Мелодия твоей души

Цзинь Лин поправил чёлку, стараясь при этом не задеть кончиками пальцев выпуклые, немного утолщённые, линзы очков, чтобы не оставить на них мутные отпечатки. После, отодвинувшись от инструмента, он осмотрел немного обеспокоенным взглядом Лань Сычжуя, а затем, слегка качнув головой и звякнув чёрной цепочкой, дабы избавиться от неловкого молчания, спросил: — Как ты? Лань Юань помолчал пару секунд, сделав странное и совершенно нечитаемое выражение лица. Наверное, — хотя тут и гадать не надо, — цветы в его сердце ещё даже бутонов не дали. Очевидно, воспоминания приносили боль, иглами впиваясь в сердце. — Живой, как видишь, — наконец-то подал голос юноша. Он старался улыбаться искренне, но вышла лишь вымученная, даже натянутая улыбка. И Цзинь Лин постарался улыбнуться в ответ. Подобные фразы от Лань Юаня его немного напрягали, но при этом он понимал: самое прекрасное, что могло бы произойти с его другом за это время, — он ещё не успел помереть. Мысли стали лихорадочно метаться туда-сюда в голове Цзинь Жуланя, пытаясь найти хоть одну тему для разговора, которая не затронула бы парня за больное. К счастью, Лань Сычжуй взял инициативу в свои руки: — А ты? Мы давно не виделись. Может, что-то новое произошло? — он не надолго задержал взгляд на покачивающуюся от малейшего движения цепочку очков, а после, убрав скрипку в чехол, подошёл ближе к другу. Цзинь Лин на секунду задумался, о чем можно было бы рассказать Сычжую. Они ведь и вправду давно не виделись. — Мне очки нормальные купили... пришлось. Думаю, ты уже заметил, — словно стесняясь своей такой маленькой особенности, произнёс Цзинь Лин, поправляя оправу, — я раньше линзы носил, только дома в очках ходил, но недавно у меня развилась аллергия... Он сказал первое, что пришло ему в голову. Что-то такое, что, по его мнению, ну ни коем образом не смогло бы быть хоть как-то связано с Лань Цзинъи. Возможно, стоило обсудить его будущее вступление в ансамбль. Но ему всё ещё казалось, что в произошедшей ранее ситуации, связанной с ним, слишком много недосказанностей. Для начала стоило бы обговорить это с матерью, а потом уже с Юанем. Улыбка Сычжуя словно сменила окраску и стала шире. Цзинь Лин ожидал подобной реакции, но всё же не предполагал, что его настроение могло изменится так скоро. — А ты сильно переживаешь на этот счёт? Но ведь тебе они очень идут, — голос его был мягким, искренним и успокаивающим. Жулань даже на мгновение забыл, что когда-то так стеснялся своего плохого зрения. — Спасибо, ты один из немногих, кто делает комплимент, а не дразнит, — смущенно улыбаясь, сказал Цзинь Лин, поправляя уже съехавшие с носа очки, — я носил очки до двенадцати или тринадцати лет... Часто в классе называли очкариком, вот я и решил на линзы перейти. Кто бы мог подумать, что через время мне вновь придётся их надеть. — А я тебя же впервые в очках вижу, да? — немного неуверенно спросил Лань Юань, так, словно ожидал отрицательный ответ. Ему казалось, что он его уже видел в таком образе. Цзинь Лин задумался, наскоро прокручивая в голове все воспоминания, связанные с Лань Сычжуем. — Возможно...

