Любовь на литавры

      Боль из шеи переходит в спину, сводит лопатки и искривляет позвоночник. Веспер смыкает губы, тихо и неприятно мыча, и лишь после этого находит в себе силы пошевелиться и с трудом раскрыть глаза. Перед ними всё те же знакомые, холодные, осуждающие стены Архивов. Верховная ведьма поднимает одну руку, заводит себе за шею и медленно массирует, чтобы избавиться от неприятных ощущений — каким-то волшебным, почти немыслимым образом уснула прямо сидя на полу, опираясь спиной о каменную плиту. Где-то там, на ней, сверху, всё ещё лежит пугающе-умиротворённая девушка, пока Куратор охраняет её вечный покой.       Веспер шипит от пульсирующей боли в затылке и только сейчас догадывается распустить пучок, чтобы не стягивал кожу головы так беспощадно. Желудок сразу же после пробуждения добивает организм ещё одними неприятными ощущениями: скручивается, дрожит, липнет стенками к стенкам. Во рту почти пыльно, безбожно сухо и невкусно, язык тщетно пытается увлажнить хотя бы губы, но почти режется об их сухость. Хочется есть, пить, спать, помыться и поменять несвежую одежду. Она ещё никогда не чувствовала себя настолько отвратительно.       Веспер пытается подняться с жёсткого пола, но даже это удаётся не сразу: ей приходится опереться ладонями о наверняка грязный камень, но она делает это, чтобы иметь хоть какую-то опору. С третьей попытки получается встать на ноги, которые ужасно затекли и сковывают икры. Но она не позволяет даже молчаливо — одними глазами — указать на то, что ей плохо. Куратор бросает на неё беглый взгляд и с тяжестью вздыхает. Ему жаль: не только Нову, но и эту женщину, которая взяла на себя слишком много и которая вот-вот сломается. Она выглядит как человек, который всю свою жизнь связывал себя с чем-то одним: важным, высоким, благородным, — а потом потерпел крах.       — Надолго я… — Веспер жмурится, чтобы снять напряжение в измученных глазах, пока пытается подобрать слово, — отключилась?       — На четыре часа и шесть минут, — расслабленно, будто даже отрешённо отвечает Куратор, и Верховная ведьма с лёгкой сотрясающей горло паникой поворачивает голову к окну.       В Архивах уже светло: ленивое, в этот раз не слишком яркое и тусклое солнце уже озарило рассветом кроны деревьев и невысокую траву. Веспер затаивает дыхание, пытаясь прислушаться к тишине. Там, за окном, не весенний нежный пейзаж, а скучающая, будто даже чуточку пожухлая зелень; на небе ни облака, словно Небесный Отец хочет полноценно видеть, как Дочь Его угасает в свой последний день на этой земле. И солнце вторит ему: почти плачет, омываясь собственными лучами, стонет от невозможности обласкать лицо Новы своим теплом, с укором смотрит на Веспер. И она понимает, что тишина разговаривает с ней: шепчет, просит, молит о снисхождении, молит о том, чтобы она впустила в мир воплощение Триединого. «Утешитель же, Дух Святой, Которого Отец пошлёт вам ради Меня, научит вас всему и напомнит вам обо всём, что Я говорил вам», — ранее незнакомые строки внезапно звучат в её собственной голове — чьи они? Откуда?       — Что будет с миром, если до конца сегодняшнего дня Нова не воскреснет? — голос Веспер слаб, тих, почти немощен, пока боль сжирает каждую мышцу в теле и бьёт в виски, раскалывая череп. Куратор пожимает плечами. — Вы не знаете?       — Не знаю. Но тебе и не нужно отталкиваться от судьбы мира, потому что и Источник, и её жизнь имеют равную значимость, — он по-прежнему стоит у каменной плиты, на которой лежит Нова, словно пытается растянуть каждое мгновение, пока она тут. — Вопрос только в том, что ты сама желаешь оставить в своих руках.       — Вы знаете ответ, — её тон становится более неприветливым, сухим.       Так надо, надо, надо. Хочется разбить, наконец, оковы несправедливости, хочется оправдать собственные лишения, хочется самой стать путеводным светом для Других — но это лишь фасад. К чёрту это, если Веспер не накажет собственных обидчиков, если не прижмёт их каблуком к полу и не заставит захлебнуться в собственных слезах — вот её истинная мотивация. Снова всё упирается в месть. Однако она внезапно опустошённым сердцем осознаёт такую неприятную истину: мстить уже не хочется. Ничего не хочется. Ничего не получается и ни на что уже нет сил, чтобы получалось. В молчание Куратора врывается тихая, скромная фраза, такая непривычная для женского голоса:       — Я люблю её.       