Любовь на литавры

Эпилог

      Они существовали столько, сколько существовал мир. Когда-то давно избранные Присутствием не боялись и не скрывали своей природы. Они гордились ей. Магия была пятой стихией: признанной силой. Но всё изменилось. Вместе с их влиянием росло и число тех, кто не желал с ним мириться. Католическая Церковь, видя угрозу в том, что не могла контролировать, стала задавать вопросы. Что, если они вовсе не безобидны? Что, если они станут причиной катастрофы? Что, если их способности дарованы Искусителем? Эти вопросы требовали ответов. И требовали крови. Спекуляции превратились в догму. Церковь не могла с терпением относиться к идущим против Слова Божьего. Страх заволок разумы людей, внушая недоверие, превращая тех, кто давно жил среди них, в опасность. И этот же страх побудил их разводить костры. Тогда началась Охота. Миром овладел чёрный дым и истошные крики охваченных пламенем. Святая Инквизиция бдела за порядком.       Война не утихала долгие десятилетия, но чем больше они пытались бороться за своё право существовать, тем яростнее разгоралась ненависть, тем крепче сжимались пальцы на горле. Надежда угасла, никто не хотел слушать. Представители магических фракций пришли в Ватикан с опущенными головами, моля о пощаде. Им не под силу было продолжать Войну Чистого Пламени. И тогда Церковь воспользовалась возможностью показать, что несёт в мир не только Божественное воздаяние, но и Его милосердие. Однако с теми, чей отец — Дьявол, нужно быть осторожными. Но как удостовериться, что они не восстанут, не потревожат порядок? Просто. Истощить их. Отнять у них всё. Запугать. Поставить их на колени и не давать им подняться. Не давать им подняться. Не давать…       Ранний октябрь свеж, веет нотками почти неощутимой сырости, но влажность воздуха пробирает едва ли не до костей. Нова запахивается в тонкое кофейное пальто сильнее, когда выходит из собора Святого Петра прямо на площадь. Здесь всегда много людей, даже для крохотного населения Ватикана, и десятки взглядов тут же обращаются к ней, въедаются в черты её лица, прилипают к рукам, плечам, глазам — диковинным, божественным, непостижимым простым смертным. Полгода прошло, а ею всё никак не могут насытиться. Это изматывает её.       Нова ждёт своего подопечного не дольше минуты. Из собора выходит низкий, но очень уверенный парень — или, вернее, ещё совсем юноша — с раскиданными по лицу веснушками и воодушевлённой улыбкой. Девушка даже против воли улыбается ему в ответ — лишь уголком губ, мягко и коротко. Какой приятный, даже не жаль, что она задержалась сильнее обычного. Быть Превиусом — вещь более ответственная и муторная, чем Нова могла предположить. Но это всё равно лучше, чем сидеть на месте Папы и заниматься мудой. Нет, она не политик — она в этом мире мессия, единородная Дочь Господа, и на мольбы кардиналов вести дела Святого Престола последовал такой очевидный отказ.       Парень — начинающий чернокнижник — кивком зовёт её к маленькой прогулке до машины. Нова идёт медленно, по-прежнему ловя назойливые взгляды десятков глаз, пока прохладное солнце лежит на небосводе и почти зевает, спускаясь всё ниже и ниже. Ловчая протягивает руку к левому запястью, и ногти аккуратно ложатся на кожу, не слишком сильно расчёсывая метку. Отголоски старой веры остались на её запястье, но больше она не позволит никому клеймить Других до мяса. Теперь в её руках возможность инициировать Других: так, как это должно было быть всегда, без вмешательства Церкви, без укоров и унижающих достоинство меток.       — Вы будете в это воскресенье на площади? — внезапный вопрос тихо звучит где-то у её плеча, и Нова поворачивает голову к своему юному собеседнику.       — Да, конечно. Ты никогда не бывал на проповедях, Эмануэле?       — Нет, Превиус. Простите, — он стыдливо жмурится, заводя руку за затылок и теребя волосы на нём, но в качестве извинений дарит ей ещё одну улыбку. — В этот раз буду, обещаю!       Нова коротко хмыкает. Милый и забавный — и такой тёплый, — словно младший брат, который так стремится угодить более сильной, авторитетной сестре. Ветер подкрадывается к их фигурам сзади, не слишком настойчиво подталкивает в спины, треплет волосы, и в душе отчего-то расцветает тоска. Как же Нова давно не виделась с друзьями, с Веспер. Оникс и Таллиса она посещала пять дней назад, к Шену и Беа заглядывает ещё реже. Люсьен сам её навещает: раза три в месяц, чтобы провести неторопливые беседы, поделиться друг с другом мудростью — бессмертной, возвышенной — и, что уж греха таить, пообсуждать вечно занятую Верховную ведьму.       