Рыжий кот и доберман

      Люди в отношениях делятся на чёрных кошек и золотистых. Один несёт своим присутствием спонтанность, радость и свет, другой – серьёзность, грациозность и загадочность. Хенджину всегда подобное разделение на животных казалось непонятным и неправильным, как так можно: сравнивать партнёра с животным? Да только со стороны они так и выглядели. Правда, не чёрный кот и золотистый ретривер, а рыжий кот и доберман.       Феликс даже стоя на другом конце коридора понимает, что из класса вышел Хван. Девчонки у шкафчиков зашушукались, компания парней обступили красавца, зазывая пойти на выходные к кому-нибудь выпить. И как же хочется откровенно завизжать от гордости и радости, когда он, игнорируя всех, гордо вышагивает прямо к нему, зыркая на всех анализирующим взглядом. У Феликса буквально рот слюной наполняется от вида обтягивающей водолазки на широкой груди и зализанных назад смольных волос, удержаться уж слишком трудно. Он быстро подходит к нему, утыкается носом в широкую грудь, обхватив торс руками и бесстыдно потирается щекой, млея от жара чужого тела и щекоча лицо Хвана копной белых волос. — Ты не пришёл к первому уроку, – констатирует парень, предпочитая сдержанно поглаживать голову любимого. — М-да, я проспал, – улыбается Феликс, продолжая прижиматься ближе, пряча веснушчатый нос в воротнике чёрной водолазки. — Опять ночью мëрз? – Хенджин спрашивает скорее для галочки, потому что прекрасно знает, что Феликс не приходит вовремя только если ночью мёрзнет и утром не может вылезти из под теплого одеяла. Слишком ему была важна температура. — Да, тебя не хватало, – Ли поднимает блестящие от радости глаза и Хенджин сдаётся, строгое выражение лица сменяется на мягкое. Улыбается, целует в лоб, на что юноша обижено прищуривается. — Что? — Ничего, – блондин показательно отворачивается, медленно убирает руки с широкой спины, когда Хван их ловит и снова обвивает вокруг себя. — Ну чего ты? — Ничего, я же сказал.       Ну точно обиделся. И так явно, глаза закатывает, смотрит с прищуром хитрым, пытается оттолкнуть, впиваясь короткими ноготками в грудь. — Фе-е-ели-икс, – ласково тянет Хенджин, пытаясь поймать медовый взгляд, и ведь чувствует, как тот всё же расслабляется, стоит лишь по имени позвать. Но юноша упорно молчит, поджав губы в тонкую линию. И ждёт, пока Хван пытается найти ответ в лице, хотя бы намёк. И, найдя, снова расплывается в улыбке, от которой сердце щемит, но показывать этого пока нельзя. Пока губ не коснутся пухлые губы, заставляющие едва не заурчать, потянуться на носочках, когда парень хочет отстраниться, желать продлить столь приятное прикосновение.       Ли млеет в крепких руках, греется всю перемену, пока они сидят на диванах в коридоре и совершенно отказывается уходить, когда звенит звонок, оповещающий о начале занятия. Ластится, потирается о ласкающую голову ладонь. А когда проходящий мимо преподаватель хочет напомнить о том, что ученики уже должны быть на занятиях – Хван смотрит в ответ исподлобья, поджав губы в тонкую линию и смотрит долго, ни одна мышца на лице не дернется, пока учитель, закатив глаза, не уйдёт. — Хенджин-а, – игриво бурчит Ли, потираясь носом о чужую щеку, – Я никуда не хочу... Хочу домой с тобой..       Хван только поворачивается, разомкнув губы, чтобы возразить, но стоит встретиться с румяным, разморенным в тепле и ласке лицом горячо любимого юноши – слова протеста застревают комом в горле, он хмурится, отводит взгляд. А Феликс касается мягкими горячими губами благородного носа и сыто улыбается. Хенджин не ему не откажет, не может. — Поехали.       Хёнджин иногда честно завидует тому, какой Феликс человек. Простой, сам себе на уме, не задумывающийся о последствиях, которые всегда, «почему-то» проходят мимо него. Он всегда пожимает плечами, когда одноклассники удивляются, как его ещё носом не тюкнули в пропуски и плохие отметки, а Хван всегда в такие моменты стоит у входа в кабинет, пряча взгляд. Может, оно и хорошо, пусть дальше думает, что судьба благоволит, а не личный пёс готов за него глотки драть. Зато всегда в проподнятом настроении, даже от сонливость это настроение не портит.       Скорее наоборот – придаёт любому его действию шарма. Как сейчас, когда юноша, не стесняясь таксиста, жмурится довольно от близости с горячим любимым телом, прижимается ближе, норовит шаловливыми пальчиками забраться под водолазку. А Хёнджин только вздыхает и успевает перехватывать тонкие запястья, поднося каждое к губам, чем заставляет сердце трепетать. — Мы же к тебе? – спрашивает тихо, горячо дышит в ухо, едва касаясь мягкими губами мочки с сережкой в виде креста. — У тебя сестры дома ведь, – ответил парень, прикрыв глаза и силясь успокоить бешено бьющееся сердце. — Они ещё в школе, но ладно.. – улыбается Ли, касаясь кончиками пальцев родного лица, да с таким восхищением смотрит, будто перед ним царь и бог.       