Совершенно нормально

«Я же нормальный», — думает Сонхун, зачарованно глядя, как Сону облизывает уголок губ. Это продолжается уже с минуту, и непохоже, чтобы Сону собирался перестать, а Сонхун, в свою очередь, не может отвести взгляд от кончика его языка, нежно-розового и блестящего, скользящего по воспалённой коже туда-сюда. — Кажется, у меня губа чуть-чуть треснула, — рассеянно говорит Сону, играя в телефоне. — Как будто я целовался на морозе. Ты когда-нибудь целовался на морозе? — спрашивает он, не поднимая глаз на Сонхуна, но обращаясь к нему. — Я, э-э… — с трудом сглотнув, произносит Сонхун. — Я не помню. Наверное, нет. Он и имя-то своё помнит с трудом. Кое-как он находит в себе силы перестать пялиться, но слишком поздно — Сону уже замечает его взгляд. Замечает и улыбается, как будто в этом нет ничего такого. Как будто на него так каждый день пялятся и он уже привык. Позади него на всю комнату смеётся Ники, и Сонхун вздрагивает, как будто смеются над ним, хотя это глупо, никому нет до них дела. Облизнувшись снова, Сону спрашивает: — А хотел бы? Сонхун не знает, как на это ответить. Сонхун совершенно нормальный. Он просто влюбился в губы Сону. На улице холодно, но ещё не мороз, и ветер гоняет резные листья клёна по асфальту. В тусклом мигающем свете неисправного фонаря двор перед домом Сону кажется сказочным, зачарованным местом. — Спасибо, что проводил. Я немного боюсь тёмных улиц, — улыбается Сону. Его лисьи, солнечно-тёмные глаза тревожно высматривают что-то в осенней ночи, за спиной Сонхуна, и от этого хочется обернуться, но Сонхун продолжает смотреть только на Сону. — Мне было несложно. Я всё равно хотел прогуляться, — говорит он, думая совсем о другом, о губах Сону, влажно блестящих от бальзама, и о том, как смешно его обесцвеченная чёлка выглядывает из-под шапки. Сону улыбается шире. В терпком осеннем воздухе неожиданно остро проступает нежный запах его духов — аромат подслащённого топлёного молока. — Тогда… до завтра? — произносит Сону. — Да. До завтра, — обречённо соглашается Сонхун, не зная, как отсрочить расставание. Он облизывает пересохшие от волнения губы, и Сону смеётся: — Не облизывайся на ветру, иначе губы потрескаются. Он достаёт из кармана сумки свой бальзам для губ. Улыбаясь уже совсем по-другому, он мажет им губы окаменевшего от неожиданности Сонхуна — и исчезает за дверью подъезда быстрее, чем Сонхун может что-либо вымолвить. Сонхун идёт домой, не чувствуя под собой ног. Ночь вокруг мельтешит рыжими листьями, и стоит ему закрыть глаза, как листья обращаются в лисьи хвосты, в темноте светятся глаза и блестят острые зубы. Лисы приносят несчастья, — думает он. Ветер пахнет подбирающейся зимой. Сонхун облизывает губы — на них вкус персикового сиропа. Когда Сонхун целуется с Сону, во всём мире не остаётся ничего, кроме его губ, его языка, скользящего во рту Сонхуна без малейшей застенчивости, и его тёплого тела, которое Сонхун прижимает к себе, обняв под расстёгнутой курткой. В минуты, когда их губы ненадолго разъединяются, появляются другие ощущения: холод, щиплющий мокрые губы и кожу вокруг них. Звук сбивчивого дыхания. Молочный запах от кожи Сону. Его заледеневшие пальцы, ищущие прибежища где-нибудь под одеждой Сонхуна, поближе к голой коже. Дыхание вырывается из груди белым паром. Вместо листьев падает снег. Сонхун сдвигает шарф Сону, обнажая его шею (от неё веет теплом), и впивается в неё поцелуем. — Не надо, — запоздало просит Сону, когда на его коже уже расцветает след, пока ещё нежно-красный. — Прости, — шепчет Сонхун, и близко не чувствуя раскаяния. Он целует Сону возле уха, прихватывает зубами мочку с маленькой серёжкой-сердечком. Сону хихикает — он боится щекотки. Его холодные пальцы задевают шею Сонхуна, расстёгивая узкий воротник рубашки. Сону пробует его шею губами, зубами и языком. Синячок, которым он помечает его кожу, меньше, но темнее, и он не сойдёт гораздо дольше, чем тот, который оставил Сонхун. По ночам Сонхун подолгу лежит без сна, и в его мыслях не остаётся ничего, кроме Сону. Он вдыхается его запах со своей кожи. Кусает свои губы, как кусал их