С Веспер, к сожалению, видеться не удаётся совсем: она слишком занята, всё ещё ведёт строительный бизнес, но уже не прикрываясь именем синьоры Конте и не пряча свою метку на запястье. Сотрудники теперь боятся её больше обычного, но она только упивается этим превосходством и тем, что работа идёт без малейших осечек. Вот только Нова безрадостна: ей не хватает пары встреч в месяц так сильно, что она на стену лезть готова. Иногда, конечно, она ночует у Верховной ведьмы, но не дожидается её и засыпает одна. И просыпается тоже. Неясно, что между ними теперь: они делят лишь короткие — «случайные» — прикосновения, изнеженные взгляды и внезапные поцелуи. И этого так чертовски мало. Нова с тяжестью вздыхает.       Эмануэле доводит её до своей машины, открывает дверь, приглашает внутрь. Ненавязчиво уточняет, чем он может быть полезен, куда её отвезти, и Нова, не задумываясь, произносит адрес Верховной ведьмы. Веспер не ждёт её — наверняка. Но Нова хочет встретить её с работы, обнять и почувствовать хоть какое-то тепло от другой женщины. В конце концов, у Ловчей сегодня День рождения, а самым желанным подарком всегда будет Веспер. Которая за день даже не позвонила ни разу.       Машина трогается с места, выезжает из Ватикана прямиком в Рим, ловит капотом последние лучи ленивого солнца. Нова отворачивает голову к окну. Пейзаж в октябре яркий и пёстрый, оранжево-жёлтый, прямо как её глаза, которые отныне не смеет закрывать ни одна линза. Завтра после полудня она должна будет инициировать ещё троих Других, послезавтра — больше. Многие нарочно едут в Италию, напрямую к ней, чтобы своими глазами лицезреть Дочь Божью: посланницу Солнца, наследницу Луны — ощутить её прикосновение и благословение. Она окружена всеобщим бурным вниманием, но такое нужное внимание от одного человека никак не может получить. Нова ловит себя на мысли: скучает. Всегда. Пос-то-ян-но. Навязчиво, с обидой и неудовлетворением, с разочарованием.       Эмануэле рассказывает ей о своих родителях: он тоже вырос в приюте, но месяц назад выпустился из него и решил навестить близких. Они просили прощения, плакали, обнимали его, а он лишь улыбался — нежно и искренне, — он сумел простить. И теперь их ждёт огромная работа над восстановлением доверия, над тем, чтобы полноценно познакомиться друг с другом — заново, с чистого листа, — и над искоренением всех сожалений. Но Нова почти его не слушает: роется в сумке, в сотый раз проверяет телефон — без смс и пропущенных звонков, — ищет ключи от чужого дома. Глаза цепляются за глупый дешёвый брелок в виде солнца, и взгляд Новы наконец теплеет. У Веспер на ключах такой же, только в форме полумесяца — Верховная ведьма согласилась на него почти сразу же, когда девушка предложила купить что-то парное. Вот только они не пара.       Машина сворачивает от стен Аврелиана в сторону Тибра, и её встречают просторные улицы Париоли. Нове нравится архитектура района, нравятся элегантные здания и большие зелёные насаждения повсюду — здесь свободно и спокойно, несмотря на большое количество исключительных и дорогих автомобилей. И даже Эмануэле сбрасывает скорость, едет мягко и неторопливо, выискивая глазами нужную улицу. Он не очень хорошо знаком с местностью этой части города, поэтому задаёт слишком много вопросов о том, где ему свернуть, как лучше перестроиться. И почему Нова выбрала жить здесь. Но она игнорирует его вопрос, коротко хмыкает и просит остановиться у нужного здания.       С парковки выезжает чёрный Мерин, уступая им место. Девушка тут же дёргается ближе к окну, чтобы разглядеть его: ей знакома марка, модель и даже водитель за рулём — Беа. Веспер уже дома? В такое время? Дыхание нагло вырывает из лёгких колючая нервозность, ладонь сильнее сжимает ключи, делая их более горячими, влажными, а кожа вбирает в себя лёгкий запах металла от силы сжатия. Отчего-то начинает хотеться пить: эта жажда сначала перекатывается на языке, скользит до корня и падает в горло, как комок сухой травы в обезвоженный колодец. Волнительно и нервно, словно первая, какая-то безудержная подростковая влюблённость. Нова поспешно открывает дверь машины.       Она даже не ждёт, когда Эмануэле припаркуется, не прощается с ним и забывает о мальчишке в ту же секунду, как подошвы касаются асфальта. Вряд ли божество способно на такое невежество, но Нове не хватает терпения, чтобы даже закрыть за собой — сбегает от него, как напуганный лаем собак котёнок. Её ведут не ноги — сердце: отчаянное и рвущееся, беспокойно толкающееся в груди до тех пор, пока она не подбегает к дому и не отворяет парадную дверь. Пояс на пальто раскачивается от любого рывка, и некрепкий узел развязывается, но Нова даже не замечает этого, пока мечется с каждого пролёта, каждой ступени всё выше и выше, на самый последний этаж. Усталость в ногах не просыпается: её выжигают адреналин, фенилэтиламин и дофамин — убийственный коктейль гормонов, бьющих в мозг так сильно, что голова идёт кругом.       