Куратор не отвечает: он не осуждает и не поддерживает — он просто знает. Конечно, она её любит, поэтому всё ещё здесь, поэтому не утащила Источник в Гнездо и поэтому ни разу не подошла к нему — только стоит у плиты Новы и смотрит на неё. Веспер признала — это значит гораздо больше, чем что-либо другое.       Верховная ведьма протягивает ладони — пусть чуточку пыльные, пусть измаранные полом, — потому что не может себе отказать в прикосновении к любимой и значимой. Она осторожно берёт Нову за плечи, с заботой и несвойственной ей мягкостью приподнимает торс, наклоняется сама. Обнимает.       И — плачет. Наконец-то плачет, наконец-то позволяет не скрывать этих слёз, не прятаться. Крепко сжимает чужое тело, ощущает в собственном дрожь, но всё равно позволяет эмоциям выйти так, как они того хотят. Её обессиленным рукам становится больно, но она лишь продолжает вжимать Нову в себя, отказываясь от того, чтобы отпустить. Потолок давит, ложится ей на плечи, заставляет горбиться от тяжести — смотри, Веспер, чувствуй, какую ношу ты на себе несёшь. На потолок точно так же — сильно, неумолимо — давит небо, на него — твёрдая нога Господа. Возложил надежду на Свою Дочь, но если не Она, то пусть теперь другая женщина несёт Его волю, пусть открывает людям глаза и ведёт их в истину.       Веспер немного поворачивает голову, и её нос утыкается в тёмные волосы на виске. Так хочется спрятаться в любимую Нову, засесть под её кожу целиком и больше никогда не выходить в этот осточертелый мир. Губы — влажные, солёные от слёз — случайно задевают скулу Ловчей, но Веспер не отстраняется, не запрещает себе этот маленький жест, даже несмотря на то, что Нова мертва. Женщина не целует: губы лишь немного касаются кожи, размазывают на ней болезненную, мучительную, чрезмерную нежность. Она дышит сдавленно, но тихо, и каждый новый выдох превращается в бессвязный шёпот.       Куратор молчит, смотрит на них, и его привычно расслабленные ладони впервые превращаются в жёсткий замок на животе. Ему бы хотелось многое объяснить Веспер, но ещё не время — она должна прийти к каким-то выводам сама. Женщине становится проще, легче: первые слёзы — злые, ядовитые и нездоровые — вышли, оставляя за собой лишь очищенные от эмоций, прозрачные. Веспер закрывает глаза, слыша гулкое биение собственного сердца, пока его не подкашивает встречный — мнимый, призрачный — удар. Это наваждение хватает Верховную ведьму в свои лапы, выгрызает последние отголоски разума в голове. И что-то в ней, наконец, ломается.       — Куратор, пожалуйста, принесите Источник.       Он с лёгким удивлением смотрит на неё, но не шевелится — лишь белые ресницы дрогнули от чужой интонации. А голос, мудрый и ровный, даёт такой долгожданный ответ:       — Ты можешь прикоснуться к нему сама.       — Не могу. Источник отверг меня, — напоминает она быстрым, нетерпеливым шёпотом, всё ещё не выпуская из кольца рук важнейшего человека в своей жизни.       Куратор не объясняет: медленно, почти величественно отворачивается, отходит ко второй каменной плите и берёт в ласковые ладони кубок. Веспер даже не наблюдает за ним: её глаза закрыты, чтобы более отчётливо впитать в себя каждое ощущение близости с Новой. И, лишь когда к ним подходят, она слышит такое же спокойное, уверенное слово:       — Возьми.       Веспер вынуждает себя расслабить руки, продолжая придерживать девушку за спину лишь одной. Вторая нерешительно тянется к протянутой ей чаше — вопросов у женщины много, но она не задаёт их. А Куратору не обязательно их слышать, чтобы ответить. В момент, когда пальцы Веспер с лёгкостью обхватывают Источник, он объясняет:       — «Без любви нет ничего благоугодного Богу», Верховная. Отныне Он тебя принимает: ты отказалась от мести, чтобы впустить в своё сердце любовь, — Куратор кивает — самому себе, ей — и без любого сопротивления передаёт огромную силу в её руки. — Господь и есть Любовь.       