Эта любовь, эти распустившиеся цветы/This love, these blooming flowers

"Это наша годовщина, а не ваша", – пишет Мо Жань на листке бумаги, который они с Тасянь-цзюнем до сих пор используют для общения после нескольких лет совместного проживания в одном теле, но будучи двумя душами. – "Только потому, что ты будешь присутствовать там, это не значит, что ты действительно сможешь её отпраздновать, понимаешь? Потому что твоя с ним годовщина включала в себя брак с ним против его воли, в то время как моя, на самом деле, заключалась в том, чтобы просто признаться ему, как нормальный человек. Не разрушай это."

***

Два дня спустя приходит ответ, и Тасянь-цзюнь в смятении смотрит на клочок бумаги, оставленный для него. На самом деле он не просчитал, кто будет присутствовать на годовщине признания Мо Жаня и Чу Ваньнина. В основном, это потому, что он все еще не очень силен в математике. Не зря в свое время он попросил Сюэ Мэна рассчитать для него те шахматные фигуры. Конечно, Чу Ваньнин учил его, но на самом деле большинство их уроков заканчивались в постели. Поэтому он многому не учится. И, смотрите – ка, он знает, что лучше не злить Мо Жаня на самом деле. В прошлый раз, когда это случилось, Мо Жань съел остатки вонтонов Чу Ваньнина, и Тасянь-цзюнь очень горевал из-за этого. Чу Ваньнин просто сделал ему больше, но все равно это был очень важный момент для него, поэтому он предпочел бы, чтобы он не повторялся. Но немного подразнить его? Теперь это совсем другое дело. "Ха-ха, у тебя годовщина? У тебя такая же годовщина, как и у меня. Перестань вести себя так, будто ты не делал всего того, что делал я. Ваньнин уже жаловался на то, что ты продолжаешь это делать, хотя это может быть вредно для здоровья. Так что не смеши меня, и я смогу отпраздновать с ним все, что захочу."

***

Этот ублюдок. Мо Жань стискивает зубы и берет в руки кисточку, стараясь, чтобы его персонажи были более достойными и красивыми, чем у Тасянь-цзюня. Честно говоря, планка очень низкая. "Мо Вэйюй. Не порти ему этот день. Я умоляю тебя. Уже достаточно того, что я не смогу присутствовать при этом. Обращайся с ним хорошо. Я приготовлю цветы, которые хочу, чтобы ты ему подарил. Приготовь ему крабовые фрикадельки."

***

"Не давай мне указаний, глупая собака. Я знаю, как правильно обращаться с нашим мужем! Тем не менее, это не твоя годовщина. Перестань называть ее так, если это не так. У нас она общая. Или ты пытаешься заставить Ваньнина чувствовать себя плохо из-за того, что ты снова отрицаешь то, что ты сделал? Ты же знаешь, что ему грустно, потому что мы сделали это для него".

***

"Не веди себя так, будто ты лучше меня и не делаешь того же самого. Тасянь-цзюнь, я предупреждаю тебя в последний раз".

***

"Предупреждение, к сожалению, не получено, ваш почерк слишком уродлив".

***

"У тебя ужасный почерк! Так что заткнись и завтра же займись им как следует. Я умоляю тебя, Тасянь-цзюнь. Хоть раз, но я действительно прошу тебя".