***

Мальчишка грустно поглядывает в окно едущей машины, уже с неким безразличием в глазах, а не с тем увлеченным огоньком давностью в пару часов. Наблюдать за тем, как капли спускаются всё ниже по стеклу уже не так интересно. Но всё же... Они, словно гонщики, обгоняют друг друга, сталкиваясь и объединяясь в одно целое с другими каплями, а потом и вовсе исчезают где-то внизу... Нет. Это он уже видит в сотый, а, может, и в тысячный раз. Усталый взгляд опускается ниже, осматривая детские ладони. А после поднимается, с целью зацепить профиль матери. — Мама, а нам ещё долго ехать? — тихо и слегка недовольно выдавливает из себя мальчик, нервно постукивая пальцами по коленкам. Женщина лучезарно улыбается, поглядывая на надутые щёки сына через зеркало заднего вида, а после поворачивается к нему и протягивает изящную нежную ладонь, чтобы погладить тёмную макушку. — Потерпи немного. Ещё совсем чуть-чуть осталось, — материнский голос ласковый и успокаивающий. Одного только её слова хватает, чтобы мальчик смог облегчённо вздохнуть, непонятно отчего. И вновь отвернуться к окну, снова разглядывать узоры, что вырисовывает на стекле дождь. В салоне воцаряется лёгкая, совсем не давящая на всё тело, а даже приятная, тишина, нарушаемая лишь чуть искажений помехами мелодией с радио и постукиванием капель по окнам автомобиля. Изредка супруги одаривают друг друга любящими нежными взглядами, беззвучно посмеиваясь сами не зная с чего. Но в какой-то момент… слышится громкий сигнальный гудок, доносящийся за пределами салона, а через секунду, отрезая возможность что-либо предпринять, происходит тяжёлый удар в борт автомобиля, приходящийся на место водительского сидения. Мужчина никак не успевает среагировать за столь короткий промежуток времени. Машина летит на огромной скорости в сторону обочины и в итоге переворачивается, улетая в кювет. В лицо, словно искрами, летят мелкие осколки стекла. Мальчишка вовремя успевает согнуться калачиком, когда слышит прервавшийся предупреждающий крик отца, поэтому удар приходится лишь на часть щеки, на которой остаётся несколько глубоких царапин. Через пару мгновений мальчик чувствует, словно кровоток во всем теле замедлился, конечности занемели, а дышать становится тяжело. Он открывает глаза. Багровая жидкость стекает по совершенно безэмоциональному и холодному лицу отца, которое он всё также может наблюдать лишь через уже битое зеркало заднего вида. Мама нервно тянется к шее мужа, а после к обвисшему запястью, в надежде хотя бы там почувствовать пульс. Мальчик истошно кричит то ли от боли, то ли от страха, наблюдая за сменой выражения лица матери, которая вдруг тянет к нему окровавленную ладонь и нежно гладит его по макушке, слегка приподнимая уголки губ, тем самым пытаясь утешить. Улыбка, как всегда, нежна и легка, пусть и выглядит чересчур натянуто, даже искусственно, но только не взгляд. В её глазах холодным блеском отражается ужас и боль. Мальчик смотрит на неё таким же взглядом. В это раз такая светлая улыбка матери не помогает успокоиться. Женщина вновь переключает своё внимание на мужа. В иссякших попытках нащупать сердцебиение, она начала толкать его ладонью, насколько хватало сил, в надежде привести в чувства. Мальчишка, всё это время лишь наблюдающий за происходящим, начинает чувствовать медленно поступающую к горлу холодящую, болезненную тревогу. Не такую, что была ещё пару минут назад. Сейчас он словно чувствует нечто... Нечто леденящее душу и погружающее в абсолютную потерянность. Каждая прошедшая минута подобна самой страшной пытке. Он и сам не замечает, как его медленно, но верно начинает охватывать то странное чувство. Словно он постепенно выпадает из этого мира и теперь не может сделать ни единого движения. Тело не слушается, а в отяжелевшие легкие будто залилась вода, преграждая путь воздуху. — Мне кажется, ему не очень