364 дня

день первый

— Как будто мы тебя никогда и не знали!  Эти слова ударили Гермиону кулаком в живот, сбив дыхание, пока она не попятилась назад, а рождественские огни не расплылись перед глазами. Как мог так быстро накалиться этот вечер, когда мать тыкала в неё пальцем, и от её лица и слов исходили лишь разочарование да боль? Отец её был не намного лучше, хотя он, казалось, прибегал к гневу. И Гермиона не знала, отчего ей больнее.  Когда вскоре после этого она покинула квартиру родителей, слёзы текли по её щекам; Гермиона понимала, что они никогда не простят её за совершённое. Они не могли простить не только стирание памяти. Грейнджер годами лгала родителям, скрывая опасность, которой подвергались они и она сама. Девушка ни словом не обмолвилась ни о тролле, ни о василиске, ни о других ужасных событиях, что не оставляло ей другого выбора, кроме как насильно сослать их. Теперь Гермиона не могла не спросить себя, чем бы всё закончилось, совершай она все эти годы другой выбор, расскажи она родителям о Пожирателях смерти и об опасности, грозящей маглам и магглорождённым. Забрали бы они её из школы и уехали из страны? И что бы произошло, соверши они это? Дрожа от нахлынувших мыслей, Гермиона шла вперёд, пока не забрела в тёмный безлюдный переулок, из которого можно было бы аппарировать. Просто чудо, что она не расщепилась при этом. В Министерстве Грейнджер успела заполучить портключ, который в тот же день отправился обратно в Британию. Когда она вышла из Министерства магии на Косую аллею, небо стояло тёмное от серых туч, всё посыпалось снегом словно сахарной пудрой. Её юная, невинная натура улыбнулась бы этому зрелищу, но сейчас девушка едва замечала окружавшую её красоту. Для Гермионы в этом году не было ни подарков, ни улыбок, ведь её семья пребывала далеко и не желала её больше видеть. Она не знала, как оказалась перед магазином близнецов. Поначалу Грейнджер даже не поняла, где точно находится, пока не увидела в витрине Поющую Распределяющую Шляпу. То было новейшим изобретением Фреда с Джорджем, и ещё пару дней назад она была уверена, что та будет красоваться на многочисленных рождественских ёлках, принося рождественское настроение в счастливые, улыбающиеся семьи.  Теперь же вид этой штуки что-то в ней надломил. Никакого счастливого рождественского настроения, никакого…  — Гермиона, милая. Ты в порядке? Она даже не помнила, как опустилась на землю, но именно там Джордж и нашёл её, рыдающую в снегу на коленях. На месте, где слёзы касались земли, росло пятно талого снега. Грейнджер могла только пялиться на него, возможно, в надежде избежать пристального взгляда рыжеволосого, который опустился перед ней на колени.  — Гермиона? Что случилось? Ты ранена?  Она покачала головой, потому что это был единственный ответ, на которой у неё хватило сил.  — Хорошо. Что бы ни случилось, ты не можешь оставаться на улице. Ты совсем промокла. Пойдём, я отведу тебя внутрь. Если останешься тут на холоде, завтра уже заболеешь, — он протянул ей ладонь, но вместо того, чтобы ухватиться за неё, Гермиона лишь уставилась на бледную веснушчатую кожу и кайму вязаного свитера вокруг запястья. Ей не нужно было поднимать взгляд для понимания, что на нём сидел один из рождественских свитеров Молли. Осознание этого факта было подобно очередному удару по её внутренностям. Она никогда не наденет такой свитер и никогда не станет частью этой семьи. Не после того, как они с Роном…  В следующее мгновение Гермиона поняла, что её поднимают за подмышки, что сильные руки тащат её вверх, пока она наконец не встала на ноги. Только сейчас девушка поняла, что одежда насквозь промокла. Она была одета под стать австралийским температурам, которые были далеко не похожи на холодные британские зимы.  — Давай, Гермиона. Пойдём.  