Claim

      Мысли о смерти не были чем-то необычным для Киске.       В конце концов, будучи членом Онмицукидо, убийства и их планирование были обыденностью, неотъемлемой частью его кровавого пути.       И Киске, несомненно, был мастером своего дела.       Но тогда, когда кровь и тени определяли само его существование? Когда он был не более чем орудием во тьме и сторожевым псом?       Всё это никогда не затрагивало его лично.       Даже несмотря на его постоянное желание доказать свою ценность Йоруичи-сама, для него это оставалось просто… работой.       Приказами для исполнения.       Неприятной необходимостью.       А теперь?       Теперь Киске оказался в совершенно особом положении, где его кровожадные фантазии превратились во… что-то глубоко личное.       И Киске осознаёт, что может винить в этом только себя.       Ичиго, среди прочих качеств, обладает поразительной, захватывающей преданностью.       С того самого дня, как они наконец сошлись, он ни разу не дал Киске причины усомниться в том, что его интерес и чувства могут измениться.       И именно эта преданность — та самая, что заставляла Ичиго быть готовым перевернуть основы мироздания ради тех, кого он любил, — стала одной из причин, почему Киске действительно взглянул на него.       И одним из первых качеств Ичиго, что по-настоящему тронуло Киске эмоционально.       Киске увидел эту преданность и решимость, способную сокрушить небеса, и впервые за столетия, вопреки всякой логике, позволил себе возжелать.       Прошли долгие годы, наполненные кровью, болью и битвами, прежде чем Киске смог получить желаемое и удержать это, но время лишь усилило его желание.       Теперь, когда Ичиго с ним, когда Киске методично работает над тем, чтобы переплести их жизни как можно крепче всеми доступными способами, он не собирается отказываться ни от чего из того, что обрёл.       Более того, он категорически против.       Поэтому, когда Киске видит, как кто-то другой осмеливается даже пытаться претендовать на то, что принадлежит ему…       Что ж.       Он не оставит это так просто.       Даже если это милая Иноуэ-тян с её нежным румянцем, опущенным взглядом и очередной неуклюжей попыткой завязать разговор с Ичиго, который едва обращает на неё внимание.       Симпатия, которую сам Киске испытывал к ней, была своего рода отстранённой заботой, начинающейся и заканчивающейся там, где начинались и заканчивались её отношения с Ичиго.       К несчастью, даже несмотря на то, что связь между Ичиго и его друзьями-людьми так и не восстановилась полностью, Киске понимает, что его мысли о том, чтобы навсегда прекратить влюблённость Иноуэ-тян, останутся лишь мыслями.       Фантазиями.       Ичиго и его чрезмерно доброе сердце не простят, если Киске решит воплотить хотя бы один из своих кровавых замыслов без того, что Ичиго считает веской причиной.       Киске усвоил этот урок на собственном горьком опыте, когда Ичиго застал его за тем, как он преподавал его любимому арранкару важный и давно назревший урок о границах.       Киске пришлось провести две одинокие ночи в своей лаборатории, прежде чем ему удалось убедить Ичиго вернуть его на законное место в постели и между его ног.       Разумеется, после этого Киске пришлось запереть их на три дня, чтобы компенсировать упущенное.       — «И всё же», — отстранённо размышляет Киске, наблюдая через комнату, как Орихиме вьётся вокруг Ичиго, постукивая закрытым веером по нижней губе, — «так не может продолжаться».       С этим определённо нужно было что-то делать.       Именно этот последний тихий смешок и то, как Орихиме легко касается руки Ичиго, рассказывая какую-то историю остальным, окончательно подталкивают Киске к действию.       Игнорируя насмешливую улыбку Йоруичи, Киске поднимается с подушки и скользящей походкой направляется через комнату.       