хорошо, — слышится где-то вдалеке полу-обеспокоенный, полу-интересующийся голос. — Тебе не кажется, — тут же раздаётся ответ, уже более мягкий. Точно. Прошло уже два года. Этот кошмар уже он пережил. Наверное... Вдруг трясущиеся кисти чувствуют лёгкое тепло от прикосновений чужих рук. В этот момент юноша вновь мягко, но с небольшим головокружением возвращается обратно на землю. Кажется, что пространство теперь ощущается совершенно по-другому. Он поднимает голову. Очки уже слезли с носа, поэтому сложно разглядеть чужое лицо. К счастью, их поправляют за него, поэтому ему всё же предоставляется возможность взглянуть на человека, который только что помог ему вновь обрести сознание. Нежно-голубые глаза одаривают парня заботливым и взволнованным взглядом. Уголки губ этого человека слегка приподнимаются, когда затуманенный взгляд юноши проясняется. — Перенервничал? — ласково спрашивает парень, а после, отпустив чужие ладони, достаёт из кармана брюк горстку разноцветных леденцов и протягивает ему, — выбирай, — он начинает перебирать их, одаривая каждый быстрым взглядом, — есть яблоко, апельсин, малина, мята, вишня, смородина, лимон. Возьми, — поднеся ближе, продолжает парень, — они помогают расслабиться. Мальчик неуверенно берёт из раскрытой ладони жёлтый лимонный леденец и тихо бормочет, слегка склонив голову, в знак благодарности: — С-спасибо... большое. Парень, кажется, лишь ярче улыбается, а после, убрав конфеты обратно в карман, поглаживает мальчика по плечу и, не меняя интонации голоса, интересуется: — Ты в каком классе? Мальчик, развернув обертку конфеты и закинув себе в вот леденец, отвечает: — В седьмом... — Ты не попадал на прошлогодние отчётные концерты? — уже немного обеспокоенно спрашивает парень, ведь, как подсказывает его опыт, обычно нужно иметь реально весомую причину для пропуска этого мероприятия. — Неужели впервые выступаешь? Мальчик коротко кивает в ответ, вновь поправляя очки. — Семейные проблемы. До этого выступал. Теперь не могу... — аргументирует свой ответ паренёк. — Понятно... — юноша вновь поглаживает собеседника по плечу. — Похвально, что осмелился на такой шаг. Не знаю, что у тебя произошло.. — Он замолкает, отвлекаясь на голос ведущего со сцены. — Следующими выступят на этой сцене дуэтом ученики девятого класса Лань Цизнъи и Лань Сычжуй с композицией... Парень вновь поворачивается лицом к мальчишке и, снова погладив, но уже по голове, произносит: — Нам пора, — на лице расцветает нежная улыбка. Вдруг к юноше, который успокаивает мальчика, подходит парень. В обеих руках он держит по скрипке. Он ждёт, когда тот поднимется, а после отдаёт ему инструмент. Видимо, это как раз и есть его партнёр. — Так, ты, мелочь пузатая. Не раскисай, — обращается этот парень к мальчику, одаривая строгим взглядом, — нечего с ним сюсюкаться, Лань Юань. Взрослый парень уже, а всё ещё боится на сцене выступать. — Буркает тот и под руку уводит друга. Лань Юань лишь лучезарно улыбается мальчику вслед и послушно направляется за юношей. После их ухода Цзинь Лин не слышит и не видит никого и ничто, кроме игры Лань Юаня и него самого. Его окутывает эта прекрасная в его исполнении мелодия. Она словно ощущается на коже. Бегает туда-сюда. Перескакивает с плеча на плечо. Закручивает в свои объятия. А потом, скользнув ветром по коже, куда-то бесследно улетает, когда, закончив своё выступление, юноши синхронно поклоняются и удаляются со сцены. Последующие события кажутся размытыми и неточными. Единственное, что помнит мальчик, так это то, как машинально нажимает на клавиши инструмента, совершенно не вслушиваясь в образовывающуюся мелодию. Как ищет беглым взглядом в зрительском зале после своего выступления того юношу. И как потом, со стеклянными глазами, нервно бегающими из стороны в сторону, долго и нудно что-то объясняет матери и дяде. Что именно, он уже не помнит.

