Генезис твоего цвета/La genesi del tuo colore

Катастрофы случаются со всеми. Часть жизни, часть существования, часть своего становления как личности, часть взросления и всего этого философского, психологичного и такого необходимого. Со всеми случается. Чаще всего эти катастрофы не столь значительны и на деле попросту преувеличены. Для того же ребёнка упавший на асфальт шарик мороженого — уже катастрофа. И как бы на самом деле Чжун Ли хотел, чтобы всё произошедшее было именно просто упавшим на асфальт мороженым. Но, конечно, это было абсолютно не так, и наливающаяся горячей пульсацией щека напоминала об этом лучше всего. Он невероятно сильно облажался. Причём так, что не был уверен, а не рухнет ли завтра весь его привычный мир повторно, ведь поступил так безрассудно и поддавшись моменту. Только мироздание не прекращает существовать, даже если этого очень сильно захотеть. Ответ этого мира таков — удар по лицу. В буквальном смысле. Побег с вечера получился несколько сумбурным, тем более что Чжун Ли никак не мог вернуться внутрь и сразу исчез в машине — у Тартальи оказался чрезмерно крепкий кулак, так что след проявился быстро. Он не знал, какую причину Гуй Чжун выдумала об его внезапном уходе, но пока что было не так важно. Не то чтобы он рассказал ей о том, что произошло. Пока что. Это выяснится через пару часов, когда она вернётся домой сама и они обсудят ситуацию, а пока — пусть занимается налаживанием контакта с семьёй Камисато. Он же будет ненавидеть себя и думать о том, что настанет завтра. Квартира встретила его пустотой, темнотой и уничижительной тишиной, в которой каждая его мысль, даже простой отголосок, звучала особенно громко. Под раскатистый, напоминающий грозу, гул размышлений Чжун Ли скинул ботинки в прихожей и направился в ванную. «Поверил фантазиям и вот результат. Надо было держать самого себя в руках, никогда ведь не было с этим проблем, не так ли?» Свет ударил по глазам. Зажмурившись на долю мгновения, Чжун Ли больше на ощупь зашёл в ванную. Открыл глаза, схватившись за раковину, и первое, что увидел, так это собственное отражение — измождённое, уставшее и потускневшее. Наливающийся синяк обратился воплощением иронии. «Всё могло закончиться нормально, а ты всё испортил. Поддался моменту, и теперь Тарталья тебя ненавидит. И правильно делает, поскольку это было мерзко» Щека горела от прикосновений. Едва только потрогав её пальцами, Чжун Ли сполоснул лицо холодной водой, чувствуя, как её капли неприятно стекают под ворот рубашки и впитываются в ткань. Языком провёл по щеке изнутри и поморщился — кровь идти прекратила, но вкус никуда не делся, как и сама вспоротая его же зубами кожа. «Ты же не поддавался иллюзиям, что случилось?» Случился Тарталья, чей облик затуманил не только взор, но и сознание с рациональностью. Теперь же, когда туман рассеялся, Чжун Ли только и мог что ощущать себя так, словно очнулся от кошмара. Последний раз, когда он желал исчезнуть без следа и никогда больше не появляться в этом мире, — у алтаря с Гуй Чжун, и то точно было не в обиду ей, поскольку его мысли на этот счёт она определённо разделяла в полной мере. «Прекращай оправдываться» Если бы только эти самые оправдания у него были. Всё, что у него осталось, так это абсолютное и кристально чистое понимание собственной ошибки, рокового промаха, который обещал низвергнуть его куда-то в сторону Бездны. Потому что, вероятно, он потерял не только возможность находиться близко к Тарталье, но также и твёрдую землю под ногами. Ведь завтра мог разразиться настоящий шторм скандала, в котором потонет не только он, но и Гуй Чжун, и вся остальная его семья. Если, конечно, во всём этом будет какой-то прок — пока что он не совсем понимал, пойдёт ли Тарталья рассказывать о домогательствах хоть кому-то или же то было столь противным для него, что он предпочтёт обратить это в один из своих тёмных и чересчур постыдных секретов. Хотя единственный, кто должен испытывать стыд за случившееся — это Чжун Ли. Будет ли у него хотя бы шанс объясниться? Попросить прощения, уверить, что вины Тартальи во всём этом нет? Возможно, стоило больше думать о том, как защитить самого себя от слухов, от угрозы разоблачения, но всё это чудилось таким привычным, что уже даже не важным. Гуй Чжун нашла его в меланхоличном состоянии на кухне. Он бездумно листал в телефоне насквозь фальшивый, потому его особо до этого не интересующий профиль Тартальи — исключительное проявление алчности и капитализма, использующее тот самый образ, разрушение которого он наблюдал воочию несколько спокойных и приятных сердцу недель. После его ошибки, вероятно, всё, что ему останется, так это возвращение в зрительный зал и наблюдение за ложью. — Я знала, что что-то случилось, но это? — сумочка Гуй Чжун стукнулась о столешницу, заставляя Чжун Ли оторваться от мрачных размышлений. К нему подошли и чуть наклонились, разглядывая ещё покрытую парой охлаждающих пластырей щёку. Тихо вздохнув, Гуй Чжун спросила без какого-либо намёка на осуждение. — Совершил глупость? — Да, — выдохнул Чжун Ли, выключая телефон и потирая зудящие от усталости глаза. Слабо встряхнувшись в бесполезной попытке прийти в себя, он взглянул на Гуй Чжун. Та всё ещё стояла напротив него, и он жестом указал ей на ближайший стул, потому что разговор обещал быть… не совсем приятным. В светлых глазах напротив мелькнуло понимание совместно с усталостью, и Гуй Чжун с новым, всё таким же едва слышным вздохом, опустилась на стул. Помедлив пару секунд, Чжун Ли не нашёл слов лучше, чем простое. — Я его поцеловал, и ему не понравилось. Гуй Чжун на мгновение прикрыла глаза, а по её лицу скользнула тень мучения. Зарывшись пальцами в волосы, она намеренно взъерошила их, портя себе укладку, затем вновь глядя на Чжун Ли. Оглядев его, она заметила очевидное: — Ты удивительно спокоен. — Потому что сейчас я ничего не могу сделать, — ответил Чжун Ли, внезапно ощущая слабость и растекаясь на стуле. Для хотя бы какого-то подобия опоры, на деле даже не пытаясь выпрямиться, положил руку на стол, поверх телефона. Пожал плечами, продолжая мысль. — Что может случиться? Самое страшное — придерутся к тому, что я как-то слишком часто с ним общался, но голословные обвинения будут не более, чем клеветой. — А если есть какие-то доказательства? — подхватила тему Гуй Чжун, по какой-то причине тоже расслабляясь и прекращая незаметно сжимать в пальцах ткань своего платья. — Ваша переписка или… кто-то мог заснять это? — Переписка нет, а вот фото… — Чжун Ли подумал о притаившимся в кустах папарацци и фыркнул, невесело и безжизненно. От настроения ли, но ситуация не показалась ему такой уж невозможной. Тем более, что это же было такое светское мероприятие, да и Камисато нарочно звали журналистов — популяризация культуры Инадзумы требовала всепоглощающего внимания. Что мешало какому-нибудь журналисту последовать за парой ушедших гостей и даром поймать сенсацию в руки, сделав всего одну фотографию? Лучше новости рождаются из случайностей, удачи снимающего и неудачи попавших в кадр. А этот вечер определённо был одним из самых неудачливых в жизни Чжун Ли. — Не знаю, — признался он, а на лице Гуй Чжун не мелькнуло даже маленькой вспышки тревоги — будто она и так уже подозревала, что именно к этому всё и ведёт. Помолчав, обдумывая, Чжун Ли добавил. — Тогда, полагаю, это станет прекрасным поводом для развода, не так ли? Никому не придётся ничего объяснять, потому что и так всё ясно. — Да и тему никто повторно поднимать не будет в нашем присутствии, одни плюсы, — меланхолично поддержала Гуй Чжун. Хмыкнув, Чжун Ли уже серьёзнее проговорил: — Если что-то и есть, то Сянь Юнь не допустит появление этого в прессе. Так что тебя это не коснётся — перед семьёй объяснюсь сам. Не имеет значения. — Ты правда будешь говорить только о том, как тебе придётся разговаривать с сестрой и братьями, но не о том, что в самом деле произошло? — прервала его Гуй Чжун с нотой отчаяния в голосе. Чжун Ли нахмурился