***

Проснувшись, Тасянь-цзюнь чувствует себя странно. Его душу постоянно тянет к Мо Жаню, и это не просто раздражает. Кажется, что сознание может ускользнуть в любой момент, и это чувство ему не нравится. За последние несколько лет общаться с ним стало легче, по крайней мере в некоторые дни. Кажется, что иногда они могут просто вести что-то вроде разговоров в голове. Ну, может быть, это нельзя так назвать, не совсем. Если уж на то пошло, то это скорее можно назвать осознанием сосуществования, ощущением присутствия другого, обменом обрывками мыслей, а не полным молчанием на другом конце. Это приятно, независимо от того, хочет ли Тасянь-цзюнь признать это или нет. Приятно знать, что кто-то всегда рядом, даже когда он один, ведь он был одинок почти всю свою жизнь. Он перестал быть одиноким только тогда, когда попал на пик Сышэн, но и тогда он все равно чувствовал себя одиноким, потому что кто-то по его приказу вогнал цветок прямо в его сердце. Но теперь он не одинок. Когда Чу Ваньнин куда-то уходит – работать, продавать вещи или просто побыть одному, в чем он время от времени нуждается, – он все равно не одинок. Это все, чего он мог пожелать. Это все равно не лучше, чем иметь собственное тело, но... Он пришел к выводу, что ему могло бы быть и хуже. Однако прямо сейчас? Прямо сейчас – это абсолютное дерьмо. Задыхаясь, Тасянь-цзюнь изо всех сил пытается запихнуть Мо Жаня обратно туда, откуда он пришел. Вместо этого он еще раз поглаживает по голове Чу Ваньнина, который все еще спит в кровати, а не прижимается к нему. Тасянь-цзюнь научился не принимать это близко к сердцу. Тот факт, что Чу Ваньнин чувствует себя комфортно, лежа на спине, вытянув все четыре конечности и положив одну руку на живот Тасянь-цзюня, доказывает, насколько комфортно он себя чувствует в эти дни. Он больше не сворачивается калачиком в углу, а свободно валяется и даже храпит. Мысленно ударив Мо Жаня по лицу, Тасянь-цзюнь целует лоб Чу Ваньнина, а затем встает. "Да, да, – говорит он Мо Жаню, – заткнись". Как бы Тасянь-цзюнь ни изображал из себя ненавистного Мо Жаня, как бы ни хотел испортить ему этот день, это не совсем так. Он знает, как важен этот день для Мо Жаня и Чу Ваньнина. Он не хотел бы разрушать его. Он уже прошел через это. В первые два года после возвращения он, возможно, и захотел бы, – но не сейчас. Уже нет. Поэтому он отправляется туда, где Мо Жань хранил цветы, несмотря на то, что внутри него все побуждает уничтожить все это ради них. Но нет, он этого не сделает. Чу Ваньнин очень важен для него. Да и Мо Жань, честно говоря, тоже. Внезапно он уходит как будто под воду. Когда Мо Жань всплывает на поверхность, он совершенно не понимает, какого черта он только что делал. Конечно, иногда он видит или чувствует, что делает Тасянь-цзюнь, лежащий в спящем состоянии, но не совсем, когда на переднем плане не он, но никогда – никогда так. Ему не суждено быть здесь, но он здесь. Похоже, он направляется в комнату, где лежат цветы, поэтому просто продолжает идти. Неважно, что он крадет время Тасянь-цзюня - бывало и похуже. Даже хорошо, что в этот день. Может быть, сильное желание и в самом деле не помешает. Он должен использовать время, если это возможно. Мо Жань направляется в маленькую комнату, ведущую в сад, где он спрятал цветы, и забирает их. О том, что это значит, он сможет подумать позже, а пока важно лишь поздравить Чу Ваньнина с годовщиной, когда Мо Жань отправился в полет, найдя внутри маленький парчовый мешочек с его волосами и зная, что, возможно, Чу Ваньнин действительно любит его в ответ. И он любил. И до сих пор любит, и от этого на душе становится тепло. А потом он остолбенел. Тасянь-цзюнь резко вернулся, изо всех сил борясь с общим сознанием, потому что, черт возьми, по его мнению, делает эта псина, крадя его время подобным образом? Какой же он ублюдок! Он обнаруживает, что стоит в маленькой садовой комнате с букетом цветов в руке. Все, что принадлежит Мо Жаню, принадлежит и ему – это касается и Чу Ваньнина, и их годовщины, потому что, по крайней мере, у него уже есть воспоминания об этом. Они приходят медленно и рывками, как передачи из сознания Мо Жаня, которые навязываются ему, скорее насильно, чем добровольно. Он не возражает. Таким образом, он получает достаточно материала, чтобы подразнить Мо Жаня. Он прикусывает губу, чтобы не поддаться притяжению Мо Жаня, хотя ему кажется, что тот тянет его за волосы, и он бы с радостью потянул голову за собой, чтобы облегчить боль, и возвращается в спальню. Чу Ваньнин еще спит. Теперь, когда Мо Жань ушел, он, видимо, снова