В момент, когда она оказывается у той самой двери, дыхание замирает. Чувство окрылённости внезапно поглощают трусливая неуверенность и забившаяся в стенки черепа паника. Что, если Беа просто отвозила какие-то документы? Что, если забирала что-то из её дома, чтобы в срочном порядке отвезти Верховной ведьме? Что, если… Нова мотает головой, вытряхивая навязчивые мысли. Поправляет сумку на плече, теребит ремешок пальцами, подносит ключи к замку и дрожащей рукой вставляет в скважину — получается лишь со второй попытки. Пожалуйста, хоть бы Веспер была дома. Ну пожалуйста.       Щелчок замка нарушает вальяжно растекающуюся по квартире тишину. Нова нерешительно ступает на порог и слышит чьи-то торопливые — беспокойные, напуганные — шаги. Веспер показывается в коридоре: чуточку шокированная, удивлённая, в своём домашнем чёрном шёлке и замершей у головы рукой, чтобы скинуть с волос полотенце. Несколько капель срываются с её подбородка, разбиваются о ключицы, падают в декольте, и Ловчая против воли следит за каждой из них, рассматривает влажный блеск на чужой коже, незаметно и бесшумно сглатывает.       — Нова? — короткий вопрос срывается с губ женщины сразу после того, как она всё же снимает полотенце с головы. Мокрые волосы струятся на плечах солнечной россыпью, создавая удивительно завораживающий контраст с тёмной тканью халата.       — Привет.       И — тишина. Вновь. Ловчая нервничает, ощущая себя пойманной на какой-то подлости, а Веспер с шумным выдохом смягчается — даже позволяет себе улыбнуться, забросить полотенце на плечо и опереться другим о косяк. Руки складываются на груди, а взгляд с интересом и внимательностью рассматривает внешний вид гостьи: распахнутое пальто, чуть взлохмаченные на макушке волосы, всё ещё сбившееся от спешки дыхание. И глаза — влюблённые, почти влажные от такой долгожданной возможности наконец лицезреть перед собой Верховную ведьму.       — Ты рано. Раздевайся, — Веспер кивком указывает на дверь гостиной и отстраняется от стены, чтобы пройти к комнате.       — «Рано»? Но ты меня и не…       — Нова.       Нова осекается. Кивает, наклоняется к ботинкам и снимает их, отставляя к порогу. Тянется руками к пальто, но Веспер не позволяет снять самостоятельно: заходит за её спину, перехватывает за воротник, стягивает его сначала с плеч — и наклоняется к одному, коротко целует, — а затем снимает полностью, чтобы повесить в шкаф. Нова чуточку теряется, замирает на месте и не поворачивает к женщине голову до тех пор, пока не ощущает, как чужая ладонь заботливо и мягко проскальзывает по её, переплетает пальцы и сжимает — крепко и честно.       Веспер тянет её за собой вглубь квартиры. На стенах играют полутона приглушённого тёплого света от небольших светильников, в воздухе превалирует — на удивление — миндаль: сладковатый и терпкий, почти пряный — женщина всегда пахнет так после душа, Нова уже успела запомнить это. Она разглядывает чужую спину, всё ещё влажные пшеничные пряди, которые от воды только больше вьются. Хочется протянуть руку, провести по ним кончиками пальцев, ощутить их мягкость — или жёсткость — и прильнуть щекой, дразня кожу щекоткой волос. Искушение сделать это жжётся прямо в груди.       Веспер открывает дверь в гостиную, заводит девушку, кладёт вторую ладонь её на талию — приобнимая, подталкивая войти дальше. И Нова видит на диване два букета — как банально и безвкусно — роз, но словно подранных, почти лысых. И не сдерживается, прикладывает руку ко рту и смеётся, громко и звонко.       — Что это, Вес?       — Что? Ох, — Веспер отпускает её, в спешке подходит к дивану, берёт мешочек с лепестками и начинает хаотично разбрасывать алые лепестки дорожкой до Новы. — Я совершенно забыла, что ушла в душ до того, как подготовить всё.       Ловчая с нежной, снисходительной улыбкой наблюдает за чужими чуточку нелепыми попытками придать комнате романтическую атмосферу. Верховная ведьма не такая уж и идеальная, да? Радует.       — Веспер, — Нова как-то по-особенному пленительно протягивает букву «р», и женщина замирает, бросая тело на съедение тысяче голодных мурашек.       Ловчая делает к ней шаг: прямо по лепесткам — мягким, шелестящим под ногами, — кладёт руку поверх чужой, сжимающей мешочек, поглаживает по коже, ощущая под пальцами едва выпирающие вены. Янтарь согревает холод чужих глаз, силится успокоить, и Веспер прикрывает глаза, делая глубокий вдох, прежде чем признаться:       — Я думала, ты закончишь сегодня позже. Решила отправить за тобой Беа и подготовить всё, но…       — Тогда тебе следует позвонить ей прямо сейчас, потому что она уже выехала.       