Джордж не отпустил её. Вместо этого мягко, но решительно повёл за руку, пока она не оказалась на коричневом плюшевом диване, где на неё с обеспокоенным выражением лица было накинуто одеяло и наложены высыхающие чары. Фред и Джордж сели по бокам от неё, обмениваясь молчаливыми взглядами в ожидании, когда её рыдания утихнут. Но этого не произошло. Гермиона начала плакать лишь сильнее, когда события сегодняшнего вечера осмысленно начали врываться в голову.  — Гермиона, милая. Поговори с нами, — на этот раз к ней обращался Фред. Его рука нежно обхватила её подбородок, наклонила его вверх, после чего он посмотрел на неё своими открытыми карими глазами. — Есть кто-то, кого нам с Джорджи следует навестить? Сначала она не поняла, о чём он говорит, но когда её осенило, Грейнджер покачала головой с горькой улыбкой. Как же ей хотелось, чтобы причина плача была столь глупой, сколь разбитое мужчиной сердце.  — Нет… я… мои родители… — икнула она, даже не потрудившись стереть слезинки. — Они ненавидят меня.  На лице Фреда отразилось сочувствие к ней.  Джордж осторожно взял её за руку, пробормотав:  — Они так и не простили, да? Всё, что она могла сделать, — это трясти головой, отчего мокрые локоны разлетались из стороны в сторону. Затём её настигла очередная волна рыданий, заглушившая все слова, которые та даже не пыталась произнести. Следующим, что она осознала, стало прижимание к тёплому телу, обхватывание сильными руками её плеч словно тяжёлым плащом. Затем Гермиона ощутила, как его подбородок опустился на её макушку, и на мгновение напряглась от неожиданного прикосновения. В конце концов, то был Джордж, а не Рон, по которому Грейнджер сохла и с которым встречалась несколько блаженных недель. Но это была уже другая печальная история, о которой ей совершенно не хотелось думать.  — Мне так жаль, милая, — прошептал Джордж ей в локоны. Она ощутила прикосновение его губ к своим волосам, и только потом услышала его глубокий вздох. — Но ты не одна, ты ведь знаешь это, правда? Есть ещё Фредди, я и вся наша семья, конечно.  Частью которой я никогда не стану,с горечью подумала Гермиона, вспомнив, что сегодня с Роном будет не она, а Лаванда.  — Признаться, я уверен, что мама будет очень рада видеть тебя сегодня в Норе, — добавил Фред с надеждой в голосе, которую трудно было не заметить.  Она могла только качать головой, упираясь в свитер Джорджа.  — Я не могу… — всхлипывала она, прежде чем зарыться лицом ещё глубже в мягкий материал. К счастью, парень не оттолкнул её. Казалось, его тело словно тает вокруг неё, и от этого его прикосновения становились только более манящими. Так почему бы ей не прильнуть к нему, ведь именно он предлагал ей комфорт, в котором она так нуждалась? Она делала подобное для него больше года назад, когда они сидели рядом с больничной койкой его близнеца, опасаясь за его жизнь.  — Всё в порядке. Ты не должна совершать ничего, чего не хочешь, — пробормотал Джордж, выводя ладонью по её спине круги, полные успокоения. На мгновение Гермиона почувствовала, как он поднял голову, словно разглядывая что-то позади неё, а затем снова опустил голову вниз, будто это было самым естественным явлением на земле. Грейнджер решила не зацикливаться на этом, лишь случайно заметив, как Фред встал с дивана позади неё. Она слышала, как он бродит по квартире позади них, ни слова не говоря о том, что та ищет утешения у его близнеца.  — Можно я останусь здесь, с тобой?  Эта мысль пришла из ниоткуда и обрушилась на девушку проклятием, которого не ждали. Единственное объяснение, которое у неё было, — так это то, что Джордж дал ей ощущение дома, дал понять, что есть кто-то, кому небезразлично её общество, в конце концов. И, возможно, так оно и было, подумала Гермиона, подняв взгляд и заметив мягкую улыбку на его губах.  — Конечно ты можешь, милая. Столько, сколько захочешь.  Ей снова показалось ощущение его губ на своих локонах, но на этот раз Джордж прикоснулся ими к её лбу. Нежность жеста заставила её покрыться мурашками в его объятиях, но в то же время прогнала холод из тела и сердца, как если бы Патронус прогнал Дементора. После всего оставалось только тепло да надежда, которую Гермиона никак не могла объяснить. Всё оставалось прежним. Или нет? Сердце заметно облегчилось, хотя потеря родителей всё ещё терзала её трёхголовым псом. И всё же ей не было так больно, как там, на улице, может быть, потому, что был кто-то понимающий и разделяющий её боль.  — Спасибо тебе, Джордж, — когда она наконец заговорила, голос был хриплым, но слова шли из глубины сердца. — Спасибо за понимание, за то, что ты есть.  — В любое время, — ответил он, и Грейнджер показалось, что его руки сжались вокруг неё лишь крепче. — Я здесь, неважно, нужен ли тебе кто-то, чтобы поговорить или… — Джордж прервался, и когда Гермиона подняла на него взгляд, глаза его были огромны и темны в полумраке комнаты. Он выглядит таким же уязвимым, подумала она, и в то же время ощутила, как перехватило дыхание. Почему её сердце трепыхалось в груди барабаном, готовым вот-вот сорваться? И почему Джордж так на неё смотрел? — Или что? — её слова были едва громче шёпота, но они заставили Джорджа прикусить губу, как это делала она всякий раз, размышляя над сложным вопросом. Только сейчас сидели они явно не на экзамене. Они были друзьями или, по крайней мере, были достаточно близки, чтобы он не страшился рассказать ей о своих мыслях. Ведь так?  Секунды тянулись медленно, пока Джордж не кашлянул и не ответил на её вопрос. Руки его ослабли, прежде чем полностью отпустили девушку.  — Я здесь, если тебе нужно с кем-нибудь поговорить, прижаться к кому-нибудь или если… если тебе нужен… друг, — объяснил он, глядя на неё с выражением, трудным к анализу. — Я знаю, что в прошлом мы были не так близки, но это не значит, что я не хочу этого… не хочу, чтобы ты была моим другом.  Улыбка, посланная им ей, заставило сердце Гермионы трепетать от счастья, но она не могла прогнать мысль о том, что Джордж выглядел слегка неуютным в своей коже. Или это было оттого, что она измазала слезами весь его свитер? Там и правда сидело большое мокрое пятно прямо посреди красивого вязаного изделия Молли и… ох, Мерлин, неужели там были ещё и сопли? Грейнджер содрогнулась при этой мысли. Неудивительно, что Уизли отстранился от неё.  — Я бы хотела этого, быть твоим другом, я имею в виду, — сказала Гермиона с искренней улыбкой. С тех пор как отношения между ней и Роном разладились, она редко виделась с близнецами, а если и виделась, то ощущала изменчивость; что всё уже было не так, как до войны. С Джорджем же всё было по-новому, их отношения не были запятнаны ни войной, ни грузом неудачных отношений.  Наоборот, подружившись с ним, Грейнджер почувствовала себя так, словно начала делать заметки в совершенно новом журнале. Волнение, обычно испытанное при этом, было сравнимо с тем, что она ощущала сейчас.  — Хорошо. Отлично, — заключил Джордж и поднялся на ноги. Стоя перед ней, он провёл пальцами по своим беспорядочным рыжим волосам. — Друзья, — когда он повторил это слово, улыбка стекла в полноценную ухмылку Уизли-близнецов. — И что теперь? Хочешь что-нибудь поесть? Может, мне приготовить нам ужин? Гермиона удивлённо моргнула и обвела глазами квартиру.  — Ужин — звучит прекрасно, — сказала она. — Но… где Фред?  Джордж пожал плечами.  — В Норе. Сегодня Рождество, и мама пригласила нас на ужин.  Она нахмурилась в замешательстве.  — Но ты же здесь, — сказала, прикусив нижнюю губу. — Ты бы предпочёл…  — Ни в коем случае, — ответил молодой человек, перебив. — Ты сказала, что предпочла бы остаться здесь, со мной, так что мы будем здесь. Не волнуйся. Фредди обеспечит маму достаточным количеством дел за двоих, — он подмигнул ей. — Она вряд ли будет скучать по мне.  