на долю мгновения, осмысливая, и склонил голову. — Да, извини. Такого больше не повторится, — сказал он и вздрогнул, когда Гуй Чжун резко наклонилась к нему и схватила его за руки. Посмотрев ей в глаза, он увидел там смесь из раздражения и боли — столь непривычные, полностью искажающие обычно мягкий взгляд, делающие его жестким и острым, будто лезвие ножа. И это же лезвие внезапно было устремлено на него. — Чжун Ли, мы в браке почти десять лет, и я никогда не видела тебя таким разбитым, как сейчас, — выпалила она на едином дыхании, затем сжимая губы в линию и лишь крепче стискивая его ладони. Чжун Ли моргнул, не отводя от неё взгляда, не в силах противиться. Поскольку, в самом деле, что он мог сказать? Что он не чувствовал себя отвратительно? Что он был готов попросту утопиться в жалости к себе, а единственное, что его от этого останавливало, так это эфемерный долг перед самим собой? На секунду гнев охватил его пламенем, но практически тут же потух, не оставив даже намёка на хоть какое-то тепло. Он высвободил свои руки из слабой хватки Гуй Чжун и сам сжал её ладони. — Мне плохо, но это пройдёт, — размеренно проговорил он, чувствуя, как в искусственной, призванной успокоить, улыбке растягиваются его губы. И как в груди всё мелко-мелко дрожит. — Это не то, о чём нам стоит думать. Если завтра всё будет хорошо — ладно. Если не очень — выберемся. Потому как их брак рухнет только если весь мир исчезнет. Гуй Чжун опустила плечи и вздохнула, продолжая вглядываться в его лицо с призрачной надеждой на хоть что-то, увидеть хотя бы крупицу желания поговорить. Но Чжун Ли не дал ей этого, отпуская и переводя тему, удачно вспоминая: — Ты хотела поговорить о Камисато? Она отвела потускневший взгляд и медленно помотала головой, поднимаясь и забирая со стола сумочку. Помедлив, она просто пожала плечами, бесцветно говоря: — Нет, я поспешила. Ничего необычного, просто хотят воспользоваться консалтингом. Забудь, я разберусь. — Хорошо… — Чжун Ли проводил её взглядом, всем своим нутром чувствуя неладное. Либо что-то случилось на мероприятии, либо же только что, прямо на его глазах, было принято некое решение, которым с ним вряд ли поделятся в ближайшем будущем. Если вообще того захотят. Впрочем, учитывая всё происходящее, не думалось, будто бы Гуй Чжун собиралась ему как-то вредить. Всегда могло стать хуже, безусловно, однако противостоять подобному было всё равно, что останавливать цунами голыми руками — бессмысленно и очень-очень глупо. Чжун Ли покосился на шкафчик, за непроницаемой дверцей которого прятались ряды винных бутылок, а затем поднялся из-за стола и отправился к себе в спальню.

***

Конечно же, никакой конец света не случился. Ни на следующий день, ни на последующий, ни через неделю. А Чжун Ли не страдал лишним трагизмом, чтобы приравнивать гробовую тишину в переписке с Тартальей к концу всего сущего. Это было концом их странной и не совсем определённой дружбы, но не его жизни. Такое было ожидаемо. То, что он мысленно твердил это сам себе, никак не помогало с образовавшейся в груди тяжестью. Вокруг сердца будто бы в несколько тугих рядов оплелись чугунные цепи и мешали ему биться так, как оно должно было. До осени оставалось меньше недели, а он так и не мог подобрать нужные слова. Если бы он просто приехал на съёмки, то мог бы и вовсе напугать Тарталью — не хотелось добавлять ярлык «преследователя» к клейму «домогающегося извращенца». Извиняться по переписке — будто ему и вовсе нет никакого дела до случившегося, а ручаться за восприятие Тартальи он не мог в полной мере. Связывающая их тонкая нить готова была оборваться в любое мгновение, и Чжун Ли ощущал себя так, будто стоял на верёвочном мосту и наблюдал за медленно рвущимися креплениями. А от бездонной пропасти его отделяют лишь хлипкие доски. Вместе с этим чувство собственной ничтожности начинало разрастаться чёрной дырой в груди. Всё чаще в голову забредали бесполезные и невыполнимые фантазии о том, как было бы хорошо, сумей он спрятать в своих ладонях хрупкую фигурку Тартальи и оставить её у себя навечно. То прогрессировало не сумасшествие, а типичное, абсолютное человеческое отчаяние. Какого рода хаос начался бы в мире, решайся все проблемы по щелчку пальцев и возможностью просто говорить правду? Что даже в теории он мог сказать Тарталье — раскрыться перед ним, признаться в фиктивности собственного десятилетнего брака и верить, что ни единое из произнесённых им слов не окажется после обнародовано? Он не мог рисковать Гуй Чжун столь бесчеловечным образом, и это же возвращало его обратно в колею лжи, только в этот раз с примесью постыдной правды. До которой всем будет дело лишь потому, что это так «необычно» и так «унизительно», ведь всем нравится, когда кому-то другому перемывают кости. К горечи Чжун Ли пришлось признать собственное недоверие к Тарталье. Они не были столь близки, они не успели сблизиться. И, может быть, наоборот было бы лучшим решением позволить этим так и не скрепившимся отношениям сгинуть в пропасти. С чего он только взял, что из всего этого обязательно что-то бы да получилось? К чему все эти надежды, если всё, что его ждёт, так это очередное расставание, только в этот раз обещающее быть в разы болезненнее? Чжун Ли понятия не имел, как Гуй Чжун сумела пройти весь этот путь вместе с Пин — он был лишь невольным свидетелем их личных проблем, которые напоминали краткие вспышки стресса между делом. Когда нервничала Гуй Чжун, то это неизменно как-нибудь да отражалось на его жизни в ответ — из-за необходимости посещать мероприятия и семейные встречи вместе. Так что чересчур крепкая для тонких женских пальцев хватка на его локте ощущалась слишком заметно. Конечно же, он не мог сказать, что улавливал любое колебание настроения Гуй Чжун, но такие вещи от него она скрывала крайне плохо. Тем не менее, сейчас с Пин, насколько он мог судить, у них всё было прекрасно. Насколько это в принципе возможно во всей этой ситуации, однако он искренне предполагал, что… все они попросту привыкли к этому положению. В каком-то смысле можно было даже сказать, что все десять лет Пин присутствовала в их браке и до сих пор оставалась одной из его самых страшных тайн. Для всех же остальных она была близким другом семьи. Доля правды в легенде об их непростых взаимоотношениях всё же была — все знали, что какое-то время Гуй Чжун вместе с ней посещала музыкальную школу, где они и сдружились. В итоге лишь одна из них в самом деле связала жизнь с музыкой. Оставалось лишь надеяться, что Пин исполнила свою мечту, построив карьеру в одном из ведущих оркестров Гавани. Раз такие отношения, несмотря на все тяжёлые, а порой и вовсе абсурдные невзгоды сохранились, то смеет ли Чжун Ли верить в то, что у него может получиться также? К сожалению, вряд ли. Гуй Чжун и Пин связывало нечто гораздо большее, чем несколько жалких недель переписок, коротких встреч и влечения, слишком подозрительно похожего на яркую, но простую в сути своей похоть. Их история длилась больше пятнадцати лет, и какое право Чжун Ли смел сравнивать свои рвущиеся гнилой верёвкой отношения с Тартальей с ними? А если так, то всё, что ему остаётся, так это до конца жизни перебиваться интрижками, чтобы… Чтобы что? — Господин генеральный директор? Он моргнул, выдёргивая самого себя из мрачной волны размышлений. Та определённо намеревалась расшибить его об скалы какого-то жуткого озарения. Сделав вдох, он посмотрел на Меногиаса, встречая его непонимающий и совсем чуть-чуть напряжённый взгляд. — Всё в порядке, — качнул головой Чжун Ли, возвращая всё внимание к тяжёлому альбому с эскизами в его руках — неполноценная версия презентации для всего руководства. Последний месяц, по доносившимся до кабинета Чжун Ли слухам, дизайнерский отдел кипел как чан с раскалённым маслом. Да и судя по тому, как Меногиас сжимал чуть подрагивающие ладони в замок, это действительно была очень важная работа для него. Впрочем, такие «важные» работы случались достаточно