Алтыным

Казань, СССР, 1989 год.

Фатима двигалась по заледенелому асфальту, то и дело спотыкаясь и поправляя на себе то колготки, то портфель-дипломат. Она торопилась добежать до автобуса, но по скользкой заснеженной дороге было сложно не то что бежать, но даже быстро идти. Поэтому она просто шла широкими шагами, изредка срываясь на бег. Вскоре плохо освещенный тротуар вывел её к цели. Девушка подбежала к знакомой остановке. «Успела!» — с улыбкой на лице подумала она. Но было кое-что странное: на остановке стояло куча народу, но никто не заходил внутрь. Люди лишь молча смотрели на автобус. Девушка никак не могла понять причину этого столпотворения, пока не зашла внутрь. От одного взгляда на автобусный салон всё стало ясно - группировщики. Парни разных возрастов нагло заполонили всё пространство, явно ехали с какого-то побоища: почти все были побитые, в синяках, у некоторых текла кровь. Тем не менее, они громко смеялись, вероятно вспоминая произошедшую драку. Их самолюбие явно тешил тот факт, что никто из взрослых людей не заходил в автобус из-за них - боялись. А для парней, состоящих в группировке - страх и уважение - практически одно и тоже. Комсомолка нервно сглотнула и зашла в автобус. В автобусе сразу стало тихо, а все взгляды устремились на неё. Она осторожно села, не бросая ни взгляда на компанию парней. Спустя где-то 20 минут езды, автобус остановился на еще одной остановке, двери со скрипом открылись. Вся толпа до сих пор не вышла, видимо ехали до конечной. Пару раз оступившись, девушке все таки удалось подхватить портфель и протиснуться через стаю плотно стоящих парней в олимпийках. Яхонтова проводила взглядом автобус, пытаясь игнорировать улюлюканье себе вслед. Фатима шла по осенней Казани, сжимая в кармане пальто потёртый сверток с деньгами. Холодный ветер гнал по асфальту жёлтые листья, колыша её черные волосы, а она думала о том, как странно устроен этот мир. Люди, несущие в мир лишь жестокость, жаждут какой-то мифической справедливости. «Универсам» — свои, но чужие, словно тени, которые всегда рядом, но никогда не дают покоя. Она жила на их территории, дышала их воздухом, но каждый день чувствовала, как граница между её теплой квартирой и улицей становится всё тоньше. В пакете лежали деньги от продажи маминых серёг — последнего, что осталось от родителей. Фатима помнила их смутно, как сон: мамин смех, отцовские руки, запах домашнего хлеба. Но этот мир забрал их, оставив лишь шрам на ноге и пустоту в сердце. Тётя Лера говорила: «Живи, Фатима, просто живи». Но как жить, когда каждый шаг — это сделка с судьбой? Она тряхнула головой в меховой шапке, приводя мысли в порядок. Надо поторопиться, «Домбыт» не прощает опозданий. Будь это её воля, Яхонтова бы в районе этом никогда бы не появлялась, в конце концов, её с тетей квартира находилась на территории Универсама. Но выбора не было — её опекунша держала ларек, и Домбыт уже начал намекать на "проблемы", желая подмять под себя очередной мелкий бизнес. Фатима знала: если не заплатит Жёлтому, тетю могут покалечить. Кафе «Снежинка» встретило её запахом кофе и сигарет. Она поежилась, чувствуя на себе взгляды Домбытовцев. Колик, Цыган и Грифон. В углу, за столиком, сидел Вадим — высокий, в свитере и недешевых джинсах. Фамилия его была Желтухин, отсюда и кличка. Волевой подбородок чуть дернулся в улыбке, когда он заметил татарку. Его холодный взгляд скользнул по Фатиме, оценивая. — Ну что, кыз, принесла? — пробасил мужчина, голос его был спокоен, но в нем чувствовалась угроза. Ей он всегда казался даже похожим на рокочущее урчание большого кота. Пропустив мимо ушей ласково-уничижающее «кыз», Фатима молча протянула конверт. Он был чуть измятым, от быстрого бега и холодного ветра. Ровно 40 рублей. Всё-таки серьги были добротными, мама точно бы хотела, чтобы они достались дочери. Но не судьба. Вадим вскрыл конверт, вынул купюры и положил их в карман. Он не считал деньги — он знал, что там всё, до последней копейки, ведь никто не осмеливался обмануть Домбыт. Он поднялся и жестом указал на соседний стул. — Сядь, кыз. Фатима помедлила, затем все же села, все еще мелко дрожа. Все же зима в самом расцвете. Она начала горячим дыханием отогревать руки, стараясь не смотреть на домбытовских и просто смиренно ждать свою судьбу. Вадим смотрел на неё своим холодным взглядом, внимательно, оценивающе. — Тётку твою трогать не будем. Пока. — он усмехнулся. — Отец твой был хорошим мужиком. Жаль, что так вышло. Она ничего не ответила, опустив взгляд. На душе вновь стало паршиво, хотя на подкорке мозга билась радость от того, что по крайней мере, на этот месяц, тётя Лера и она сама были под защитой Домбыта. Вадим пристально наблюдал за ней, вспоминая как однажды, как иронично, сказал Фатиме, что она напоминала ему его сестру Наташу. Такая же хрупкая, с ангельским лицом и холодным, даже суровым взглядом. Он знал, что эти девушки сильнее, чем кажутся. Он наклонился к Фатиме, и понизил голос. — Ты же понимаешь, что это ещё не всё? — сказал он, при этом смотря прямо ей в глаза. — Я еще принесу..честно. — вздохнула Фатима, хлопая глазами. Мало помалу она распродавала вещи родителей (храни их Аллах) и свои драгоценности, наскребая денег на своеобразную «дань». — Какой срок? — Недельку. — он не собирался давать ей больше времени. Он знал, что у девушки в любом случае будет ещё неделя, чтобы заплатить. Ему было не в новинку заставлять людей расплачиваться за свой покой и безопасность. Они сам выбирали этот путь. Вадим смотрел ей в глаза, будто пытаясь что-то там прочитать. — Умница. — сказал он тихо, так, чтобы слышала только она. — Айнур бы тобой гордился. Мужчина чуть повернулся в сторону, махнув рукой кому-то из группировщиков. Этим кем-то был Колик, который тут же открыл холодильник, доставая ведерко мороженого. Рома Колик Фатиме никогда не нравился. Весь такой услужливый, но она прекрасно чувствовала, какие взгляды он бросал на неё время от времени. Мерзко. Одно только успокаивало — пока рядом Жёлтый, её никто не тронет. — Давай, кыз, ешь. — проронил Вадик, беря телефонную трубку. — Ты наше домбытовское мороженое еще не пробовала.