Грейнджер не знала, что на это ответить, тем более что снитч, запертый в её грудной клетке, казалось, решил взлететь, увлекая за собой живот на дикие американские горки. Джордж остался здесь, отправив своего близнеца на ужин с родителями одного — ради неё. Она не могла вспомнить, когда кто-то из её друзей совершал подобное.  — Ужин был бы прекрасен, — пролепетала девушка, чувствуя, как на глаза снова наворачивались слёзы. В этот раз то была влага счастья, и Гермиона поспешно смахнула их, так как не хотела послать неверный знак своему новому другу. — Пойдём, я помогу тебе что-нибудь приготовить.  — Возможно, нам придётся импровизировать. Холодильник довольно пуст, — сказал Джордж с грустной улыбкой.  Гермиона одарила его дерзкой ухмылкой, после чего шагнула к холодильнику.  — Я готовила ужин из одних только трав и лесных грибов, Джордж. Из этого мы точно сможем что-нибудь приготовить, — сказала она и достала много овощей, немного сыра. Была даже бутылка красного вина, которая, казалось, так и просилась быть открытой. Грейнджер усмехнулась. Возможно, этот вечер казался уже не столь ужасным, каким он ей виделся всего час назад. Ведь внезапно возникла мысль, что Рождество она проведёт не одна, а с новым другом.

день триста шестьдесят четвёртый

Триста шестьдесят четыре дня оправданий — именно столько времени потребовалось Фреду, чтобы наконец на него сорваться. Триста шестьдесят четыре дня Джордж прикусывал язык и держал руки при себе, в то время как его разум уже катался по канаве, словно счастливый поросёнок в грязи. Ведь он хотел прижаться губами к губам Гермионы в тот самый день, когда обнимал её на диване, но какой мужчина стал бы пользоваться плачущей женщиной в своих объятиях? Неважно, что он мечтал обнять её с тех самых пор, как она была рядом с ним, настолько близко, как никто в семье. Эта женщина была святой: терпеливой, заботливой и великолепной, и он так сильно хотел заняться с ней любовью, что ему становилось больно.  Это заставило его вернуться к последним триста шестидесяти четырём дням страданий, которые, по словам Фреда, были полностью его виной. Как будто всё, что нужно, для завоевания сердца женщины — это пустая квартира да бутылка вина в холодильнике. В конце концов, он хотел как следует завоевать сердце Гермионы, а не убеждать её лечь с ним в постель, чтобы утром не иметь даже возможности на него посмотреть. Это было совсем не тем! Поэтому он поступил как джентльмен и стал лучшим другом Гермионы, заняв прочное место в зоне её дружбы, как утверждал его умник-близнец. Как будто он нуждался хоть в одной порке Фреда, лишь бы сделать эти триста шестьдесят четыре дня более мучительными! Джордж перестал считать случаи, когда тупо пытался поддержать разговор, в то время как язык его был сухим, словно Сахара, и вставший член в брюках (который он отчаянно пытался спрятать или, ещё лучше, заставить исчезнуть) был твёрдым, словно грёбаная египетская пирамида. Однако Грейнджер ни разу не пожаловалась, болтая и улыбаясь с ним так, словно всё для неё было идеальным. А, может, так оно и было.  — Ты скажешь ей сегодня, — Фред твёрдо посмотрел на него, когда они закрыли магазин. — Больше не труси, слышишь? — он слышал, как слышал своего близнеца тридцать два раза, когда тот говорил ему то же самое.  И всякий раз Джордж кивал, улыбался, а внутренне уже искал очередное оправдание. И не находил. Потому что сегодня был день, когда он решил стать мужчиной и сказать Гермиона о своих чувствах к ней, день, о котором он фантазировал, пока неистово дрочил в душе.  — Больше не надо трусить, — подтвердил Джордж своему близнецу и самому себе. Сегодня он должен был признаться Грейнджер в своих чувствах, потому что не мог выдержать ещё один день этой пытки, не говоря уже о триста шестидесяти четырёх.  Когда два часа спустя Гермиона вышла из камина, Джордж был хорошо выбрит и ухожен. Грейнджер, конечно же, выглядела великолепно: густые волосы были забраны в пучок на макушке, изгибы её миниатюрного тела скрывались под джемпером карамельного цвета, идеально сочетавшегося с её глазами. Он тоже надел свой свитер Уизли в надежде, что тот принесёт ему удачу. То, как Гермиона смотрела на него, несомненно, заставляло сердце парня пускаться в зажигательный танец.  — Привет, Гермиона, — отлично. Его голос снова притворялся, будто ломается как у подростка. И почему он вдруг ощутил себя так, словно в горле у него застряла оливка. Чёрт. Нехорошо.Успокойся, Джорджи, успокойся.  — Джордж, ты выглядишь сегодня по-рождественски, — сказала девушка, делая шаг к нему. Он заметил накрашенные губы и только потом обратил внимание на нахмуренный лоб. — Всё в порядке? Ты выглядишь зеленоватым. Фред опять что-то подсыпал тебе в обед? — Нет, — поморщившись от собственного голоса, он попытался улыбнуться. Ему не нужно было зеркало, чтобы понять: лицо его выглядело скорее болезненным, нежели очаровательным. Для человека, решившего завоевать женщину своей мечты, он пока что плохо справлялся с этой задачей. — Я… наверное, просто немного нервничаю, вот и всё.  Ну вот, вполне походит на признание, да?  Глубокая линия меж её бровей свидетельствовала об обратном.  — Нервничаешь? Почему? Это из-за меня? Ты… ты считаешь, что мне лучше не идти в Нору. В конце концов, я не…  — Нет. Гермиона, прошу. Не надо больше об этом. Конечно же я хочу, чтобы ты пришла. Как ты можешь… «Как ты можешь не знать этого?» — кричало его сердце, в то время как он уже знал ответ.  Но не знала она, ведь он изо всех сил старался скрыть свои чувства.  А теперь скрывать было уже нечего. Гермиона изучающе смотрела на него, прикусив зубами нижнюю губу. В то же время глазами водила из стороны в сторону, то к лицу, то к крепко сцепленным рукам, то обратно к лицу. Эта женщина стремилась найти ответ на свой вопрос, и по опыту он знал, что она не успокоится, пока не отыщет догадки.  Джордж не знал, возбуждает или пугает его эта мысль. Скорее всего, и то, и другое.  — Джордж? Почему ты нервничаешь? — спросила девушка, её голос был мягким и успокаивающим словно в попытке укротить дикого зверя. Учитывая, какой зверь когтями впивался в его внутренности, она, возможно, была не так уж далека от истины. Но что он должен был сказать?  «Правду!» — требовал его разум голосом, подозрительно похожим на голос Фреда.  — Скажи ей, что любишь её, идиот! Стоп. Он что, сказал это вслух?  Глядя в расширившиеся глаза Гермионы, он понял, что, должно быть, что-то сказал.  — Погоди. Что? — неверие в её голосе словно ударило в грудь.  — Я люблю тебя, — повторил Джордж слова, которые, как он подозревал, произнёс. — И люблю уже очень давно.  Джордж ожидал, что окончательное признание в своих чувствах снимет тяжесть с его сердца, и так оно и произошло. Вот только остался он подвешенным в воздухе, не зная, то ли взлетит, то ли упадёт в глубокую яму отчаяния. Ведь теперь взять свои слова обратно было никак нельзя.  — Ох, — всего один слог; красные губы разошлись в недоумении — вот и весь ответ, что он получил.  Потому что Гермиона словно застыла на месте, а её глаза приняли отрешённый вид, который Джорджу совсем не понравился.  «Она ищет способ мягко меня отшить», — кричала запаниковавшая часть его сознания, в то время как сердце уже стремительно падало вниз.  Чёрт. Ему нужно было найти способ всё исправить, исправить дружбу, которой он только что нанёс удар, который теперь не сможет предотвратить. Может быть, с помощью своевременного Забвения? Нет. То была ужасная идея. Может, глупая шутка? Ох, Мерлин, помоги ему! Этого не могло быть.  — Гермиона. Гермиона, прошу, скажи что-нибудь, — умолял он, ища на её лице хоть какой-то намёк на привязанность. И действительно, в её глазах возник подозрительный блеск, заставивший его поверить, словно ещё не всё потеряно. Кроме того, Грейнджер медленно шагнула к нему, её нижняя губа снова скрылась между зубами, а сама она подняла голову вверх, продолжая смотреть на Джорджа.  Джордж сглотнул, сопротивляясь Сахаре, вновь завладевшей его ртом. Он не успел и слова вымолвить, как через мгновение Гермиона поднялась на цыпочки и стремительно приникла губами к его губам. Его сознанию потребовался миг на осознавание новой, совершенно неожиданной ситуации. Затем он ответил на поцелуй, обхватив ладонями её поясницу, чтобы прижать поближе к своему бьющемуся сердцу. Цирцея, она на вкус словно мёд, словно чай, словно тёмный шоколад, понял он, борясь с желанием углубить поцелуй до чего-то, что могло бы зайти слишком далеко. Вместо этого Джордж касался её губ и нежно ласкал их, уже с ужасом ожидая того момента, когда она отстранится. Пока его не отвлекли пальцы, играющие с локонами на его шее.  — Гермиона, — задыхаясь, прошептал он, отрываясь от губ, хотя сердце кричало в знак протеста. — Прошу, скажи, что ты тоже этого хочешь.  — Хочу, — прошептала она ему в губы и снова приблизилась за поцелуем. — Думаешь, я пошла бы на это, если бы не любила? — спросила девушка, прежде чем перехватить его губы своим ртом. Подушечки её пальцев, казалось, выполняли собственную миссию, нежно поглаживая его шею, пока вдруг не нашли его ушко. Поглаживая мочку, Гермиона сорвала с его рта глубокий стон, от которого Джорджу захотелось, чтобы земля разверзлась и поглотила его. Он снова ощущал себя чёртовым подростком, думал он, неловко поправляя вставший член в штанах. Не может быть, чтобы Грейнджер не заметила происходящего.  Но она, похоже, не возражала.  — Тебе нравится? — спросила она, в её глазах томилось больше любопытства, чем чего-либо ещё. — Мне было интересно, понравится ли тебе.  — Правда? — спросил Джордж, пока его мозг анализировал новую частичку информации. Значит ли это, что она… — Когда? Я имею в виду, значит ли это, что ты думала…  — О тебе? — добавила Гермиона, хитро ухмыляясь и потирая мочку ушка; Урчание, раздавшееся из его груди, заставило девушку ухмыльнуться пуще прежнего. Что здесь происходит? — О, да, думала, — призналась она, накрывая его рот своим, прежде чем парень успел задать ещё пару вопросов. Не то чтобы он хотел тратить время на разговоры во времятакихпоцелуев с ней. Всё казалось в разы лучше фантазий. Всё было идеальным, и это казалось слишком прекрасным, чтобы быть правдой.  — Погоди, — он снова прервал их поцелуй, вызвав протестующее мычание женщины в его объятиях. — Значит ли это, что всё взаправду. Ты и я, вместе? — спросил он. Ему нужно было знать, действительно ли они на одной волне, прежде чем бросаться с головой в омут чувств.  — Это и вправду происходит, — ответила ему Грейнджер, коснувшись ладонью его груди. — Больше никаких оправданий, — объявила она, словно прочитав мысли. — Или Джинни отсечёт мне голову.  — Джинни? Она тут каким боком? Грейнджер захихикала.  — Она сказала, что я должна перестать оправдываться и наконец-то рассказать тебе о своих чувствах. Потому что люблю тебя, Джордж, уже давно люблю.  — Слава Мерлину, — воскликнул он и заключил Гермиону в свои объятия, вновь впиваясь в её губы обжигающим поцелуем. На этот раз он не отстранится, поклялся Джордж себе, наслаждаясь сладким вкусом женщины в его объятиях. Ничто не могло подготовить его к тому счастью, которое он испытывал в тот момент, даже триста шестьдесят четыре дня грёз об этом самом моменте. Оно стоило каждого из них.