Дура

Пластинки — Дурной вкус

      Мелкие снежинки кружатся над головой, а зимняя прохлада пробирает до косточек. Соня выпрыгивает из автобуса на своей остановке, а следом за ней Мафтуна, у которой в этом районе бабушка живёт — решила прокатиться лишнюю остановку, проведать.       Сегодня была последняя тренировка в этом году, что явные отпечатки усталости на мышцах оставила; зато душа радостью переполнена — тренер девочками очень доволен.       — Да, классная тренировка сегодня была! — Кульгавая наконец-то затягивается никотином, выдыхая облако пара ввысь, и замечает эти кружащиеся мелкие снежинки над головой, которые дают понять — зима-то в самом разгаре. Соня рассматривает высокую даль, снегопад, что на ресницах кристаллики оставляет и глаза слезится заставляет. Смотрит и задумывается о чем-то — вечность наблюдала бы за прекрасными белыми хлопьями, только вот Маф в плечо толкает, заставляя сосредоточиться и в сознание прийти.       — А?       — Говорю, где ты на новый год будешь тусить? — Маф снег под ногами разгребает, руки от холода потирая да носом шмыгая — хочется уже к бабушке прийти и выпить горячий ромашковый чай с корицей.       — Не знаю... Явно не дома... — Кульгавая странно задумалась над тем, что весь месяц её не беспокоило. Действительно, с матерью и родственниками сидеть не очень хочется, но и свалить некуда. Нужно с этим что-то делать, только не знает что.       — Вот и я не знаю, тоже не хочу дома. — Маф глупо улыбается, бровями дёргая и затягивая Кульгавую в объятия. — Всё, я пошла, давай!       И Абдиева уходит, хрустя снегом под ногами, а Соня по-прежнему на остановке стоит, снова ввысь вглядываясь.       Хочется сейчас банального, как в самых дешёвых подростковых сериалах — стаканчик горячего капучино и кого-нибудь рядом. Хочется гулять, смеяться и мокнуть в снегу. Хочется провести последние дни этого года с удовольствием и детским ребячеством.       И если Соня чего-то хочет — обязательно это получит, поэтому в противоположную сторону от собственного дома направляется. Где-то там, за домами и улицей, есть ларёк с горячими напитками, которые сейчас как раз кстати. Холодная зима будет хорошо контрастировать с обжигающим теплом внутри.       — Один капучино с ореховым сиропом, — обращается Кульгавая, растирая ладони, а потом монеты нужные отсчитывает и кладёт на пластиковое блюдце. Отходит в сторону в ожидании своего заказа, уже мечтая о обволакивающем нутро напитке. Этот кофе самый-самый любимый, а в этом месте его делают особенно хорошо.       И всё-таки настоящая зима. На обочинах ютятся высокие сугробы, в воздухе витает свежесть, а дыхание превращается в легкий пар, который медленно поднимается вверх. На улицах видны следы прохожих — тропинки, вырезанные в снегу, создают ощущение жизни и движения, правда, сейчас людей почти нет, хотя не так уж и поздно — от этого ещё спокойнее, ещё лучше.       Соня бы не хотела заметить на улицах города маму, которая домой с собой затащит; компанию друзей, которые снежками забросают. Сейчас ей хочется увидеть только одного человека, поэтому телефон достаёт и ледяными пальцами на чат с Крючковой нажимает, уверенно печатая.

Сонечка

сладкая моя

выходи гулять

будем нагонять новогоднее настроение :)

      Кульгавая вся такая уверенная, но волнение высокой волной настигает сознание, заставляя всё внутри сжаться. Как будто предложила не погулять, а что-то другое — то, от чего будет зависеть вся оставшаяся жизнь Сони. Вдруг кудрявая не ответит? Нет — ответит, да ещё и как быстро. Саня сейчас?

