Первый снег

На следующий день. — Ты ему прям так и сказал? Серьёзно? — неверюще спрашивает салатовый. — Ага) — весело тому отвечает тëмно-зелëный. — Надо же, живой таки! — откуда-то послышался недовольный старческий голос. Ежи сразу же повернули головы в сторону от куда он послышался. Их взору предстала старая монахиня, стоящая около детского приюта. Стоило Манику еë завидеть, как его сразу же искривилось в гримасе отвращения. — Что за рожа? Как ты смеешь делать такое для посланника Бога?! — вспылила женщина. — Посланника Бога? Да скорее к тупой рабе, которая превышает свои полномочия! — недовольно кричит ей парень в ответ. — Да как ты смеешь проявлять такое отношение ко мне?! — вновь вспылила монахиня, только с ещё большим недовольством. — Ох, просто отношусь к вам так же, как вы относились ко мне! — под конец крикнул не мало раздраженный ëж, прежде чем уйти. Разгарячëнный Маник шëл не останавливаясь и не замечая ничего вокруг, что-то тихо бурча себе под нос. А Скордж, наблюдавший за сценой ранее, пытался догнать и заодно дозваться напарника. Когда у него это получилось, то он услышал резкое и громкое «ЧТО!», а также увидел искажëнную в гневе мордашку. — Пойдëм покурить? — непринуждëнно спросил тëмно-зелëный, доставая пачку сигарет из кармана куртки. От такого простого предложения и непринуждëнного тона в голосе, мордашка напротив стала чуть более спокойной, а карие глаза в смущении отвели свой взор в другую сторону. В итоге салатовый кивает головой пару раз, выражая своë согласие. Двое ежей зашли в переулок, зажгли пару сигарет и начали вдыхать никотиновый дым. Тлеющая сигарета приятно потрескивала, а наркотический эффект постепенно начинал действовать, успокаивая разум и тело. — Успокоился? — спрашивает тëмно-зелëный делая очередную затяжку. — Агась, — всё что слышится ему в ответ. — А теперь объясни, что это сейчас было. — Тебе правда так интересно? — Ну не каждый же день вижу как мой напарник начинает орать на кого-то в ответ. Обычно ты просто игнорируешь таких как эта монашка, ну или во всяком случае реагируешь куда спокойнее, — парень ждел ответ, но ëж напротив лишь вскинул голову вверх и выдохнул в воздух горько-сладкий никотиновый дым. Он это делал явно в нежелании отвечать. Видать для него это была больная тема. — Хорошо… Но тогда начнëм из далека. Как ты думаешь, кем были мои родители? — всë же его напарник начал свой рассказ, спустя минуту молчания. — Я… не знаю, — честно и неуверенно ответил голубоглазый на столь странный вопрос. — Вот именно, что и я не знаю, — слышится в ответ. Немного резкий и грубый голос, немного выбивает из колеи. — Я не знаю кто они, я не знаю их имëн, я не знаю как они выглядят, — он говорил это непривычно надломленным голосом, отводя карие глаза глаза в сторону. Он не был готов прочитать во взгляде на против жалость или что хуже презрение. — Ты сирота… — Да. К сожалению или счастью с рождения. Но вот тот кто оставил меня на пороге приюта под управлением церкви, заслуживает отдельное место в аду, — он это говорил всë также не поднимая глаз на собеседника. — Всё на столько было плохо? — Не знаю. Мне не с чем сравнить, но вот я ненавижу каждый день провидëнный в этом приюте. Мне до сих пор снится в кошмарах, как меня отправляют в подвал за малейшую мелочи. Например посвящал играм чуть больше времени, чем дозволяла эта чëртава монашка, вместо того чтобы тратить это время на что-то полезное, допустим на уборку, — его голос со временем становился всё более надломленным от кома в горле, который образовался то ли от сдерживаемых слëз, то ли от подавляемого гнева. Ему явно хотелось выдать более длинную тираду и сказать куда больше, чем он сказал сейчас. Но его остановило