свернулся калачиком, пусть и на подушке. Явно холодно. Тасянь-цзюнь хмыкнул. Действительно, его наложница порой так придирчива и слаба, ничем не отличается от того, каким он был в те времена. Чуть более мягкий, и его гораздо легче соблазнить, но все тот же, спустя столько времени. В каком-то смысле это обнадеживает. Золотце, – шепчет он, чтобы разбудить его, подходит ближе и опускается перед ним на колени с букетом цветов, которые он подарил, розовых, красных и белых. – Проснись. Когда Чу Ваньнин ворчит, Тасянь-цзюнь снова падает. Мо Жань стоит на коленях перед Чу Ваньнином, вытянув руку, чтобы коснуться его щек и разбудить, – но Чу Ваньнин уже открывает глаза, значит, Тасянь-цзюнь, должно быть, был достаточно быстр. Черт. Мо Жань должен быть быстрым; он уже чувствует мысленные удары по животу и заднице, пока думает, как дать понять Чу Ваньнину, что любит его так, как он даже не мог мечтать выразить словами. Хотя, возможно, именно эта неспособность выразить это словами и облегчает задачу. – Золотце, – задыхается он, – он уже почти вернулся, так что просто... послушай меня. – Кто...? – Чу Ваньнин ворчит, поднимая руку, чтобы протереть глаза. – Тасянь-цзюнь, нет времени объяснять, в любом случае, поздравляю... – С днем рождения, – заканчивает Тасянь-цзюнь, и слова уже покидают его рот, когда он приходит в себя. "О, эта чертова собака была быстрее меня!" "Заткнись!" ...Только что его язык двигался без его участия? Что за чертовщина? Чу Ваньнин, полусонный, смотрит на него – точнее, на них, – а Мо Жань и Тасянь-цзюнь смотрят на него в ответ. Мо Жань поднимает руку, и она поднимается для Тасянь-цзюня, тоже против его воли. Уф. Не уверен, что ему это нравится. "Я не заткнусь", – говорит он, скорее проверяя, может ли он это сделать вообще, контролирует ли он ситуацию или просто присутствует при этом, но, похоже, первое. "Я хотел поздравить его с годовщиной! Почему ты всегда получаешь все, что я хочу! Это не твоя годовщина, и я уже тысячу раз говорил тебе об этом! Вернись туда, откуда пришел!" "Это мой день, черт возьми! Почему ты пытаешься украсть этот единственный день у этого достопочтенного?" По правде говоря, Тасянь-цзюнь нечасто употребляет "этот достопочтенный", если он не в ярости. Но, увы, сейчас он в ярости, потому что как смеет Мо Жань пытаться украсть его время? – ...Еще слишком раннее утро для этого, – ворчит Чу Ваньнин, садясь на кровати. Под его одеждой обнаруживаются свежие отметины, которые он лениво подтягивает, зевает разок, а затем возвращается к разглядыванию. – Что здесь происходит? – Я хотел поздравить тебя и подарить цветы, потому что у нас сегодня годовщина, – начинает Мо Жань, но Тасянь-цзюнь перебивает его. – Ваньнин, он крадет мое время! Это значит, что я не могу оставаться в этом теле! Скажи ему, чтобы отваливал! В ответ Чу Ваньнин лишь нахмурил брови и прищурился. Они оба на время замолкают, и Тасянь-цзюнь очень хочется посмотреть на себя со стороны, но это, в общем-то, невозможно. Учитывая, что он может чувствовать гнев Мо Жаня прямо сейчас, он, вероятно, может чувствовать и его гнев тоже. Этого должно быть достаточно. Он чувствует странную тяжесть в груди, затрудненное дыхание, учащенное сердцебиение, потные ладони. То же самое относится и к Мо Жаню, потому что они буквально находятся в одном теле. Очевидно, что одновременное присутствие не очень хорошо для них. – ...Вы оба здесь? – Чу Ваньнин спрашивает, похоже, уже давно все обдумав. Мо Жань не уверен, кто из них кивнет первым – он или Тасянь-цзюнь, но один из них кивает, потому что их головы двигаются. – О боже, – клянется Чу Ваньнин, – я думаю, мне больше нравится, когда здесь только один из вас. – Но... Затем его щеки так красиво краснеют, а глаза кажутся гораздо более покрасневшими, чем должны были быть, просто потому, что он проснулся минуту назад. Это успокаивает их сердца, даже если им сейчас очень-очень больно, и даже если перед их глазами пляшут звезды, а в глазах постепенно начинает темнеть. – Но… Я очень ценю цветы. От вас обоих. Так что перестаньте спорить, как маленькие дети. Он выглядит таким красивым, когда краснеет, таким мягким и милым, и Тасянь-цзюнь и Мо Жань больше всего на свете хотят наклониться и поцеловать его, даже если это означает, что цветы могут расплющиться между ними до неузнаваемости; так они и делают. Им обоим приходит в голову одна и та же мысль одновременно, потому что они - один и тот же человек, и они тянутся поцеловать Чу Ваньнина, за исключением… Только это не происходит, потому что они оба теряют сознание одновременно.