Сонечка

дадада

буду ждать тебя на остановке

Саня окей...       И Соня улыбается, выдыхая с облегчением — Саша согласилась, даже носом не повела. А ещё ответила очень быстро, в принципе, как всегда.       — Ещё один ореховый капучино, пожалуйста, — улыбается Соня, проверяя карманы на наличие мелочи, и находит. Внутри всё сотрясается и сердце начинает биться часто-часто, она себе глупо улыбается, пытаясь быть менее очевидной.       Когда заказ получает — с двумя горячими стаканчиками обратно к остановке бежит. Чуть спотыкается, на последних силах равновесие удерживая. И пусть на улице холодно, пусть нос уже весь красный, пусть глаза слезятся, а ноги не держат — Сашу дождется, а та, конечно же, придёт.       Встречаются на ненавистной остановке, как и каждое школьное утро. Но сейчас каникулы, сейчас поздний зимний вечер, и остановка кажется всё-таки родной.       — Приветик, — видно, что Кульгавая замёрзла, но когда Сашу перед глазами увидела — сразу оттаяла. Она темно-зелёный стакан в чужие руки вручает, лучезарно улыбается и глазками мигает. — Тебе подгон, — улыбка с её лица не сходит ни на секунду. Красивая улыбка.       Саша сразу приятный аромат, исходящий от девочки, улавливает, сразу этот игривый взгляд, эти приподнятые уголки губ замечает и смущается, сжимая стаканчик холодными пальцами.       Соня всегда останется Соней.       — Спасибо, — Крючкова беспрерывно глазами туда-сюда водит, хорошо было бы тоже поздороваться, но мозг расплавляется под настойчивым взглядом напротив. Неловко, в щеках как будто все капилляры полопались, но всё-таки улыбается, губы пересохшие облизывая. — А с чего ты вдруг погулять предложила? — Саша рассматривает стакан в руках, взбалтывает жидкость, ладонями прикладывается и дышит учащённо. Она очень хочет отвлечься от чувства, которое в блестящие глаза Сони посмотреть препятствует, но плохо выходит.       — А с чего ты вдруг согласилась? — Кульгавая делает глоток напитка, оставшуюся сладость с губ слизывая, а потом сбоку Саши пристраивается, за локти их руки переплетая, и тянет куда-то в неизвестном направлении.       — Ну... — Крючкова явно испугалась чего-то, поэтому замялась неуверенно, неспешно за девочкой направляясь.       Согласилась погулять, потому что с Соней хочется всё своё свободное время проводить. Соня лучше любой сладости, лучше самой высокой отметки и примерного поведения в дневнике. Соне хочется посвятить самые лучшие песни, написать душевные стихи и сказать, какая она всё-таки красивая. Саша всё это хочет сделать, но что-то не позволяет. Она как будто сидит в клетке, закрытой на пятьдесят замков; как будто каждый раз кто-то перекрывает кислород и не даёт вымолвить и слова, и только изредка получается это сделать.       — Да ладно, расслабься.       Кульгавая туда-сюда заступает, чуть ли не подпрыгивая и Сашу с ног не сбивая. Улыбается искренне, продолжая куда-то топать — как будто не пахала на тренировке и мышцы ног совсем не ноют. Старые жёлтые фонари немного мигают, а снег громко-громко скрипит под зимней обувью, но рядом с Сашей не страшно ни капли, даже наоборот.       — Почему позвала, спрашиваешь? Во-первых, посмотри на погоду! — Соня точно с ума сошла — активно жестикулирует и подаётся вперёд Саши, дальнейший путь девочке заграждая своим телом, — во-вторых, я соскучилась, сладкая.       Кульгавая снова очень близко. Лицо спрятано в тени, падающей от высокой девочки напротив, но нельзя не заметить, что она улыбается и вглядывается в глазки Саши, очередной раз делая глоток любимого напитка. В чужих глазах видит явные искры и лёгкую потерянность, а Саша боится, что та разглядит вместо круглых зрачков нелепые сердечки, расширяющиеся при столкновении с Сониными карими глазами, при виде приподнятых бровей и мокрых, сладких губ. Крючкова взгляд слишком подозрительно отводит в сторону и шепчет еле-слышное «я тоже», специально обходя Соню, которая улыбается ещё сильнее.       С последней встречи прошло два дня, но обе соскучились.       Саша никак сердце усмирить не может, внутри мелкая дрожь, хочется всего избежать, нет желания мириться с повышенным давлением чувств. Сзади Кульгавая догоняет, что-то заинтересованно начинает рассказывать и снова их руки в локтях переплетает, ближе-ближе-ближе прижимаясь к чужому плечу.       Соня всегда интересное что-то расскажет, всегда чем-то поделиться. И пусть в ней есть эта чрезмерная притворливость и некий клоунизм — Саша знает её как никто другой, знает, какая на самом деле Кульгавая милая и ранимая. Она как уличный котёнок, которому не хватает ласки и тепла, а Саша как тот самый добрый человек, который обогреет даже без прикосновений и поймёт жалобное мяуканье.       