Волшебники, звери и прочие неприятности

      Пэнси ощущала себя потрясающе.       Полтора часа, проведенные в темном зале перед светящейся стеной, на которой проплывала чужая жизнь, будто отдернули занавес, сняли глухую повязку с глаз, сломали забор, нагроможденный из правил и ограничений, что окружал жизнь её собственную. Она никогда бы и вообразить не могла, что можно говорить — так и о том, о чем говорили они, поступать так, как поступали они, жить так, как жили они. Но из всех тех людей, что пришли посмотреть это кино, в шоке была лишь она и Уизли. А значит, для магглов это — нормально. И не потому, что они грязные животные, как ей втолковывали с детства. Нет. Это были люди, просто люди, но гораздо более честные, открытые, не стесняющиеся своих желаний и готовые идти дальше, несмотря на все ошибки и дурацкие ситуации, в которые они попадали.       По сравнению с тем, что позволяли себе магглы, любая её выходка была всего лишь невинной шалостью. И Пэнси понравилось — понравилось самой распоряжаться собой и своим временем, понравилось делать нечто запретное, понравилось то ощущение власти и всемогущества, которое она испытала, когда напоследок дразняще приблизилась к Уизли, подарила ему пару легких, но многозначительных прикосновений — а потом, смеясь, исчезла.       Их сумасбродная вылазка оказалась невероятной и превзошла все её ожидания. Он краснел так, что в темноте зала казался почти темнокожим, а она хохотала, как никогда в жизни — и над ним в том числе. Это было смущающе, волнующе, временами — горячо, а под конец — даже нежно и трогательно. Под влиянием истории, развернувшейся перед ними на огромном полотне, в её душе шевельнулась какая-то тоска — но Пэнси жестко задавила её, не дав ни шанса. Она ищет лишь веселья. Развлечений. Приключений, быть может. Но — ничего большего. Большего с неё хватит. Спасибо, достаточно.       А сегодня её ожидала прогулка с Дэвисами — и, возможно, еще одно приключение с Лестрейнджем. Она еще не решила, стоит ли соглашаться на предложенную им авантюру, но все равно купила в «Твилфитт и Таттинг» шикарный брючный костюм. В нем и в самом деле было гораздо удобнее, чем в юбках — а если он не пригодится сегодня, то можно шокировать всех, заявившись так на какой-нибудь званый обед.       С утра погода вовсе не располагала к прогулкам верхом, особенно на крылатых клячах — дождь лил, как из ведра. Но ближе к полудню он прекратился, небо посветлело — и Дэвисы не стали отменять свои планы. А Пэнси решила не отказываться от своих.       Реджи очень ловко подстроил так, что места во всех экипажах оказались заняты, и им пришлось ехать вдвоем. Её это более чем устраивало — тем более, что миссис Дэвис весьма небрежно относилась к соблюдению приличий. Лестрейндж отлично правил упряжкой из двух лошадей, ухитряясь одновременно развлекать её беседой, щедро сдобренной легким и ненавязчивым флиртом — Пэнси не заметила, как пролетело время, и они оказались на поляне, на краю которой их ждал привязанный к дереву гнедой красавец-конь с бронзовыми крыльями.       Только почему-то один.       — Разве вы не составите мне компанию?.. — растерявшись, уточнила она. Лететь в одиночку было страшновато.       — Сочту за честь, — усмехнулся краешком губ Лестрейндж. — Но, к сожалению, мне удалось достать только одну лошадь. Если вас не смущает поездка со мной в одном седле…       Его наглость была такой беспрецедентной, что даже восхищала. Ну надо же — смог достать только одну лошадь! Пэнси была вовсе не такой дурочкой, чтобы поверить. Он бросал ей вызов, воображал, что такая близость что-то изменит между ними — что ж, она с удовольствием докажет, что он ошибается!       — Полагаю, он вполне в состоянии выдержать нас обоих, — коварно улыбнулась она. — Вы поможете мне забраться в седло?..       Разумеется, он не мог отказать — и наверняка не хотел. Сильные руки крепко обхватили её талию, на миг прижав к широкой груди — и Пэнси понадобилось сделать усилие над собой, чтобы не поддаться на эту уловку. Оказавшись на спине лошади, она насмешливо взглянула на него сверху вниз — но Лестрейндж ненадолго уступил ей преимущество. Мгновение — и он оказался позади неё, и она могла бы поклясться, что теперь в его глазах поблескивает насмешка.       Пэнси и в самом деле недооценила последствия своего опрометчивого согласия. Теперь она чувствовала не только его грудь, тесно прижатую к своей спине. Бедра касались бедер, пах — её ягодиц, рука легла на талию… И она подумала — будь она проклята, но подумала! — о том, что было бы, если бы сейчас она повернулась к нему, чуть запрокинув голову назад и в притворном смущении опустив ресницы. Если бы коснулась его шероховатой щеки кончиками пальцев. Если бы позволила ему себя поцеловать — а может, и не только поцеловать... И почему-то Пэнси была уверена, что, несмотря на октябрьский холод, в его руках она бы не замерзла.       — Готовы?.. — вкрадчиво прозвучало над самым ухом, и этот полушепот, горячее дыхание на шее заставили сердце биться еще чаще. О чем он спрашивал на самом деле?.. И что будет, если она ответит?.. Мерлин, Пэнси Паркинсон, не делай глупостей! Она искала невинных развлечений — и больше ничего.       — Взлетаем? — спросила она, вложив в голос все безразличие, какое только смогла выскрести из уголков растревоженной души.       — Как прикажете, леди.       Его голос отдалился — и хватка на её теле изменилась. Стала более крепкой, но… менее нежной. В ней как будто не осталось ничего личного — и это неожиданно задело. Она могла бы это изменить — одним движением, одним взглядом — но не стала. Пусть все остается так, как есть. Ей не нужно большего — чувства приносят лишь боль, тоску и несвободу. И ничего из этого она не хотела.       Конь под ними сделал шаг, другой, перешел на бег, в какой-то момент сильно оттолкнулся задними ногами от земли — и взмыл в воздух. Земля устремилась вниз, чувство полета обрушилось на неё, ветер ударил в лицо — и забрал с собой все лишние мысли. Пэнси была счастлива. Она — летела.