Веспер уже не слушает, не слышит: её сознание плывёт, когда она ощущает в своей — своей! — ладони мощную, тёплую, неиссякаемую энергию. Но даже от неё отказывается — осознанно — ради девушки. Хватит с неё этих мучений. Такие, как Веспер, и безо всякого Источника добьются того, к чему так рьяно идут. И ведьма с облегчённым сердцем переводит руку со спины Новы ей за шею, чтобы придержать; подносит к её рту золотую чашу и наблюдает, как энергия сама, без чьей-либо помощи, почтительно вливается в обескровленные губы.       Куратор наблюдает так внимательно, словно читает важную книгу, стремясь не упустить ни буквы. Он ожидал этого, он знал, что Веспер готова рисковать всем, когда дело касается действительно важных людей в её жизни. Ведь даже на встречу с родным отцом она решилась. Решилась, понимая, что, если он её узнает, она потеряет всё. А она почти безумно желала, чтобы он узнал. И на всё остальное было так глубоко наплевать.       Наплевать и сейчас. Потому что картина того, как наполняется светом чужая кожа, как вспышки белого Присутствия трещинками, напоминая маленькие молнии, пробегают по лицу Ловчей, спускаются на шею, ползут к груди стоят гораздо большего, чем Источник, который всё равно никому другому полноценно бы принадлежать не смог. Веспер наблюдает за кубком: его свет не потух ни на полутон, пока рука нервно дрожит, чуточку раскачивая чашу. И она бросает короткий — секундный — взгляд на Куратора. Он кивает — Источник неиссякаем. Просто очередная чёртова проверка для неё. Проверка, в ходе которой она смогла, наконец, прикоснуться к древней силе.       Тело Новы ещё долго не теплеет: цвет кожи крайне медленно становится более ярким, живым; веки даже не дрожат — словно всё ещё не пришла в сознание, но её Присутствие почти ослепляет. И пульс на шее под пальцами Веспер наконец начинает ощущаться: вяло, тихо, едва заметно, но даже это уже радует. И почему такая чудесная энергия все эти века была скрыта от чужих глаз и рук? Неозвученный ответ мурашками пробегает по коже Верховной ведьмы: потому что она планировала с его помощью отнимать жизни, а не возвращать. Но Нова — ватиканская шпионка, неинициированная неловкая ведьма, редчайшая Ловчая времени — изменила сознание настолько, что Веспер даже не пожалела бы, если бы та действительно поглотила Источник. За окном шелестит редкая листва, своим робким шёпотом благодаря Верховную ведьму. И она, наконец, невесомо касаясь, проводит тыльной стороной пальцев по едва розовеющей щеке девушки.

***

      Нова с мелкой болью в груди — сердце после остановки всё ещё работает через раз — жмурится, но глаз не открывает — тяжело. Она пытается отогреться, зарываясь в одеяло почти по самый нос, но почему-то не может подтянуть его выше шеи — что-то мешает. И она только сейчас с какой-то отдалённой мыслью, с непониманием открывает веки. На ней лежит чья-то нелёгкая рука, зажимая не то что одеяло — всё её тело. Даже пошевелиться не получится.       Первая волна паники сходит довольно быстро: запах знакомый, опасно-приятный, такой родной. Нотка миндаля сластит язык, пока мята играюче пытается перебить её своей едва ощутимой горечью. Веспер. За её спиной Веспер. В её постели. Обнимающая и держащая так крепко, словно Нова — опасная преступница, которую велено лишить головы. Ловчая тихо сглатывает.       Соблазн повернуться, увидеть лицо выедает все другие желания, она перестаёт дышать. Боится пошевелиться и нарушить наверняка такой нужный сон женщины, но вместе с тем не может, не хочет себе отказывать в этом. Почти детское волнение сводит плечи, заставляет дыхание подрагивать, обрываться на кончиках губ, а кружащая голову близость густым сиропом наполняет тело изнутри: спускается от горла к лёгким, к пищеводу, к желудку — так медленно, такой растягивающейся, плавной пеленой, что Нове становится жарко. И она так же неторопливо, неуверенно двигается: чуть шевелит плечами, чтобы немного размять тело, пытается повернуть сначала голову, но это себя не оправдывает, и Ловчая аккуратно разворачивает торс. Слышит где-то за спиной встречное шуршание постели, ощущает, как рука на её теле начинает менять положение, как чьё-то едва слышное полусонное бормотание согревает затылок. Всё же разбудила. Глупая.       