часто — от кончиков волос до пальцев ног Меногиас был художником в самом его эксцентричном проявлении, разве что творить предпочитал не картины с пейзажами, а сплетения металлов и драгоценностей. — Этот не подходит, — Чжун Ли вовремя вспомнил, о чём он планировал сказать прежде, чем его утянуло в несвоевременные думы. Под его пальцами кольца и серьги чертили своими линиями и гранями широкий лист. — Мне думалось о чём-то более… современном, возможно. — Модерн? — по-своему понял Меногиас, пролистывая альбом дальше — острые грани неумолимо сменились разнообразием форм из сочетания драконьей чешуи и их тел с вьющимися стеблями и тонкими листьями то шелковицы, то глазурных лилий, то зарубежных цветов вроде сумерских роз. И оттого же они казались слишком массивными, неподходящими. Как бы сильно ни старался Чжун Ли отмахнуться от собственного наваждения, а в итоге его мысли всё равно тянулись к образам, сравнивания меж собой, как Тарталья будет выглядеть во всём этом. Тот был прав — модель под украшения подбирают, а не наоборот, но у Чжун Ли никак не получалось выйти из этого порочного круга непрофессионализма. — Нет, может быть, нечто вроде, — он перехватил альбом удобнее и сам пролистал вперёд. В какой-то момент взгляд зацепился за эскизы, и Чжун Ли резко остановился, как, наконец, увидев во всём этом смысл. — Такого. Эскизы вышли несколько агрессивными — чего таить, очевидно вдохновлённые стилем, пришедшим из самого Мондштадта времён различных кровавых революций, когда каждый собор или церковь строились со множеством стрельчатых арок, а на колоннах высекались гротескные в своей форме сильфиды, переставших напоминать фей — их будто окунули в саму Бездну, откуда они вернулись перевоплотившимися созданиями с кожистыми крыльями и уже не такой миниатюрной фигуркой. Тогда верили, что подобное воплощение отгоняет все несчастья. Как если бы такое изменение обличия было результатом эволюции из-за необходимости сильфид выжить в ставшем более мрачным мире. Но, конечно же, на самом деле всё то было лишь всплеском человеческой фантазии, слишком подверженной тёмным веяниям разразившейся гражданской войны. В изгибах драконьих тел, сплетающихся в украшения, во взмахах острокостных крыльев он уже видел скрытую дерзость, неповиновение и тот самый мрак, что клубился на дне мёртвых синих глаз. То самое чудовище, что плавало в неподвижных водах чужого взгляда. — Готика? — он уловил нотку сомнения в голосе Меногиаса. Справедливой, достаточно, — украшения в таком стиле не пользовались массовой популярностью, а в Ли Юэ и вовсе интерес к ним возрос лишь пару лет назад. Да и возрос не то чтобы сильно, как и во всём остальном мире стиль оставался востребованным исключительно узкой прослойкой общества. Стиль, названный в честь мондштадских повстанцев, коих аристократы грубо прозвали «варварами». Чжун Ли незаметно усмехнулся, медленно кивая. Тарталья больше походил на ожившую мечту, но если попытаться отбросить все чисто-субъективные взгляды, то дерзость и непокорность могли подойти ему лучше всего. Однако, разумеется, по-своему готика оставалась «тяжеловесной». С этим придётся что-то сотворить. — Что если поиграться? — предположил он, внимательнее рассматривая эскизы. — Смешать стиль, ядром оставив готику? — Интересное у Вас понимание «современности», — тихо заметил Меногиас, впрочем, наклоняя голову вбок и тоже начиная рассматривать альбом с большей искрой в глазах. Сжав подбородок пальцами, он вздохнул, будто бы побежденно, но Чжун Ли увидел свет зажёгшейся в его взгляде идеи. — Что ж, тогда есть пара вариантов. Зная Меногиаса, «пара вариантов» означала не меньший объём, чем Чжун Ли уже держал в руках. Закрыв альбом, тот вернул его и сказал. — Тогда буду ждать. У нас ещё есть время. — До середины сентября, но, знаете, этот творческий процесс, — Меногиас чуть взмахнул рукой, уже мысленно находясь не тут. Так что Чжун Ли освободил его от ненужных расшаркиваний и отправил обратно в дизайнерский отдел творить. Как только дверь кабинета закрылась, он даже не успел сесть за стол, как раздался звонок. Подняв трубку рабочего телефона на столе, услышал чуть взволнованный голос Гань Юй. — К Вам гость из «Северного королевства»… — она запнулась, как пытаясь понять правильное произношение имени. На краткий миг Чжун Ли позволил себе поверить, будто у дверей его кабинета стоит Тарталья, только вот длительная гробовая тишина в их переписке не давала ему погрузиться в ещё одну бесполезную фантазию. — Пусть заходит, — вздохнул он, про себя задаваясь вопросом об этике жителей Снежной. Ему искренне чудилось, будто бы Панталоне живёт по законам дельцов и оттого не позволил бы себе появляться громом среди ясного неба, какой бы серьёзной ни была причина спешки. Но стоил признать, что Чжун Ли в последнее время начинал всё чаще ошибаться в суждениях о человеческом поведении. Закончив звонок, вытащил из кармана мобильный — всё то же молчание. Помедлив пару секунд, открыл переписку и было уже хотел набрать какую-то бессмыслицу, которую бы тут же стёр, как он делал множество раз до этого, как дверь в кабинет открылась. Он едва успел поднять взгляд, и она тут же закрылась, щёлкая замком. — Господин Тарталья? — слабо и тихо, не уверенный, что до сих пор находится в сознании, а не случайно уснул после встречи с Меногиасом, пробормотал Чжун Ли. Тёмный взгляд синих глаз пронзил его, пригвоздив к месту. Он не смог выдавить из себя ничего: ни слова, ни звука, ни даже сделать хоть какой-нибудь жест, попросту застыв статуей и наблюдая. Наблюдая, как Тарталья пересекает его кабинет, разрезая воздух как корабль — волны, как приближается и тянет руки. Даже если бы Чжун Ли всерьёз задумался о том, что его хотят вновь ударить, то не смог бы увернуться или защититься — так сильно он оказался поглощён настоящим моментом и фактом неожиданной встречи. А затем в его сознании разверзлась пустота, когда его губ коснулось тепло поцелуя. Резкого, стремительного и жесткого. Тарталья вжался в него с силой, будто его в самом деле всё это время на безумной скорости несли волны. Чжун Ли пошатнулся, больно ударяясь поясницей о край стола, хватаясь за него руками и, в противовес боли, ощущая на своём лице чуть подрагивающие ладони. Первой, прорвавшейся сквозь туман удивления и шока, мыслью было: «всё же, сон». Второй, когда мираж не развеялся, что он просто сам выдумывает себе невозможное событие. После чего поцелуй закончился, Тарталья открыл глаза и улыбнулся — неловко, смущённо. — Извините, я просто… не знал, как ещё сказать, — выдавил он, ведя плечами. И в пустой глубине его глаз отражался лишь свет кабинетных ламп. Моргнув, Чжун Ли поднял руку и остановил новый поцелуй, чуть вновь не упавший на его губы. Чуть надавил на подбородок Тартальи, и его намёк поняли, послушно отстраняясь, перекладывая ладони ему на плечи. Убирая пальцы, Чжун Ли почудилось, что он увидит на них белый, сыпучий след от той идеально-ровной маски, покрывающей всё лицо Тартальи. Доказательство его крупной ошибки, какую ему не простили. — Вы здесь за этим? — спросил Чжун Ли мягко, успешно не давая дрожи просочиться в голос. Тарталья чуть наклонил голову вбок, а взгляд его стал притворно-ласковым. — Мне показалось, что будет лучше, если я сам приду и… разрешу некоторые недопонимания между нами. И мне хотелось принести свои извинения, — его взгляд скользнул по щеке Чжун Ли, и тот запоздало подумал о том, что и у него лицо ненастоящее, крашенное. — Я думал, что извиняться как раз нужно мне, — ответил Чжун Ли, пытаясь как можно аккуратнее и незаметнее увести от себя чужие прикосновения. Для этого пришлось взять запястья Тартальи в свои руки, на что тут же получил цепкую, бескомпромиссную хватку. Едва заметно вдохнув, он посмотрел в его глаза. Допуская слабую, ничтожную в своей сути мысль о том, чтобы поверить разворачивающемуся спектаклю. Окунуться в предлагаемую ему сказку, где, на самом деле, тот случившийся по его дурости поцелуй открыл Тарталье