Волшебники, звери и прочие неприятности

      Вечер был неприветливым. Сырым, промозглым, холодным. Таким вечером все спешат по домам, и только счастливые обладатели собак и детей с натужной улыбкой несут свою счастливую повинность, выгуливая тех или других.       Гермиона стояла возле главного входа в Хэмпстед-Хит, уперев взгляд в дрожащее зеркало лужи на асфальте. Людей в такой вечер было совсем немного, и каждого подходящего к парку было видно издалека — а она не хотела видеть, как один из них вдруг замедлит шаг, увидев её, остановится и, нерешительно потоптавшись на месте, развернется и уйдет. Она ждала, так отчаянно ждала этого вечера…       — Джейн?..       Голос был приятным, низким, густым. Не совсем таким, каким она себе представляла. Она вскинула голову — и не смогла сдержать удивленного вздоха.       Перед ней стоял высокий и совершенно незнакомый парень с двумя большими картонными стаканчиками в руках. Она могла бы поклясться, что видит его впервые в жизни. Темные глаза и волосы, симпатичное лицо, приятная улыбка — и потрясающая фигура, которую только подчеркивала короткая спортивного вида куртка и прямые джинсы.       — Генри?..       Его улыбка стала смущенной.       — Ну… очевидно, да.       — А на самом деле?       — Генри. Не такое уж редкое имя, чтобы по нему можно отыскать человека — в отличие от…       — В отличие от моего, да, — она тихо рассмеялась. — Гермиона, очень приятно.       — Да, я… я тебя узнал. Видел твои колдо в «Пророке» с того приема у Лестрейнджа. Ну и на самом приеме, если честно, тоже видел.       — Да? — Гермиона почувствовала, что радость от того, что он все-таки пришел, потускнела. — А что еще ты видел в «Пророке»?       Он усмехнулся — и сердце на мгновение сжалось от этой усмешки. Чуть кривая, левый уголок губ выше правого — она так похожа на ту… Мерлин, это уже просто сумасшествие какое-то!       — Возьми-ка, — Генри протянул ей стакан. — Твой горячий шоколад. Давай сразу разберемся, хорошо? «Пророк» — паршивая газетенка, которая напечатает что угодно, лишь бы её покупали. Они перевирают факты так, как им угодно — так что верить там можно разве что колонке спортивных новостей. Той строке, в которой указан счет. Тебя именно это смущает? То, что о тебе писали?       — Не только, — Гермиона храбро вскинула голову. Он прав — лучше разобраться во всем сразу. — Еще то, что обо мне говорят. Ну, знаешь, про мое несостоявшееся замужество и все такое.       Генри бросил на неё внимательный взгляд из-под ресниц.       — Правду сказать?       — Хотелось бы, — поежилась Гермиона. Что-то подсказывало ей, что эта правда ей может не понравиться.       — Я тебя не осуждаю. Если что-то пошло не так с самого начала — незачем делать вид, что все хорошо. Вокруг меня много пар, которых держат вместе лишь привычка и боязнь общественного осуждения, и если бы хотя бы половина из них были бы такими же смелыми, как ты, счастливых людей на свете было бы больше. Но, с другой стороны, я рад, что ты выбрала для встречи это место — здесь нас вряд ли увидит кто-то из волшебников. В твоей ситуации встречаться с парнем наедине было не очень-то разумно.       — Боишься навредить своей репутации? — криво улыбнулась Гермиона.       — Твоей. Мужчины в этом плане в несправедливо более выгодном положении, чем женщины. Новый поток сплетен тебе не нужен.       Она обдумала сказанное им — и, кивнув, неспешно двинулась вперед по дорожке, ведущей в парк. Генри пошел рядом.       — Ну а ты? Чего боялся ты? Я тебя даже не знаю.       — Ты — с Гриффиндора, — он пожал плечами, — я — со Слизерина. Представители этих факультетов в большинстве случаев могут похвастаться лишь взаимной ненавистью, особенно после недавних событий.       В большинстве случаев! Как верно подмечено. Вот бы и ей так…       — Я тебя совсем не помню. И не помню, чтобы у нас были... разногласия.       — Я старше, если ты не заметила. Когда вы с Поттером поступили на первый курс, я был на седьмом. Но я помню тебя очень хорошо.       В самом деле — на старшекурсников она совсем не обращала внимания, разве что на игроков в квиддич — да и то только из-за того, что Гарри стал ловцом.       — Твой шоколад остынет, — напомнил он.       Гермиона послушно сделала глоток. Вкусно. Слишком сладко, но — вкусно. И горячо. То, что надо в такую погоду. Внезапно ей подумалось, что все это чертовски глупо — встречаться вечером, когда уже темнело, в пустынном парке с незнакомцем, да еще пить принесенный им напиток. Откуда ей знать, что это и в самом деле тот Генри, с которым она переписывалась? Он мог подмешать туда, что угодно, а потом… Гермионе стало смешно. А что — потом? Красть у неё нечего. И все-таки…       — О каком своем желании ты никому не рассказывал? — прищурившись, требовательно спросила она.       — Поздновато ты спохватилась, — хмыкнул Генри. — Я хотел дружить с Гарри Поттером. У тебя совершенно отсутствует инстинкт самосохранения, да?       Это прозвучало так знакомо. Совсем как один из десятков вопросов, которыми они обменивались за последние недели. Гермиона почувствовала, как её плечи постепенно расслабляются.       — В привычном понимании — наверное, да. Я видела столько всего, что, кажется, разучилась бояться простых вещей — ну, знаешь, чего обычно боятся люди.       — А чего боишься ты?       Она поежилась. Это был личный вопрос, слишком уж личный — но разве она не хотела поговорить об этом? С кем-то, кто не бросится её защищать, не станет тревожиться — а просто выслушает?..       — Может, ты читал в газетах про сбежавшую мантикору…       — Читал. Люди говорят, ты убила её. В одиночку.       — В одиночку, да… — протянула Гермиона. — На самом деле, это она почти убила меня. И убила бы — просто… Знаешь, магглы верят, что у каждого человека есть ангел-хранитель. Меня спас мой. Но мне снятся её глаза — каждую ночь. Снится, как она говорит со мной, как скалит зубы — а потом… Потом по-разному. Бывают сны, когда это я падаю с верхней площадки недостроенного здания, не она. Или она настигает меня — и клыки и когти впиваются в тело. Или это я умираю от отравленного шипа вместо них — и яд так сильно жжет вены, что я просыпаюсь от боли, а потом весь день у меня немеют руки и шея…       Она мазнула взглядом по его лицу — и осеклась. Генри смотрел на неё со странной смесью горечи и непонятной, необъяснимой вины — наверное, все же не стоило сходу так откровенничать.       — Это ничего, — она заставила себя улыбнуться. — Со временем становится легче. Поначалу я даже Глотика пугалась — у меня есть кот, он рыжий, и в свете камина, например, его шерсть почти такого же цвета, как…       — Я понимаю, — кивнул он. — Не объясняй. Просто мне… мне так жаль, что это случилось с тобой. Теперь я понимаю, почему тебе невмоготу было болтать о пустяках.       — Нет, это не совсем… не совсем так. Разговоры отвлекают. Все отвлекает — работа, люди, улицы… Хуже всего, когда остаешься одна. И, понимаешь, в чем дело — рано или поздно ты всегда остаешься одна. Нельзя бесконечно занимать себя кем-то или чем-то, всегда наступает момент, когда больше никого нет. Только ты. Ты и твои страхи, демоны… называй, как хочешь.       — Может быть, люди потому так стремятся жениться или выйти замуж, чтобы никогда не быть одним? — предположил Генри.       — Странное объяснение.       — Не хуже любого другого.       — Тебе бы подошло?       Он задумался.       — Наверное, нет. Мне вполне комфортно одному. Я привык. Вообще я всю свою жизнь был уверен, что женюсь просто потому, что так надо. Ну, знаешь — у человека должны быть дети, а чтобы были дети, нужна жена. Так положено, и у меня так будет. Но недавно я понял, что меня не очень-то устраивает роль племенного жеребца, главная цель жизни которого — оставить потомство. Так что… Не знаю. Сейчас я не вижу в браке особого смысла, кроме того, чтобы соблюсти приличия. В нашем мире для женщины это важно. А ты?       — Мне тоже много пришлось переосмыслить. Знаешь, в мире магглов сейчас никто не торопится с браком. Многие люди встречаются, живут вместе — годами, а женятся лишь тогда, когда твердо уверены, что встретили наконец того самого человека — того, с кем можно провести всю жизнь. И я думала так же. Но оказалось, что у волшебников все иначе. И я не могу пробовать, выбирать, если ошибусь — пробовать снова. И я подумала — если так, то я никогда не смогу узнать кого-то лучше, чем Рона. Не смогу никому доверять так, как доверяю ему. Но оказалось, что этого тоже недостаточно.       — И… что пошло не так?       — Я влюбилась, — Гермиона улыбнулась — горькой, хинной улыбкой.       — Что?!       — О господи, ты сейчас подумаешь обо мне бог знает что! — спохватилась она. — Я не завела роман на стороне, ничего такого, нет! Просто я всегда думала, что главное в выборе партнера — это надежность. Знать его от корки до корки, доверять ему, ну и чтобы он был добрым, хорошим человеком… А оказалось, что все это вообще не имеет значения. Я влюбилась в человека, которого совершенно не знаю, чьих поступков я часто не могу объяснить, а если нахожу какое-то объяснение — потом оно оказывается совершенно ошибочным. Он не добрый, и вряд ли хороший, и… Но, знаешь, у моего ангела-хранителя — его голос. И у меня получается уснуть, только если я представляю, как он обнимает меня и перебирает мои волосы. Когда я вижу его с другими, я так злюсь, что готова проклясть его — и в то же время мне так больно, что хочется плакать. С ним недавно случилась беда — а у меня нет даже права быть рядом, и это просто убивает. С ним мне спокойно, несмотря ни на что, а когда его нет рядом — так тоскливо, будто ко мне присосался дементор…       — Ого, — Генри нервно улыбнулся. — Ничего себе…       — Прости, — она смутилась. — Я понимаю, нечестно вываливать все это на тебя, да еще при первой встрече, но… Этого так много внутри меня, что оно само рвется наружу — и, мне кажется, что если я не выпущу хотя бы часть, хотя бы крошечную часть, то просто задохнусь.       — Да нет, я просто… не ожидал, что ли. А ты не думала… не думала сказать все это ему? Ну, тому парню?       — Нет, зачем?       — То есть как — зачем?       — Я не думаю, что ему все это нужно.       Быть может, что-то ему от неё все-таки было нужно, но точно — гораздо меньше, чем нужно было ей самой; совершенно недостаточно. А после того, что она сделала — и вовсе, наверное, ничего не осталось. Но объяснять это Генри не хотелось — а потому она решила перевести тему на что-нибудь менее личное.       — Расскажи мне, как получилось, что чистокровный волшебник так хорошо ориентируется в мире магглов?       — Все просто, — Генри пожал широкими плечами, залпом допил остатки своего шоколада и ловким броском забросил пустой стакан в урну. Глаза защипало от нахлынувшего ощущения дежавю. — Когда Темный Лорд вернулся, жизнь стала постепенно превращаться в кошмар. Конечно, это отразилось и на магглах, но все-таки здесь было легче. Легче затеряться, легче дышать… И я сбегал сюда. Сначала — изредка, а потом все чаще и чаще…       Они медленно брели по парку в густых синих сумерках, разбавленных желтыми кляксами фонарей, разговаривали, иногда спорили, иногда шутили. Шоколад давно был выпит, оставив на языке сладко-горькое послевкусие — такое же как этот вечер. Гермиона чувствовала, что теперь, когда она сказала все это — сказала даже не кому-то, а самой себе, позволила себе наконец осознать и принять пусть горькую, но правду, — ей как будто стало легче дышать. «Сбросить груз с души» — кажется, так говорят?.. А может быть, дело было вовсе не в грузе, а в том, что отрицать эти чувства становилось настолько трудно, настолько невыполнимо, что эти попытки выпивали все её силы — и теперь можно было наконец перестать. И пусть это ничего не изменило, и сердце по-прежнему тосковало, ныло и болело о том, чему никогда не бывать — она была всей душой благодарна Генри за то, что он выслушал. Что не стал осуждать.       И, когда они прощались у входа в парк, куда вернулись после долгих блужданий по дорожкам, Гермиона была уверена, что обрела еще одного друга — и была почти что счастлива — настолько, насколько вообще могла быть. Без него.       Вернувшись домой, она исписала целую страницу в их тетради словами благодарности, но ответа все не было — а после долгой прогулки по холодному парку глаза неумолимо слипались, и так хотелось забраться в теплую постель... Они еще успеют наговориться. Гермиона ласково провела пальцами по зеленой с золотым обложке тетради, улыбнулась и отправилась спать.