Сону. Представляет его в своей постели, его мягкое тело в своих руках, и его нормальность ускользает от него с каждой ночью. Если, ближе к рассвету, ему всё же удаётся заснуть, то ему снятся лисы (даже во сне он помнит, что они приносят несчастья). Они проскальзывают в его сны из ночной темноты — рыжие, как листья; белые, как снег. Иногда ему удаётся погладить их — ощущение прикосновения к их мягкому меху такое яркое, что преследует его и наяву. Наутро, собираясь на занятия, Сонхун надевает свитер с воротником, наглухо закрывающим шею, а вместе с ним — свою мнимую нормальность, и так выходит из дома. — А почему на вас свитера одинаковые? — дразнит его Ники, как будто что-то знает. — Что в них одинакового? Они даже не похожи, — Сонхун произносит это холодно-спокойно, но чувствует румянец на своих щеках, всегда такой неуместный на его бледном лице. Единственное общее в их свитерах — это то, как плотно они закрывают шею. Чонвон бросает на них короткий взгляд, словно тоже знает — знает всё, а Сону отворачивается и почему-то в тот день больше на него не смотрит. Это ненормально, но Сонхун мечтает о том, чтобы жить с Сону. Спать с ним в одной постели. Всегда иметь возможность прикоснуться. Видеть его. Слушать его голос. Узнавать его постепенно, все его мечты и страхи, какие песни он слушает перед сном и о чём думает по утрам. Он утешает себя мыслью, что этого не будет. Что эта мечта однажды просто растает и он снова станет таким как был, станет собой, но время идёт, а мечты только затягивают его глубже. Однажды, когда они прощаются около дома Сону, тот снимает с себя шарф и надевает его на Сонхуна. — Ты замёрз, а я уже почти дома. Шарф этот тёплый и мягкий, молочно-белого цвета. Сонхун кутается в него, дышит нежным запахом, впитавшимся в пряжу. Придя домой, он кладёт шарф на подушку и засыпает, прижавшись к нему щекой. Наутро, первые несколько секунд после пробуждения, ему кажется, что Сону лежит с ним рядом. Так выглядело бы счастье, — думает он и пугается хода своих мыслей. Тем вечером, смутно боясь одиночества своей квартиры, Сонхун сидит в маленьком кафе до самого закрытия, а потом долго бродит по улицам. В конце концов, он приходит к дому Сону. Сам не знает, зачем — он не собирается напрашиваться в гости, не собирается вообще давать знать о своём присутствии. Он хочет просто постоять там, под окнами Сону. Может быть, мельком увидеть его в окне — квартира Сону на втором этаже, и Сону всегда машет ему оттуда на прощание. Улицы укутывает белый морозный туман, пробираясь под одежду и заставляя Сонхуна буквально стучать зубами. На его потрескавшихся губах солёный вкус крови. Он видит Сону в укромном, всегда безлюдном уголке двора, где они часто целовались и где сам он хотел спрятаться этой ночью. Сону стоит, склонив голову, и обнимает себя одной рукой за плечо, держась за сумку. Напротив него — два парня, один что-то говорит, и Сону отступает на шаг. Второй парень очень неприятно смеётся. Сначала Сонхун ничего не понимает. Он наблюдает за разворачивающейся перед ним сценой, ломая голову над тем, что Сону вообще делает в такой час на улице, но потом вспоминает, что сегодня у него была подработка — он помогал подготовиться к экзаменам одному школьнику. Сонхун видит, как один из парней толкает Сону за плечо и пытается стащить сумку, но Сону вырывает её из его рук и делает ещё шаг назад. Только тогда до Сонхуна доходит, что происходит что-то плохое, и он бросается Сону на помощь. — Эй! Руки от него убери! Дрожа от нахлынувшего адреналина, он встаёт между ними, закрывая собой Сону. — А ты ещё кто такой? — спрашивает один из парней. — Его бойфренд, что ли? Сонхун с трудом сглатывает — и, не дожидаясь того, что будет дальше, изо всех сил толкает сказавшего это парня. От неожиданности тот теряет равновесие и, поскользнувшись на ледяной слякоти, падает. Сонхуну тут же прилетает по лицу от второго, и он бьёт в ответ, не думая и не целясь, и попадает, кажется, в шею. Парень заходится в кашле. Сону тянет Сонхуна за рукав, громко шепчет «пошли!», и они бегут по сугробам, быстрее, пока те двое не очухались, и