В момент, когда Нове удаётся полноценно развернуться, её встречают уже раскрытые серые глаза. Чуточку покрасневшие, но всё ещё такие безупречно чистые, глубокие. И безукоризненно нежные.       — Нова? — Веспер словно пытается отдать себе отчёт в том, что она делает в чужой постели — так близко, так интимно.       — Веспер? — встречный вопрос звучит мягко, но приподнятая бровь намекает на вызов.       — Кажется, я случайно уснула, — она лжёт, она намеренно легла с ней, чтобы больше не позволить никому покушаться на её сокровище. — Ты здорово помотала нервы. Пришлось тащить тебя в Гнездо почти на руках.       — «Почти»?       — Голодная?       Растерянность. И глупая попытка крыть чужого короля бубновой шестёркой. Но Веспер пока всё ещё не готова обсуждать их маленький — немаленький — флирт в кабинете. И поцелуй. Точно, как бы она могла о таком забыть. Рука с неохотой отпускает чужое тело, и женщина приподнимается на локте, разглядывая — наконец, открытые, живые — глаза Ловчей, вобравшие в себя цвет восходящего солнца. Насколько же красиво, насколько завораживает. Хочется наклониться к ним, вглядываться, высматривать каждую ниточку на радужке, смаковать каждый оттенок яркого цвета, перетекающий в более мягкие полутона янтарного. Как стеклянный мёд на солнце — золотой, насыщенный и невозможно сладкий.       — Безумно. Готова съесть даже что-то из стряпни Хорхе.       — Не зарекайся, — хмыкает Веспер, пытаясь очнуться от затягивающего омута чужих глаз. — Я закажу тебе что-нибудь через Беа, она привезёт горя…       Нова перебивает: не словом — жестом. Кладёт ладонь на чужое плечо, нажимает на него, настойчиво давит. И Веспер молча, смиренно опускается обратно на бок. Снова они лицом к лицу; женщина вычитывает во взгляде Ловчей свои же когда-то давно озвученные слова: «Уже не убежать. Поздно». Когда-то попалась Нова — теперь очередь Веспер.       — Потом, — кратко, тихо, почти просяще, что эта просьба въедается под кожу, щекочет её изнутри, играет мурашками на руках и вдоль позвоночника.       Хочется разорваться: схватить Нову двумя руками, уткнуться в макушку и перебирать каштановые волосы, скользящие меж пальцев. И одновременно хочется сбежать. Потому что помнится чужое «Sum in amore», собственное «Я люблю её» — пронзительное и ужасное, — и эти чувства чуточку пугают. Столько лет запрещать себе любую близость, чтобы в итоге желать по-настоящему только этого — неприличный промах. Но Веспер лишь кивает её словам.       А затем — молниеносное, бездумное объятие. Дёрнулись сразу обе: нетерпеливо, порывисто, почти сталкиваясь телами, как два борца, неиссякаемо желающие в равной степени одержать победу. Комната пахнет тоской, грустью и сожалениями — эхо этих чувств отражается от стен плачущими стонами, накрывает тела женщин, вместо одеяла. Веспер крепко жмёт её к себе, Нова — ещё крепче. И жмурятся — обе — так сильно, что капилляры вот-вот лопнут.       Ловчая шепчет на латыни: «Я скучала», надеясь, что останется неуслышанной. Веспер вместо «Я тоже» таким же пробирающим шёпотом отвечает: «Я знаю». Целует её — как и хотела — в макушку, признаётся этим действием в собственной слабости. И Нова принимает эту уязвимость, принимает любую черту Веспер. Потому что влюблена до износа, до беспамятства — так чертовски сильно, что почти тает в чужих руках, как ломтик шоколада в чашке кофе. Удивительно, что женщина пока что им не пахнет.       Нова не сдерживается: толкает кончиком носа её под подбородком, чтобы приподняла; прижимает губы под чужой челюстью: не целуя — оглаживая ими небольшой участок кожи; выдыхает на него. Слышит где-то сверху сбившийся на секунду вдох, но не отстраняется, чтобы увидеть мимику Веспер. Хочется подарить этой невероятно стойкой женщине свою нежность, опору и понимание. Она заслуживает этого больше всех на этой планете.       — Ты устала, — без вопроса; спокойный, очевидный факт.       — Я устала, — признаёт Веспер. И Нова наконец позволяет себе оставить поцелуй на её шее: незаметный, короткий, почти неощутимый.       — Оставайся со мной, — просит она, чтобы подарить ведьме покой в своих объятиях.       Приглушённый шёпот, неестественно мягкая рука, ложащаяся на затылок Ловчей, тёплое и ровное биение чужого сердца становятся ей ответом:       — Конечно. Я никуда не собиралась.