глаза, что тот осознал свою влюблённость и теперь, невзирая на все проблемы и невзгоды, готов был броситься в эти глупые и тяжёлые отношения. Просто потому, что каких-то там чувств достаточно. Потому что он понял и принял всё без лишних разговоров, будто бы умел читать мысли. Потому что не надо ничего ему объяснять, рассказывать, оправдываться и доказывать — он уже послушно кивает на любой произносимый Чжун Ли звук. Такое предложение напоминало манящую в свои глубины Бездну. Было же настолько сладким, насколько и ядовитым. Тарталья предлагал ему жертву — самого себя, непонятно во славу и ради чего, — тая на глубине своих глаз то отвращение, какое исказило его лицо в тот роковой вечер. А Чжун Ли надо было лишь согласиться и наслаждаться предложенным ему фальшивым даром. Вот беда — жаждал он гораздо больше, чем просто тело, дающее ему себя из каких-то подозрительных и насквозь лживых, а не искренних побуждений. Оставался алчным даже когда не смел надеяться и на такие прикосновения, какие получал сейчас. — Не здесь, господин Тарталья, — вздохнул Чжун Ли, собираясь с мыслями и вылавливая было утопающую в холодных синих водах рациональность. Тарталья криво улыбнулся, опуская взгляд и на краткий миг сильнее сжимая его ладони. — А где? Я сегодня свободен, поэтому мы могли бы поговорить после работы. Как Вам? — спросил он, вновь смотря открыто, кривя губы в усмешке и всё также находясь слишком близко. Выглядя чересчур… неправильно. Как если бы весь тот честный, беспечный и слегка непоседливый лик — всего лишь причудившийся мираж. Оно бесследно сгинуло в приторной соблазнительности. — Да, хороший план, — ответил Чжун Ли, наконец, высвобождая руки из его хватки и делая шаг в сторону. Обойдя стол, он сбежал взглядом в телефон, открывая там ежедневник. В этом не было никакого смысла, потому что его рабочий день кончался в одно и то же время, а все встречи уже прошли, но это показалось таким необходимым. Чуть очистив голову, он вновь посмотрел на Тарталью и застыл взглядом на его упирающемся в край стола бедре. Моргнув, посмотрел выше, в лицо, и слабо улыбнулся. — Свободен после семи. Откуда мне Вас забрать? — Буду ждать там, где мы обычно пили кофе, — ответно улыбнулся Тарталья, только знакомой лучезарности там не было ни на грош. Сглотнув, Чжун Ли просто кивнул, после делая жест в сторону двери. — Договорились, — выдавил он из себя и не ответил на посланный ему внимательный и ожидающий взгляд. Когда дверь закрылась, он спрятал лицо в собственные ладони и тяжело, протяжно выдохнул. Что произошло? Тарталья никогда — ни в искренности, ни в фальши, — не выглядел как тот, кто готов не просто переступить, а растоптать собственную гордость. Или же Чжун Ли недооценил его саморазрушительную амбициозность, благодаря которой Тарталья мог так плясать по головам? Чжун Ли не был столь глуп, чтобы не уловить момента — то его несвоевременное и никому ненужное признание в чувствах восприняли как требование. Будто бы он был столь плохим человеком, что пошло возжелал Тарталью, который в первый миг среагировал импульсивно, а уже после, обдумав, решил использовать самого Чжун Ли как трамплин. Каким бы праведным Ли Юэ не представал, а в итоге однополые интрижки ради карьеры существовали. Конечно, публично порицаемые — как и вполне себе гетеросексуальные. И, видимо, в Снежной эта зараза встречалась не реже, а Тарталья… не испытывал по этому поводу никакого отторжения. Закусив изнутри губу, Чжун Ли опустился за стол и взъерошил собственные волосы, слепо глядя на всё тот же открытый в телефоне ежедневник. А губы противно пекло. Вытерев их, будто от грязи, он открыл профиль Тартальи в соцсетях, не уверенный, что именно хочет увидеть. Увидел одну из прекрасных, но ложных в своей сути фотографий. Остаток дня прошёл незаметно, а к семи часам Чжун Ли не мог вспомнить ни единого слова из встречи с Нин Гуан — отчётность о прошедших съёмках и рекламе с Тартальей была как никогда кстати, лишь добавляя яда в и так пропитанные им мысли. Смотря на спокойствие и уверенность главного менеджера, Чжун Ли испытывал неожиданную зависть. Всего этого ему определённо не хватало. Особенно хорошо он это осознал, когда Тарталья, послушно ждущий его у кофейни, сел к нему в машину и они тронулись по дороге. В салоне тишина продержалась не так долго, как Чжун Ли того хотелось на самом деле. — Вы не сказали, куда мы едем, — сказал Тарталья, глядя с любопытством и лёгким напряжением на дне зрачка. Чжун Ли побарабанил пальцами по рулю и пожал плечами, искусственно улыбаясь и спрашивая: — Любите красивые виды? Удивление и только сильнее разгоревшийся интерес в чужих глазах показались ему правдивыми. Случайное мгновение укололо прямо в сердце, и Чжун Ли прибавил газу. Дорога вознесла их вверх, по склонам одной из окружавших Гавань гор, прямо к смотровой площадке. В будние дни машин здесь было мало, однако место для разговора пришлось выбрать подальше от тех, кто всё же приехал любоваться сюда закатом и раскинутым перед ними городом. Тарталья засиял ещё на подъезде, совершенно не пытаясь скрыть своё предвкушение, а стоило им остановиться, как выскочил наружу. За ним последовал Чжун Ли, но медленнее. Убирая ключи от машины в карман, он смотрел, как Тарталья быстрым шагом, как из последних сил сдерживаясь от бега, направляется к краю смотровой площадки. Его фигура замерла на фоне апельсинового неба, а закатное солнце красило его волосы в яркое пламя. — Не знал, что тут есть такое, — Тарталья выпалил это тут же, стоило Чжун Ли оказаться ближе. Восхищение стирало с его лица ту слащавую маску без следа, давая время насладиться искренностью. — Вокруг Гавани много смотровых площадок. Эта не так популярна у туристов, — ответил Чжун Ли, не в силах посмотреть в сторону того самого вида, ради которого сюда приезжали люди. Однако его внимание заметили, и Тарталья тут же преобразился, глядя в ответ. И Чжун Ли видел, как то самое восхищение, очаровывающее лучше чистого звёздного неба, гаснет в соблазнительном, порочном изгибе губ и прищуре хитрых, непроницаемых глаз. Опять таких же пустых, отражающих лишь то, что в них хотели видеть. Горький ком встал в горле от ужасной мысли: как часто Тарталья на самом деле проделывал всё это? — А Вы романтик, господин Чжун Ли, — мягкий шёпот сорвался с губ Тартальи скрытым предложением, песней сирены, манящей за ней в пучину. Обещанием о тепле, безопасности, о таких нужных ему касаниях. Лишь закрыть глаза и поддаться, склонить голову и позволить себе сгинуть в чужих ладонях и голосе, чтобы не думать, не мучаться. Поступить, наконец, эгоистично и просто забрать своё. Присоединиться в игре к Тарталье и целовать его, зная, что на самом деле под нежными словами таится отвращение. Чжун Ли тяжело вздохнул, высвобождая ладонь из будто бы ненавязчивой и ласковой хватки чужих пальцев. Видя, как напряжение искрит в синих глазах, мешаясь с сомнениями и непониманием. — Я хотел сказать, что не могу принять Ваше предложение, — ответил он на немой вопрос. А спустя секунду Тарталья хмыкнул, а глаза его искрили всё сильнее. Вновь его пальцы обхватили ладонь Чжун Ли, в этот раз крепче, жестче. Отчаяннее. — Я что-то не так сделал? — спросил он, натягивая улыбку. Та подрагивала в уголках губ. Чжун Ли сглотнул и покачал головой. — Не совсем. Просто я не вижу смысла в Вашем признании, если оно насквозь лживое. Вспышка злости, даже ярости на мгновение стёрла всю ту покорность и заискивание. Истинные чувства полыхнули в синеве, после чего Тарталья закрыл глаза, сделал глубокий вдох и, когда поднял веки, стал спокоен. Игриво наклонив голову, он провёл кончиками пальцев по щеке Чжун Ли, говоря: — Разве это так важно? Я… — он запнулся всего на миг, затем продолжая, не меняя тона. — Я могу дать Вам нужное и так. Могу быть Вам полезным. И никто не узнает. Я не люблю и не буду никому жаловаться. Чжун Ли моргнул, видя, как вновь чужая маска трескается мелкими трещинами, как раскалывается, в этот раз от