Будь у Хенджина хвост – наверняка мотылялся бы из стороны в сторону, когда юноша заглядывает в глаза, прикусывает губу и тихонько усмехается. Когда убирает чёлку, щекочущую нос, запуская пальцы в волосы, аккуратно сжимая. Каждый раз Хенджину тяжело успокоить мелкую неконтролируемую дрожь во всём теле, потому что когда Феликс её замечает – его глаза загораются совсем уж по-чертячьи.       Стоит парню захлопнуть дверь в квартиру, как Ли оказывается прямо у губ, смотрит на них, пряча свои замечательные глаза под веерами ресниц, но не целует, дразнится. — Очень хочу сесть на этот замечательный нос.. — Дай хоть побреюсь, – усмехается Хёнджин, намеренно потираясь носом о веснушчатый, аккуратно сжимая пальцами бока, чем вызывает шумный вздох. — Ладно, даю, только долго ждать я не намерен, – мурчит юноша, проводя пальцем по переносице и все-таки послушно отходит, бросая одежду по пути в спальню, – У тебя до вечера никого не будет? — Да, отец в ночь вернётся, мама у бабушки, – громко отвечает Хван, находясь в ванной.       Феликс довольно мычит, пряча стоны за плотно сжатыми губами и совсем скоро об этом жалеет. Грудь сдавливает от чувств и физического удовольствия, которое так старается принести мужчина перед ним, жжёт от нехватки кислорода, а дышать носом становится всё тяжелее. Хван аккуратно и крепко сжимает пальцы на бледных бёдрах, периодически головой оказываясь в их плену, обсасывает член, лижет и с замиранием сердца ждёт, когда Феликс перестанет вредничать.       А Ли нравится играть недотрогу, показывать то, как ему хорошо, только в качестве похвалы, а пока кусает зацелованные ранее собственные губы, запрокидывая голову на спинку дивана. Запускает короткие пальцы в чёрные волосы, мягко сжимает, ни то останавливая, ни то насаживая глубже, но когда Хенджин берёт по самые яйца, утыкаясь носом в гладкий лобок – не сдерживает громкого стона, выгнувшись навстречу горячей темноте. А у Хвана довольное урчание из груди рвётся, посылая по чувствительной плоти лёгкую вибрацию, заставляя свою жертву метаться по дивану. — Стой, стой, стой! – судорожно шепчет юноша, отпихивая крепкие плечи стремительно слабеющими руками.       Хенджин слушается, отстраняется, позволяя любимому отдышаться. Смотрит глазами, полными обожания так, что у Феликса внутри всё сжимается. — Я не хочу заканчивать так быстро, – оправдывается Ли, за запястья притягивая к себе мужчину. — А ты уже хотел? – усмехается тот, словно бы не ощущал напряжения в мягких бёдрах. — Иди ты, – сбито шепчет Феликс, впиваясь требовательным поцелуем в блестящие от слюны и смазки губы. И сам же об этом жалеет, потому что от напора и жара голова кружиться начинает.       Крепкие руки укладывают на диван, горячая грудь трется о его собственную. Ли теряется в ощущениях, тонет в любви и нежности и не хочет спасаться, льнет ближе, вцепляется пальцами в широкие плечи. — Ну что, всё ещё хочешь оседлать моё лицо? – шепчет Хенджин, помечая каждую веснушку на румяном лице поцелуями. А Феликс сверкает чертячьими глазами, кусает пухлую губу и, отпустив, пихает мужчину в бок.       Тот послушно валится рядом, на спину, помогает забраться на себя, устроиться мягкими ягодицами на груди и снова берёт в рот, заставив Ли дернуться всем телом. Он расслабляется, стонет, запрокинув голову, когда горячий плен вдруг освобождает член, а Хенджин съезжает ниже, упирается носом в мошонку и размашисто мажет языком по дырочке. Феликс замирает, даже стон застревает комом в горле, а на коленях удержаться всё сложнее. — Мне неудобно..       Мужчина не слушает, большими ладонями разводит ягодицы и ввинчивается языком внутрь. Ли скулит, хочет слезть, но крепкие руки удерживают бёдра за месте, не оставляя шанса двинуться. Он упирается локтями в подлокотник, роняет на него голову и чувствует, как удовольствие медленно наполняет каждую клеточку тела, млеет. И спустя, казалось, мучительную вечность, внутрь вторгается палец, сразу сгибаемый под нужным углом, от чего тело трясёт в судороге, а из горла вырываются вскрики. Язык ласкает края входа, вызывая перед глазами вспышки. Хочется что-то сказать, выразить, но ласк становится слишком много, он снова мечется, бьёт руками по подлокотнику. Хенджин работает языком усерднее, позволяет самому юноше насаживаться на уже два пальца, сдвинуться на грудь и снова заглатывает член, загоняя любимого в плен удовольствия. Давится слюной, но позволяет излиться в рот, пока маленькое тело сверху разбивает оргазменная судорога. — Я тебя ненавижу, – хрипло шепчет Феликс, лёжа на уже чистой широкой груди и потирается о неё щекой. — Верю, – мягкий поцелуй опускается на светлую макушку. — Ты сумасшедший.. – Ли рисует на подтянутом торсе одному ему известные узоры, щекоча кончиками пальцев. — Кто бы говорил.       Хенджин дожидается, когда блондин поднимет взгляд и потянется за поцелуем. Отвечает со всей нежностью, ласково заправляя непослушные светлые волосы за уши, чем посылает по обнажённому телу мурашки. Сгребает к себе, укладывает на себя, хотя честно хочет свернуть в комочек и проглотить. А Феликс и не против быть съеденным, одаривая мужчину довольной улыбкой прямо в поцелуй.