Нова играет с ней, она не хочет, чтобы женщина отвлекалась от неё. Веспер стремится отвернуться, чтобы найти телефон, но не успевает, попадает прямо в капкан: чужая ладонь опускается на её щёку, мягко, но ощутимо разворачивает лицо к себе, притягивает ближе. И губы, уверенные и настойчивые, опускаются поверх её. Сердце моментально срывается с лестницы рёбер и падает с неё прямо к желудку. Веспер прикрывает глаза, протяжно и низко мычит, показывая и давая услышать, как ей приятна инициатива Ловчей, а затем ответно захватывает её губы в долгую, неторопливую ласку.       Поцелуй Веспер удивительно сладок — наверняка не отказала сегодня в десерте за обедом. Чувствуется нотка тёмного — не горького — шоколада вперемешку с таким знакомым кофе. Вот он — идеальный подарок Новы: желанный, значимый и восхитительный. Она будто только сейчас до конца осознала, насколько тосковала. Будто только сейчас отпустила себя окончательно и убедилась, что Веспер здесь. Рядом с ней.       Ладони Верховной ведьмы спускаются на талию, с нажимом проводят по её изгибу, укрощают. Ловчая мычит в чужие губы в ответ: тихо, приглушённо, а потом и вовсе разочарованно, когда они отрываются от неё. Словно лишают кислорода, лишают всякой возможности существовать, лишают жизни, обезглавливая без гильотины.       — М-м-м, подожди минутку, — Веспер шепчет прямо в уголок рта, опаляет своим дыханием. Знает, что Нове нравится, как она протягивает эту зачаровывающую «м» — тело девушки почти обмякает в её руках. — У меня есть для тебя подарок.       — Ты помнишь? — маленький неуверенный вопрос звучит тихо, скромно, без намёка на оскорбление.       — Нова, я за тобой ухаживаю. Конечно, я помню.       Веспер, наконец, берёт над собой верх окончательно, отходит от неё, поправляет на плече чуть съехавший ворот халата — медленно, маняще. Ловчая с трудом выдыхает. Женщина открывает сумку — замочек так приятно звучит в вязкой тишине комнаты — и достаёт синий бархатный футляр. Одна только коробочка раздразнивает предвкушение, и Нова машинально прикусывает губу, пока Веспер возвращается к ней с интригующей, гордой улыбкой.       — Он напомнил мне твои глаза.       Футляр оказывается в нерешительных руках девушки. Дыхание вновь подводит: срывается последним коротким выдохом с приоткрытых губ, замирает, пока пальцы открывают крышечку. Сердцевина янтаря — чистого, завораживающего — отражается на радужке, ложится на неё оранжевым бликом. Нова проводит ногтями по каждой выемке золота, по каждому лучу мастерски выкованного солнца. Робкая улыбка против воли расцветает на её губах, а взгляд наполняется тихой нежностью, кристальным трепетом.       — Спасибо.       Веспер достаёт кулон самостоятельно, снова заходит за спину. Аккуратно и осторожно касается чужих волос, перекладывает их со спины на левое плечо, заводит цепочку за шею. Запах миндаля начинает ощущаться ярче, раскрываясь каждой ореховой ноткой, когда застёжка податливо защёлкивается и женщина наклоняется к чужой коже, оставляя на ней маленький намёк на любовь и нежность с помощью крохотного поцелуя. Нова в мурашках.       Веспер взмахивает рукой — Ловчая не видит этого жеста, — и граммофон в углу гостиной самостоятельно опускает ножку на пластинку, окутывая силуэты женщин удивительным и трогательным фортепьяно. Мелодия звучит незнакомо лишь секунд пять, а после — Нова поворачивается к Верховной ведьме с мечущимся и откликающимся сердцем.       — Дебюсси? — она знает ответ, знает каждую ноту «Лунного света» почти наизусть — Веспер и это помнит. Такая внимательная и чарующая.       — Да. Потанцуем?       Нова тоже внимательная: помнит, что женщина не любит танцевать, но с благодарностью вкладывает ладонь в чужую. Веспер обхватывает за талию второй рукой, поглаживает по ней, прижимает ближе, и Ловчая блаженно выдыхает. Проводит пальцами по спине, ощущает выступ лопаток под тонким чёрным шёлком, наматывает на них кончики светлых волос. Наконец-то рядом с ледяной непоколебимой женщиной становится тепло. Нова так сильно нуждалась в этом.       Они покачиваются медленно, лениво, прямо на лепестках — рассыпают запах роз по полу, дышат тихо и приглушённо. Ловчей хочется создать временную петлю в этом моменте, зациклить его, впечатать в память и возвращаться сюда, в квартиру Веспер, в мягкость рук и тепло её тела, в любой момент, когда того бы ни пожелало сердце. Это бесценно.       Фортепьяно пронзительно и чутко аккомпанирует музыке их душ: родных, искренних, созданных небесами и изначально предназначенных друг для друга. Это так правильно, так судьбоносно, мнемой заложено в их ДНК, что Нова ощущает нужду в этом слиянии. Смотрит Веспер в глаза, рассматривает родинку под веком, тянется к лицу, чтобы подарить ещё один ласковый поцелуй. Он расцветает на их губах бутоном самых важных чувств: чуткостью, уважением, принятием, глубокой и сильной любовью.       