Утренняя заря

Только в кафе Фёдор объяснил, что он имел в виду. Его губы почти не двигались, я практически не слышала его голос с того момента, как мы пришли и нам принесли чай. Фёдор взял чашку в руку, но так и не выпил из неё. Он посмотрел на моё лицо, любуясь эффектом сказанного им. -Ответь мне на пару вопросов, — я закрыла глаза и откинулась назад, будучи не способной долго выдержать зрительный контакт так долго. -Что со мной будет? Мне семнадцать, и я всё еще учусь в школе. Что я скажу своим родителям? -Я знаю, что они ничего для тебя не значат, — тихо ответил Фёдор, с полной уверенностью будто бы он был моим близким другом все эти годы. -Ты расцветаешь с такой чернотой, что даже твои глаза показывают это, хоть может и раньше они были яснее безоблачного летнего неба. Напоследок, несколько добрых дел вытащат тебя из болота твоего проклятия, моя очаровательная черноглазая Доминика, — он улыбнулся. Его голос резал насквозь: он не был таким тёплым и мягким, ему не хотелось возиться со мной. Моя внутренняя тьма, о которой так много говорят, не просто оттолкнула его. Я поклялась, что больше не позволю ему называть себя черноглазой или чем-то в этом роде. Даже, если это была метафора, Фёдор, видящий мою душу насквозь, возможно действительно ничего не чувствовал от моих обычных, тусклых зеленых глаз. То, как он произносил моё имя также раздражало меня. Это выглядело так, будто бы он пытается показать свою превосходящую силу надо мной. Я смущена и беспомощна, не хочу, чтобы он звал меня Доминикой. Не здесь и не так, что каждое слово заставляет мои ноги заплетаться. -Скажи своим родителям, что ты собираешься сделать. Но будет проще, если бы ты собрала свои вещи и не вспоминала больше о родном доме. Ты не любишь их, — утвердил он, что больше было похоже на бестактный вопрос. Я никогда не сталкивалась с этим. Для меня это было повседневным бытом, тот факт, что я не привязана к своим родителям, а они не обращали на меня должного внимания. Мы жили бок о бок, как чужие люди. Сколько я себя помню, я держала обиду на своего отца. Он проклял меня, поспособствовал развитию моего таланта. Отец говорил мне практиковаться каждый день, и это наставление дало шанс развитию моего дара. Как только у меня появлялось желание попробовать что-либо другое, оно оканчивалось ненависть и безразличием к новому, под давлением взрослых. Но они не могли просто так отобрать написанное мной. Родитель ни о чем не спрашивали меня, а я в свою очередь ничего не рассказывала. Я предпочитала одиночество, чем быть в кругу людей, с которыми я не согласна. С родителями было особенно много разногласий. Они не хотели слушать, когда я просила их о помощи, поэтому я закрыла рот на замок и больше не открывала его, когда доходило дело до моих способностей. Вопрос мой был прям. Единственная достойная причина, что удерживала меня дома, заключалось в том, что я хотела огородится от Фёдора. Возможно, я была наивна, ведь я серьёзно слушала его россказни о том, как эсперы вредят миру и как способность, словно болезнь отравляет жизнь. В России быть одарённым вдвойне плохо. Называть себя таковым, как делают на западе — глупо, потому что, как социальный класс в жизни эсперы сталкиваются с множествами трудностей. Немногие одарённые застенчивы. Я не зла никого из них лично и старалась скрыть способность насколько это возможно. Долгое время я была заложником собственной способности, но пока мне удавалось держать её в секрете, это было незаметно, позже и вовсе проявления дара стали похожи на депрессию. Однако, насколько бы серьёзно это не было, мои родители не замечали этого. Часто я задумывалась, что если я умру, то они не будут переживать. Я не была права тогда, но откровенно, мне