Femme fatal'

2019/22/25

      Алкогольная горечь ласкает нежно: проникает неспешно во все потаенные уголочки душевные. Горячими ладонями гладит щёки и толкает безжалостно на сумасшествие.       Водка в бутылке поблескивает на самом донышке, соблазнительно требует испить всё до последней капельки. Кира тянется прохладными пальцами к горлышку, уверена — несчастные капельки должны быть её.       — Кирочка, ты уверена? — Матвей перехватывает бутылку, сжимая горлышко. — Может, тебе хватит?       — Боже! Ты считаешь, что бутылка водки на четверых убивает? Или что? — усмешка на губах колючая-колючая. — Мы будем за неё драться? — почти смеётся.       — Я просто переживаю, вдруг тебе будет плохо...       — Котик, я росла в Чертаново среди пацанов-гопарей, плохо мне точно не будет! — очаровательно засмеялась и потянула бутылку к себе.       Капли алкогольные звонко опустились в рюмку, отзываясь в самом сердце. Горечь приятная обжигает губы, разливается теплом искрящимся. Хорошо.       — Скучно с вами просто не-воз-мож-но!.. — Кира тянет капризно-протяжно, накручивая на палец каштановый завиток.       Курдряшки упругие рассыпались по хрупким плечам. Каштановые, с золотистым отблеском от ламп — очаровательные до сумасшествия. Матвей рассматривает каждый завиток влажным взглядом и оторваться совсем не выходит. Вот бы коснуться, прижаться губами, вдохнуть приторный-приторный аромат, пьянящий до безобразия.       — Ты такая красивая...       — Знаю. — вновь почти смеётся.       Играет безжалостно.       Сафронова не врала: ей скучно невообразимо. Время тянется глупо и невозможно долго. Мается, не знает, куда деть себя от бессмысленных разговоров, от общества, что искренне считает пресным, от самой себя. Смотрит на лица с улыбками до обеих щёк. Знает ли их? Нет, наверное.       Хочет ли узнать? Навное, нет.       Теплота сердца давно покрыта инеем. Матвей ищет в её глазах идеал, но найти не может ничего. Сталкивается лишь с пустотой и обманывает самого себя резво, предпочитая её — пустоту — совсем не замечать.       Кира смотрит холодно-холодно, пробирается прямо в мякоть сердечную. И забыла сама, когда говорила о нелепой любви.

2014/17/20

      — Кисочка. Тебя батя не потеряет? — Костя касается губами шеи горячо.       — Я ему обещала, что мы с тобой не общаемся. А Ириша подтвердит, что ночую у неё. Он мне доверяет. Я же у него хорошая девочка. — глаза влажные, влюбленно-трепетные смотрят так глубоко в сердце пацанское.       Нет в них и капли холода. Лишь жар сердечный, пылко жаждущий любви. Жаждущий сумасшествия.       — Глазки у тебя красивые такие.       Мурашки по коже колючие и сладкие до сумасшествия. Щеки очаровательно розовеют, а кожа мурашками отзывается на жаркий трепет касания.       — Я переживаю... — почти шепчет. Почти шипит.       — Чего ты, Кисочка? Я не сделаю тебе больно. Обещал же. — крохотные жемчужины пуговички сдаются. — Никогда не сделаю тебе больно, маленькая... — щёки собственные горячие-горячие.