Темно-зелёные стаканчики уже давно покинуты в мусорном баке, а на языке до сих пор чувствуется сладковатый вкус ореха и приторного смущения. Девочки проходят мимо неизвестного двора с расчищенными и протоптанными тропинками, почти в каждом окне жилых домов виднеются разноцветные гирлянды и подсветки, отливом цвета окрашивая белоснежный слой снега, и на улице небо с каждой минутой становится темнее, а звёзды ярче — только Саша и Соня за временем не следят. Смеются до колик в животе, пытаясь выговорить сложные слова, рассказывают новогодние истории из детства, изображают одноклассников и завидуют сами себе.       — Сонь, ты ходить ровно умеешь? — смеётся Саша, бровки изгибая. Кульгавая уже который раз на обочину тропинки её спихивает, где снега просто навалом. Крючкова по нему топчется, девочку рядом в противоположную сторону пихая, но это ненадолго помогает — та снова смещается, захлёбываясь смехом и буквами из собственных рассказов.       — Прости, сладкая, — таким притворливым взглядом въедается в Сашины глаза, а потом ни с того ни с сего останавливается и в объятия чужие зарывается, жмётся близко-близко, усмехаясь чему-то, — прости-прости, — и наваливается всем весом на Сашу, понимая, что та на ногах от неожиданности не устоит. Мгновение — и обе валяются в пушистом снегу, пропитывая им одежду, замораживая окончательно тело. Кульгавая смеётся громко — ей-то не так холодно, она удобно на Саше разместилась, а та в снегу утопает, как в неньютоновской жидкости.       Саша и дурой её называет, и грозится убить, но тоже смеётся, носом шмыгая, пытается всё ещё чувствовать что-то на своём теле. Не чувствует ног, не чувствует руку, но ощущает, что сверху на неё Соня улеглась и той очень даже хорошо. В момент смех стихает и слышится только стук собственного сердца, бурление собственной закипающей крови и тяжёлое дыхание, смешанное с шумом ночного города.       Крючкова смотрит снизу так цепко, рассматривая девочку. Сонино лицо слишком близко, а тело прижато к Сашиному. Буквально три сантиметра — и они станут одним целым организмом, в котором будет явный переизбыток окситоцина. Кудрявая губы облизывает, вдыхая глубоко холодный воздух и продолжая пропитывать куртку мерзлотой. Сейчас как будто время замедлилось, ещё чуть-чуть и остановится.       — Ты меня поцеловать хочешь, да? — Соня так довольно, двусмысленно ухмыляется, наклоняясь ниже и дыша прерывисто.       Крючкова рот приоткрывает и слишком часто холодный воздух вдыхает, от чего лёгкие уже сжимаются и болеть начинают. В темноте мало что рассмотреть удаётся в чужих карих, особенно когда Соня весь уличный свет собой закрывает, сверху нависая, но полыхающий пламенем азарт можно рассмотреть даже в самой кромешной тьме, даже в самом страшном сне.       — Мне холодно, — пиздит. После таких слов Сони лишь ощущение, что кожа плавится, что температура под сорок, но ничего другого не может ответить. Она так сжато произносит слова, ведь Кульгавая до изнеможения смущает, слишком близко, слишком резко, слишком напористо и прямо. — Помоги подняться?       И Соня улыбается, выкарабкиваясь из своего положения и на ноги еле поднимаясь. Сейчас Саша такая до невозможности невинная, так смешно от темы убегает, хоть Соня и в шутку произнесла этот резкий и колкий вопрос.       — Знаю, что хочешь, Саш, — изящную руку протягивает, сладкие и обветренные губы облизывая из раза в раз.       — Нет.       — Врешь.       — Отвали.       Кульгавая смеётся, голыми руками отряхивая Сашино плечо от снега, а после руки в кулаки сжимает и в карман прячет, потому что мёрзнут очень сильно — без перчаток на улице зимой не выжить, а Соня пытается. Костяшки уже покрасневшие, на прозрачной коже виднеются кружевные пятна холодных ожогов и кажется, что клетки потихоньку отмирают.       Теперь идут к небольшому скверу, где ещё больше воспоминаний разум накрывают.       — Ты, кстати, знаешь легенду про это место? — толкает в плечо Кульгавая, явно вспоминая о чем-то. Её слова звучат без насмешливости и какого-то подвоха, и Саше даже интересно становится.       — Не знаю, расскажи.       Внезапно их разговоры поменяли направление. Сейчас рассуждают о городских легендах, преступлениях в их районе и странном дяде Юре, который в этом сквере периодически прогуливается и улыбается всем прохожим криво. От этого страх пробирается под одежду и прохладными лапами рассыпает мурашки по телу.       — Пойдём отсюда, а? — Саше не по себе от всех этих историй и теорий всемирного заговора. Она, слабо улыбаясь, рассматривает темный горизонт и беспокойно переливающуюся гладь снега, но, как бы ни был красив пейзаж, взгляд ускользает вправо — на спокойное лицо и беспорядочные волосы Сони, которая усмехается и кивает.       