Самое настоящее чудо

Пронизывающий холодный ветер срывал последние давно уже пожелтевшие листья. А здесь, на высоте, он был словно острее. Глеб опирается руками на балку за спиной и поднимает глаза к небу, рассматривает надвигающиеся тучи. Все ещё осень, но сегодня обещали снег. Обещали, обещали… Он тоже обещал выжить, а по итогу что? Глеб один сидит на их когда-то любимой крыше с остывшим кофе, а Серафим где-то за городом, под землёй. Чуть повернув голову вбок, Глеб думает — а что в этот раз придумал бы Серафим на эту посиделку? Притащил бы с собой фотоаппарат, как и в один из последних разов? Или ограничился бы камерой на телефоне? От пришедших на ум воспоминаний Викторов улыбается. Это было несколько месяцев назад, ещё летом. Они пришли сюда ранним утром, чтобы встретить рассвет. Серафим, вопреки словам Глеба, притащил с собой кучу еды и фотоаппарат. Глеб тогда все отказывался фотографироваться, зато вот самого Серафима поснимал с удовольствием, а потом они долго лежали, прижавшись к друг другу, просматривая получившиеся фотографии. На улице было тепло, а присутствие любимого человека ещё сильнее грело душу, вызывало счастливую улыбку и искренний радостный смех. Эти фотографии они потом распечатали и Глеб вложил их в альбом, после утопая в объятиях Серафима. Но воспоминания словно стираются резким порывом ветра и Глеб ежится, возвращаясь к реальности. Погруженный в свои мысли, он не сразу понял, что плачет, но, осознав это, постарался поскорее успокоиться. Сейчас не время, да и место не то. На улице уже зажглись фонари, а из-за туч было только темнее, они скрыли яркий свет почти полной луны. Чувство одиночества накатило с ещё большей силой и к нему примешалось ещё и чувство вины перед Серафимом. Глеб винил себя, что не успел. Когда сердце самого близкого человека остановилось, Глеб был далеко и чисто физически не успел приехать и попрощаться, сказать что любит. Все оборвалось слишком резко и он до сих пор не мог привыкнуть к одиночеству. Глеб не стал допивать кофе, скидывая стаканчик вниз, на землю. Тяжело вздохнув, садится ближе к краю и недолго смотрит вниз, думая обо всем на свете и ни о чем одновременно. Вот бы сейчас Серафим оказался рядом… Сидорин, наверное, по его обыкновению, быстро нашел бы выход из ситуации. Подобрал бы правильное решение всех проблем, за пару слов заставил бы улыбнуться и переключиться с негатива на позитив. А еще, несомненно, успокоил бы, обняв, и привычно разлохматил мелкие кудряшки. А еще добавил бы: «Плакать будешь когда сдохну. А сейчас все хорошо, и я с тобой». Серафим всегда говорил так, когда замечал на любимых карих глазах слезы. Знал ли он тогда, что всего через пару лет Глеб будет стоять тут, на их любимой крыше, без него? Стоять тут один и плакать. И любимая фразочка Сидорина тут уже не сработает… Нет, конечно не знал. Откуда бы?.. Глеб вдруг понял, что единственное, чего он сейчас хочет — еще раз увидеть Серафима. Сейчас за это он отдал бы все, что имел. Всего один раз! Чтобы… Хотя бы попрощаться с ним. Попрощаться нормально. В последний раз сказать, что любит его… Потому что тогда не успел. И до сих пор себя за это винит. Вообще, Глеб уже оправился. Как бы ему тогда ни казалось, что и его жизнь окончена, раны затягиваются. Даже самые глубокие. Вот и Глебу со временем стало лучше. Помогла тяжелая работа с психологом, и время, разумеется. Однако все равно иногда Викторова накрывало, вот, например, как сейчас. Но уже не так, как раньше, хоть на том спасибо. Викторов сам не заметил, как из глаз снова потекли слезы. Больно было вспоминать тот день. День, когда Серафима не стало. Сколько бы он отдал сейчас, чтобы увидеться с Сидориным… Вдруг сквозь шум города, доносящегося издалека, Глеб уловил тихие, до боли знакомые шаги по поверхности крыши. Слишком знакомые шаги. Викторов узнал бы их из тысячи, он был готов поклясться, что понял, кто стоял у него за спиной. Велик был соблазн обернуться, чересчур велик. Однако страшнее было посмотреть назад и ничего не увидеть — совсем ничего! — и осознать, что ему показалось. А произойти такое вполне могло. Даже если кажется — пусть лучше эта иллюзия продлится как можно дольше. Пока Викторов боролся с желанием повернуться назад, шаги неожиданно раздались совсем близко. Глеб замер, задержал дыхание, даже зажмурился — сейчас он был более чем уверен, что одно лишнее движение, один лишний звук, вдох может все разрушить. Стало тихо. Глеб медленно открыл глаза… И чуть не полетел вниз с этой самой крыши. Он еще раз закрыл глаза; открыл — нет, ему не кажется. Рядом с ним, на краю крыши, по привычке свесив ноги вниз, сидел Серафим. — Сима… — одними губами прошептал Викторов, не веря собственным глазам. Сидорин обернулся. Да. Это был тот самый Серафим, каким Глеб его помнил. Порыв ветра растрепал копну кудрявых волос. Чужие пальцы, сжавшие ладонь Викторова, всему