***

      — Как ночка? — Шен наклоняется к плечу Веспер, сидящей за общим столом в Хранилище. Она ждёт остальных для важнейшего собрания, но от первого пришедшего лишь закатывает глаза. — Рад, что Нова жива, но ты бы ей хоть время дала на отдых.       — О, прошу тебя, ещё хоть слово — и я отдам твой халат Оникс в качестве новой подстилки.       — Надеюсь, с ней ты была менее жестокой, — мужчина садится на стул рядом с Верховной ведьмой, по правую руку — показатель того, кем он является для неё.       — Шутки шутками, Шен, но все сейчас подойдут, так что избавь меня от этого, — она обхватывает пальцами переносицу, намекая, что находится в более серьёзном расположении духа. — Тем более ничего не было.       Чернокнижник загадочно хмыкает, бурчит себе под нос нескромное «Ну да, ну да» и внезапно дёргается, когда Веспер несильно пихает его плечо своим. Хоть что-то в этом мире не меняется. Он знает, что она не лжёт, но может изредка позволить себе дружескую издёвку; она знает, что нет смысла оправдываться перед ним — ему известно, что она не тронет Нову.       Ещё через минуту появляется Люсьен: тихо и загадочно, подходя к ним со спины, хотя вход в другой стороне. А вот дверь открывается только от левой ладони Оникс — правая упрямо и воодушевлённо тащит за собой Нову. Веспер коротко дёргает уголком губ вниз, замечая их держания за ручки. Ну просто несказанно чудесно. Она ещё и ревнует.       — Садитесь, — привычный всем властный тон подчиняет со второй секунды. Союз Сожжения почти в сборе. — Мы с Константино пару часов назад обсуждали дальнейшие действия. Было принято решение не распыляться на всю Италию, а сосредоточить силы на захват Рима.       — Захват Рима? — Нова щурится, чтобы вглядеться в черты лица Верховной ведьмы: сейчас они более строгие и напряжённые, чем утром. И сталь вновь встречается с янтарём, создавая между ними маленький скромный контакт.       — Да. Рассредоточимся к границам, чтобы разделить Магистериум на небольшие отряды — так с ними справиться будет гораздо проще.       Шен задумчиво кивает, упирая в подбородок крепкий кулак, пока Люсьен постукивает пальцем по столу. Оникс тоже молчит, пытаясь осмыслить план такого масштаба. Тишину нарушает только опоздавший Таллис, и Веспер со вздохом приглашает его за стол — одним кивком.       — Ещё раз: к маю нам необходимо объездить все Гнёзда, чтобы собрать Других. Далее мы отправляемся к крайним точкам города и постепенно пробираемся к сердцу Рима.       — Ватикан, — губы Новы против воли приоткрываются на этом страшном слове.       — Верно, Ватикан. От границ и до него обязателен захват церквей. Нам нельзя допустить, чтобы священники во время восстания продолжали вдалбливать в головы людей, что мы нечестивы и опасны. Людей, кстати, не трогаем, — Веспер непримиримым тоном выделяет эту фразу.       — Подожди, разве не будет более разумно добраться до Ватикана по подземным проходам, чтобы напасть внезапно?       — Шен, мы не шайка подлых псов. Мы хотим заявить о себе во весь голос — мы это сделаем, — твёрдо отвечает Веспер, поворачивая голову к нему, чтобы подавить взглядом любое желание сопротивляться. — Не прячась.       — Прошу прощения, но на подготовку крайне мало времени, — встревает Люсьен, хотя его голос всё так же спокоен и учтив. — Нам необходима условная армия Других, строгое распределение по территории Рима по отрядам, план передвижений. Мы не успеем за пять дней.       — Нам нельзя дать Церкви понять, что Источник найден, мы не можем дать им время на осмысление этой информации, — Веспер встаёт из-за стола, упираясь в него ладонями так сильно, что дерево чуть скрипит. — Именно поэтому начинаем прямо сейчас. На территории Италии пять Гнёзд: два в Риме, по одному в Неаполе, Ассизи и Сиене, — она взглядом обводит каждого из присутствующих, давая чёткое указание. — Я полечу в Сиену. Шен, у тебя Ассизи. Нова, за тобой Неаполь. Оникс и Таллис, вы остаётесь здесь, переговоры нужны не будут — в Риме каждый Другой готов предоставить мне взаимную помощь, — наконец, её глаза встречаются со светлыми глазами Люсьена, но он даже без её слов бы понял, что от него требуется. — Вампиры с тебя. Константино обо всём уведомлён, но ты также должен их курировать: подготовь, объясни, найди способ сохранить их силы до мая, пусть не растрачивают — Источник Вам не поможет.       