — Да нет, Пушкарева, Валерий Сергеевич тогда бы лично на своем авто прибыл. Кстати, позвони им скорее, а то они волнуются. — Я им позвоню, но позже, — Пушкарёва включила железный регистр, — а сначала, Коля, я жду ответ на свой вопрос. Почему ты здесь сегодня? Зорькин вздохнул и тоскливо посмотрел в окно, почесав нос. — А я откуда знаю, чего они все забеспокоились. — Они все? — Да, все! Потому что на тебя уже никто без слез взглянуть не может! Совсем заработалась! Да на тебе лица нет! — Катя вздрогнула и невольно ощупала свое лицо, словно желая убедиться, что оно на месте. — Коля, не суетись, объясни толком: кто, что, почему? — Ну это, позвонили мне сегодня. Из Зималетто. А телефон мой у твоей мамы узнали. — Да кто, кто позвонил-то? — А я знаю? Ты же меня так ни с кем и не познакомила! Я же недостаточно хорош для твоих подруг из этого… как его… — Женсовета? — Вот-вот, женсовета. Ты же меня даже на день рождения не пустила, — мстительно припомнил Коля, насупившись и глядя в окно. — Коля, Коленька, ну я же уже извинилась, я же не нарочно, ты знаешь… — Ладно, ладно, проехали, — примирительно буркнул Зорькин, — только я и правда так и не понял, кто звонил. Одно ясно: это была точно не Вика… — Ну понятно, Викин ангельский голосок ты уже ни с чем не спутаешь… — Пушкарёва, не язви. — Ладно, извини. Ну а что сказали хоть? — Сказали, что твой шеф тебя совсем замучил, с работы не отпускает, а тебе уже плохо было, только родителям говорить не надо, чтоб их не волновать… — Что за бред? Не было мне плохо сегодня, — тут Катя вспомнила свое состояние после обеда с Кирой и реакцию на него девочек и, задумавшись, неожиданно замолчала. — Кать, ты чего? — потрогал ее друг за локоть. — Да так. Может, им и правда что-то померещилось, вот они и испугались… Ну а дальше что? — А что дальше? Говорят, мол, единственный выход, чтобы тебя выпустили, — это позвонить тебе, но не на мобильный, а действовать официально, через Потапкина. — Официально? — Ну да. Так, мол, и так, за вами приехали, карета подана, на выход с вещами. И тогда, мол, твой шеф уже не отвертится, вынужден будет тебя отпустить. — Не поняла. Я что, по их мнению, заложница шефа, что ли? И вообще: по какому праву они вмешиваются? — Ну, как я понял по твоим рассказам, вмешиваться вообще их конек. А насчёт заложницы… Не знаю, Пушкарёва, по крайней мере, света белого ты целыми днями не видишь: выходишь из дома затемно, возвращаешься и подавно… Хотя, если вспомнить ситуацию с компанией, — перешёл Коля на загадочный шепот, — это скорее он твой заложник. — Коля! — А что Коля? Сама же знаешь, что я прав. Вы в одной лодке, как эти… Кто там? — Пассажиры «Титаника»? — Скажешь тоже… — Да, Коля, помимо нас, в этой лодке все Зималетто, включая акционеров, Вику, женсовет и простых служащих. И важно, чтобы эта лодка не пошла ко дну. — Ладно, Пушкарёва, не дрейфь. Главное — трюк женсовета сработал, и шеф тебя отпустил, да? Катя неуверенно кивнула, не вдаваясь в подробности. — А насчёт компании — я вас всех спасу! Хоть ты меня и стесняешься перед подругами — кончай толкаться — я ваш прекрасный рыцарь на белом коне! Я выиграю для вас кругленькую сумму, и не одну! Водитель покосился на смешных шушукающихся пассажиров, даже не подозревая, что они обсуждали. Ленинградка стояла, он попросил разрешения открыть окно и покурить и, получив согласие, затянулся. Салон наполнился запахом мороза, бензина и дешёвого табака. Катя закашлялась, глаза ее заслезились. — Ничего, Пушкарёва, скоро доедем, вдохнешь свежий аромат торгового центра, — утешил друг. — И всё-таки, Зорькин, все это очень и очень странно. — Жизнь вообще странная штука. Не думай сейчас ни о чем, вздремни, пока стоим. Катя прикрыла глаза, но ее аналитический ум требовал немедленно все разложить по полочкам, а желательно — записать. Тут зазвонил ее мобильный. Это была мама, которая уже места себе не находила. — Катенька! Как ты, дочка? Ты где вообще? Ты знаешь, папе я ничего не говорила, но сама вся как на иголках. Как твое здоровье? Коля, Коля доехал до тебя? — Мамочка, привет, ты, главное, не волнуйся. Коля меня встретил, все в порядке. Мы сейчас в такси едем, только в пробку попали небольшую. Мы сперва в экспресс-оптику заедем в галерее «Аэропорт», а потом домой. Мне надо новые очки заказать, мои разбились. — Ох, Катенька, как же так? А сама ты цела? — Да, да, мамочка, все в порядке, чувствую себя хорошо, обедала сегодня, очень вкусно, — Катя благоразумно умолчала, что за обедом кусок в горло не лез. — А почему