ощущение, что его кто-то гладит по голове. Он наконец решился посмотреть на своего собеседника. На своë удивление парень в глазах напротив не увидел унизительной жалости или разрушающего презрения. Ему лишь удалось рассмотреть что-то непонятное и нежное в чужом взгляде, от чего сердце пустило удар, а щëки стали краснеть. — Эй, успокойся, лапа. Те дни давно прошли, и хоть сейчас особо нечего терять, по крайней мере ты в праве распоряжаться своей судьбой, — спокойный голос ежа успокаивали, как и аккуратное движение ладони, поправляющее чужую чëлку. — Давай пойдëм домой. Не то судя по цвету щëк ты скоро совсем замëрзнеш. — Да… Пожалуй ты прав, — соглашается парень, пряча в вороте куртки щëк пунцовый цвет. Двое ежей так и не докурив сигареты, вышли из переулка. Они начали идти по направлению к своему дому, и в какой-то момент им повстречался мужчина, идущий в противоположную сторону. Для Скорджа это действительно был просто не знакомый мужчина средних лет, но вот Маник явно его узнал. Стоило ему завидеть «незнакомца», так он сразу же встал как вкопанный, он побледнел на пару тонов, а его глаза выражали неподдельный ужас. Благо мужчина не заметил странного поведения ежа и просто прошëл мимо. — Эй, всё в порядке, лапа? — спрашивает тëмно-зелëный, беря дрожащую ладонь своего напарника. — Да… В порядке, — неопредлëнно тому отвечает салатовый, всë с тем же взглядом. ***** В пустой комнате разносился тихий шорох. Маленький мальчик должен был здесь мести почти час, в наказание за своë опоздание на перекличку. Живот тоскливо ныл, отдаваясь лëгкой болью, ведь его так и не пустили на завтрак. Метла, что была почти в двое больше мальчика, так и норовила выпасть из маленьких ручек. Время тянулось невозможно долго, словно резина, и лишь тихое тиканье часов и шорох, создаваемый метлой, не давали полностью сойти. Наконец часы отбили 9:31, и маленький ежонок будет свободен. Мальчик уже хотел идти в столовую, чтобы наконец-то поесть, но голос из громкоговорителя сообщает, что все воспитанники приюта должны быть в актовом к 9:40. Мальчик раздражëнно, что-то пробурчал себе под нос, в мыслях выругался как сапожник и недовольно пошëл в актовый, ведь ему очень не хотелось получить ещё одно наказание. По пути в нужное помещение он поправлял ненавистную и неудобную рубашку, а также затянул потуже галстук-бабочку, ему иногда, что от него он когда-нибудь умрëт от удушья. В актовом заме уже стояли другие дети, в ряд и по росту с прямой спиной, словно манекены похожие один на другой. Заняв своë место ëжик стал ждать представления, которое устроили на этот раз монашки. Когда грëбаная перекличка закончилась, растягивающая и без того немалый по времени момент, основное представление наконец-то началось. — Благодарю всех вовремя прибывших, а тех кто опоздал будет ждать серьёзное наказание, а тех кто и вовсе не пришëл ждëт не только наказание, но и ночь в подвале, — произнесла свою традиционную вступительную речь сестра Игнет, своим противным громким хрипящим голосом. — Сегодня к нам в приют приехал новый сотрудник. Это священник Рубен Марсель, отныне он будет заниматься вашей дисциплиной. " — Новость хуже некуда», — невольно пронеслось в голове мальчика. — А теперь поздоровайтесь с новым членом коллектива! — всё так же громко и противно приказала монашка. — Здравствуйте, Рубен Марсель! — хором произнесли дети, словно репетировали до этого. Лишь один мальчик позволил себе маленькую хитрость, он просто открывал рот, вместо того чтобы произносить слова вслух. Игнет и вышеупомянутый ею священник сошли со сцены, начиная обходить воспитанников приюта. По итогу они возле того самого мальчика позволившего себе маленькую хитрость из