вискария

      — Сэм! — Мой недовольный голос смешит его. Походу, ему всегда весело, когда я злюсь на него или ругаюсь. — Прекрати мотать головой! Всё испортишь!       — Прости, minha linda, я просто не видел тебя уже целую вечность.       Мои щёки краснеют и я чувствую, как они начинают гореть. Даже пальцы от смущения перестают слушаться и мне приходится на краткий миг остановиться.       — Вечность длиной в пару минут? — и почему это прозвучало так вызывающе-дерзко, будто я нагло заигрываю с Сэмом, а не всего-навсего отшучиваюсь; ведь он действительно видел меня всего пару минут назад, когда улыбался мне через плечо, после чего я развернула его обратно.       — Прошло всего пару минут?       С его искреннего — или очень похожего на него — удивления меня тянет улыбаться так широко, что ещё немного и лицо по шву треснет.       — Ага.       Я отделяю от тонкого зелёного стебля фиалковый цветок вискарии и вплетаю его в волосы Сэма. А именно в собранный мной пучок, специально небрежно растрёпанный. «Хочешь превратить мою голову в клумбу?» — я знала, что он непременно как-то так и пошутит, прежде чем всё равно согласится. Тем более, зачем ему отпираться, если сам только и хочет чего-нибудь подобного. Нежного и романтичного до пьянящей одури, хоть и глупого со стороны…       — Ужас, — я уже привыкла к болтливости Сэма и порой ловлю себя на мысли, что уже не представляю себе жизни без неё. Да в принципе без Сэма! — Meu amor, к концу я сойду с ума… если не увижу тебя хотя бы на пару секунд.       — Это будет очень прискорбно.       — Ты так жестока.       — Ну почему, я буду грустить и оплакивать, — мои пальцы немного дрожат от приятного волнительного смущения, от которого, клянусь, у меня самой в животе распускается целое цветочное поле из вискарий. Но я всё равно и дальше отрываю цветки от стеблей и оставляю их в волосах Сэма. Лиловые, фиалковые, розовые лепестки выглядят так нежно среди его тёмно-каштановых прядей, что мне хочется ближайшую вечность любоваться этим видом, забыв обо всём на свете.       «До чего же ты красив, ты бы только знал…»       Хотя, ему определённо и без меня об этом прекрасно известно. Я вплетаю последние цветки в немного волнистые локоны и теперь голова Сэма пестрит не хуже того самого поля…

♢♢♢

      Сердце в испуге, кажется, вот-вот протолкнётся не через рёбра, так через горло и сбежит. Не то что негнущиеся ноги, отказывающиеся сделать хотя бы маленький шаг назад…       Я стою на месте, замерев, будто глупый олень посреди дороги — только в моём случае среди густой травы и цветущей вискарии — и смотрю на мужчину, на Сэма, передо мной с горькой смесью страха и… наверное, мольбы в глазах? А он улыбается мне в ответ. Широко и беззлобно. И вроде даже заигрывающе? Как не замечает моего мечущегося взгляда, направленного то на него, облачённого в экзоскелет, то на меч у него на поясе.       Сэм наклоняется и срывает несколько цветков, а затем протягивает их мне:       — Не пугайся, красавица, может лучше как-нибудь потанцуем?

♢♢♢

      — Заправь беглянок обратно, иначе я сделаю это сам и испорчу тебе всю клумбу.       Я протягиваю руку к щеке Сэма и он ловит меня прежде, чем я понимаю — никаких выбившихся волос нет. Обманщик. Горячие губы касаются тыльной стороны моей ладони, затем нежных маленьких костяшек… Колкая щетина приятно царапает чувствительную гладкую кожу и я бы сказала, что из-за неё сердце и забывало, как биться, только причина была в другом:       — Você é o mundo para mim. Você me completa, a minha linda menina. Não consigo parar de pensar em você. Nem por um segundo.       Жаркое дыхание до мурашек у мурашек поочерёдно опаляло каждый мой тонкий палец. Сэм любовно расцеловывал их, один за другим. Настойчиво и нетерпеливо, словно боялся, что я в любой момент решу высвободить свою руку — кажущуюся теперь мне самой маленькой и хрупкой — из его ладони. Сильной и широкой, и немного грубой из-за вечных мозолей; и от того ещё более желанной. Такой же желанной, как и бесконечные ласки Сэма, и его пьянящий глубокий голос, жарко шепчущий на португальском вещи из-за которых, кажется, румянец никогда не схлынет с моих щёк или они просто-напросто оплавятся…       Вот бы этот момент длился вечно.       Сэм вздрогнул от неожиданности, кога мои губы впились в его шею; даже запнулся на полуслове, а затем и вовсе забыл как говорить, стоило мне свободной рукой начать успокаивающе гладить его отдыхающее от протеза плечо. Твёрдые, закалённые тренировками мышцы напряглись под моими пальцами на долю секунды и тут же расслабились. Я не видела лица Сэма, но более чем уверена — он смутился своей непроизвольной реакции и теперь стыдливо молчал, держа меня за руку и прижимая её к своим разомкнутым губам, хоть больше и не целовал. Я не стала заострять на этом внимание и продолжила, не задумываясь, целовать его то в шею, то в спину, то в другое плечо; иногда дразняще прикусывая губами и водя кончиком носа по загорелой коже, покрывшейся множеством маленьких-маленьких мурашек. С затылка Сэма мои губы соскользнули к тому самому плечу. Его мне всегда хочется целовать как-то по-особенному; давая ему — Сэму — понять, что я принимаю его и таким, и ему не стоит больше стесняться своего «изъяна»…       Хоть и прекрасно понимаю, что дело далеко не только в моём принятии; для него это гораздо более глубокая личная трагедия, чем я могу себе представить. Та самая никак не заживающая рана, от которой я вряд ли смогу когда-либо избавить его, но какую всегда могу перевязать, чтобы хоть немного и ненадолго помочь унять боль…       — Почему именно вискарии? — внезапно спросил Сэм, выпуская мою залюбленную руку на свободу. Мне же хотелось, чтобы момент нашей нежности затянулся на чуточку дольше. Может, попробовать нагло напроситься на продолжение?       — Ты разве не помнишь? — я ещё некоторое время прижималась к его спине, наслаждаясь тем, как та вздымалась и опадала от его мерного, глубокого дыхания.       — Ах, точно…