Веспер отвечает не спеша, смакует каждое ощущение, не хочет навредить. Её губы едва шевелятся, целуют, растягивая каждое движение, вовлекают в пучину головокружительной нежности. Ладонь продолжает скользить по талии, разглаживает невидимые складки на чужой блузке, спускается к пояснице. Женщины вновь забываются: «Лунный свет» начинает играть по-новой, а затем и ещё раз, и ещё, а они всё не отрываются, не могут оторваться, поглощая и наслаждаясь такой долгожданной близостью.       Нове начинает не хватать воздуха, глаза под закрытыми веками практически закатываются от почти удушающего удовольствия, и она чуть слышно, слабо простанывает. Внезапно для себя самой — неосознанно, интуитивно — выпускает ладонь Веспер, кладёт руки ей на плечи, чуть давит на них, подаваясь телом вперёд. И Верховная ведьма так же интуитивно делает несколько шагов назад: тихой поступью до двери гостиной, более уверенными шагами — вдоль по коридору, путающимися и нетрпеливыми — в спальню. Не выпуская Нову из рук, не разрывая поцелуй ни на секунду, даже чтобы вдохнуть.       Где-то позади, отдалённым эхом, продолжает играть фортепьяно, но этот звук глушит очередной стон Новы — скромный, почти молящий. Руки спускаются с плеч, находят поясок на чужом халате, тянут за него, но не успевают развязать. Задняя часть коленей встречается с кроватью — она выбивает равновесие, и ноги подкашиваются, позволяя телу упасть на жёсткий матрас. И Нове наконец удаётся увидеть глаза Веспер: опьянённые, с тёмной пеленой удивительно острого возбуждения. От одного взгляда сердце останавливается. А голос, не нарочно срывающийся на первых двух слогах, напитан подавленной самообладанием жаждой:       — Ты бы…       — Да, — сходу отвечает Нова. Не нужно вопросов, неуверенности — она хотела этого так долго, она так мечтала о близости с этой женщиной, не желать которую попросту невозможно.       Веспер залезает на постель, прямо над Ловчей. Наклоняется, чтобы забрать принадлежащий по всем правам лишь ей поцелуй, чтобы чуточку прикусить губу, выражая исключительный голод, переходящий в помешательство. Пальцы ложатся на каждую пуговицу на блузке — парочка из них раздражающе застревает в прорезях, и Веспер приходится сорвать их — быстро, резко, — расстёгивают и стягивают такую ненужную ткань с тела её Ловчей времени.       Нова не сопротивляется — было бы исключительно глупо играть в недотрогу именно сейчас, когда желание вспышками мелькает на обратной стороне век от каждого вздоха, каждого укуса на мягких губах. Это вынуждает постанывать чаще, хвататься руками за чужие волосы — всё ещё влажные, прохладные, — пока пальцы Верховной ведьмы не находят замочек брюк. Он скользит по ширинке быстро, бесшумно, и Нова упускает тот момент, когда верхний их шов уже болтается на её бёдрах. Она приподнимает их, вновь бросает взгляд на Веспер: на её несдержанные руки, скатывающие штаны с ног одним рывком; против воли задерживает его на пальцах — длинных, тонких — и шумно сглатывает.       Веспер выпрямляется прямо на коленях, прямо над бёдрами Новы — возвышается так величественно, словно это она божество, неумолимо желающее подчинить себе простую смертную. Смотрит на неё — сверху-вниз, — заводит тем, с какой царственностью берётся одной рукой за свой жалкий поясок, с какой тугой медлительностью тянет за него. Нова предвкушающе, едва ли не скуляще, мычит, когда халат на нагом теле распахивается, открывая вид на чертовски сексуальное тело взрослой женщины. Ловчая даже подрывается, лопатки моментально покидают тёплый матрас, но чужая рука толкает её в плечо, и Нова вновь падает на спину. Боже, Веспер беспощадно выедает все её мысли, заполняя лишь собой: своей фигурой, голосом, взглядом.       У Новы был опыт с мужчиной: странный, быстрый, под волнами дешёвого и тошнотворного алкоголя; был с женщиной: непонятный, экспериментальный, щекотный, неловкий — всё по юности, из глупости и интереса. А сейчас перед ней она, Верховная ведьма последнего — возрождённого после революции — ковена в Риме, могущественная и властная Веспер, волчица под блестящей чешуёй змеи. Девушка даже ощущает проступь нервозности: от давящего на горло кома до внезапно вспотевших ладоней.       Веспер наклоняется, срывает — нагло и своенравно — ещё один поцелуй с её губ, спускает свои собственные к подбородку, прикусывает кожу под ним. Дышит сдавленно, с хрипотцой, с безупречным в своей силе возбуждением. Ладони Новы ложатся ей на плечи, скользят по гладким мышцам — напряжённым, едва ли не дрожащим, — заводятся под края халата и спускают его с тела полностью, роняя возле себя на кровать. Губы Веспер, влажные и ненасытные, изучающе ласкают её шею: захватывают кожу, водят по ней самыми кончиками, щекочут невыносимо горячим дыханием, встречая в ответ целый ворох мурашек.       