Жаль, что всё хорошее рано или поздно заканчивается. Эта прогулка в том числе. Сашин телефон разрывается от маминых звонков — три дня в отпуске, а проконтролировала уже на год вперёд. Крючкова поднимает трубку, еле останавливая своё возмущение, а через несколько минут криков и неугомонных споров сообщает Соне, что ей нужно возвращаться домой.       — Сказала домой и побыстрее.       Тогда Кульгавая берёт Сашку за руку, ледяные пальцы переплетая, и быстро-быстро подаётся вперёд, а у кудрявой фантомное тепло по коже распространяется. Они достаточно далеко от Сашиного дома отошли, поэтому до одиннадцати пешком прийти не успеют — приходится быстро-быстро бежать, громко дыша и сворачиваясь от смеха.       Бегут мимо голых крон деревьев, которые в моменте монстрами кажутся; мимо высокого забора какого-то древнего завода, где лет пятнадцать никто не работает, и он, похоже, даже не охраняется; мимо того самого двора, где валялись в снегу по уши. Бегут и захватить нужное количество кислорода не получается — сложно, скользко, но за руки держатся крепко, не рассоединяют.       — Сонь, стой, я не могу больше, — Саша ладонями в ноги упирается, пытаясь отдышаться. Воздух жадно хватает, губы облизывает, но не усмехаться не может.       — Слабачка, — кривляет Соня, средние пальцы в лицо тычет и смеётся, — драться умеешь, а бегать нет? — ей тоже дышать тяжело, тоже ноги подкашиваются, особенно после тренировки, но силы ещё есть, ещё не на исходе.       — Пизда тебе, Кульгавая, — и Саша подрывается со своей оригинальной стойки, скользя по тропинкам протоптанным. А Соня всегда хорошей реакцией отличалась — утекает сразу же, не давая себя схватить.       И через мучительные минуты незапланированной физкультуры добегают до остановки. Саша потирает бедро, ведь навернулась пару раз по пути из-за скользкой обуви, а Соня смеётся, протягивая слащавое «бе-е-едная моя», и ещё больше разрывается с чужого взгляда из-под бровей.       — Всё, Сонь, мне нужно идти, осталось десять минут.       — Ага, пошли!       Крючкова в непонимании голову наклоняет, бровь выгибая.       — Что? — Соня снова улыбается, Саша когда не понимает чего-то — такая смешная. — Я тебя до дома провожу, пойдём. Туда? — и тянет за локоть.       А когда приходят к нужной семиэтажке — хочется отмотать время назад. Честно — Саше грустно прощаться с Кульгавой, не хочется подниматься домой и ощущать эту давящую на мозг тишину, в которой нет Сониного смеха и прикосновений. Не хочется осознавать, что вот она будет уже дома, в тепле, а Сонечка будет топтать снег, направляясь домой, и терпеть укусы беспощадной зимы.       — Теперь мне точно пора, — Саша смотрит на Соню завороженно, как будто под гипнозом, и сердце кровью обливается — она реально как кот. Замёрзший котёнок с красным носом и отмороженными лапками, который всё стерпит и всё равно людям доверится. Крючкова не знает, что ей управляет, кто завладел её телом, кто подобрал ключи ко всем пятидесяти замкам клетки, в которой та расправиться не могла? Потому что Соню к себе притягивает и прижимает, в объятиях закрывает от окружающего мира. Сама. Первая. А Соня глаза прикрывает и утыкается холодным носом куда-то между шеей и капюшоном, чувствуя себя тем самым беззащитным котёнком. Стоят, боясь пошевелиться, боясь спугнуть друг друга, боясь, что этот момент вот-вот закончится и останется в прошлом, которое с каждой секундой будет отдаляться в неизвестность.       Соня чувствует чужой запах и голова кружится, хочется себе духи с запахом этой девочки — настолько голову дурманит. Но Саша отстраняется, усмехаясь, и рукой машет — ещё чуть-чуть и раствориться, как во сне.       — Стой, — Кульгавая голыми, до ужаса холодными руками хватает комок снега и начинает что-то творить, а потом в Сашины руки снежное сердечко вкладывает, усмехаясь беззвучно, еле-еле слышно. — Подарок на новый год. Ты это... Сохрани!       Саша тоже смеётся, легонько сжимая холодное сердечко, а через секунду зубами с рук перчатки свои стягивает и Соне вручает, ведь больно смотреть на эти нежные ручки, что так мёрзнут. Перчатки немного мокрые снаружи, но тёплые, с мягким мехом, внутри. — А это тебе, не мёрзни, Сонь. Пока! — и скрывается за подъездной дверью, вдогонку услышав это греющее «Пока, сладкая!».       Крючкова быстро-быстро домой поднимается и сразу на кухню бежит, морозилку открывает и туда сердечко кладёт. А потом телефон из кармана достаёт, что по температуре совсем от снега не отличается, и фотографию делает. Саня *фотография* сохранила :)

