beautiful and sweet

— почему они все так требуют шампанское? — ворчит сынкван, перечитывая список покупок снова и снова. — и почему мнение тех, на кого нагло спихнули поход за продуктами, не является более важным? хансоль в ответ просто пожимает плечами и спокойно кладет в тележку переданные ему три пакета замороженной фасоли. следом туда же падают бесчисленные упаковки с лапшой, мясом и мандарины. возможно, даже слишком много мандаринов, потому что «мы не можем не купить мандарины, хансоль, это новый год, и я с чеджу». они еще ни разу не отмечали новый год вместе. не то чтобы хансоль вообще отмечает новый год — он дожидается полуночи, отвечает на поздравления и пишет взаимные, стоит пару минут у окна и ложится спать. исключения появляются только в том случае, если он отмечает с семьей, но теперь это происходит довольно редко. хансоль вообще больше любит рождество. оно как-то красочнее и веселее что ли. он практически решился позвать сынквана к себе, чтобы они отметили вдвоем, но тот опередил его радостными для самого себя новостями об отъезде домой на несколько дней именно на рождество. хансоль, конечно, порадовался за него, пожелал хороших праздников, но не смог избавиться от толики разочарования, мелькнувшей где-то в его сознании. они встречаются немногим больше девятнадцати месяцев (хансоль не считает, сынкван просто установил ему на телефон какое-то приложение, которое присылает уведомления каждый месяц). их отношения начались тринадцатого мая с неловкого, но трепетного поцелуя, после которого сынкван, раскрасневшийся и похожий на нахохлившегося воробья, упрямо отказывался смотреть на хансоля, чем вызывал у того лишь мягкую улыбку и полный нежности взгляд. в тот год они не смогли отметить вместе ни рождество, ни новый год — сначала сынкван уехал, потому что приехали какие-то его дальние родственники, и не встретиться с ними было абсолютно нельзя, а потом хансоль попал в больницу с отравлением. это выглядело так, словно сама судьба противится их желанию провести праздничный день вместе. отчасти из-за этого они позвали на празднование этого нового года их общих друзей (хансоль все еще не был уверен, выдержит ли его скромная квартира нашествие тринадцати шумных и довольно активных парней). сынкван взял планирование всего вечера на себя, поручив другим просто подумать о том, есть ли у них пожелания. единственное, что не выходило в планы бу, — это поход в магазин, который почему-то негласно лег на его плечи. а его плечи автоматически скинули часть груза на плечи хансоля. — я хочу попробовать приготовить имбирное печенье, — хансоль ошеломленно поворачивается к сынквану, который внимательно рассматривает полки со всякой всячиной для выпечки. почесав затылок, он переводит взгляд на чхве, который все еще смотрит на него с отчетливо читающимся на лице удивлением. — что? — ты? печенье? испечь? — солли, мне казалось, что ты умеешь говорить полноценными предложениями, — он отмахивается, посмеиваясь, однако от хансоля не укрывается мелькнувшая на секунду в чужих глазах обида. — бу, эй, — он оставляет тележку в стороне, притягивая юношу к себе за талию и прижимаясь своим лбом к чужому. — бу, прости, ладно? ляпнул не подумав, ты же меня знаешь. сынкван кивает, очаровательно выпятив нижнюю губу, и хансоль ласково чмокает ее, самодовольно наблюдая за распространяющимся на лице бу румянцем. тот прижимается к нему чуть ближе, хватаясь самыми кончиками как обычно ледяных пальцев за карманы куртки, и заглядывает в глаза, выглядя невероятно невинно. — ты же мне поможешь? с печеньем. — бу, ты же знаешь, я… — полный ноль в готовке, не успевает закончить, потому что брови блондина тут же ползут друг к другу в районе переносицы, соединяясь в недовольной хмурости. — помогу, конечно. именно поэтому сейчас хансоль обнаруживает себя на своей довольно крошечной кухне, окруженный бесконечным множеством мало известных ему ингредиентов и суетящимся сынкваном. — перемешай получше, тут же все в комочках, — недовольно стонет блондин, хлопая его по плечу. — я не собираюсь кормить гостей комками муки в тонком слое теста! — вообще-то это мой дом, — бубнит хансоль себе под нос, и лишь отрицательно мотает головой, когда сынкван переспрашивает его, очевидно не расслышав чужие слова. — почему вообще я занимаюсь этим больше, чем ты? это была твоя идея! — я не виноват, что ты не удосужился даже минимально украсить свою квартиру, — сынкван пожимает плечами, продолжая осторожно вешать мишуру на карниз. хансоль поглядывает в его сторону время от времени, потому что тот совсем не безопасно стоит на носочках практически на самом краю стула. его собственные руки испачканы полужидкой массой, даже отдаленно пока не напоминающей