Грудь Новы вздымается тяжело, с каждой секундой всё быстрее и судорожнее, и женщина, наконец, немного приподнимает Ловчую, заводит руки к лопаткам, с больным нетерпением пытается расстегнуть. Крючки цепляются за маленькие колечки, дразнят её самообладание, издеваясь смеются, и Веспер снова портит чужую одежду, вырывая их прямо из ткани. Нова вздрагивает, когда слышит нечто напоминающее сердитое рычание.       — Вес, — она перехватывает ладонями её лицо, поднимает к своему, смотрит — так же опьянённо, с слепым желанием отдаться, — но голос её мягок и ласков. — Спокойнее.       Бровь дёргается до ужаса знакомо — недовольна, не хочет успокаиваться. Но должна — Нова просит. Веспер утешающе приподнимает один уголок губ с намёком на тёплую улыбку, кивает. И так по-хитрому наклоняется, увлекает в очередной поцелуй, чтобы незаметно спустить бретели чужого бюстгальтера с плеч, снять эту совершенно ненужную часть белья с такого искушающе прекрасного тела. Ловчая шумно и тяжело выдыхает, когда ощущает грудью прохладу комнаты, а затем и вовсе простанывает, чувствуя, как её обхватывают тёплые ладони, как большие пальцы ложатся на соски, с несильным нажимом проводят по ним.       Нова сглатывает с усилием, с провалом, проводит языком по внезапно пересохшим губам и решается на немыслимую смелость. Кладёт руку на светлую макушку, чуточку давит, и Веспер победно улыбается ей в щёку. А затем кошмарно послушно наклоняется туда, где Нова требует её губы — к затвердевшим соскам. Верховная ведьма широко проводит языком по одному из них, провокационно перекатывает на чуть шероховатой поверхности языка, обхватывает губами, пока янтарные глаза так внимательно наблюдают за этим. А затем бёдра Ловчей рефлекторно сводятся. И Веспер ликует — довела.       Она спускает ладони к чужому тазу, пальцы поддевают резинку белья по бокам, тянут вниз, пока губы беспощадно мягко ласкают грудь. Нова задыхается. Откидывает голову, раскрывает рот, дышит хрипловато, словно собака в перетягивающем горло поводке. Становится так чертовски душно, так невероятно хорошо, когда Веспер разводит ей бёдра. Внизу ощущается сокрушающая пульсация, вибрацией бегущая вдоль по всему телу, сводящая лодыжки в невозможности пошевелить. Так погибают боги: выгибаясь от бесконтрольной страсти, от сладкого удушающего желания, падая в беспамятство перед ликом Венеры.       Ладонь Веспер ребром проходится между половых губ, и Ловчая закатывает глаза с тяжелейшим выдохом. Пальцы не сразу находят клитор: всё время соскальзывают, тонут в пучине чужого возбуждения, отпечатывающегося липкой влагой на подушечках. Нова протягивает некрепкие руки вперёд — Веспер успокаивающе наклоняется, позволяет обнять себя, позволяет схватиться за плечи так крепко, чтобы девушка не сошла с ума окончательно. Вот только уже слишком, слишком поздно.       Запах Новы ползёт по коже Верховной ведьмы, каплями въедается в покрывало, раздразнивает бурлящий внутри огонь, лавой растекающийся по каждой мышце тела. Веспер выцеловывает на груди свои инициалы, пока пальцы уверенно и мягко ласкают чуточку набухший клитор. Ловчая жмурится, жмётся к чужому телу сильнее, давит длинными ногтями в такую безупречно гладкую кожу плеч. И простанывает — громко, умоляюще — когда увеличивается сила нажима, когда подушечки начинают поглаживать быстрее, настойчивее, ловко обводя и играясь с чужой чувствительностью. Ещё, ещё движение — голос набирает высоту так отчаянно и честно, так безбожно срывается на хриплый шёпот имени ведьмы. Нову начинает трясти, желудок сворачивается, когда нечто чертовски приятное затягивается внизу её живота, норовясь взорваться с такой силой, что это окончательно снесёт ей голову. Веспер вслушивается в каждый оттенок её голоса. И, когда он становится невыносимо дрожащим, сдавленным, она быстро спускает пальцы ниже и входит двумя — одним толчком, до упора. В ту же секунду Ловчая сгибается.       Нова кончает бессовестно долго. Громко, сильно, с зажатыми внутри пальцами — так безумно горячо, так вызывающе и пошло. Веспер не выходит из неё, ловит каждый судорожный выдох, каждую пульсацию стенок влагалища, упивается чужими эмоциями. И только через полторы минуты ощущает, как дыхание Ловчей выравнивается, как сжатые тугими приятными судорогами мышцы расслабляются. Женщина рассматривает её: одинокая капелька пота на виске, раскрытые от удовольствия губы, расфокусированный взгляд. Бесконечно красиво, бесконечно заводит. Хочется брать, брать, брать — снова. Много. Долго. До ломоты в теле, до отсутствия сил пошевелиться, до невозможности ходить наутро.       