всё того же гнева и… страха. Горько улыбнувшись, Чжун Ли приблизился. Его губы обдало судорожным вздохом, и он сменил направление, в итоге так и не коснувшись его кожи губами. Лишь тихо проговорил на ухо: — Нет, господин Тарталья. Я не буду использовать Вас. — Послушайте, — Тарталья дёрнулся, отстраняясь, но при этом хватки не разжимая. Отбросив все попытки быть «удобным», он посмотрел на Чжун Ли открыто, неожиданно честно, с едва заметным раздражением. Сжав губы, он выдавил. — Понимаю, Вы злитесь, извините за удар, извините, что наговорил сгоряча, я сожалею, так позвольте мне загладить вину, правда, я… — Господин Тарталья, Вы буквально пытаетесь продать мне себя, — напомнил Чжун Ли, тут же чуть морщась от боли — его ладонь сжали на удивление слишком крепко и мощно. Тарталья полыхнул взглядом и резко приблизился, по-змеиному шипя: — Вот не надо играть передо мной праведника! Это Вы меня поцеловали! А теперь не хотите брать то, что Вам предлагают, потому что у Вас внезапно появились какие-то принципы? Зачем Вы так? — под конец было возникший запал потух и, тяжело сглотнув, Тарталья заговорил тише. — Мне на колени перед Вами встать? — Нет, — Чжун Ли мог поклясться, что за такой ответ мог получить ещё один удар. Однако этого не последовало из-за его последующих слов. — И я сожалею о своём поступке. Простите меня за тот поцелуй. Мне стоило сдержать порыв. На него смотрели долго, пристально, как пытаясь взглядом вскрыть его ложь, будто банку консервным ножом. Но лжи не было, и с каждой новой секундой осознания на лице Тартальи всё отчётливее проступало отчаяние — искреннее, вязкое и холодное. Он медленно моргнул и разжал хватку, отступая. Его губы искривились в горькой усмешке, а весь образ окончательно осыпался пылью, будто и не было никакого готового на всё Тартальи. Он отвернулся, слепо глядя в сторону лишь разгорающегося заката, нервно сжимая пальцами край рукава. И в этом было так много уязвимости, что Чжун Ли позволил себе мысль: сейчас он видел не Чайлда Тарталью. — И что мне делать? Чего Вы хотите? — едва слышно спросил тот, всё также потерянно смотря за окончанием этого долгого дня. Чжун Ли глубоко вдохнул и пожал плечами, прослеживая взглядом то, как ветер ерошит огненные пряди. — Чтобы Вы блистали в рекламе предстоящей линейки украшений моего ювелирного дома, — ответил он просто и предельно честно. Потому как это действительно было частью его настоящего, правдивого желания. Всё же остальное — больше чувственное и, в то же время, грязное, — оставалось лишь несбыточной фантазией. — А потом? — дрогнул голосом Тарталья, только крепче сжимая пальцами собственный рукав, как пытаясь и вовсе разорвать тот. — Не знаю, куда заведёт Вас карьера, — Чжун Ли пожал плечами ещё раз. — Как решите Вы или, видимо, господин Панталоне. Может, продлим контракт, если в этом будет надобность. Тарталья оторвался от разглядывания заката и уже более осмысленно посмотрел на Чжун Ли. Тот слабо улыбнулся. — Могу отвезти Вас обратно? На секунду ему всерьёз показалось, что он услышит отказ, и Тарталья отправится пешком вниз по горе, расценив предложение как унижение. Однако он увидел неуверенный кивок. В залитой красными закатными лучами машине Тарталья будто бы сумел собраться с мыслями. По крайней мере, с его лица и из его движений пропали разоблачающая уязвимость и какая-то моральная слабость. Чжун Ли завёл машину и уже собирался аккуратно выруливать с площадки, как замер от вопроса: — Почему тогда Вы меня поцеловали? Против воли пальцы чуть сильнее сжали руль. Заставив себя расслабиться, Чжун Ли повернул голову, натыкаясь на знакомую непроницаемость синих глаз. — Потому что у меня есть к Вам чувства, — получилось само по себе, мягко, с толикой отрешенности и усталости. Был ли вообще смысл лгать в таком, если и так уже всё катилось в пропасть? — Это ни к чему Вас не обязует. Здесь нет Вашей вины, господин Тарталья, и я не буду требовать ответа. Показалось, будто зрачки Тартальи дрогнули, едва заметно расширившись. — Ясно, — тот просто кивнул и отвернулся к окну. Чжун Ли выждал пару мгновений, но, конечно, чуда не случилось, а сказка не стала реальностью. Как и всегда.

***

Наступила осень. Вместе с золотом на немногочисленных городских деревьях и похолодевшими ветрами, Гавань преобразилась. Теперь, будто бы в наказание за все свои решения, Чжун Ли встречал бледность кожи, пламя волос и бездонный синий взгляд постоянно. Тарталья наблюдал за ним из рекламы, став частью наступившего времени года. Судя по отчётам Нин Гуан, его приняли тепло, очаровавшись. Не то чтобы Чжун Ли не мог понять этих людей, просто подобные замечания порождали в его голове всё больше бесполезных мыслей о собственных чувствах, ставших чем-то реальным. Одно дело, когда о них знает он да Гуй Чжун, не имеющая к этому никакого отношения, и совершенно другое, когда о них знает Тарталья. Оттого чудилось, будто озвученное признание стало чем-то весомым, осязаемым, далеко не таким эфемерным, каким казалось ранее. Что никак не отменяло его абсолютной бесполезности. В таящихся в сердце чувствах не было никакого прока. Они были лишними, существующими лишь для того, чтобы из раза в раз, как в бреду, Чжун Ли ходил внутри собственной головы кругами, ведя одни и те же внутренние монологи о последствиях, о страхе, о том, что всё это не имеет никакого значения. Ведь в самом деле — надежды не сбылись, сгинув в глухом молчании, какое наполняло салон машины вместе с закатными лучами. — Ты сбежал, в самом деле. Он обернулся, невольно, скорее по привычке, выпрямляя спину — не престало горбиться перед младшей сестрой. Даже если та уже не нуждалась в примере для подражания. Сянь Юнь подошла ближе, занимая место рядом с ним и глядя на Гавань с балкона так, как это делал он всего несколько секунд назад. — Сегодня нет настроения слушать разговоры Цзе Ху и Хо Чжана про горные шахты, — он протёр глаза, после выдавливая слабую улыбку. Сянь Юнь искоса взглянула на него, но, судя по едва заметной складке меж бровей, не поверила. — Они теперь возятся с Сяо, — пожала она плечами. В моменте любопытства Чжун Ли оглянулся. Через стеклянную дверь увидел хмурое и не очень довольное лицо своего шестилетнего племянника, оказавшегося под атакой вопросами и, вероятно, нежеланными советами. — Ты не хочешь его спасти? — теперь же улыбка вышла уже искренней. На мгновение Сяо посмотрел на него, как ему показалось, умоляюще, но весь вид загородила сухая спина вошедшего в роль «дяди» Цзе Ху. — Ему надо привыкать, иначе он не выживет в нашей семье, — с каким-то намёком на прагматичность и холодный расчёт заметила Сянь Юнь. А затем её взгляд вновь вернулся к Чжун Ли, уже более пронзительный и внимательный. Мысленно он приготовился, но всё равно не сдержал тяжелого вздоха, когда она спросила. — А у вас с Гуй Чжун как дела? — Всё хорошо, она сегодня поехала в оперу, — ответил Чжун Ли без заминки, на последних словах лишь едва усмехнувшись. То, что Гуй Чжун посещает оперу ради оркестровой ямы, а не ради эстетического наслаждения, упоминать не обязательно. Лишь слегка позабавило. — Ты знаешь, что я переживаю, верно? — напомнила Сянь Юнь так, словно он и в самом деле мог забыть. Учитывая, что такой разговор повторялся где-то раз в полгода. Задумавшись над бесконечностью этого цикла, Чжун Ли пропустил следующее. — Я понимаю, что это может тебя задеть, но если у вас есть какие-то проблемы, то я могу посоветовать специалиста… — Это наше дело, — отрезал Чжун Ли, придя в себя. Сянь Юнь замолчала, но ненадолго, скорее чисто по старой детской привычке, когда учили не спорить со старшими. Заминка продлилась едва ли пару секунд. — Конечно, я не спрашиваю о подробностях, — продолжила она, и Чжун Ли отвернулся, пряча совсем некультурное закатывание глаз. — Просто… никаких новостей. Вы как поженились, так всё и замерло, и всякий раз мне кажется, что ты что-то скрываешь. Ты всегда был скрытен, поэтому я не удивлюсь, если ты или Гуй Чжун уже как несколько