всё равно, что происходит в их головах. Даже сейчас не думаю, что, если Фёдор врал мне всё время и являлся опасным человеком, что может продать, пытать, убить и обесчестить моё тело, это действительно не имело значения. Просто у меня не укладывалось в голове, как он, зная меня лишь двадцать минут, вёл себя так, будто мы знакомы очень давно. Я не могла сказать, что я знаю столько же о нем. Он мало говорил о себе, но Фёдор сказал, что хочет взять меня с собой из-за моей способности для собственной безопасности, что значило, что мне придётся отказаться от семьи. Мне не стоило слушать его, но уже нечего было терять. Я цеплялась за каждую возможность, но они не вели меня вперед. Моё желание жить угасло, борьба утомила меня, ничего больше не вдохновляло. Только лишь свежесть, пришедшая, когда Фёдор помог мне. Меня влекло к будущему, в котором я не буду заложником своей способности. Я не хотела умереть, но мне не хотелось оставаться в живых. У меня нет друзей, мне было страшно, что утяну их за собой на дно. Моё желание творить не давало заботиться ни о ком, кроме себя и моих воображаемых миров, но и это не приносило счастье. Я отрезана от реального мира, моих родителей, которые мало для меня значили. Только совесть и традиции сдерживали меня, которые я презирала. Я сопротивлялась везде, что позже сменилось на безразличие, а затем отвержение. Перестав верить в свои ожидания, я стала странной женщиной, с которой никто не хотел встречаться. Хоть я и не женщина в конце концов, а всего лишь семнадцатилетняя подростком, всё ещё находящимся под влиянием родителей, и любой взрослый смог бы повлиять на меня, подобрав правильные слова. Мягкий и вразумляющий голос Фёдора был приятен для моих ушей, его мысли схожи с моими. Моё краснеющее лицо подтверждало мысль мужчины. Мне стоило покинуть своих родителей. Только страх неизвестности убеждал, меня в том, что я не должна оставлять Алексеевку, но вскоре он был преодолен ненавистью к сельской жизни. Окружающие мне люди не могли дать мне то, в чём я нуждаюсь. Из-за моего интереса я не могла найти подходящего собеседника, особенно среди своих сверстников, которых привлекали глупые детские вещи или подражание взрослой жизни. Я одинока, хотелось, чтобы Фёдор освободил меня от этого и мне было больше не страшны его настоящие намерения. Моя бесцельность устроила бы, если он бы позаботился обо мне взамен на услуги. По его словам, я пуста без писательства, но Фёдор начал наполнять меня своим присутствием. Мне было стыдно, что я видела в этом человеке свою музу, но меня интересовало познакомиться ближе, если бы я поехала с ним в Санкт-Петербург. В итоге, я не ответила ему, а он и не заставлял. То, что я слушала его внушало уверенность, поэтому Фёдор продолжил, не позволяя мыслям поглотить меня: -Встреть меня в десять завтрашним утром у озера, — он говорил о парке. -Я принесу документы и билет на поезд, затем мы встретимся без пятнадцати шесть на вокзале, — сказал он, как факт. Глотнув чай, он продолжил. -Не бери с собой много вещей. -Как ты представляешь это? — я судорожно старалась спрятать моя трясущуюся рук под стол. Фёдор заметил это. -Хотя бы дай мне время на подумать! -У тебя весь день, — ответил Фёдор, — здесь и не о чем думать. Ты можешь пойти со мной прямо сейчас, если ты готова, — он посмотрел мне в глаза, одним мигом стирая все несогласия с ним. — Это не имеет особой важности. -Ты шутишь? — я пыталась успокоить себя этим, но Фёдор выглядел серьёзным. -Как долго ты готовился к этому? -С того момента, как я узнал о тебе, — сказал он. Сделав ещё один глоток, мужчина положил её и перекрестил пальцы. Фёдор начал смотреть на меня как на экспонат, представленный в музее: пытливыми и холодными