И Веспер берёт. Сначала — свободной рукой одну ладонь Новы: мягко целует во внутреннюю сторону, размазывает по коже нежность, переплетает пальцы и вжимает замок их рук в кровать; затем — саму Нову. Пальцы скользят спокойно, без какого-либо труда — податливое тело принимает их так хорошо, что бёдра начинают рефлекторно покачиваться в ответ. Ловчая поджимает губы, тихо постанывает, смотрит Веспер чётко в глаза — послушно, отдавая, позволяя. Сжимает чужую ладонь сильнее, не нарочно продавливает ногтями кожу, шепчет:       — Веспер… — почти срываясь на очередной хрип.       — М-м? — протягивает ведьма, чуть сгибая пальцы внутри. Давит подушечками на верхнюю стенку, слышит глухой стон, улыбается.       — Быстрее, — шёпот превращается в полувсхлип, брови приподнимаются в мольбе, — пожалуйста.       Веспер замирает на неумолимо долгую секунду. А затем протискивает руку под чужую спину, обхватывает за талию, почти рывком отрывает Нову от матраса, чтобы усадить себе на колени. Хочется быть ближе, распаляться сильнее, смотреть ей в глаза и наблюдать за таким сладким, плывущим от удовольствия взглядом. Верховная ведьма крепко удерживает её на себе, вновь шевелит пальцами внутри чужого тела, пока октябрьский ветер стучит в окно, давит на него, желая ворваться в безмерно горячую комнату. Темп увеличивается. Нова впивается пальцами в спину женщины, прижимается собственной грудью к её. И жмурится, дрожит, бесконтрольно покачивает бёдрами в ответ, насаживаясь глубже, резче. Сводит Веспер с ума.       Верховная ведьма вновь сгибает пальцы — прямо внутри, — меняет угол вхождения и получает за это ещё более влажные, мокрые, развязные звуки лона девушки. И каждый её нерв разрывается, летит к чертям, когда Нова утыкается губами в мочку её уха и опаляющим — сбившимся — шёпотом произносит:       — Ещё чуть-чуть, Вес, я…       Веспер выругивается — не позволяет себе делать это вслух при других людях, но с Ловчей, как всегда, всё по-другому. Толчки становятся более жадными, порывистыми, граничащими с дико приятной в своём ужасе грубостью. Пот проступает уже на втором теле: капля образовывается где-то за шеей, удивительным образом не задевает пшеничные волосы и пробегает вдоль позвоночника, попадая в ямочку на пояснице. Быстрые, нечёткие стоны Новы доводят до грани: Веспер низко простанывает вместе с ней, с больным удовольствием поглощая её эмоции, напитываясь ими, наслаждаясь почти до собственного экстаза.       Ловчая негромко вскрикивает, жмурится сильнее — до боли в веках, до скрежета ресниц — и рефлекторно дёргается бёдрами с чужих пальцев, соскальзывая с них и обмякая на коленях женщины. Тело вибрирует, почти трясётся от сокрушительного окончания, а дыхание сбито настолько, что горло разрывается изнутри, царапается о бесконечные выдохи. Веспер переводит руку с талии к спине, успокаивающе поглаживает по усыпанной мурашками коже. Осторожно и заботливо целует в висок — лишь раз; вдоль скулы — дважды. Не хочет прекращать прямо сейчас, но вынуждает себя — хочется дать Нове возможность отдохнуть.       Но Нова отказывается от этой возможности после четырёх минут сладкой неги. Этого хватает, чтобы она вернула себе рассудок, чтобы обхватила ладонями чужое лицо, притянула для поцелуя. Веспер протяжно мычит, когда Ловчая решается провести языком по её губам, аккуратно перекатить его дальше, коснуться чужого. Пальцы очерчивают черты лица Верховной ведьмы почти неощутимо, легонько, спускаются к шее, ложатся на плечи. И Нова вновь давит на них, пока где-то там, из гостиной, всё ещё звучит — вероятно, в десятый раз — нежное и такое эмоциональное фортепьяно.       Девушка укладывает Веспер на спину, оглаживает любопытными руками изгибы, выступы мышц, твердь рёбер. И невероятную мягкость груди: касается её поступательно, почти нерешительно, словно бесценной, хрупкой, прекрасной вещи. Вся Веспер — шедевр. Шедевр, сотворённый Богом по воле и подобию Его, взывающий мужчин стремиться к нему, падать ниц, желать его. Однако никто не может желать женщину так сильно, как другая женщина — до одури, до дурости, до одержимости.       Ловчая дарит поцелуи каждому дюйму чужого тела: от шеи до груди, до живота, до бёдер. Раздвигает их так же ласково, пока Верховная ведьма с шумным выдохом приподнимается на локтях и наблюдает. Голова плывёт, низ живота напрягается, а миндаль окончательно утопает в ином, более соблазнительном запахе, въевшемся в постель и оседающем на стенах.       — Нова… — спина Веспер с упоением встречает хаотичные мурашки, голос несвойственно тих, ей даже кажется, словно Ловчая не слышит этот шёпот.       — Да?       