лет лечитесь, но просто вообще об этом никому не говорите. Ваш брак по закрытости может составить конкуренцию Заоблачному Пределу. Где-то на середине тирады он вновь повернул к ней голову, молча слушая. Закончив, Сянь Юнь посмотрела на него в ответ, и в её глазах не было ничего, кроме всё того же спокойствия, какое очень легко можно было спутать с проявлением равнодушия. Однако Чжун Ли не был бы её братом, не зная, как нервно она может сжимать губы, когда в самом деле беспокоится. — Со здоровьем у нас всё в порядке, — сказал Чжун Ли, и она неожиданно взмахнула руками в неожиданной и непривычной эмоциональной волне. — Ох, конечно, какого ещё ответа я могла ожидать? — Ничего нового я сказать тебе не могу, — с искусственным сожалением ответил Чжун Ли, качая головой и сжимая пальцами перила. Обведя взглядом сияющую, как целая горсть драгоценных камней, Гавань, он продолжил размереннее. — Почему мы просто можем не хотеть детей? Повисло краткое молчание, а затем он ощутил цепкую хватку на своём плече и обернулся. На него подозрительно и несколько грозно сверкнули очками. — Как женщина за измену я тебя осуждаю, но как сестра… Чжун Ли округлил глаза в удивлении, пока в животе резко похолодело от страха, что его буквально поймали на горячем — всё же застукали с Тартальей. То продлилось всего мгновение, после чего он накрыл своей ладонью руку Сянь Юнь и сказал: — Нет, дело не в этом. Всё хорошо. — Всё не хорошо, это не нормально. Вы десять лет в браке, а никаких подвижек, — покачала головой Сянь Юнь, хмурясь и всё ещё глядя с сомнением. Сжав плечо Чжун Ли ещё раз, она расслабила пальцы и вздохнула. — Значит, есть какая-то проблема внутри семьи. Всё же, их образ семьи был не столь идеален, как им бы того хотелось. Чжун Ли вспомнил все неэтичные советы, на какие не так давно жаловалась Гуй Чжун, и задумался о том, что, может быть, просто признать, что проблема в самом деле была. Причём с самого начала, ещё до их знакомства и тем более начала свадебной церемонии. — Ты ведь знаешь, что это был договорной брак, — обронил Чжун Ли, ощущая собственные слова упавшими в водную гладь камнями. Сянь Юнь умолкла, после аккуратно прижавшись к его плечу. — Чжун Ли, — протяжно выдохнула она, обнимая его ладонь своей и сжимая в подобии поддержки. Жаль, что лишь это прикосновение ею и было. — Вам нужно постараться. Понимаю, у меня есть Сяо, у Хо Чжана скоро родится дочь, но Гуй Чжун у своих родителей одна. Я уверена, что её родители тоже переживают об этом, просто ты молчишь. Снова. Чжун Ли прикрыл глаза, против воли обращаясь к собственной памяти, к тем дням «семейных» ужинов в родном доме Гуй Чжун, после которых та всё время оставалась в мрачном настроении и обязательно в тот же вечер обращалась к бокалу вина. В рассеянности ему пришла ужасающая мысль: наверное, стоило поговорить с Гуй Чжун о частоте употребляемого ею алкоголя. В последнее время это стало настораживать. Вновь посмотрев перед собой, сначала на Гавань, после на всё ещё касающегося его плеча своим Сянь Юнь, и оглянулся, глядя на тёплую комнату за прозрачной дверью балкона. Там Сяо уже полузасыпал, точно не слушая разговоры дядей. Хрупкое спокойствие, к которому он будет причастен до тех пор, пока продолжает исполнять свой долг. Он же играл свадьбу не только ради счастливых улыбок собственной семьи и уже умерших родителей, верно? Жизнь с Гуй Чжун далека от его представлений об идеале, но идеал и не нужен. Даже если он разведётся, если весь этот брак окажется просто какой-то бесполезной чушью, то ничего не поменяется, пока он не сможет сказать правду. А если скажет — всё рухнет. И он останется один. Потому сейчас он сделал то, что делал всегда — солгал. — Мы постараемся, — сказал он, ожидая повторения этого разговора ближе к весне. Ведь, очевидно, Гуй Чжун к тому времени не будет носить ребёнка, что вновь заставит Сянь Юнь тревожиться. Может быть, однажды, этот порочный круг перестанет напоминать тикающую бомбу и, наконец, попросту взорвётся. — Ты знаешь, что всегда можешь со мной поговорить, — напомнила ему Сянь Юнь, и он лживо кивнул. Она погладила его по руке, затем кивая в сторону двери. — Давай вернёмся. Я приготовила фрикадельки с бамбуком. Он слегка усмехнулся и сделал вид, будто именно еда его соблазнила. Стоило ему войти в комнату, как клевавший носом Сяо тут же встрепенулся и бросился к нему. Охнув, Чжун Ли оказался в на удивление крепком для детских ручек захвате, и погладил Сяо по тёмным взъерошенным волосам. — Кто вернулся, — делано вздохнул Цзе Ху, наблюдая, как Чжун Ли неуклюже тащится обратно к дивану с не отлипающим от него Сяо. — Нужно было подумать, — отмахнулся он, всё же усаживаясь и затаскивая себе на колени племянника. Тот, не меняясь в хмуром лице, выдохнул и закрыл глаза, положив голову ему на грудь. — Из нас неплохие советчики, — заметил Хо Чжан, но прошедшая мимо Сянь Юнь не дала теме развиться, тут же меняя её: — Лучше скажи, вы с именем для дочери определились или нам начинать их перебирать? — Три варианта! — тут же подхватил Хо Чжан, отвлекаясь и утягивая за собой Цзе Ху. Чжун Ли облегчённо выдохнул. Остаток вечера прошёл со вкусом фрикаделек с бамбуком и в спорах о лучшем женском имени, поскольку Сянь Юнь не могла остаться в стороне. Чжун Ли же наблюдал отстранённо, периодически рассказывая короткие легенды об адептах слабо борющемуся со сном Сяо. В голове же вертелась мысль о том, что это — есть нормальное счастье. Не идеальное, не прекрасное, но такое, за что он должен быть благодарен. У него есть семья, есть любящие братья и сестра, племянник, репутация и хорошая работа. Ему не надо беспокоиться о деньгах и о еде, и если так, то ничего не стоит ему забыть о своей очередной неудаче в чувствах. С самого начала это было гиблое дело. С самого начала это был провал. Так что всё закономерно. Уже поздним вечером, когда братья уже уехали, он уложил Сяо в кровать. Тот рос слишком быстро, но всё ещё казался слишком лёгким для шестилетнего ребёнка. Словно птенец. На кухне Сянь Юнь убирала грязные тарелки, вновь едва заметно хмурясь. — Что-то случилось? — спросил Чжун Ли тихо, вернувшись. Сянь Юнь сначала отмахнулась, но затем, потерев шею, признала: — Он не вернётся в следующем месяце, какие-то проблемы с филиалом в Фонтейне, — прозвучала она спокойно, разве что её истинные чувства раскрылись в мимолётной раздражительной нотке. — Его нет больше полугода, — заметил Чжун Ли, и Сянь Юнь дёрнула плечом уже в открытой злости. Сжав край столешницы пальцами, она прикрыла глаза, сделала глубокий вдох, медленно выдохнула и взяла себя в руки, говоря: — Работа. Это всё работа. Он старается ради нашей компании. «Нашей» — чистая условность, насколько мог судить Чжун Ли. После новости о беременности место генерального директора оказалось в руках мужа Сянь Юнь. Конечно же, добровольно. Поскольку Сянь Юнь собиралась исполнять свой долг жены и будущей матери, что не слишком хорошо сочеталось с работой в технологической компании, нуждающейся в активном развитии. — Ты уходишь? — Сянь Юнь не дала ему продолжить, смотря на него устало. И только было сформировавшееся на языке выражение беспокойства рассеялось. Чжун Ли улыбнулся. — Может, мне остаться? — И бросить Гуй Чжун одну в холодной квартире? Не смеши, — покачала головой Сянь Юнь. На это он мог лишь слабо улыбнуться — несколько минут назад Гуй Чжун написала, что не приедет домой и остается у Пин на ночь. Так что одиноким в «холодной квартире» будет именно Чжун Ли. — Думаю, она поймёт, если я напишу ей, что хочу поддержать свою сестру и избавить её от чувства одиночества, — мягко коснулся её плеча Чжун Ли. Сянь Юнь подняла голову, встречаясь с ним взглядом, и ему показалось, что его всё же выпроводят отсюда. Однако в следующую секунду Сянь Юнь медленно кивнула, теряя всю привычную собранность и выглядя… истощённой. — Спасибо, — проговорила она. Чжун Ли горько улыбнулся, притягивая её в объятия и вдыхая слабый запах цинсинь с её волос.