***

Цзинь Лин устало потянулся, откидываясь на спинку стула. Он стянул с носа очки, разглаживая двумя пальцами переносицу и жмуря от усталости глаза, а после, вернув очки на нос, с облегченным вздохом закрыл тетрадь и положил на неё ручку. — Ну наконец-то... — Тихо простонал Жулань, распуская свои волосы, чтобы завязать их в более тугой хвост. — С ума сойти можно с таким количеством домашки... Лениво сползая со стула, он начал разминать затёкшие мышцы, нахаживая круги по комнате. Закончив разминку, он вновь, тяжело вздохнув, вышел на промёрзший балкон, немного ёжась и ступая за порог тёплой комнаты. После он подошёл ближе к табуретке, поставленной под окном, и, открыв его, сел. В лицо ударил сухой мороз, а лёгкие наполнились холодным кислородом. Воздух легко и плавно шел по дыхательным путям, чуть покалывая горло. За окном крупными хлопьями летали пушистые снежинки, поблёскивающие в тёплом свете высоких дворовых фонарей, освещающих белоснежную улицу тёплым жёлтым светом. Под ногами прохожих, укутанных с ног до головы, хрустел растоптанный по дороге снежок. Цзинь Лин устало опустил веки, наслаждаясь тем, как ныли от колючих прикосновений мороза обнажённые участки кожи. Как умоляли дотронуться, растереть ладонями, чтобы согреть. Как выпрашивали скрыться от удручающего холода в тёплой комнате, либо, хотя бы, в мягком пледе. Одно мгновение сменялось другим. Когда пальцы стали немного неметь от низкой температуры, Цзинь Жулань, опалив их горячим дыханием, потянулся к небольшому вырезу в полу, который прикрывал край старого потрёпанного коврика. Он отогнул уголок ковра и отодвинул дощечку. Там, в небольшой выемке, расположилась полупустая пачка сигарет, пепельница, наполненная окурками, бинты и канцелярский нож. Первым же делом парень потянулся за пачкой сигарет, зажигалкой и пепельницей. Разложив их на подоконнике, он, немного поразмышляв, достал и бинты с ножом, отложив их чуть подальше, и прикрыл выем дощечкой. Снова набирая в лёгкие побольше холодящего воздуха, он лениво достал из коробочки продолговатую сигарету, предварительно проверив свои карманы на наличие мятных леденцов или жвачки. После, зажав её между губ, поджёг. Лязг зажигалки. Искры. Дым. Он сделал первую затяжку, после чего выдохнул обильные клубья дыма в открытое настежь окно. Далее шла вторая затяжка. Она не такая тяжёлая, как первая, но терпкий горьковатый привкус табака ощущался более ярко. Он выдохнул, разглядывая томным взглядом узоры, которые вырисовывал дым. Третьей затяжки не последовало. Вместо этого он внимательно смотрел на то, как тлела сигарета меж его пальцев, вдыхая носом вместе с ледяным воздухом дурной сизый дым. Он никогда не докуривал. Признаться честно, ему больше нравилось смотреть, как осыпалась сигарета, медленно сгорая прямо на его глазах. Ему больше нравилось чувствовать не как обжигал горло вязкий привкус табака, а как нос улавливал почему-то столь приятный запах закручивающегося смога. Он оставил сигарету на подоконнике, подпирая её краем пепельницы, чтобы пепел летел в неё. Далее он закатал рукава полосатой кофты. На запястьях красовались тонким слоем намотанные старые бинты, сквозь которые местами проглядывали коричневые пятна. Он медленно снимал их, то и дело морщась от того, как болезненно они, пропитанные уже высохшей кровью, отрывались от кожи. Легкие царапины начинали медленно затягиваться, чего не скажешь о глубоких порезах. Те вновь начинали легко кровоточить. Жулань недовольно нахмурился, рассматривая свои изувеченный руки. А после отрезал два длинных куска бинта и замотал ими свои запястья. Надо бы их промыть. Но потом. Потом. Когда-нибудь. Когда-нибудь наступит день, в который он, промыв свои запястья, больше никогда к ним не прикоснется холодным острым лезвием. Тогда он начнёт резать предплечье. Наверное, он никогда не перестанет причинять себе вред под предлогом успокоиться. Хотя, говоря по правде, это ни капли не успокаивает. Раньше это помогало отвлечься. Забыться в физической боли. Сейчас это просто привычка. — Видишь, отец, как я ничтожен. Только и делаю, что ссорюсь с дядей и огорчаю маму. Я такой заносчивый и высокомерный, что не могу даже друзей завести... Быть может, если бы Вэй Усянь не вернулся либо не встретил вновь Лань Ванцзы, я бы никогда в жизни так бы и не заговорил с Лань Юанем... Теперь же, я топлю своё горе в крови и сигаретах, — тихо смеясь, бормочет он куда-то в небо, жмуря глаза, чтобы не заплакать. Даже наедине с собой он не может плакать. Пусть хотя бы он не плачет. Пускай маме больше достанется. Ей нужнее.