***

– ...Ах, – вздыхает Мо Жань, сидя напротив Тасянь-цзюня в почти темном помещении. – Думаю, это не очень хорошо работает. – А? Где мы находимся? – ...Понятия не имею, – говорит Тасянь-цзюнь, – в нашем сознании, я полагаю? – Черт, – комментирует Мо Жань. Он оглядывает окрестности вокруг них, а затем оглядывает Тасянь-цзюня с головы до ног. – Ого, ты выглядишь еще глупее, чем я мог себе представить. Не могу поверить, что ты только что сделал такое умное замечание, учитывая, как ты выглядишь. – О, иди ты на хуй, – ворчит Тасянь–цзюнь, а затем его вытаскивают обратно против его воли – или по его воли, учитывая, что это буквально его день, и так должно было быть с самого начала.

***

– Эй-эй, просыпайся. Чья-то рука то и дело похлопывает Тасянь-цзюня по щекам, когда он приходит в себя. На этот раз никто не дергает его изнутри, и он больше не слышит и не видит Мо Жаня. Все, что он слышит и видит, – это Чу Ваньнин, склонившийся над ним на кровати, его колени по обе стороны от него, а голова Тасянь-цзюня упирается в изголовье кровати. – Наконец-то, – выдыхает Тасянь-цзюнь, – он ушел. О, как же я это ненавидел. Это мой день, и ему, в первую очередь, не следовало вмешиваться. – Подожди, а где цветы? Чу Ваньнин, склонившийся над ним, облегченно вздыхает, видя, что он снова в своем обычном, слегка раздраженном настроении. Затем он указывает на пол. – Я оставил их там, внизу, хотел сначала убедиться, что ты все еще жив. Ты в порядке? – Этот вид меня более чем устраивает, – отвечает Тасянь-цзюнь, нацепив улыбку. – С годовщиной, Ваньнин! Оставайся так, хорошо? Мы можем обойтись и так. Я не в первый раз беру тебя в таком положении, не так ли? Быстрым движением Чу Ваньнин слез с него, или, по крайней мере, попытался это сделать. Однако Тасянь-цзюнь оказался быстрее. Он схватил его за обе руки и подтолкнул вперед, чтобы получить долгожданный поцелуй. На другом конце, внутри него, по-прежнему тишина, а это значит, что Мо Жань не замечает всего этого. Хорошо, думает Тасянь-цзюнь. Сегодня его день, да еще и годовщина. Он обнимает Чу Ваньнина, который, по крайней мере, охотно отвечает на поцелуй. – Подожди, – внезапно выдыхает Чу Ваньнин, прерывая поцелуй, хотя он только что снова прижался к губам Тасянь-цзюнь, который почти не слушает и просто к нему наклоняется снова. – Хм? – спрашивает он, но его отстраняют, прижав руку к подбородку. – ...Сначала я поставлю цветы в вазу, потому что это подарок от вас обоих, и это важнее. На этот раз Тасянь-цзюнь позволяет ему встать и спрыгнуть, чтобы взять цветы, подержать их немного и посмотреть на них сверху вниз. – Я серьезно, – говорит Чу Ваньнин, и румянец, который никогда не сходил с его щек, становится еще ярче, – вы оба очень важны для меня. Я вас люблю. Вас обоих. Передай от меня Мо Жаню, если сможешь, или еще что-нибудь. В любом случае – пока. С этими словами, чертовски смущенный, Чу Ваньнин выбегает из комнаты, оставляя Тасяна-цзюня на кровати, совершенно ошеломленного. – ...Ты слышал это? – Тасянь-цзюнь, заикаясь, произносит вслух: Он сказал, что любит нас. Не думаю, что я когда-нибудь привыкну слышать это от него. Мо Жань не отвечает, но Тасянь-цзюнь каким-то образом понимает, что он услышал.