Женщину раскалывает надвое: хочется позволить взять инициативу, отдаться чужим губам, с намекающим на смущение румянцем наблюдать за тем, как её удовлетворяют — и одновременно хочется раскрепостится, вести безоговорочно, бескомпромиссно, управлять ласками девушки так, как захочется только ей. И она выбирает последовательность: позволяет Нове приникнуть к лону, медлительно и широко провести языком вдоль складок, остановить его наверху, а затем — кладёт левую ладонь ей на затылок, притягивает за него ещё ближе. И чувственно выгибается, прикрывает глаза, простанывает её имя, когда губы накрывают клитор.       Ощущения чересчур яркие, головокружительные. Потрясающе — и это не идеальная техника Новы, это творят с ней собственные эмоции. Она вновь выбирает смотреть: внимательно, жадно, с наслаждением, пока Ловчая неторопливо собирает языком вязкое возбуждение, чтобы — о, боже — затем так вызывающе проглотить. Чёрт.       Нова хмыкает. От того, как вздрагивают чужие бёдра, как дыхание вырывается из груди с хрипом, как ужасно привлекательно Веспер смотрит на неё сверху-вниз. И девушка нетерпеливо, с голодом и восхищением прижимается губами между её ног — сильно, плотно. Вопреки всему посасывает мягко, осторожно, но вскоре отрывается под разочарованный стон. Пальцы Верховной ведьмы с силой стягивают её волосы, тянут обратно, и Нова прикладывает к клитору язык, водит им быстро, впечатляюще легко. Затем — сбрасывает скорость, мучительно-играючи медлит, чтобы потом разогнаться вновь — неожиданно и остро.       Веспер шепчет что-то бессвязное: от коротких сбивчивых «Да» до протяжных «Боже, Нова, ты…», но никак не может закончить мысль, не может успеть за лаской чужого языка. Девушка поглощает её, вылизывает остервенело, жадно — до разрождающегося в чужом теле фейрверка, до громкого отчаянного стона. Локоть Веспер подкашивается, и она падает на спину, бьётся затылком в подушки, выгибается в почти агрессивно-страстном порыве. Её оргазм сотрясает всю комнату, ваза на тумбе почти со звоном дрожит, уподобляясь её телу. Как же это было хорошо — сколько уже лет она не ощущала подобного?       Нова отрывается не сразу: напоследок проходится меж складок языком — дважды, трижды подряд, — всё пытается вобрать в себя вкус, ненасытно и одурманенно проглотить его. Но Веспер останавливает: отрывает от себя, требовательно давит на затылок, чтобы она поднялась, чуточку приподнимается сама. И целует её во влажные губы, ощущает на них привкус женщины — свой собственный, — падает в омут такого окрыляющего блаженства. Красота чужой нежности окутывает пеленой мурашек, усмиряет разгорячённое и заведённое сердце, ощущается холодом фисташкового мороженого — из лавки пожилого синьора Джентиле — на разбитых губах.       Нова опускается на неё сверху. Два нагих тела дарят друг другу тепло и покой. Веспер обнимает её, прижимает к себе мягко, трепетно, пока губы так невыносимо медленно, лениво скользят по чужим. Ладони гладят кожу — горячую, с выступившей на позвоночнике испариной, — подушечки пальцев вырисовывают какие-то самые простые узоры. И Ловчая с неохотой отрывается, опускает голову, утыкается носом в ямочку между ключиц. И целует в неё, мстит дурацкой золотой подвеске, которая так издевательски провоцировала её, когда Нова даже не смела мечтать о подобной близости.       — Веспер.       — Да?       Девушка едва заметно мнётся, прикрывает глаза, выдыхает — долго и неторопливо — куда-то в шею, прежде чем тихо, интимно прошептать:       — Я люблю тебя.       Веспер улыбается, рассматривает устало-нежным взглядом потолок, ощущает в голове и сердце такую необычайную лёгкость и без всякого стеснения и неуверенности отвечает:       — Я тоже тебя люблю, Нова.       Ветер поскуливает за окном, вторит душе Ловчей, почти ноет, внезапно перемещаясь из-за стекла в самое её сердце. Буйно шумит в нём, воет, разгоняет горячую кровь, заставляя его биться чаще, болезненнее. Нова робко сглатывает, прежде чем спросить:       — Что между нами?       Веспер поднимает брови в немом удивлении, но не позволяет себе отпугнуть Ловчую неосторожным словом, неверной интонацией. Поэтому лишь наклоняется к её макушке, прижимает к ней губы — не целует — и шепчет прямо в мягкие, чуточку растрёпанные каштановые волосы:       Ты моя женщина, Нова. И место моё — рядом с тобой.       Женщина. Её женщина. Ловчая почти вздрагивает на этой фразе, дыхание замирает на кончиках губ. Такие долгожданные слова, такая тугая нужда в них — и сказаны. Напрямую — чётко и честно. Обезоруживает.       Нова чуть приподнимается на ней, смотрит — долго, заворожённо. Верховная ведьма видит глаза, говорящие так много, так ярко пылающие при каждом её слове, так вкрадчиво наблюдающие за ней. Да, Нова смогла подарить ей покой, которого так требовало сердце Веспер. Смогла. И стала спасением не только целого мира — это мелочь, ничтожная пыль в сравнении с иным, — а спасением её души.