Сонечка

умничка

      И потом всю ночь переписываются, ведь обсуждение прогулки, озвучка мыслей, которые появились в моменте — очень важный ритуал. Саня ты на кота была похожа когда мы прощались

Сонечка

помурчать тебе в дискордике?))

Саня иди в жопу, я серьезно

Сонечка

ладно-ладно

это очень мило, сладкая

я ща как дура лыбу давлю

Саня и я       А ещё девочки договариваются, что новый год будут отмечать всё-таки дома у Саши, ведь её родители собираются в деревню, а план кудрявой «что-нибудь спиздануть и остаться в городе» всё ещё в силе.

.

      – Доченька! Вставай! – через сон, сквозь нити своего воображения, Саша слышит бесконечные и протяжные слова мамы. Женщина повторяет их из раза в раз, маяча тёмным силуэтом перед глазами – то на кухню сходит, то в окно посмотрит, то набрызгает каким-то вкусно пахнущим средством зеркало.       – Мам, только восемь утра!       Если бы Саша в десять спать легла — не почувствовала бы усталости, только вот снова с Кульгавой гуляла до одиннадцати, а потом переписывалась с ней же до трёх часов ночи, пытаясь неизвестную дрожь в теле угомонить.       А в утренней темноте комнаты хочется раствориться; веки настолько тяжёлые, что автоматически прикрываются, обратно погружая в кромешную тьму сознания. Тело полностью расслабляется, а кровать сейчас кажется по-особенному удобной, но голос матери снова заставляет вздрогнуть.       – Саша! – прикрикивает женщина, безжалостно стягивая одеяло, так уютно окутывающее.       На дворе тридцать первое декабря. День, который все называют «новым годом», но на самом деле это суета, уборка, марафет и всё, что связано с пьяными людьми. Саша, медленно поднимаясь со своего ложа и опуская босые ноги на прохладный пол, потирает глаза и всё ещё помнит о своём плане остаться дома, а не уехать в какую-то деревню за три пизды от города, тем более хочется, чтобы всё состоялось, чтобы Кульгавая пришла к ней вечером с пакетом мандаринов и осветила своей улыбкой, а потом они вместе встретили новый год и завалились смотреть какой-нибудь нетфликс-фильм.       – Вставай, умывайся! Сейчас мы все вместе делаем уборку, а потом выдвигаемся в деревню, – женщина усердно намывает зеркало в комнате Саши, а потом не выдерживает этой утренней темноты и резко врубает верхний свет, который Саша терпеть не может и жмурит глаза.       Сейчас нужно сделать болезненный вид и схватиться за живот, а потом согнуться в три погибели и жалостливо посмотреть на маму.       — Ай, — Саша складывает руки у живота и притворливо хмурится, — как живот болит!       — Что случилось? — у мамы в глазах паника и страх. Она у Саши немного параноик, особенно если дело касается здоровья, — где болит?       А сейчас нужно прикрыть ладонью рот, изображая рвотные позывы, подорваться с места и быстро-быстро покинуть комнату, захлопнув дверь в туалет. И уже через два часа притворства и изображения умирающего лебедя — Саша остаётся дома одна, выслушав сто наставлений от матери.       Наконец-то можно выдохнуть и перестать притворяться. Мама, конечно, хотела остаться дома по случаю «отравления» дочери, но Саша уговорила поехать, развеяться, встретить весело новый год в кругу родных людей, а она тут как-нибудь отойдёт, заварив кружку противного лекарства в порошке и поспав пару часиков.       Но никто противное лекарство пить не будет, спать тоже, ведь тошнит не от чего-то иного, как от волнения перед долгожданным вечером.       Саша в душе часа полтора торчит, а дрожь никуда не девается — с каждой секундой мандраж всё сильнее царапает, заставляя внушать себе что-то неразумное. И только после литров горячей воды, которые кожу распарили, расслабиться немного удаётся.       После душа, а правильнее сказать парилки, Саша сушит свои кудряхи, и в голову мысль навязчивая лезет: а что если выпрямить волосы впервые за долгое время? Выпрямляет и ещё долго всматривается в зеркало в попытках понять: идёт ей или нет, туда-сюда рассыпчатые пряди закидывая.       Идёт. Саше всё идёт.       