глазами, как будто он уже знал всё, а действительность только подкрепляла это. -Знаю, ты не доверяешь мне, но сейчас ты не можешь доверять никому. Я предлагаю тебе жить, хоть, и посмотрев на твои глаза, кажется я бы пощадил тебя, пообещав быструю и лёгкую смерть. Что из этого ты хочешь, Доминика, — прошептал он. -Я дам тебе это, когда всё закончится и мы будем одни. -Этого не случится, — засмеялась я, покачав головой, его колкие слова разнеслись эхом в кафе. -Геноцид эсперов сотрёт нас с лица земли, -от моих слов он улыбнулся. -Во время уничтожения грешников наступит момент, когда, в лице Бога, буду предоставлен себе самому в идеальном белоснежном мире. Каждая частичка тебя будет молить о перерождении, и я позволю тебе это, но ты сама можешь решить, когда он произойдет. Помоги мне, -попросил он, так будто приказал. Я находилась под его влиянием, бросая вызов здравому смыслу. -Ты сказала, что все люди вроде тебя прокляты и ты не хочешь, чтобы кто-то также страдал. Ты можешь спасти себя, если все способности исчезнут. -Я поняла, и я помогу тебе. Но взамен, ты поможешь мне, Фёдор. Помоги остаться в живых! У меня не было идей, что сказать, когда это само собой вышло из моих уст. Я не знала сколько бы ещё я могла молить о смерти или свободе, но помимо этого у меня было сильно желание — жить. Я хотела бы успокоится, всё то время, когда импульсивность одержала вверх надо мной: позволить Фёдору рассказать истории, дать мне время. -Ты писатель, пиши, — сказал он. Фёдор вытащил салфетку, разложив передо мной, и дал ручку. -Что ты ожидаешь от меня? — я напряженно таращилась на бумажку и ручку. -Пиши, — повторился он, — О том, о чём ты хочешь. Пиши о нас двоих, пока в тебе ничего не останется, это поможет оставаться в уме. Мне не нравится эта мертвецкая чернота в твоих глазах, Доминика, потому что это о том, что ты потеряешь себя вскоре, как ты останешься наедине на минуту. Я не могу быть рядом всё время, поэтому мне нужно быть уверенным, что в моё отсутствие ты не навредишь себе. Если твоя способность требует жертв, измеряемых в словах, то ты можешь преподнести мне её. Я образом для тебя. Не стесняйся, — он улыбнулся, -Что-то же привлекло твоё внимание, раз ты так долго смотрела на меня. Фёдор заметил мой взгляд, хоть я и пыталась отрицать. Во всём его облике действительно есть что-то привлекательное, что захватывало дыхание. Я взяла ручку трясущиеся рукой и снова взглянула на лицо Фёдора. Я запечатлела его образ в памяти, словно видела его в последний раз и написала несколько слов, что крутились в голове уже полчаса.

Прикуйте меня

Золотом вместо слов

Сладок их вес.

Я чувствовала себя связанной с ним. Я тянулась к нему, словно маленькая планета к своему спутнику. Мне не хотелось принимать этого, даже написав эти три строчки, в которых я отдала большую часть себя. Это не имело значения, после дюжины таких же спрятанных в его пальто, ведь дело было в нём самом. Это было интимнее чем поцелуй, потому что я предложила ему себя, что он бы и так заставил сделать. Мне было легче подчинится, особенно когда Фёдор успокоил меня. Я передала ручку и бумажку обратно, его глаза забегали по строкам. Я не знала о чём он думает, лицо мужчины было безэмоциональным. Фёдор положил ручку и салфетку в карман пальто. -Как тебе? — спросила я. Мои губы дрожали, дышать становилось тяжелее. Руки покрылись холодным потом, но спокойствие заполняло меня, и я поняла, что мой страх был накручен мною. Хоть и мне было не хорошо, силы возвращались. Трудно было вести себя также, как обычно, но мне хотелось узнать: -Фёдор, а что, если я скажу, что я пойду с тобой прямо сейчас? -Я был бы рад, — сказал он, -Но я думаю, тебе бы стоило взять с собой хотя бы сменную одежду.