останавливаются только в квартире Сону, тяжело дыша. Сону смеётся, немного истерично, и закрывает дверь, а Сонхун может думать только о том, как ему хочется поцеловать Сону. — Кто они? — спрашивает Сонхун и только тут понимает, что у него болит губа и онемела щека, а во рту вкус крови. Подойдя к зеркалу, он видит, как опухает лицо, а из разбитой губы сочится кровь. Сону смотрит на него с тревогой. Быстро разувшись, он идёт на кухню и возвращается с пакетом замороженным овощей. — Нужно приложить холодное, — говорит он. Прижав пакет к щеке Сонхуна, он смотрит ему в глаза. — Почему ты не говорил, что тебя достают какие-то придурки? — спрашивает Сонхун. Сону чуть качает головой. — Они дразнили меня из-за того, что я похож… ну, на того, кому нравятся парни. — Но тебе и так нравятся парни. Сону слабо улыбается. — Это не то, о чём я хотел бы рассказать окружающим. Ты, как я вижу, тоже. Сонхун думает над этим какое-то время. — Мне всегда казалось, что тебе наплевать, что о тебе скажут, — говорит он. — Ты ведь постоянно шутил и намекал на эту тему. — Шутки — это одно, — Сону пожимает плечами. — А сказать всё прямо — совсем другое. Скинув с себя куртку, он идёт в комнату. Тема вроде как закрыта. В спальне Сону вместо ночника горит гирлянда — розовые сердечки и сиреневые звёзды, и в этом приглушённом, таинственном свете он раздевается перед Сонхуном. Он усаживает Сонхуна на расправленную кровать (на этой кровати Сону спит каждую ночь, — думает Сонхун, глядя на сердечки на смятой подушке). Снимает с себя свитер (его волосы смешно магнитятся и лезут в лицо). За ним — футболку и берётся за пояс брюк. Запах его духов становится слаще. Эту сладость Сонхун чувствует на языке. Чуть покачивая бёдрами, Сону, не торопясь и не медля, стаскивает с себя брюки сразу вместе с трусами и встаёт перед Сонхуном, полностью обнажённый. — Я твой приз. Твоя награда, — говорит он, глядя Сонхуну в глаза. У Сонхуна пересыхает во рту. Он понимает: всё это ненормально. Сону сам по себе ненормальный. Но отказаться не может. — Я тебе нравлюсь? — спрашивает Сону, и Сонхун кивает, не в силах вымолвить ни слова. Сону смеётся: — Ты даже не посмотрел. Это правда: всё это время Сонхун смотрел на его лицо и ни разу не опустил взгляд ниже. Сону подходит к нему, невесомо, почти неощутимо гладит его по больной щеке. — Смелее. Ты можешь смотреть. И Сонхун, проглотив вязкую слюну, скользит взглядом по его шее и ключицам, невольно задерживается на нежно-розовых сосках и смотрит на живот, борясь с желанием прижаться к нему лицом. Его бёдра маняще полные, с абсолютно гладкой, как будто мерцающей в сиреневом свете кожей. Сонхун любуется ими пару секунд, прежде чем решается прямо посмотреть на возбуждённый член и облако тёмных волос в паху. — Трогать тоже можно, — шепчет Сону. Его голос срывается на тихий вздох в конце фразы. Сонхун кладёт ладони ему на бёдра. Его кожа горячая, и он мелко дрожит, как в лихорадке. Дрожит, впрочем, и сам Сонхун, пока ведёт руками по телу Сону, удивляясь тому, какое оно мягкое. Зная, что Сону ждёт этого от него, Сонхун укладывает его в постель. Целует — теперь уже не торопясь, не так, как делал это на улице. Во рту у него вкус персиков с губ Сону и крови из собственной разбитой губы, и Сонхун глотает этот сладко-солёный вкус вместе с чужой слюной. Целоваться больно — но поцелуи сами же и облегчают боль. В тумбочке у Сону лежат специальные презервативы — для анального секса — и смазка. Он достаёт их, кладёт между ними и тихо говорит: — Сегодня ты можешь делать со мной всё, что хочешь, — Сону улыбается, однако его руки и губы дрожат слишком сильно. Он не смотрит на Сонхуна, прячет глаза, одновременно демонстрируя тело, и Сонхуна это добивает. — Я не хочу ничего, чего не хочешь ты, — произносит он и укладывает Сону обратно на подушку, любовно убирая лезущие в лицо волосы, целует уголки зажмуренных глаз, помеченную засосами шею и ниже, без разбора покрывая поцелуями всё его тело. Сону лежит под ним, позволяя ему всё, поощряя тихими возгласами и сладкими стонами. Сонхун думает о его словах. О том, что мог бы взять его сейчас. Войти