За окном уже давно стемнело и за пределами квартиры слышится завывание холодного зимнего ветра, но дома тепло и атмосферно. Телевизор бросает тусклый свет на комнату, а жёлтая гирлянда на ёлке придаёт новогоднего настроения, живого ощущения наступающего праздника. На журнальном столике возле дивана разместилась тарелка с фруктами и всякими снеками, а в стаканах громко шипит газировка.       Саша заинтересованно листает ленту ютуба на телевизоре, украдкой поглядывая на время. В горле пересыхает постоянно, и снова всё внутри сжимается, когда сообщение от Сони получает. Сонечка я уже иду))       Весь день их чат с Соней пустовал, Саше даже грустно было и хотелось настрочить сто сообщений. Но она просто ждала и знала, что встретятся вечером и проведут вместе целую новогоднюю ночь. Страшно, но очень хочется.       Этот момент, который Саша терпеливо ждала весь день, наконец-то настаёт. Когда она слышит звонок в дверь — чувствует, что шкала волнения переполнена и вот-вот выйдет за пределы. Подрывается с места и суетится немного, быстро направляясь к входной двери.       — Приветик! — Соня стоит на пороге и светится вся, улыбается. У локтя висит огромный белый пакет, а в руках коробка пиццы. От неё исходит сладкий запах морозной зимы и ванильных духов, на плечи небрежно накинут черный шарф, а на голову натянута красная шапка Деда Мороза. Не чувствуется никакого волнения у Сони — лишь спокойствие и хорошее настроение.       — Привет, — Саша в ответ приподнимает уголки губ, расплываясь в милой улыбке, и в тёплую квартиру девочку пропускает, освобождая её от этой тяжёлой ноши в виде подозрительно звенящего пакета и картонной коробки пиццы. У Крючковой сразу груз с сердца спадает и не так тревожно становится, ведь видит перед собой Соню, которая действительно пространство вокруг себя освещает, а карие глаза блестят в предвкушении. Пахнет от неё так вкусно, что этот запах заполняет собой всё вокруг, даже лёгкие Саши. — Классная шапка! — смеётся Крючкова, терпеливо дожидаясь, пока Соня свои ботинки, все в снегу, снимет и куртку оставит.       Соня точно на кота похожа. Любопытного и вредного, но очень-очень милого. Ведь ходит по чужой квартире, рассматривая каждую комнату, и расспрашивает про каждую картину, висящую на стене, а когда семейную фотографию на полочке видит — удивляется, насколько Саша на папу похожа, вызывая у другой лишь смех.       — Пойдём, Сонь, в гостиную, — Крючкова за собой зовёт, головой указывая, а Кульгавая с радостью следом плетётся, поправляя эту красную шапку на своей голове. В гостиной верхний свет выключен — лишь гирлянда и телик, из которого какая-то попсовая музыка исходит. Девочкам комфортно с первой секунды сегодняшней встречи, а то, что дома одни — особенно успокаивает, ведь никто не будет мешать чутким разговорам.       — Сейчас будет распаковка, — Соня сначала раскрывает коробку с пиццей, находя место на столике для неё, а потом хватает пакет, который сама и притащила. Саша усаживается на диван, с интересом наблюдая за тем, как Соня мило смеётся, доставая полный пакет мандаринов и повествуя, насколько хороши они на вкус, достаёт несколько пачек чипсов и вишнёвый пирог, как сказала продавщица — очень свежий и вкусный. И для Саши вечер приобретает совсем неожиданный поворот, когда в руках Кульгавой виднеются четыре стеклянные бутылки эссы. — На новый год же можно и выпить, да? — Соня помнит, что на тусовке у Жени, пока все валялись в состоянии несостояния — Саша единственная была трезвой. Кульгавая с интересом заглядывает в чужие глаза, в которых лёгкий испуг видится, — не бойся, это не водяра, это вкусненько.       И Саша успокаивается, мимолётный испуг послав куда подальше, ведь наедине с Соней готова впервые ощутить размытость сознания, впервые превысить норму алкоголя в организме. Ведь здесь дома не пятнадцать пьяных тел, от которых веет опасностью, а она, Соня и приглушенная музыка на фоне, которая время от времени цепляет внимание.       — Ну, рассказывай, как родителей надурила? — Соня на диван падает, шапку Деда Мороза куда-то кидает, усмехаясь и затягиваясь никотином, а Саша тоже смеётся и принимается заинтересованно рассказывать про сегодняшнее приключение, открывая пачку чипсов.