ты так волнуешься? — Ну как же, позвонила мне … как это… коллега твоя… На дне рождения познакомились… — Какая коллега, мамочка? — Ну эта, которая постарше. Такая женщина серьезная, солидная. Я ещё подумала, насчёт рецепта пирожков — больно ей пирожки мои понравились. — Ольга Вячеславовна? — изумлённо уточнила Катя. — Да! Да-да-да. Именно она. Ну, я подумала, она по пустякам точно звонить не будет. И в чужие дела влезать тоже, подумала про себя Катя. Скорее всего, ее женсовет подговорил позвонить под предлогом рецепта. Мол, мама и Ольга Вячеславовна быстро найдут общий язык… — Так вот, — продолжала мама, — она у меня телефон Коли попросила, представляешь? Говорит, у тебя просить неловко, хотят, чтобы Коля тебе сюрприз сделал! Мол, надо тебя от Андрея Палыча вызволять. И так спокойно говорила, главное, убедительно… — Мамочка, ты только не волнуйся, просто Ольга Вячеславовна очень заботливая. Ее дети и внуки далеко, она одна, для нее Зималетто — дом родной, понимаешь? Вот она и переживает за всех нас, как за своих детей. Видит она, что я переутомилась, вот и захотела мне помочь. Тем более что ее, как и всех девочек, так поразила Колькина серенада на дне рождения — в самое сердце! Он просто заочно фурор произвел, вот они и решили, что он спасет меня из лап начальства, — на этих словах Катя ободряюще пихнула Зорькина в бок, и он не выдержал и расплылся в довольной улыбке. — Ну да, Катюш, хорошие у тебя коллеги, конечно. Ты мне только скажи, а почему Андрей Палыч-то тебя так не бережет? — Да мам, он и себя не бережет, работы столько, что беда просто! Что поделать, надо потерпеть. Ты, главное, папу не волнуй там. — О чем ты, дочка, первый раз, что ли? Ясное дело. — Ну все, мамочка, кажется, пробка рассосалась, мы в торговый центр за новыми очками, такси отпустим, а назад, наверное, уже на троллейбусе. Целую. — Давай, дочка, целую. Будь осторожна. Катя твердо решила завтра поговорить с Ольгой Вячеславовной. Сначала с ней, а потом, если понадобится, и со всем женсоветом сразу. Странно все это. А вообще сегодня все казались ей странными: и Кира, и Андрей, и даже Юлиана… Катя покачала головой, словно стряхивая наваждение. Дома поздно вечером, если будут силы, она попробует все это проработать в дневнике. Или утром на работе — там появилась тоже одна волшебная вещица. Дело в том, что после праздников Юлиана неожиданно подарила ей перекидной ежедневный календарь-мотиватор, выполненный по индивидуальному заказу. Там были цитаты на каждый день, картинки, а также специальные блоки для собственных записей. Катя хранила его на своем рабочем столе и иногда, отвлекаясь от цифр и бумаг, записывала туда, помимо напоминаний о важных встречах, свои желания, мечты, сомнения, хорошее и плохое, что случилось за день. Это помогало ей на время перестать чувствовать себя ходячим недоразумением или калькулятором на ножках. Разглядывая чудесные картинки и читая разные вдохновляющие послания, она невольно улыбалась и на время забывала про Киру, Никамоду, фальшивые отчёты и свою невзрачность. Каждое утро в офисе теперь начиналось с переворачивания листа календаря. Появился азарт: что день грядущий мне готовит? Какую ценную, пусть и банальную, мысль? Шутку? Цитату? Иллюстрацию? Иногда Катя сама пририсовывала сбоку какие-то незамысловатые картинки. Становилось немного легче. В торговом центре было ярко и празднично, словно в какой-то параллельной вселенной. Коля помог подобрать оправу — продолговатую и почти незаметную, сказал, что это модно и ей идёт. Пока ждали, прогулялись по магазинам, зашли в кафе. — Да, это, конечно, не ужин у тети Лены, — вздыхал Зорькин, уминая картошку и гамбургер. Катя, как обычно, лениво ковыряла вилкой салат, думая о своем. Пока очков не было, мир вокруг расплывался, выпадал из поля зрения, казался нереальным. Наконец очки были получены. Все вокруг наконец приобрело ясные контуры, стало в фокусе — какое приятное чувство для близорукого человека! Катя и так чувствовала себя неуверенно, а без очков словно потеряла последнюю броню. И вот сейчас обрела ее вновь. — Пушкарёва, а ты похорошела! — изрёк Зорькин, заморивший червячка и оттого повеселевший. Он, конечно, втайне рассчитывал ещё и на тарелку супа на пушкаревской кухне, но пока попридержал свои желания при себе. Друзья вернулись домой на троллейбусе, родители одобрили новую оправу, Колю покормили супом, Катя, оставшись одна в комнате, хотела было поверить все тяготы и радости сегодняшнего дня родному дневнику, но поняла, что глаза слипаются. Уснула