тесто. весь стол засыпан мукой и какао, кухня пропахла имбирем, а его толстовка точно не поддастся спасению в виде быстрого режима стиральной машинки. но ведь главное, что сынкван счастлив. сынкван, который окунает палец в коричневую смесь и мажет им по кончику носа хансоля. он смеется заливисто — так, как умеет лишь он один, сгибаясь пополам и обхватывая живот руками. главное, что он счастлив, напоминает себе хансоль и вздыхает, вытирая нос тыльной стороной ладони. сынкван, наконец успокоившись, обнимает его со спины и мягко прижимается губами к открывшемуся участку шеи. — это нечестно, — шепчет, продолжая оставлять мягкие поцелуи уже на задней стороне шеи, медленно подбираясь к затылку, а хансоль непонимающе хмыкает. — ты всегда так вкусно пахнешь, что мне хочется просто дышать твоим запахом. — да ты романтик, бу. — замолчи! — восклицает сынкван, толкая того в спину. он садится за стол, хватая мандарин из тарелки с фруктами. — я больше тебе ни слова не скажу, понятно? хансоль улыбается, пока тщательно моет руки. он подходит обратно, вытирая ладони о спортивные штаны, опускается на корточки перед сынкваном и смотрит на него снизу вверх, опустив ладони на чужие бедра. бу, как это обычно и происходит, стоило им зайти в квартиру, побежал в спальню хансоля и схватил первые попавшиеся под руку шорты, меняя свои джинсы на них. это не могло не радовать, ведь ноги сынквана безумно красивые. на них хочется смотреть, их хочется трогать. их хочется даже кусать, что в целом хансоль и делает. он кусает сынквана за правое колено, на что старший давится воздухом и дергается. — хансоль! — а говорил, что не разговариваешь со мной, — улыбается и целует мягкую кожу внутренней стороны бедра. очень интимное действие, несущее за собой только тонну любви. сынкван опускает ладонь на его затылок, мягко поглаживая по волосам. он сам улыбается сейчас ярче, чем любая из созданных гирлянд; слаще, чем самый вкусный горячий шоколад; теплее, чем самые колючие шерстяные носки. хансоль блаженно прикрывает глаза, водя по коже носом. — ты все еще должен помочь мне с печеньем, — и хансоль снова недовольно ворчит, поднимается с корточек, но тут же наклоняется и прижимается к губам сынквана в легком поцелуе. он сцеловывает смущенную улыбку и, довольный собой, возвращается к тарелке с очень грустным на первый, второй и даже третий взгляд тестом. отправив противень с не самым уродливым в мире печеньем в духовку, они переместились в спальню, устало упав на кровать. хансоль подтянул сынквана к себе, крепко обнимая. блондин прикрыл глаза, размеренно дыша. может быть, он даже уснул, хансоль не знает наверняка, но на всякий случай не шевелится лишний раз. он осторожно гладит его по спине, тихо вдыхая аромат шампуня и кожи, уткнувшись носом в волосы. сынкван лишь жмется ближе и ближе, пока расстояние между ними не исчезает вовсе. это положение для них более чем привычно — они часто лежат в обнимку, пока смотря фильмы (хансоль каждый раз засыпает), пока просто болтают до полуночи, оставаясь друг у друга на ночевки, перетекающие одна в другую. они так и лежат, пока хансоль вдруг не чувствует подозрительный запах дыма, витающий в комнате. озарение приходит довольно быстро, и он тут же подскакивает, игнорируя недовольный скулеж сынквана, и несется на кухню, выключая духовку и распахивая окно. стоило ему опустить дверцу духовку, как клубы прогорклого дыма ринулись ему в лицо, вынуждая зажмуриться и отвернуться. он вытаскивает противень и раздосадованно стонет. теперь печенье не выглядит позитивно даже на сотый взгляд — обугленное оно вряд ли обрадует хоть кого-то. он шаркает обратно в комнату, параллельно стягивая толстовку, уже успевшую пропахнуть гарью, и кидая ее на пол. он понимает, что сынкван действительно спит, когда заходит в комнату и видит, что его положение никак не изменилось. хмыкнув, он тихо усаживается рядом и берет чужую ладонь в свою, поднося к губам и мягко целуя каждую выпирающую костяшку. действительно хорошей идеей стало устроить ночевку за день до празднования, ведь иначе сынкван сейчас просто сошел бы с ума. может быть, он отменил бы празднование вовсе, чтобы не разочаровывать других (но в большей степени самого себя). хансоль осторожно переплетает их пальцы и тепло улыбается. он все еще не до конца верит, что девятнадцать с небольшим месяцев назад сынкван, выслушав его неловкое и до ужаса сумбурное признание, согласился стать его парнем. бу сынкван, которого знают примерно все его знакомые, знакомые знакомых и так далее до бесконечности. бу сынкван, который одной своей ласковой улыбкой может заставить сердце любого человека биться чаще. бу сынкван, который сейчас жмурится, словно недовольный