Мужчина кивает. Константино объяснял ему, со слов Веспер, что Источник может увеличить мощь Присутствия Других, но вампиров он не жалует. Будут бороться своими силами, как сумеют. Оникс небрежно помахивает хвостом — ей не доверили переговоры, как унизительно. Даже ещё недавно мёртвую Нову уже посылают на задание более высокой важности. Радует лишь то, что рядом будет Таллис. А вот Нова, наоборот, молчать не собирается:       — Веспер, я не очень хороша в дипломатии. Вспомни аукцион Пьяже — чем всё закончилось?       — Нова, это не аукцион с незнакомыми богачами. Это идейные Другие, которые точно так же хотят сплочения и равенства, — Верховная ведьма осматривает её почти жадным, въедливым взглядом, но затем моментально смягчается. — Ты справишься, Нова.       Шен наблюдает за ними почти исподтишка: рассматривает, следит за взглядами — полусмущёнными, едва ли не скромными, ласковыми — и задаётся вопросом, видят ли то же самое остальные. Даже если не видят, то понимают: Веспер ведь притащила её на своих руках в Гнездо, обмыла, переодела и уложила. И нарычала на всех, чтобы не тревожили Нову, пока она окончательно не придёт в сознание. А сама так эгоистично подлезла в её кровать, чтобы просто выспаться — в таких нужных объятиях, в тепле любимой женщины, с наконец успокоившимся сердцем. Змея, не иначе. И нашипит так же угрожающе, если Шен что-то скажет. Веспер поправляет волосы, собранные передними прядями за затылком, и бросает завершающую фразу так легко, словно невзначай:       — В Гнёзда выдвигаемся завтра в пять, билеты я каждому купила.       — Вечера? — уточняет Нова, чуть щурясь с намёком на то, что пнёт её ногой под столом, если услышит противоположный ответ.       — Утра. Набирайтесь сил, — невозмутимо отвечает Верховная ведьма, и под столом раздаётся тихий стук одного носка о другой.

***

      Комната Новы завораживает, усмиряет, ощущается невероятно безопасным местом во всём мире. Веспер ступает по полу тихо, шагами осторожной кошки, которая не готовится к нападению — подкрадывается, чтобы прижаться влажным носом к лицу и утешающе помурчать куда-то в щёку. Нова ловит себя на мысли, что чуточку нервничает, и начинает рассматривать свои ногти. Так нелепо.       — Держи, — Веспер протягивает ей небольшую склянку, останавливаясь у кровати. Неуверенные руки Ловчей обхватывают её медленно, намеренно задевая пальцами кожу женщины.       — Это..?       — Белая ива и донник. Тебе ещё нужно разгонять кровь, — её голос мягок, заботлив, настолько прозрачно говорит о трепетном отношении к Нове, что Ловчая немного опускает голову, чтобы спрятать беглую улыбку.       — Спасибо. Посидишь со мной, пока не усну?       Веспер отвечает кивком, а затем край матраса чуть просаживается под весом её тела. Нова открывает склянку, подносит к носу и ощущает нестандартный, яркий аромат зелья. Она уже предвкушает его горький вкус, но смело тянет к губам, приставляет к ним горлышко и на выдохе закидывает голову, чтобы жидкость одним коротким потоком прошла через горло, не оседая на языке. Однако несколько капель всё равно задевают его, дразнят, кусают, и она морщится, поспешно отставляя флакон на тумбу. Веспер лишь полуусмешкой хвалит её за такую храбрость.       — Как себя чувствуешь? Ничего не болит?       — Сердце, — сходу отвечает Нова. Растерянный и почти напуганный взгляд Верховной ведьмы вынуждает опустить ладонь поверх её руки, чтобы успокоить. — Не сильно.       