***

Прежде, чем идти дальше, необходимо получить хотя бы какое-то одобрение. Действительное или надуманное — не так важно. Главное сам факт, потому что знание, что есть кто-то, кто сказал тебе «да, хорошая мысль», придает слишком много сил. Даже если то было ложью или легкомысленными словами. Чжун Ли моргнул, прогоняя новую привычку — неуместные и мрачные размышления не по теме, всплывающие в его голове по несколько раз на дню. Конкретно сейчас это произошло в конференц-зале: по экрану мелькали знакомые Чжун Ли эскизы, а голос Меногиаса напоминал морской бриз. Что странно, поскольку под его глазами залегли тени. Однако Чжун Ли понимал, в чём причина, ведь он буквально наблюдал её. Зародившаяся пару месяцев назад и воспитанная талантом Меногиаса идея нашла своё воплощение в сплетении водяных течений и чешуи, голубом блеске сапфиров и черного золота, в извивающихся драконьих телах и скрытой агрессии. Изделия не обрамляли, а будто бы впивались в кожу, яростно, азартно, упоённо. Одержимо. Между делом взгляд Чжун Ли искал встречи со взглядом Меногиаса в жуткой, леденящей его желудок, догадке. Когда, всё же, удавалось сделать это, то он не видел ничего, кроме затаённой за пламенем вдохновения усталости. И оттого мысль, словно Меногиас каким-то чудом уловил, к кому направленны заключённые в первоначальных эскизах чувства, оставалась лишь лёгкой паранойей. К концу презентации все его подозрения утихли, осев в глубине его подсознания и точно обещая вернуться неприятной волной тревожности позже. Меногиас выдохнул, закончив под недолгие, но одобрительные аплодисменты. Похоже, можно было уже утверждать дату пресс-конференции. За этим он уже собирался обернуться в сторону Нин Гуан, как её место по его правую руку оказалось пустым — сама она уже стояла около Меногиаса. — Интересный концепт, — раздался рядом голос, чью елейность Чжун Ли услышать не ожидал. Не дрогнув, поднялся из-за стола и обернулся, встречая взгляд Панталоне. Проглотив удивление и выдав себя не более, чем кратким вздохом, он улыбнулся. — Видимо, Вам понравилось и мне стоит радоваться. — Не скажу, что лишь от одного моего слова всё могло бы поменяться, — пожал плечами Панталоне так, словно только что сделал одолжение. Чжун Ли едва заметно сощурился, но решил промолчать, просто кивая. Панталоне смотрел на него ещё пару секунд, после чего заговорил снова. — Я слышал, что Вы принимали прямое участие в разработке дизайна. — В каком-то смысле, — ответил Чжун Ли, слегка кивая в сторону Меногиаса, всё ещё находящегося под атакой Нин Гуан. — Но глава дизайнерского отдела проделал большую работу, чем я. — Всем бывает полезно отвлечься от рутины, — продолжил Панталоне, улыбаясь, а его глаза за стёклами очков опасно сузились. Следующая секунда напоминала мгновение перед броском ядовитой змеи, которую поздно заметили. Чжун Ли успел лишь напрячься, прежде чем услышал следующее. — Не сочтите за оскорбление, но меня преследовало ощущение, будто такая Ваша инициатива связана с чем-то более личным. — Например? — Чжун Ли не сдержался, дав холоду просочиться в голос. Панталоне слегка качнулся на месте, после вздыхая и отвечая. — Вам же известно, что у меня есть доступ к расписанию Тартальи, не так ли? — Польщён мыслью, что для меня в его расписании выделялось отдельное место, но какое отношение это имеет к нашему разговору? — выгнул бровь Чжун Ли, а Панталоне улыбнулся, мягко и бездушно. — Как агент я вряд ли могу быть против того, чтобы у одной из ведущих моделей нашего филиала в Ли Юэ были близкие отношения с Вами, однако… — его глаза за стёклами очков приоткрыли, позволяя заглянуть в бездонную тьму. Помедлив, Панталоне вздохнул как бы сожалеюще. — Тарталья бывает резок в моментах. И если он наговорил Вам чего-то сгоряча, то мне бы очень хотелось принести извинения. Чжун Ли удивлённо моргнул, ожидая не совсем этого. Замерев, он очень медленно кивнул. — То, что господин Тарталья может быть резок — не новость, но Вам не за что приносить извинения, — ответил он, буквально видя, как неудовлетворённость его ответом скользит в черноте ледяного взгляда. Не то чтобы он полагал, что Панталоне ему лгал — наоборот, ему показалось, что тот был предельно искренен. Хоть и не без некоего корыстного умысла. — Вы весьма великодушны, — несколько сухо ответил Панталоне, тем не менее кратко кланяясь в благодарности. — Но если всё же что-то случилось… — Ничего не случилось, — кратко прервал его Чжун Ли, на кончиках пальцев ощущая леденящее покалывание от этого разговора. — Не беспокойтесь. Прошу меня простить, мне нужно поговорить с главным менеджером. — Конечно, благодарю за презентацию, — Панталоне определённо хотел сказать совершенно иное. Отступив, он кивнул, после направляясь в сторону выхода из конференц-зала. Кратко проводив его взглядом, Чжун Ли развернулся и в пару шагов оказался рядом с Нин Гуан и Меногиасом. — Думал, что «Северное королевство» будет лишь на пресс-конференции, — сказал он, улучив брешь в чужом разговоре и глядя на Нин Гуан. Та на секунду застыла, как пытаясь понять, упрёк ли это, после чего слегка нахмурилась. — Вы дали добро на то, чтобы один из их агентов присутствовал на закрытой презентации. Чжун Ли зажмурился и потёр глаза, теперь вспомнив, что нечто такое в самом деле было около полутора недель назад. Рядом вздохнул Меногиас: — Господин генеральный директор, Вы знаете, что трудоголизм в этом месяце признали зависимостью? — Я просто слишком устал, — мотнул головой Чжун Ли и кивнул расслабившейся Нин Гуан. — Прошу прощения. Их прервал звонок мобильного в её руке. Посмотрев на экран, Нин Гуан быстро поклонилась, безмолвно прощаясь, и отошла, принимая вызов. Меногиас прикрыл рукой рот и зевнул, после неожиданно спрашивая: — Шеф, не хотите выпить сегодня вечером? — Ты с ног валишься, — невольно перешёл на неформальную речь Чжун Ли. Меногиас посмотрел на часы на своём запястье и пожал плечами: — Сейчас лишь десять утра. Мне хватит совести уснуть где-нибудь в уголке, тем более что большая часть работы сделана. И к вечеру я буду свеж. Мысленно Чжун Ли поразился наглости и беспечности старого друга, а потом вспомнил о только что случившемся разговоре с Панталоне, о гробовой тишине в одной конкретной переписке и об утопленной в закате смотровой площадке. Вздохнув, он кивнул: — Да, кажется, мне стоит выпить.