Ичиго мгновенно замечает его движение и инстинктивно разворачивает тело в направлении Киске.       Киске сдерживает приятную дрожь, сжимая веер в руке.       Не удостаивая взглядом никого из собравшихся вокруг Ичиго, Киске заходит ему за спину и прижимается к его телу — движение, ставшее для него уже привычным.       Не теряя времени, Киске запускает левую руку в водопад волос Ичиго, наматывает пряди на ладонь и наслаждается вызванной этим дрожью, а также тем, как Ичиго практически обмякает, откидываясь на него.       Резкий рывок заставляет Ичиго запрокинуть голову, обнажая соблазнительную линию шеи.       Но сейчас у Киске иная, более конкретная цель.       Однако он не торопится с поцелуем.       Нет, не в этот раз.       Вместо этого Киске медлит, едва касаясь губ Ичиго своими, удерживая его в слегка изогнутом положении рукой, запутавшейся в этих великолепных рыжих волосах.       Ичиго, конечно же, не противится.       Отвечает на поцелуй.       Киске хочется проникнуть в него и никогда не отпускать.       Но сейчас он довольствуется тем, что прикусывает нижнюю губу Ичиго с тем идеальным нажимом, от которого тот всегда тает. Затем втягивает её в рот и слегка посасывает.       Ичиго резко выдыхает, шипя, когда Киске отпускает его губы, но не сопротивляется — напротив, прижимается к нему ещё сильнее, позволяя Киске задавать темп.       Такой восхитительно послушный, каким Ичиго, несмотря на все вольности, что он позволяет Киске, бывает редко.       Через несколько мгновений Киске слегка отстраняется, оставляя небольшой промежуток между их губами, а затем дразняще проводит языком по припухшим губам Ичиго.       Он чувствует, что все теперь смотрят на них — голос Иноуэ давно стих, и всё внимание собравшихся приковано к ним двоим.       Чудесно.       Киске снова прижимается к губам Ичиго, на этот раз ещё сильнее, наслаждаясь тем, как те немедленно раскрывается для него.       Он крепче сжимает его волосы и, не медля, переплетает свой язык с языком Ичиго, посасывая его.       Ичиго стонет.       Киске поднимает вторую руку и одним движением запястья раскрывает веер перед их лицами.       Есть вещи, которые Киске просто не может позволить другим увидеть, даже ради весьма конкретной демонстрации.       И выражение лица Ичиго, когда Киске трахает его рот своим языком, определённо одна из них.       Эти выражения — столь восхитительно уязвимые и очаровательно смущённые — принадлежат только Киске и никому больше.       Он уже идёт на достаточные уступки, позволяя им услышать этот единственный стон и увидеть, как всё тело Ичиго сладко обмирает в его руках.       Киске не даст им большего.       К тому моменту, когда он разрывает поцелуй, оба тяжело дышат, а рука Ичиго уже зарылась в волосы на затылке Киске.       Разумеется, Киске не позволяет всему закончиться так просто. Он медленно отстраняется от Ичиго, чуть-чуть отодвигается, а затем возвращается, чтобы неспешно успокоить его чередой лёгких, мимолётных и нежных поцелуев.       Снова и снова.       Полуприкрытые глаза Ичиго сверкают золотистым блеском, а на его лице появляется понимающая усмешка, когда Киске, наконец, отстраняется и смотрит на него сверху вниз.       Киске лениво подмигивает, нагло ухмыляется и захлопывает веер.       — Ах, — мягко произносит он, глядя прямо на Иноуэ-тян, — прошу прощения. Продолжайте.       Ичиго, всё ещё прижимаясь к нему, тихо фыркает.       — Ну уж нет, — прерывает он, прежде чем кто-либо успевает что-то сказать. — Нам нужно отойти. Сейчас же.       Его рука крепко сжимает воротник Киске, и прежде чем тот успевает осознать, его уже тащат прочь от толпы, в дальнюю часть шотена, где находится их спальня.       Киске, несомненно, более чем охотно следует за ним.       Задача выполнена.