с твердым намерением завтра во всем разобраться. Приснился ей Андрей, что само по себе неудивительно. Удивительно, что у него почему-то был очень виноватый и поникший вид… А ещё его словно охватила немота: он пытался ей что-то объяснить — и ничего не получалось… Наутро, внимательно рассмотрев себя в зеркале, Катя решила не заплетать косички: ей показалось, что с новой оправой обычный хвост будет смотреться лучше. Эх, она так надеялась приехать раньше Андрея, но он уже был на рабочем месте. Женсовет успел предупредить ее, что шеф вчера перебрал и мог быть с утра не в духе. Неужели это из-за того, что они вчера… расстались? А они расстались? Катя зажмурилась и решительно открыла дверь кабинета. Андрей сидел за столом и что-то писал. Вид у него был довольно бодрый и свежий, несмотря на вчерашние излишества. Он медленно поднял на нее глаза, взгляд которых был странным — он словно диссонировал с его общим обликом — был немного уставшим, волчьим, цепким — ни грамма привычной веселости и озорства. — Доброе утро, Катенька. — Доброе утро, Андрей… Палыч. — Как ваши дела? Нормально вчера добрались? — Все в порядке, а вы? — Тоже, никаких проблем. — Очень хорошо. Может быть, вы хотите… Чаю? Ромашкового? — Нет, благодарю, Катенька, вы очень любезны. У вас… новые… очки? — Да, так получилось, — почему-то виновато объяснила Катя. — Подарок жениха? — в интонации Андрея ей почудилось лёгкое ехидство. Катя неожиданно разозлилась. — Нет, у меня хорошая зарплата, и я в состоянии оплатить себе новую оправу самостоятельно. — Простите. — Ничего. — Вам идёт. — Спасибо. Я пойду к себе? — Конечно. Хотя нет, Кать, ещё кое-что. К нам сейчас пришли партнёры из Макротекстиля… — Я помню, — Катя вздрогнула, подумав про Нестерову. — Вот и прекрасно. И ещё нужно собрать образцы ткани для пресс-релиза Юлианы. И позовите, пожалуйста, Милко в конференц-зал. — Хорошо, немедленно пойду в мастерскую (заодно и с Ольгой Вячеславовной поговорю, мелькнуло у Кати). Однако в мастерской ее ждало лишь обычное хамство Милко и… ослепительно красивое свадебное платье Киры. Вернувшись оттуда в каком-то отрешённом состоянии, Катя обнаружила, что в каморке нет привычной открытки и игрушки, и отчего-то больно закололо сердце. Все правильно, скоро свадьба, в конференц-зале на переговорах его ждёт очередная красотка… Кто он и кто я? Тут Катерина вспомнила про перекидной календарь. С равнодушным видом она открыла сегодняшнюю дату. Что там? На картинке была изображена маленькая девочка с косичками, заблудившаяся в густом лесу, а под картинкой подпись: «Во всем виновата я, и только я. Если бы я вела себя иначе, этого бы не случилось». Типичная реакция на стресс. Возможно, самобичевание и помогало вам раньше пережить боль, но пришла пора перестать принижать себя. Замените низкую самооценку новыми перспективами! Я больше не завишу от мнения окружающих. Сегодня я реагирую на жизнь с любовью и заботой о себе. Боже, помоги мне принимать и любить себя такой, какая я есть сейчас».* — Хм, легко сказать, — скептически хмыкнула Катюша, но благодаря этой медитации довольно бодро провела переговоры с «Макротекстилем», попутно с удивлением отметив, что Андрей второй день подряд совершенно не клюёт на красивых женщин. Потом день пошел своим чередом, свободного времени не было, и тут Андрей внезапно позвал Катю на вечеринку Волочковой — она будет нужна по работе. — Если хотите, можете пригласить и Николая, — внезапно добавил он каким-то чужим, бесстрастным голосом, чем немало ее озадачил. Что ж, все логично, раз они расстались, а Коле будет очень приятно побывать на таком мероприятии. Но почему так тошно? Между тем свадебное платье Киры и диалог с Милко утром настолько выбили Катю из колеи, что она так и не выяснила насчет образцов тканей. Отлично: сейчас она позвонит Ольге Вячеславовне по этому поводу, заодно обсудит с ней и вчерашний странный звонок Коле. — Катюш, — обрадовалась Уютова, — сама хотела тебе звонить. Образцы тканей готовы, но я сейчас на производстве. Ты можешь спуститься на склад? Есть дело. Надеюсь, в полчаса уложимся. Все более заинтригованная, Катя спустилась на склад с одеждой. — Проходи, Катюш, — Ольга Вячеславовна докурила длинную тонкую сигарету, сладко затянувшись напоследок, выкинула окурок, прищурилась и внимательным взглядом-рентгеном оглядела Катю с ног до головы. Затем решительной кавалерийской походкой подошла к двери склада, заперла ее на ключ, потерла руки и безапелляционным тоном советского врача заявила: — Раздевайся.