вопреки были тёплыми, даже горячими. Серафим протягивает вторую руку и осторожно стирает слёзы с лица Глеба. — Ну, чего ты плачешь? Да, точно он. Его такой же немного хриплый и настолько родной голос, лёгкая улыбка. Глеб скучал по всему этому. Он скучал по Серафиму. — Котенок, не плачь, все хорошо. — Я скучаю, — вырвалось с очередным всхлипом и Глеб закрывает лицо ладонями. — Очень скучаю… В ответ — тишина. Но на плечах появляется тепло. Это Серафим обнимает Глеба и двигает ближе к себе. Теплый, знакомый запах окутывает Викторова и он даже слышит тихое, блять, сердцебиение. Как будто живой. Такое простое, но очень родное действие успокаивает и, прерывисто втянув воздух, совсем пришедший в себя Глеб поднимает голову. В голубых глазах напротив он видит знакомое тепло и заботу. — А ты? — голос все ещё дрожит, но Глеб не обращает внимания. Серафим непонимающе смотрит на Викторова и тот уточняет: — Ты. Скучал? Хоть немного?.. — Разумеется, — снова теплая улыбка и ласковый поцелуй в лоб. — Разумеется, я тоже скучал, котенок. Вроде простые слова, но Глеб снова плачет, рукавом кофты стирая бесконечные слёзы. Серафим смотрит так, словно не знает, как помочь, как облегчить ношу парня. Но сделать что-то надо и он берет руки Глеба в свои, тихо просит посмотреть на него. Викторов просьбу выполняет, поднимает глаза и смотрит на грустно улыбающегося Серафима. — Я все ещё рядом с тобой и мне невыносимо смотреть на то, как ты страдаешь. Я так хочу помочь тебе, но не знаю как… Но я хочу, чтобы ты знал, что я всегда рядом и оберегаю тебя. Глеб смотрит на него широко раскрытыми глазами, обдумывает сказанное. Серафим тем временем стирает дорожки от слёз, целует в обе щеки, переплетает пальцы их рук. — Рядом. Всегда? — едва слышно переспрашивает Глеб. — Да, всегда рядом. Я живу в твоём сердце и памяти, — накрывает ладонью область, где быстро-быстро бьётся сердце Глеба. — Пока ты помнишь и любишь меня — я рядом. Это вызывает улыбку и Глеб даже тихо смеётся, прикрывая глаза. Как и всегда, лишь несколькими словами Серафим смог успокоить его. Придвинувшись ближе, он укладывает голову на плечо Сидорина и сжимает его ладонь в своей, заводя разговор ни о чем. Казалось, даже колючий холодный ветер утих, слушая их тихие голоса. И медленно падали снежинки, словно вслушиваясь в слова и негромкий смех. Тепло, хорошо. Глеб счастлив. Но все в мире имеет свойство заканчиваться. Серафим встаёт и поднимает Глеба за собой. Викторов понимает все с одного взгляда и расстроенно поджимает губы, сдерживая новую волну слёз. — Мне пора, котенок. Да и тебе бы лучше домой вернуться, заболеешь же. Холодно на улице. Серафим стоит напротив Глеба, держит его руки в своих. Глеб поднимает голову, молча смотрит пару секунд, а затем тихо вздыхает. — Сим… Серафим не отвечает, лишь смотрит, грустно улыбаясь. — Сим… — нижняя губа слегка заметно дрожит, на глаза опять наворачиваются предательски жгучие слезы. — Останься… — Викторов их уже сдерживать даже не пытается, они влажными дорожками текут по его щекам, Серафим вновь стирает их. — П-пожалуйста… Глеб сильнее сжимает ладонь Сидорина. Тот лишь качает головой, горько улыбнувшись. Делает пару шагов. Теперь он обнимает Глеба со спины, а тот плачет, держа его за руку. Сидорин опускает голову на плечо Викторова, тот чувствует знакомое тепло… — Котенок… Я люблю тебя. — шепчет на ухо. Касается губами мокрой от слез щеки. — Я т-тебя т-тож-же, С-сим… — сквозь рваные всхлипы, заикаясь, отвечает Викторов, сильнее прижимаясь к обнимающему его Серафиму. Рука, за которую Глеб, казалось, так крепко держался, выскальзывает, Сидорин отстраняется. Шаги за спиной не слышно. Викторов стоит на краю знакомой до миллиметра крыше. Только что он стоял тут с Серафимом. Сейчас он стоит один, обнимая себя за плечи. Он долго не может заставить себя повернуть голову. Вдруг он обернется, а там никого не будет? Что тогда делать? Слезы не останавливаясь лились из глаз, сквозь них Глеб уже ничего не различал — лишь вспышки света улицы внизу. Наконец, несколько раз вдохнув, пытаясь успокоиться, парень медленно повернулся назад. Несколько раз вытирает глаза рукавом, потом опять окидывает взглядом все вокруг. Крыша пуста. Никого. Неудержимо всхлипывая, Викторов медленно, как в тумане, опускается, садится на край крыши, свешивает ноги. Бессмысленно разглядывает дома, машины, маленькие фигурки людей внизу. И вдруг расплывается в улыбке. Все-таки, то, что он увидел сегодня Серафима… Это было чудо. Глеб не мог даже мечтать о том, чтобы еще раз его увидеть, подержать за руку, обнять… Да. Ему сегодня повезло. Главное — даже сказал, что тоже любит его. Он смог нормально попрощаться с любимым человеком. Думает, что даже если и вышло так, что все, что сейчас произошло было всего лишь плодом его воображения, он все равно был счастлив. Сегодня случилось самое настоящее чудо.