2019/22/25

      Образы в памяти вспыхивают до тошноты приторные, цепкие до безобразия. Колючие, но так обманчиво манящие. Кожа, кажется, до сих пор отзывается на касания, пусть и собственных теперь пальцев.       Он материей липкой просачивается вновь в самые потаённые душевные местечки. Вновь напоминает о себе сообщениями, даже посмел встретиться! И не понимает ведь, как болезненно скребётся за рёбрами.       Хочет ли понимать?..       Рюмка звонко опустилась на стол. Ярко вспыхнула в тишине.       — Всё. Хорош. — Кира сдула со лба непослушный упругий завиток.       Время, кажется, замерло. Застряло цепко где-то в прохладной пустоте. Тянется невыносимо, сколько не вглядывайся в крохотный циферблат на запястье.       — Спать?.. — краешком губ улыбнулся Матвей.       — Курить. — отозвалась раздраженно Кира, стянув со стола мятую пачку.       Глянула мельком: последняя. Закатила глаза очаровательно и недовольно цокнула, отмахнувшись от чрезмерно навязчивого друга. Оставаться в этой по-дурацки идеальной квартире совсем не хочется, рвение домой перечеркивает все мнимые рамки. Рамки, что так старательно выстраивала.       — Кирочка, ты далеко? На балконе ведь удобно...       — На улицу хочу. Голову освежить. — пальто отчего-то кажется чрезмерно тяжелым на хрупких плечиках. — Вернусь, соскучиться не успеешь. — подмигнула озорно. — Обещаю. — дожидаться ответа не стала, хлопнула дверью.       Город мирно дремлет: на районе спокойно и уютно-снежно. Снежинки блестящие, острые-острые касаются щёк свежо и нежно. Моментально исчезают, стоит коснуться румяной разгоряченной кожи.       Сигаретный фильтр отзывается приторно на влажных губах. Дым едкий, но уже будто и родной пробирается в самое сердце. Касается горечью трепетно, сладко ласкает самые потаенные его уголочки.       Телефон молчал, больше не врывался колкой вибрацией, переворачивая всё нутро вспыхнувшим сумасшествием.«Ну и хер с тобой! Не пиши. Мне же без тебя лучше!»: мысленно ругалась и на глупое истосковавшееся сердце и на этого дурацкого Цыпу, что посмел напомнить о себе.       «Дочь, всё хорошо? Как твои дела, маленькая? Если хочешь, пришлю за тобой кого-то из ребят. Хочешь, сам приеду? В отделе еще, представляешь...»: сердце дрогнуло на секунду, понадеялась на трепет пьяных сообщений.       «Всё хорошо, па. Забирать не нужно. Люблю тебя сильно-сильно. Почему засиделся?..»       «Придурков много, маленькая, устал :(       И по тебе так соскучился :(»: сердцу спокойно-спокойно. Не волнуется больше.       «Не поверишь, кого видела!»       Кира и сама не верила. Встреча оказалась слишком острой, будто патрон в патронник, будто пульс, что затихает чрезмерно резко. Чрезмерно неожиданно.       «Иришку? Она часто спрашивает о тебе, переживает, что ты так резко пропала, Кир. Гоша тоже только о тебе, звонит иногда, заходил вот пару раз.»: отец осознает прекрасно, о ком дочь, но надеяться всё сильнее, что любовь нелепая растаяла.       «Цыплакова.»       «И чего ты?..»       «Просто посмотрели друг на друга и всё. Прошлое — в прошлом. Ты же меня знаешь!♡»: Кира врёт. Бесстыдно и трепетно.       «Знаю, Кира. Знаю. От того и беспокоюсь... Увидимся завтра?»       «Вечером. Ладно?»: сердце в груди колотится неистово отчего-то.       «Договорились, маленькая. Терпеть не могу твоего Цыплакова!»       — И я, папа. — шепчет Кира, выдыхая приторно-едкий дым, чуть вскинув подбородок. — Не могу терпеть. Моего Цыплакова.       Сигарета тает медленно-медленно, утопая в тепле рыжего огонька. Вслушивается в шелест табачный, стоит затянуться поглубже и осознает всё отчетливее — оступилась и готова рухнуть в пропасть, даже не зажмурившись.       Даже не смахнув влагу с трепещущих ресниц.        «Кисочка. Так скучаю по тебе!»: волнение вновь вспыхивает в груди. Точно знает — пишет он, можно даже не всматриваться в имя отправителя. «Давай увидимся. Просто поговорим. Поговорим и всё. Хочешь, просто наберу? Хочешь, в последний раз наберу и всё. только голос услышу. Только голос твой»       Ответить себе честно не могла совсем. Что движило? Водка? Собственное безрассудство вперемешку с диким-диким желанием? Скука?       Ответа не находила, сколько ни старайся. Рациональное было приглушено приторностью алкогольной, а сердце колотилось, кажется где-то в горле. Гулко и больно-больно.       Остатки собственного трехлетнего внушения растаяли, когда прохлада телефонного экрана коснулась щеки, а дрогнувший голос назвал диспетчеру адрес некогда родной квартиры где-то на некогда родном районе.