кот, просыпаясь. — что это за запах? — морщит нос, медленно открывая глаза. — а, ну… знаешь, такая забавная ситуация, — хансоль неуверенно посмеивается, сжимая чужую ладонь чуть крепче. — возможно, печенье приготовилось сильнее, чем должно было. — ну, тогда будут имбирные сухари, — сынкван непонимающе приподнимает бровь и садится, упираясь спиной в изголовье кровати. — но что это за запах? — возможно, оно сгорело. — оно что? — глаза сынквана практически комично расширяются. он выдергивает свою ладонь из чужой и торопливо слезает с кровати, на ходу поправляя задравшуюся футболку. хансоль плетется за блондином словно нашкодивший щенок — еще немного, и у него действительно подожмутся уши. испуганно-недоуменный вздох, который издал сынкван, только добавляет камней в тяжесть стыда. — но как… оно же… ты не включил таймер? — я даже не знал, что должен. — конечно, должен, хансоль! нельзя просто начать что-то готовить и бросить на произвол судьбы! — сынкван закрыл лицо руками, тяжело дыша. хансоль несмело подходит ближе, поджав губы. он осторожно обнимает сынквана и, не встретив сопротивления, расслабляется. — прости. но это ведь ты хотел сделать печенье, бу, — осторожно, чтобы не расстроить невольно. — я же ничего в этом не смыслю, мой максимум — лапша быстрого приготовления. и та не всегда. сынкван хихикает и жмется ближе, но все еще наигранно дует губы — хансоль видит это, опустив подбородок на чужое плечо. он мягко тычется носом в мягкую щеку, прикрывая глаза и тихо вдыхая естественный аромат тела бу. тот кладет свою ладонь поверх его и едва ощутимо поглаживает. — зато мы выяснили, что оба абсолютно безответственные кулинары, — и хихикает. хансоль сжимает его в своих руках крепче, не в силах сопротивляться естественной реакции в ответ на то, насколько его парень милый. он кусает его в плечо, стараясь не причинить боли, но бу все равно шипит, хотя не звучит недовольно. — ты что творишь? в людоеды подался? — он разворачивается и закидывает руки на плечи чхве. хансоль, будучи самим собой, уже выдал бы что-то совершенно глупое, заставил бы сынквана смеяться так сильно, что потом он не перестал бы икать целый час. может быть, сынкван бы так и сказал ему — «ты глупый». хансоль бы не обиделся, он бы засмеялся вместе с ним, потому что объективно оценивает свой ум и знает, что сынкван не считает его глупым на самом деле. однако он не может сказать ни слова. казалось, что его мозг прекратил какую-либо работу в это мгновение. он видит, как сынкван приподнимает бровь (интересно, который это раз за вечер? ему стоило бы считать), видит легкое недоумение в чужих глазах. видимо, молчание затянулось, а его мозг все еще не придумал ничего, что он мог бы сказать. сынкван моргает один раз, два, затем еще три раза практически без пауз. он кладет ладонь на щеку хансоля и склоняет голову вбок, явно озадаченный. — то, что ты замолчал после слов про людоеда, заставляет меня задуматься, — сынкван хихикает вновь, а затем облизывает губы. это действие легко могло бы ускользнуть от постороннего взгляда, но хансоль замечает это. и теперь его мозг начинает работу, но совсем не в том направлении, которое ожидалось. — я правда пытался придумать, что умного сказать, — он выдерживает секундную паузу, теперь уже осознанно опуская взгляд на чужие розовые губы, — но всё, что мой мозг смог придумать, это то, как сильно я хочу тебя поцеловать. он поднимает взгляд к глазам сынквана и мысленно хлопает себя по плечу — прозвучало эффектно, и это явно отразилось на лице старшего. его щеки покрылись легким румянцем, а ресницы буквально летают, беспрестанно поднимаясь и тут же опускаясь. — дурак, — шепчет сынкван, но прикрывает глаза и тянет хансоля за шею на себя, целуя. и тут же стало наплевать на сгоревшее печенье, на неудобную позу (хансоль был вынужден наклониться). даже время будто остановилось. были только они вдвоем с витающим в воздухе запахом цитруса. на следующий день приготовлением печенья целиком руководил сынкван, и оно вышло даже более чем сносным. встретив гостей, они сели в самом углу дивана, обнявшись настолько крепко, что между ними не осталось места даже для молекул. хансоль вдруг думает о куче прошлых новых годов, когда он был один, а потом смотрит на бу, что громко спорит с кем-то из парней (или со всеми сразу, он это любит), и понимает, что по-другому теперь точно не хочет. и мягко целует его в висок, заставляя замолчать на долю секунды и смущенно опустить взгляд, пока со всех сторон раздается сначала громкое гуление, а потом восторженные крики и звон бокалов. — с новым годом, — шепчет он на ухо сынквану. — с новым годом, — шепчет в ответ сынкван, целуя его в щеку, и откусывает небольшой кусок имбирного печенья.