***

      Мокрый лес проплывал под ними волнами тяжелого, тусклого золота, прямо над головой нависало серебристо-серое небо, которое то и дело прорезали лезвия солнечных лучей, воздух пах сыростью, листьями и ветром. Девушка в его руках — стройная, гибкая, желанная — смеялась тихим смехом, жемчужинками рассыпавшимся над этим лесом. Но Реджинальда все это не радовало. Он ощущал пустоту и… разочарование.       К его несчастью, он был слишком умен и слишком опытен, чтобы ясно видеть, когда женщина заинтересована в нем, а когда — в его возможностях, и Пэнси, несмотря на все свое очарование, несомненно относилась ко вторым. Для неё он ничем не отличался ни от этого леса, ни от крылатого коня под ними — он был чем-то вроде декорации, предмета обстановки, всего лишь одной из причин, приносивших ей радость.       Кому-то этого, быть может, оказалось бы достаточно.       Но он никогда не был альтруистом. Он хотел её всю — и всего, что она могла бы ему дать. Вот только она со всей жадностью юности хотела лишь брать — а отдавать ничего не хотела... И почему-то именно сейчас он особенно остро ощутил свое одиночество; всю нелепость, неестественность своего положения, непреодолимую дистанцию между тем, каким он был — и той жизнью, которую пытался вести последние месяцы.       Долгие годы он не вспоминал о доме. Поначалу Реджи был уверен, что не вернется сюда никогда — да и, по правде говоря, не очень-то хотелось. Сначала нужно было научиться выживать одному в новом для него мире, а когда он перестал выживать и начал, наконец, жить — то обнаружил, что мир этот огромен и весьма увлекателен, в нем столько интересного, что на тоску по дому не оставалось времени. Да и о чем тосковать? Дом был для него покинутым гнездом, из которого он давно вырос.       Но время шло — и тоска возвращалась. Легкой, вкрадчивой поступью она вошла в его жизнь и прочно обосновалась в ней — не на видном месте, нет, но где-то на дальней полке гардеробной, куда обычно не заглядываешь, но время от времени натыкаешься в поисках шляпы или пары перчаток… Её было легко игнорировать. Просто — не замечать. Но, когда ему предложили вернуться в Британию — замок сломался, и проклятая тоска вырвалась на волю. Он возвращался, думая, что обретет здесь давно потерянный дом.       И дом у него теперь действительно был — фамильное гнездо, восстановленное и отремонтированное, где все было так, как он помнил. По этим коридорам он бегал в детстве, в этой комнате спал, а в этой — размещали Рега, когда его отпускали погостить к ним на выходные. Вечером, когда все были уверены, что дети уснули, один прокрадывался в комнату к другому — и они могли болтать до утра…       Но Рега больше нет. И эта комната теперь — всего лишь комната. Стены, мебель, пол, потолок. И дом совсем не ощущался домом — просто еще одно место жительства, ничем не выделявшееся в череде других, не лучше и не хуже. То, по чему он так тосковал, оказалось всего лишь воспоминаниями — но они и так всегда следовали за ним, для того, чтобы они ожили, вовсе не нужно было возвращаться. То, что умерло, должно быть похоронено. Он похоронил давно — но, видимо, настала пора попрощаться окончательно. Что его здесь держало? Чужие интриги, которые с каждым разом становились все опаснее и безумнее? Вот уж сомнительное удовольствие!..       — Вы сегодня необычайно молчаливы, — заметила Пэнси, когда он помог ей спуститься со спины коня. — Прогулка не доставила вам удовольствия?       — Нет, отнюдь, — он привычно улыбнулся. — Это было очень мило, благодарю вас за то, что составили мне компанию.       — И все же вас что-то занимает куда больше, чем моя компания, — заметила Пэнси.       Проницательна. Еще одно достоинство — Мерлин одарил эту девушку чрезвычайно щедро, но он и так об этом знал. Он мог бы обхватить её талию ладонями прямо сейчас. Пробежать пальцами по спине, вдоль позвоночника, мягко коснуться языком её губ... Если бы только это что-то изменило!..       — Я и в самом деле думал кое о чем.       — И о чем же?       — Об отъезде, — спокойно ответил он. В самом деле спокойно — в душе ничего не дрогнуло, а значит, все правильно. Все так, как должно быть.       — Вы собираетесь в поездку? — с вежливым интересом осведомилась Пэнси. — Надеюсь, она окажется короткой — нам будет не хватать вашего общества.       — Я так не думаю, — улыбнулся Реджи. — Признаться, Британия мне наскучила — так что едва ли я еще вернусь сюда.       Она изумленно распахнула глаза — и ему на миг стало смешно. Ох и самомнение же у вас, мисс Паркинсон, если вы полагали, что роль смиренного обожателя способна увлечь его надолго!..       — Если вы вообразили, что таким образом заставите меня упасть в ваши объятия, вы ошиблись, месье Лестрейндж, — гордо вскинув голову, проронила она.       — Пэнси, у меня и в мыслях не было играть вашими чувствами, — мягко ответил он. — К чему скрывать: вы не испытываете ко мне интереса, а я не из тех, кто навязывается. Вы — красивая женщина, которая уже почувствовала силу своего очарования; вы входите во вкус. Вам нравится эта сила, вы наслаждаетесь ею. Я ясно вижу, как сложится ваш путь: обожающий вас, но необременительный муж, готовый оплачивать ваши прихоти и закрывать глаза на самые вопиющие из них, и множество поклонников, которые сочтут за честь развеивать вашу скуку. Я же не гожусь ни для первого, ни для второго.       — А что насчет терпения? Готовности ждать — и о чем еще вы мне говорили? Ненадолго же вас хватило! — выпалила Пэнси, совсем как обиженный ребенок. Что ж — она и была еще ребенком...       — Ждать ливня в пустыне бессмысленно — это стоит делать в тех местах, где хотя бы иногда случаются грозы. Посмотрите на себя — ваши глаза блестят, щеки покрыты румянцем возбуждения, но не я тому причиной. На моем месте мог быть любой мужчина, и вы отреагировали бы так же — если бы он подарил вам немного власти над собой. Чтобы разжечь костер, нужна искра — но из нас двоих пылаю лишь я. Продолжать все это было бы унизительным для меня, и развращающим — для вас.       — Разве вы неспособны разжечь эту искру?.. — спросила она, томно опустив ресницы. — Я полагала, что для такого мужчины, как вы, это не составляет труда.       — Мне это не интересно, Пэнси, — он усмехнулся. — Я хочу, чтобы вы выбрали меня из множества прочих — но все это время вы лишь играете.       Это было правдой — они оба знали об этом, и она не нашла, что возразить. В душе разлилась горечь, но Реджи умело скрыл её за привычной улыбкой. Не привязываться. Уметь отпускать. За эти достоинства его ценили многие.       — Позвольте сделать вам небольшой подарок — в память о нашей встрече, — он вынул из кармана коробочку, которую носил при себе много недель в ожидании подходящего случая. — Это подвеска — вы можете носить её, как украшение. Или забросить в ящик стола. Но если вам вдруг захочется оказаться где-либо, сколь угодно далеко — просто представьте себе это место и сожмите её в пальцах. Подвеска зачарована как портключ — и она перенесет вас в любую точку мира тотчас же.       — Необычный подарок, — заметила она, рассматривая миниатюрный золотой ключик, лежавший на синем бархате. — Вы давно его приготовили?       — Еще когда вы были помолвлены с Малфоем, а я полагал, что разрыв этой помолвки что-то изменит, — пожал плечами Реджи. — Я осознал, насколько наивен был — и все же надеюсь, что вы примете его в знак дружеского расположения.       Пэнси задумчиво провела подушечкой пальца по полированной поверхности ключика.       — Спасибо. Позвольте узнать — как скоро?..       — О, ни к чему торопиться, — Реджи снова улыбнулся. — Я ведь обещал дать Рождественский бал, а вы, помнится, предлагали свою помощь в подготовке фейерверка?       А еще ему нужно время, чтобы вывести из Британии средства и распределить активы так, чтобы их никто не нашел — как и его самого, но об этом Пэнси знать необязательно.       — С удовольствием, месье Лестрейндж. Но, боюсь, нам пора возвращаться…       — Да, отличная мысль.       Он привязал крылатого коня к дереву, чтобы вернуться за ним позже, и галантно помог Пэнси забраться в коляску. На короткое мгновение, когда их руки соприкоснулись, и он сжал её кисть, обтянутую тонкой лайковой перчаткой, в своей, в нем вновь вспыхнула надежда — и он всмотрелся в её глаза, ища в них хотя бы отблеск, мимолетную тень, тончайший намек...Но она тут же отвела взгляд, а прикосновение продлилось ровно столько, сколько необходимо, ни секундой дольше — и Реджи приказал надежде заткнуться.       До Рождества осталось не так уж много. Всего пара месяцев — а потом Париж, Вена, может, даже Нью-Йорк или Токио. У него были деньги, он был свободен, как ветер — а ветер не ищет ни пристанища, ни привязанностей.