Again — Noah Cyrus

(feat XXXTENTACION)

      Болтают много и долго, кусая пиццу и смеясь громко, обсуждая всё, что ещё осталось позади их. На часах десять вечера. С каждой минутой становится теплее и уютнее, хочется во всех разговорах застрять на вечность, на репите прокручивать этот момент всю оставшуюся жизнь. Слушая чужую историю о прошлой школе, Сонечка тянется к столу и вручает стеклянную бутылку с алкоголем Саше, которую та принимает с быстро-быстро стучащим сердцем и немного взбалтывает, быстро договаривая свою мысль и замолкая. Видимо, пришло время сделать первый глоток.       — С наступающим, сладкая, — Сонина бутылка соприкасается с Сашиной, и по комнате разлетается характерный звук, который будоражит нутро. Первый глоток теплом обволакивает горло, а на языке чувствуется приторная сладость, которую хочется ощутить ещё, ведь в первый раз не распробовалась. Саша смакует алкоголь, облизывая губы, и расслабленно опрокидывается на спинку дивана, слушая очередную сплетню от Кульгавой, которую они обязательно разберут по полочкам.       Это та же болтовня и смех, но теперь под градусом, концентрация которого повышается с каждой минутой.       Саша отпускает самоконтроль и опрокидывает глоток за глотком. Она чередует сладкий никотин с не менее сладким и терпким алкоголем, а внутри чувствуется приятная мешанина всего этого с переизбытком чувств. Крючкова слушает Соню, смотрит на неё с мягким взглядом, полным любования и чего-то блестяще-яркого, а Кульгавая подмигивает, смеётся и кокетливо подёргивает бровями. У них флирт элитный, иначе сказать нельзя.       Девочки сами не замечают, как в первых бутылках не осталось и капли, а слова не всегда связываются в единые грамотные предложения. Слышится поддатый смех, который с грохотом разбивается о стены комнаты. А ещё чувствуется нереальное расслабление и понемногу развязывающийся язык — нужно очень себя контролировать, чтобы не сказать чего-то чересчур неправильного.       Теперь Саша что-то рассказывает, держа в руке уже вторую бутылку, ворочая головой от приятной духоты, и плывущими глазами по Соне проскальзывает, которая сидит напротив и смотрит приторно, а её губы в улыбке подрагивают, заставляя замереть на секунду и подумать две.       — Что?       — Красивая ты, — Соня улыбается цепко, немного пьяно, голову наклоняя к собственному плечу и желая оставить эту картину в памяти надолго, потому что у Саши щеки мгновенно розовеют и губы поджимаются. Она растеряна и смущена до невозможности, а алкоголь усугубляет ситуацию, заставляя воспринимать всё более ярко, заставляя руки задрожать и потянуться за очередным глотком.       До двенадцати остаётся несколько минут. Саша уже давно включила нужный канал — теперь вместо приятной музыки слышатся новости за прошедший год и нарезки достижений страны, но на это становится далеко плевать, когда Соня хватает за запястье, поднимая с дивана, пристраивается рядом и переплетает их пальцы, в другой руке держа остатки алкоголя и улыбаясь. Сашу плавит. Она не понимает, отчего перед глазами все так сильно пошатывается — от алкашки или от нездорово ускоряющегося ритма сердца, потому что Соня ближе прижимается, сильнее руку чужую сжимая, и подмигивает, нетерпеливо ожидая отсчёта времени.       Считают с десяти до одного по очереди, а с одного до десяти повышается внутреннее давление, когда стрелка часов переходит предел двенадцати и девочки последний раз чокаются, вливая вовнутрь оставшийся алкоголь. Внутри горячо и очень хорошо, особенно хочется растаять, когда Соня лезет обниматься, водя горячими щеками, носом по шее и сжимая мягкую ткань Сашиного свитшота.       — С новый годом, — Крючкова прижимает к себе ближе, рвано выдыхая и зарываясь носом в чужие волосы, прикрывает глаза, пытаясь угомонить всю себя, весь этот неизвестный спутанный клубок в животе куда-то деть. Биение сердца отдаётся громким барабанным ритмом в ушах, когда она чувствует, как Соня плавно прикладывается горячими губами к чувствительной шее, почти моментально отстраняясь. В груди что-то заискрило, оставляя глубокие царапины на рёбрах, и сразу в жар бросило, сразу температура поднялась. Саша громко сглатывает, приподнимая голову, словно освобождая место, и снова чувствует тёплые губы на собственной шее. Крючкова ощущала, как в глазах мутнеет, старалась дышать, только получалось через раз. Тяжесть внизу живота разливалась кипятком, горячим паром спускалась вниз. Воздуха не хватает, катастрофически не хватает, поэтому Кульгавую за запястье на балкон тянет, где холодный воздух охладит, отрезвит, поможет собраться с мыслями.       Стоят на балконе, по очереди затягиваясь ядовитым паром и выпуская объёмные облака в воздух. Молчат, никто тишину не нарушает. Саша думает, как бы успокоить нутро и перестать дрожать, а Соня думает совсем о другом.       — Саш, — она губы облизывает и дышит слишком громко. Нет, она не пьяная в хлам — по телу просто распространяется неимоверное наслаждение и расслабление. — Давай цыганочку?       Саша снова дышит учащённо. Она подпитая настолько, что действительно готова согласиться, нервно слюну сглатывая. Крючкова почти ловит дереализацию, когда Соня поворачивается к ней, настойчиво смотря на мокрые губы со вкусом алкоголя. Сердце будто замедляется, и за компанию замедляет время, безжалостно оставляя Сашу сгорать заживо изнутри на протяжении нескольких долгих секунд. Блять, кто она такая, чтобы отказать.       — Давай, — и снова громко сглатывает слюну, пытаясь не обращать внимание на то, что ноги становятся ещё более ватными, а в животе завязывается ещё более тугой, тянущий узел волнения и ещё чего-то очень приятного.       В карих глазах — решительность и интерес, смешанный с поддатым азартом, а Саша в них тонет, ровно как тонет в своей растерянности и непонимании, захлёбывается этим ядовитым коктейлем и уже хочет покинуть балкон, сиганув вниз, но Соня ловит её на месте, заставляя замереть, и добивает, кладя руку на скулу и притягивая поближе к себе.       — Точно? — шепчет в губы, обжигает всю кожу, заставляет нутро сжаться.       — Да.       Соня ухмыляется, делает глубокую тягу и прижимается к Сашиным губам, уверенно и плотно. Саша в этот момент теряет остатки самоощущения и забывает дышать, укладывая руки на истончённую талию. Она чувствует в горле горячий пар, который вставляет не хуже самого крепкого алкоголя. А потом понимает, что не пар вставляет, а чужие губы на своих собственных. Сердце, минутой ранее замедлившееся до опасного для жизни ритма, сейчас разгоняется и пытается разорвать все внутренние органы. Саше так хорошо. Саше ахуенно. Она затягивается никотином и наслаждается долгими секундами прикосновения к сладким губам, полностью погружаясь, полностью теряя голову.       А когда Соня мягко отстраняется — картинка окружающего мира пугает и тело покрывается табуном мурашек, выходя из какой-то альтернативной вселенной. На губах Сони такая сладость, они такие мягкие, влажные и тёплые. Собственное сердце замирает, напоминая, что кислорода на самом деле не хватает, и Саша выдыхает никотиновый коктейль в холодный воздух, снова с опасением и дрожью заглядывая в чужие карие глаза, которые прожигают глубокие раны в ответ. Соня наблюдает за каждым её действием, как будто слышит каждый стук сердца.       — Нравлюсь, да? — Кульгавая ухмыляется лукаво и уже не прожигает, а рубит пополам, пронизывает взглядом насквозь, невидимой волной смывая все границы, выстроенные в Сашиной голове. Снова ближе придвигается, пальцы в русых прядях запутывая, Крючкова окончательно теряет себя в этот момент, и руки уходят в самоволку, тянутся туда, куда давно магнитило — Соне под кофту, поглаживая горячую белоснежную кожу, мягко обвивая поясницу, притягивая вплотную к себе.       Сейчас внутри очень горячо. Обе замолкают, испытывая собственное терпение. Взглядом Соня скользит по расслабленному лицу напротив, будто выискивая ответ на самый важный вопрос. И Саша сдаётся — она не в силах держаться, не может больше молчать об этом, о таком очевидном и пугающем. — Нравишься, — и целует. Целует нежно, чувственно и мокро, за секунду сокращая мучительное расстояние между губами. Соня довольно и тихо-тихо стонет, млея от инициативы, прижимаясь к Сашиным губам чуть ближе, зарываясь пальцами в рассыпчатые пряди. Саша хорошо целуется, до того ахуенно, что между ногами пульсирует предательски и ладони потеют.       Соня чувствует горячий мокрый язык, настойчиво раздвигающий её губы, и поддаётся, углубляя поцелуй. Сашины реснички подрагивают, а руки скользят повыше, мимолётно оглаживая грудь, и снова спускаются к рёбрам, к пояснице. У Сонечки тело такое чистое и утонченное, губы такие теплые и сладкие, запах такой пьянящий и одновременно отрезвляющий. Хотелось давно её поцеловать, хотелось, хочется и будет хотеться всегда.       Саша затаскивает Сонечку обратно в квартиру, захлопывая балкон и усаживая девочку на кухонный стол. Да простят её гомофобные родители. Она между чужими ножками устраивается, снова к губам припадая, за подбородок уверенно оттягивая. Как будто эта сущность всю жизнь скрывалась, а сейчас вырвалась на свободу и не контролирует время и действия.       Кульгавая плавится, когда Саша по шее губами мажет, скулу выцеловывает, сжимает ляжки, и экстазно закатывает глаза, когда чувствует лёгкий укус на шее, а потом юркий язык, зализывающий исчезающие следы, и приятную тянущую боль.       — Как новый год встретишь, так его и проведёшь, — шепчет Кульгавая, самодовольно ухмыляясь.       Она победила.