вредности. Сестра скривилась посмотрев на его слегка растрëпанные иглы, а затем сдавлено прорычала переведя взгляд на карие строптивые* глаза. — Это Маник, — с каким-то ядом и явным недовольством сказала Игнет, продолжая буравить упомянутого взглядом. — Он один из самых, если не самый проблемный воспитанник. Не опрятный вид, хамское поведение, богохульная реч. Что не день, так у него наказание, а запирать в подвал его приходится чуть ли не каждый второй день! — на деле его запирали всего раз в неделю. Впрочем эта женщина любит приукрасить действительность. — Надеюсь вам удастся выбить из него всю дюрь. — Да, не переживайте, — сказал священник с мерзкой улыбкой. Позже когда детям разрешили разойтись, мальчик не переставал ощущать себя пристальный взгляд чужих глаз. Время близилось к обеду. Маник как все дети получили новую работу. Он почти закончил вытирать пыль с последних предметов в комнате, а значит у него было где-то 10 минут свободного времени. Однако салатовые ушки дëрнулись от чьих-то тяжëлых шагов сзади. Это был священник Марсель. — Чем занимаешься мальчик? — зачем-то спросил Рубен. — Работаю, — кратко ответил ëжик. В пустой ничем не примечательной дальней комнате, находилось всего двое людей: один по делу, другой, вероятно, пришедший проследить за первым. Хотя с последним можно было поспорить. Марсель начал подходить к салатовому не сводя с него глаз, от чего тот невольно поëжился. Ощущать на себя чей-то пристальный взгляд всегда неприятно. — Может я чем-то смогу помочь тебе? — щепчущим склизким голосом спрашивает священник. Одну из своих рук он положил на талию мальчика, слегка при обнимая того за живот, а другую расположил на ягодицах. — Что. Ты. Делаешь? — недовольно прошипел Маник, начиная ощущать дискомфорт от странных прикосновений. На что собеседник лишь неприятно ухмыльнулся. — Смотрю чем могу помочь тебе, — сказал тот, не ощущая мук совести. Он стал поглаживать мальчика по талии и слегка сжимать одну из ягодиц. — Хватит! — злобно говорит тот. — Прекрати это! — Не понимаю о чём ты, — лишь отвечает священник и перемещает свою руку к члену мальчика, с силой сжимая его. Это стало последней каплей. Из-за того что мужчина опустил свою голову на плечо ëжика, тому удалось до крови прокусить его щëку. Затем он схватил близлежащую книгу и ударил ею насильника. Тот отлетел от него на небольшое расстояние с не громким «Ай!». К сожалению подобная потасовка не осталась без внимания и в скором времени в комнату вбежала Игнет. — Какова света тут происходит?! — сразу же с порога, спросила монашка, не стесняясь повышать голос. — Этот мелкий… Ведëт себя как бешеный, — говорит священник, потирая больную щëку и недовольно поглядывая на ребëнка. — Он что?! — стоило старухе услышать данное заявление, как она тут же завелась. Еë лицо побагровело от злобы, костяшки пальцев невольно хрустнули от того как она сжимала ладони, а зубы неприятно скрипели. — Маник, я уже по горло сыта твоими выходками! Но подобное уже за гранью хоть какого-то приличия! Даже для тебя мелкий ублюдок!!! А дальше события шли довольно расплывчато. Ëжика схватили за иглы, начали за них буквально тащить к двери подвала, дальше шла лестница, по которой салатовый скатился кубарем и затем он выслушивал недовольные крики Игнет, с болью во всëм теле. — И до окончания наказания ты не получишь и крошки еды! — особо сильно врезалось в ушибленную голову. Хах, она это говорит так словно раньше давала хотя бы корку хлеба. Прошло где-то минут 10 прежде чем мальчик окончательно пришëл в себя, а боль немного утихла. За это время старуха естественно ушла и заперла дверь в подвал. Выхода нет, остаëтся только ждать конца. Так как делать было нечего делать