Но это не помогает. Веспер вытягивает вторую руку к её телу, ладонь уверенно опускается на грудину, и дыхание Новы замирает. Там, под рёбрами, орган предательски начинает биться сильнее, отчётливее, посылая нездоровую вибрацию к чужим пальцам. Шёлк пижамы старается успокоить девушку, нежно лежит на коже, подавляя и скрывая мурашки. И ладонь Веспер с таким нежеланием, такой кислотно-выедающей горечью отрывается от чужого сердца.       Но моментально прикладывается вновь, когда Нова перехватывает её руку и вжимает обратно. Пусть слушает, пусть чувствует его — оно сейчас бьётся для неё, благодаря ей. Взгляд Веспер, задумчивый и вопросительный, поднимается к глазам девушки. И та раскрывает губы, чтобы что-то сказать, но…       — Нова.       — Да?       Ничего. Она ничего не хотела добавлять — лишь произнести её имя. Побольше бы ей смелости в такие моменты, но самообладания хватает только на короткое и ненужное:       — Рада, что ты здесь.       Ловчая молчит в ответ: не то ожидала услышать. Снова невкусная обида, но она проглатывает её, смотрит в глаза Веспер — долго, с нескрываемой печалью. Тишина плачет вместе с её душой: безмолвно, безнадёжно и уныло, пока на небе проступают капли их слёз, преображаясь в звёзды. Нова даже не слышит шёпот Верховной ведьмы, не слышит такое отчаянное «К чёрту», — разум всё ещё укрыт пеленой огорчения. И выплывает она из этого состояния, лишь когда ладонь Веспер быстро проскальзывает с её груди вверх, заводится за шею и притягивает к себе — одним движением.       Столкновение их губ было чем-то до ужаса ожидаемым, неизбежным и таким нужным. Нова встречает этот жадный порыв с не меньшей требовательностью: смазано, быстро целуя. Она поглощает чужой голод, ощущая зарождение своего собственного — скребящегося где-то в груди, выкалывающего на ней особенно острые, жгучие мурашки. Томлёное желание этой долгожданной близости пьянит, сводит с ума, вытягивает из тела всякие силы на сопротивление. И Веспер это чувствует: её поцелуи дико настойчивые, с нотками кофе и такой знакомой мяты — с нотками властности и собственничества. И это так чертовски хорошо.       Но они вынуждают себя успокоиться: обе — одновременно и осознанно. И поцелуй уже через полторы минуты превращается в более ласковый, хрупкий и почти невинный. Этот перепад настроения, атмосферы, температур выливается в пристыженный, неслышный стон. Так волнительно и приятно целовать Веспер — ту самую Веспер, которую Нова была обязана обвести вокруг пальца и всадить тупое лезвие кинжала прямо в спину. Ту самую Веспер, в которую она так безответственно влюбилась.       Женщина отрывается от неё первая, но быстро прижимает чуть влажные губы ко лбу Ловчей. Нова старается вдохнуть менее шумно, более ровно и — проваливает это даже со второй попытки. Взгляд чуточку плывёт, и ей приходится спрятать его в чужом плече — опускает голову, упирается в него лбом. Смотри, Веспер, она твоя — целиком, без остатка. Бери.       И Веспер берёт: руки с особой нежностью обнимают Нову, ладони медленно — с леностью и истомой — поглаживают по спине. Им пора отдыхать, но обе понимают, что и завтра они проснутся в одной постели. Да, пожалуй, отныне будет лишь так. Звёзды скромно, не беспокоя, подглядывают за ними, падают от этой красоты, растекаясь по тёмному небу длинными белыми полосами, и немножко завидуют.       — Ты со мной?       Веспер знает ответ. Но хочется, чтобы Нова понимала, что такое революция и что это может навсегда лишить их того, что они имеют. Чтобы была готова и не свернула в последний момент, когда окажется лицом к лицу с Ватиканом, с отцом — её собственным Иудой. На встрече с Константино он едва не силком удерживал Верховную от бешеной ярости, когда огласил ей результаты поисков. Желание разорвать сухое, морщинистое лицо кардинала стало жизненной необходимостью. Вампир сумел сдержать её, но она этого просто так не оставит. Жалкий, никчёмный предатель, прикрывающийся золотым крестом.       — Да.