в его податливое тело и, не думая о его удовольствии, достичь своего собственного. Вместо этого он ласкает Сону со всей нежностью. Гладит его тело. Прижимается щекой к груди, слушая сердце, и лицом к животу, заставляя Сону снова хихикать от щекотки. Он доводит Сону до оргазма почти что только одними прикосновениями к его коже, лишь под конец дотронувшись до его члена. Самыми кончиками пальцев он ведёт вдоль шва на нижней стороне, невесомо целует головку, и этого оказывается достаточно. С тихим вскриком Сону кончает ему на губы и подбородок. Стерев его сперму, Сонхун слизывает её с губ и с тыльной стороны ладони. — А ты? — робко спрашивает Сону. Сонхун качает головой. — За меня не волнуйся. Собственное мимолётное удовольствие кажется чем-то таким незначительным в сравнении с тем, что он испытывает к Сону в этот момент. Но Сону на его слова не поддаётся. Ловит его в свои объятия — от него исходит тепло, и Сонхун прижимается к нему, как будто помимо своей воли, зачарованный им. Одной рукой Сону гладит его по голове, перебирая волосы, другой — забирается ему в трусы. Сонхун прячет лицо у него на плече. Пытается сдержать стоны, но не может. Он кончает почти сразу, от нескольких лёгких прикосновений его пальцев. Это оказывается немного страшно — испытать оргазм в чужих руках, хотя именно об этом он мечтал ночами. Пытаясь выровнять дыхание, он целует Сону в трогательную ямочку между ключиц. Не может выпустить его из объятий ещё какое-то время. С удивительной ясностью он думает о том, что влюбился в Сону. А ведь это, на самом деле, нормально — любить кого-то, — думает он и поражается простоте, с которой пришла эта мысль. — А вот и опоздавшие! — ухмыляется Чонвон, когда они вместе заходят в кафе, где уже сидят все остальные. — Да, мы… мы встретились по дороге, — неловко врёт Сону. — А с лицом что? — Поскользнулся и упал, — теперь уже приходится врать Сонхуну. Чонвон кивает, но Сонхуна снова охватывает это ощущение, что он знает всё — знает, что они встречаются. Знает, что губу ему разбили в драке. Может быть, даже знает, что сегодня утром они проснулись в одной постели, на Сонхуне была пижама Сону с розовыми мишками, а Сону спал на его руке. — Мы собираемся на каток. Вы пойдёте? — спрашивает Ники. — Я не умею кататься на коньках. Ни разу не пробовал, — Сону разводит руками. — Если ты ни разу не пробовал, то откуда знаешь, что не умеешь? — усмехается Джей. Сону только закатывает глаза. — Я научу тебя, — говорит Сонхун. — Значит, договорились, — решает Ники. — Только как ты собираешься учить его кататься, если говоришь, что сам упал? Ники дразнит его — дразнит потому, что тоже не верит в его ложь. — Если ты подрался с кем-то, то скажи нам. Мы быстро поставим его на место, — улыбается Джейк. — Иначе зачем нужны друзья? Сонхун в ответ бормочет что-то невнятное, украдкой бросая взгляд на Сону, который слишком внимательно смотрит в окно. Тем вечером, когда они гуляют по улице и уже собираются расходиться, Сонхун склоняется к уху Сону: — Ты заметил? Сегодня Ники спросил: «Вы пойдёте?». Так спрашивают парочки. Они уже знают. Они вдвоём идут позади остальных, и про них, кажется, все забыли. Остановившись на месте, Сону поворачивается к нему. — Он спросил так потому, что мы оба опоздали. Ты же не собираешься… — Эй, я хочу вам всем кое-что сказать, — окликает Сонхун остальных, игнорируя его взгляд. — С ума сошёл? — шипит ему Сону. Его глаза кажутся большими, как у испуганного ребёнка, чья тайна вот-вот будет раскрыта. Все оборачиваются и ждут. — Мы с Сону встречаемся, — говорит Сонхун без предисловий. Он чувствует странную лёгкость. Ему почти весело. — Да неужели, — усмехается Джейк. — А мы, конечно, и вообразить такое не могли. — Ага, — поддакивает Ники. — Вот так сюрприз. Краем глаза Сонхун видит, как испуг на лице Сону сменяется удивлением, а потом он начинает смеяться, смущённо закрываясь ладонью. Сонхун ловит его за руку. Сплетает свои пальцы с тонкими горячими пальцами Сону и смотрит в его смеющиеся глаза. Сонхун чувствует себя совершенно нормальным. Он готов подраться с любым, кто скажет, что это не так.