Маник взял старый, уже знатно потрëпанный временем плед и закутался в него. В подвале всегда было холодно и сыро, а стены неприятно разили плесенью, мочой и чем-то ещё неприятным. Лампочка уже как два года перегорела и никто еë менять не собирается, так что искать выключатель было бессмысленно. В углах и под лестницей селились пауки с их паутиной, а по стенам бегала всякая мелкая мерзость. Унылое и мрачное место. Раньше мальчик спасался от уныния с помощью барабанных палочек. Он стучал ими по трубам или пустым ящикам. Но создаваемый ими «великий и ужасный» шум очень раздражал Игнет, и она продлевая наказание ещё на день. Однажды просидев в подвале без еды или воды с неделю, малец перестал так делать. Интересно, сколько наказания продлится на этот раз? За всеми этими неприятными размышлениями провëл наверно час, перед тем как заснуть. Его был прерван тихим скрипом ключа в дверной скважине. Ему свезло проспать всë наказание? Нет, на вряд ли. Звучит слишком нереалистично. К тому же, судя по свету у дверного проëма, это была свеча зажëная во мраке. А когда наступает конец наказания, Игнет любит устраивать словесную порку перед воспитанникам приюта. И это всегда происходит утром после завтрака, а сейчас явно не то время. Ход мыслей был нарушен не громким хлопком двери и всё тем же скрипом ключа. Дверь в подвал закрыли, но неизвестный остался внутри. Он тягучими шагами спустился вниз и взору карих глаз предстал священник Рубен Марсель, которого Маник уже успел возненавидеть за столь короткое время. — Ну привет, строптивый мальчишка, — сказал мужчина с плохо скрываемым злорадством. — Должен признать, ты удивил меня, ожидал, что ты будешь более податливым. Но ничего, я выбью из тебя эту дурь и научу подчиняться, — продолжил говорить с гадкой усмешкой на губах. Он поставил свечку на одну из тумбочек и стал приближаться к ребëнку. Мальчик ожидал что его начнут бить, душить, мучить учениями из Библии во всяком случае. Но никак того, что священник начнëт раздевать его и зачем-то кусать ранее скрытые под одеждой участки кожи. Карие глаза бегали в панике, ища способ спастись или хотя бы ответ на вопрос «Какого хрена творит этот сумасшедший?!». В итоге из-за паники и испуга он стал неконтролируемо молить остановиться и звать кого-то на помощь. Хоть кого-то, хоть Бога, хоть дьявола, хоть на крайняк Игнет. Чтобы хоть кто-нибудь смог его спати. Но никто не пришëл. А мерзкий подонок, тем временем, успел его полностью раздеть и начать делать с ним что-то странное, непонятное и болезниное. Паника нарастала, попытки выбраться из чужой хватки участились. Но разве маленькому ребëнку под силу одолеть взрослого мужика? Мольбы остановить странный процесс, попытки позвать на помощь, тихие всхлипы в итоге переросли в громкий крик от ощущений внизу. Неизвестно сколько бы этот кошмар продолжался, если бы до салатовых ушей не дошло «Маник, проснись!». Ëж практически моментально открыл глаза и начал дышать так, словно до этого находился под толщей воды. Он был вспотевшим и мелько дрожал, а в карих глаз продолжал играть ужас из-за кошмарного воспоминания. — Эй, всё хорошо? — казалось только сейчас парень заметил напротив себя взволнованного Скорджа. Тот смотрел на напарника своими голубыми глазами с на удивление нежностью, беспокойством и даже без какой-либо доли призрения или отвращение. А сам обладатель этих красивых глаз, оказывается всё это время чесал дрожащего парня за ушком, чтобы успокоить. От всего этого Маник не смог сдержать прилив нежности и обнял своего друга (?). Тот кдивлëнно охнул, но не оттолкнул. Однако вопрос, а стоит ли рассказывать ему суть происходящего и делится болезненным воспалением оставался открытым.