***

Избегание — самое лёгкое, чем он мог заняться. В работе или же алкоголе, всё одно, ведь суть в том, чтобы выкинуть все лишние мысли, а мрачные размышления утопить в звуках музыки и бесплотных разговорах, будто за пределами бара не существовало никакого иного мира. Будто все проблемы могли решиться вот так просто, испарившись по щелчку пальцев и спонтанного желания Меногиаса. И тем не менее, всякий раз, когда на сцене в янтарных лучах танцевали и пели женщины, Чжун Ли ощущал невидимую чугунную цепь, тянущую его отсюда прочь, обратно в реальность. Собственное отражение, мелькающее в глади покоящегося в его стакане алкоголя, чудилось слишком искажённым. На место связных мыслей пришло нечто более эфемерное — чувства. Слова тонули в набегающем тумане. А вместе с ним приходил холод. Вместо облегчения Чжун Ли внезапно обнаружил себя качающимся меж ледяных волн собственных ощущений. То, что раньше казалось ему мешающей оставаться уравновешенным суматохой, тащило якорем на дно всю рациональность, оставляя его один на один с той бушующей стихией, какой стало его сознание. И оно же так рьяно пыталось его утопить, пока он глядел в собственный стакан, а в его уши лилась песня о любви. Конечно же именно о любви, страстной, чтобы подходить под общее настроение. Побег не удался, стоило признать, ведь на плечи давило с такой силой, что удивительно, как ещё он не рухнул в Бездну. — Мне на сегодня хватит, — сказал он, поднимаясь из-за стола. Меногиас удивлённо взглянул на него, точно не столь уставший как ещё несколькими часами ранее, и посмотрел на время. — Ты выглядишь бледно, — проговорил он, вернув взгляд к Чжун Ли. Тот просто кивнул, не видя смысла отрицать. — Да, устал. Но я в порядке. Поеду домой. Меногиас помолчал, как раздумывая, стоит ли ещё что-то спрашивать, но в итоге кивнул в ответ. Расплатившись, Чжун Ли покинул бар. Прохладный от подступающей ночи воздух нахлынул на него очередной волной, и на миг он подумал, что его сейчас утащит вперёд. Этого не случилось. Он медленно двинулся дальше, вдоль шумной, до сих пор переполненной летящими в обе стороны машинами, дороги — одной из самых оживлённых мест Гавани даже после заката. Увешанное пестрыми вывесками, гудящее от электричества, голосящее и слишком яркое. На переходах толпились люди, обступая со всех сторон удушливым, плотным коконом. Чжун Ли моргнул, смотря на светофор, едва ли не перекрытый за яркой бесконечной полосой из машин. Воздух скользнул в лёгкие тяжело, как не помещаясь там из-за скопившейся воды. Грудь тянуло, под ногами вновь качало, а мир обращался нелепыми, протяжными мазками красок. Никуда не пропавшая с плеч тяжесть давила, перетекая глубже в мышцы, в кости. Моргнув, Чжун Ли опустил взгляд с ярко-красного пятна светофора ниже, туда, откуда исходило больше всего шума — от колёс машин. Чёрная река асфальта, разрезанная грязно-белыми полосами, едва ли проглядывалась под тяжёлым весом проносящихся мимо автомобилей. Так быстро, так стремительно, будто в бесконечном цикле. Чжун Ли попытался снова вдохнуть, и, когда у него не вышло, волна вновь качнула его. В этот раз сильнее. Он резко отшатнулся в сторону, чуть не сбив какую-то женщину. Под грохот крови в ушах ответил на её возмущение несвязно, отступая в сторону, за преграждение, отрезая себя от чернильной дороги и выбирая из толпы. Запоздало понимая, что именно его отвлекло — вибрация телефона в кармане. На обессилевших ногах отступил ещё дальше, ближе к стене, видя яркий свет вывески и горящих из-за витрины белоснежных ламп магазина. Облизав пересохшие губы, достал телефон. Сначала ему подумалось, что он в конец сошёл с ума, но высветившееся сообщение оставалось на экране. Чжун Ли открыл переписку и почти тут же промазал по буквам. Шум дороги начинал вновь нарастать, сдавливая тисками голову, и Чжун Ли скользнул за дверь магазина, слабо отдавая себе отчёт в том, что подносит телефон к уху. Когда прошли гудки и послышалось неуверенное «Господин Чжун Ли?» он не смог сказать ничего, кроме: — Зачем? Ответом ему было молчание, в которое собственное отяжелевшее дыхание чудилось слишком громким. Оглядевшись, он попытался собраться с остатками мыслей. Ватные ноги повели его меж стеллажей. Над головой слегка потрескивала лампа. — Это из-за Панталоне, — на той стороне Тарталья, судя по всему, пришёл в себя. В голосе прорезалось раздражение. — Что Вы ему сегодня сказали? — Ничего особенного, — ответил Чжун Ли, продолжая полуслепо скользить взглядом по полкам. — Кажется, его очень сильно озадачило то, что я пропал из Вашего расписания. Вновь повисла тишина. Тарталья тихо, но протяжно выдохнул, после говоря: — Тогда вот ответ, почему я прошу Вас о встрече. В бессмысленном порыве Чжун Ли скользнул пальцами по разноцветным пачкам со сладостями, спустя мгновение во всё том же порыве беря одну из них, с миндальным тофу. Взглянув на рисунок десерта, он спросил: — Почему не солжёте? — Что? — против воли в его памяти вспыхнуло хмурое выражение Тартальи. Слабо улыбнувшись фантазии, он продолжил, двигаясь дальше: — Вам не обязательно видеться со мной, чтобы вписать меня в своё расписание. Или же Ваш агент следит за Вами? И опять тишина. Как ему почудилось, обескураженная. Чжун Ли остановился у стойки с витаминами и, оглядев, сунул коробку с миндальным тофу под мышку, затем беря небольшую тёмную бутылочку со средством от похмелья. — У Вас странный голос, — грубо перевёл тему Тарталья. — Я пьян, слегка, — пожал плечами Чжун Ли, вновь осматриваясь и вдруг обнаруживая себя в непривычном месте. В голове прояснилось достаточно, чтобы он вспомнил — в такого рода магазинчиках его не было достаточно давно. — Праздновали то, как прошла презентация? — В каком-то смысле, — Чжун Ли вздохнул, прикрывая глаза на долю секунды и больше не ощущая себя во власти кровожадных волн. — Вам не надо так стараться. Я не собираюсь Вам вредить. — Но Вы хотите со мной встретиться, не так ли? — неожиданно резко спросил Тарталья, а вслед за этими его словами Чжун Ли ощутил неожиданную смесь из тоски и горячего раздражения. — Для Вас это забава? Мои слова и моё признание? Знаю, что Вы непростой человек, но это уже чересчур. Тарталья слишком часто молчал в последние минуты. Беззвучно и горько усмехнувшись, Чжун Ли направился на кассу. — Просто сделайте вид, что продолжаете ходить со мной на встречи, если так будет лучше для душевного спокойствия господина Панталоне, — сказал он с намёком на окончание разговора. Бесполезного, бессмысленного, но прогнавшего черноту из леденящих волн его души. Глупо получалось — он всё также привязан к любой крупице внимания со стороны того, кого так бездумно желает. Было бы проще, разочаруйся он в созданном им идеализированном образе. — Мне нужен был предлог, — раздалось ему в ухо в момент, когда его скромные покупки принялись пробивать. Застыв на месте, Чжун Ли уставился в пустоту, после говоря: — Вряд ли я понимаю, что Вы имеете в виду. — Панталоне — мой предлог, чтобы позвать Вас на встречу, — ответил Тарталья, а его голос слишком ощутимо, слишком заметно дрогнул, разоблачая. Чжун Ли сглотнул, принимая небольшой пакет и покидая магазин. — Зачем? — повторил он тот вопрос, с которого всё и началось. — Мне кажется, нам нужно поговорить. Опять шум дороги, но ослабевший — машин убавилось. Взгляд скользнул в обе стороны улицы, по вывескам, по рекламе, по баннерам… натыкаясь на глубокую синеву глаз, смотрящих прямо на него. Полуночный нефрит сверкал на бледных пальцах и на фоне горящих пламенем рыжих волос. — Вот как, — выдавил Чжун Ли, не в силах оторвать взгляда от фотографии, от таинственной полуулыбки, в какой изгибались бледные губы, от скул и щёк, на каких от россыпи веснушек остался лишь загадочный полунамёк. — Завтра? — Завтра? — переспросил Тарталья, но почти тут же исправился. — Да, могу, у меня только обед будет занят. — Тогда давайте утром. Часов в десять, если будет не сложно, — Чжун Ли слышал сам себя отстранённо, погружаясь в идею того, что завтра увидит его лицо вживую. Вблизи. Спустя столько времени. — Хорошо. Тогда… я буду ждать около ювелирного дома? — Да, я заберу Вас там, — с трудом Чжун Ли вернулся в настоящее, опуская взгляд и уже не ощущая себя ватной куклой. — Договорились, — неуверенность скользнула в его ответе чересчур очевидно. Возможно, Тарталья и сам уловил, поскольку закончил поспешно. — Удачной дороги домой. — Спасибо. Спокойной ночи, — ответил Чжун Ли, и сразу же после его последнего слова звонок окончился. Отняв телефон от уха, он посмотрел в сторону пешеходного перехода — машины стояли, подчиняясь бегущему зелёному человечку на светофоре. На другой стороне улицы начиналась парковка. Чуть подрагивающим пальцем Чжун Ли открыл приложение о вызове водителя, после вновь поднимая взгляд. Тарталья всё также был там, сияя ярче полуночного нефрита. И Чжун Ли смог полной грудью вдохнуть осенний ночной воздух.