Согласны ли вы?

Мелисса неподвижно лежала в своей кровати, окружённая мрачной тишиной родительского дома. Она чувствовала тяжесть во всем теле. Казалось, будто невидимые цепи сковали ее и тянули вниз. Сегодня был день ее свадьбы. День, когда всё должно было решиться окончательно. Но вместо радости и предвкушения она чувствовала лишь страх и отчаяние, а мысли мучали навязчивые вопросы: «Останется ли всё так, как есть? Будет ли Оминис продолжать играть с ее телом и разумом, словно с игрушкой, или же, как он обещал, станет заботливым и любящим мужем?» Ведьма пыталась в это верить, но глубоко в душе понимала, что надежды больше не осталось. Лестрейндж давно утратила контроль над собой. Ее разум и тело принадлежали ему, а не ей. Но как же хотелось вернуть себя себе. Ужаснувшись своим раздумьям, Мелисса наконец-то сформировала мысль, о которой больше всего не хотела думать: «Не расторгнуть ли помолвку самой? Может, лучше сбежать, пока не поздно? Ведь кто-нибудь мог бы стать ей мужем, кто-то, кто будет уважать и считаться с ее мнением. Но как бы она себя не уговаривала, ее судьба была уже предрешена и ответ на мучавший вопрос, словно тень за плечами, оставался прежним: «Кто захочет тебя теперь? Ты — сумасшедшая нимфоманка на грани безумия». Мелисса тихо заплакала. До помолвки с Оминисом она не была такой. Это он сломал ее, сделал послушной куклой, которая боится сказать лишнее слово, готовая исполнить любое его желание. Она испытывала отвращение к самой себе и к своей покорности. «Так ли выглядит настоящая любовь?»— с горечью думала она, глядя в потолок, –«Почему никто не говорит, что любовь — это боль, страдание и жертвы? Или это только моя любовь такая?» Лестрейндж пыталась найти хоть один светлый момент в их отношениях, хоть одно доказательство, что Гонт тоже что-то для нее сделал, вложил в их союз что-то большее, чем страдания. Но всё, что Мелисса могла вспомнить — это унижение, боль и страх. Он дарил ей наслаждение? Может быть, но только своё, используя ее для своей власти и удовольствия. А что насчёт ее желаний? Ее желания никогда не учитывались. Мелисса поднялась с кровати и подошла к зеркалу. В отражении на нее смотрела та же девушка, что и всегда: русые волосы, зеленые глаза, худощавое тело. Но сейчас, это словно была не она. В день своей свадьбы другие невесты радуются и мечтают о светлом будущем. Но Лестрейндж не испытывала ничего, кроме ужаса. Любовь к Оминису всё ещё теплилась в измученном сердце, но глядя на своё отражение, она понимала, что окончательно потеряла себя. Она растворилась в этом холодном, жестоком аристократе. Стук в дверь прервал мучительные размышления девушки. В комнату вошла ее мать, а следом служанка, держащая в руках поднос с завтраком. — Милая! Ты что, не выспалась? Такая бледная! Да ещё и исхудала! — всполошилась миссис Лестрейндж, суетливо оглядывая дочь. В ее поведении, обычно спокойном и уверенном, девушка почувствовала нечто тревожное. Мелисса застыла, стоя посреди комнаты, опустив глаза в пол. Мать заботило лишь то, как дочь выглядит внешне, а что творится у нее на душе, как оказалось, никого не интересует. Дом, где она выросла и в котором она должна была чувствовать себя в безопасности, стал для нее далеким и неприветливым, как будто девушка стала чужой в некогда родных стенах. — Быстрее завтракай и собирайся! Скоро Оминис приедет за тобой, — продолжала торопить дочь взволнованная мать, словно боялась опозориться перед зятем за опоздание дочери. — О, Мерлин! Какая радость! Дочь выходит замуж! Да ещё за кого! Гонты! Это же союз, о котором многие могут только мечтать! Слова матери отзывались в голове Мелиссы оглушающим эхом. Она медленно села на край кровати, чувствуя, как ком в горле разрастается с новой силой. Мир вокруг стал казаться ещё более холодным и враждебным. «Союз с Гонтами… Проклятые Гонты…»— мысли витали в голове невесты. Казалось, что всё в мире было бы лучше, чем этот брачный союз, который непременно утянет ее в бездну. Механически протянув руку к подносу, девушка взяла круассан. Но еда не лезла в горло. Вместо чувства голода все внутренности свело от страха. Она откусила крошечный кусочек, но он тут же словно превратился в камень во рту. — Мам, а если я не хочу замуж? — сдавленным голосом спросила Мелисса, едва осмелившись встретиться взглядом с матерью. Миссис Лестрейндж замерла, как будто слова дочери были неслыханной нелепостью. Ее глаза расширились от удивления, словно та услышала какую-то абсурдную глупость. — Милая, что ты говоришь? Все хотят замуж! И какой у тебя жених! Просто мечта! Уверена, он будет прекрасным мужем! — с обнадеживающей улыбкой заговорила мать, стараясь унять тревогу дочери. — А если не будет? — тихо, почти шёпотом, произнесла Мелисса, откусив еще один крошечный кусочек круасана, который девушка так и не смогла проглотить. — Ох, дорогая, у тебя предсвадебная лихорадка, — поспешила успокоить девушку мать, смахнув рукой несуществующую пылинку со свадебного платья, которое только что в комнату внесла служанка. — Это нормально, бояться перед свадьбой. Конечно, покидать отчий дом страшно. Но всё будет хорошо. Оминис такой прекрасный юноша. Тихий, сдержанный, интеллигентный… А манеры! Ах, каких ещё поискать! «Ага, да. Мудак он каких свет не видывал,» — возмутилась Мелиссы про себя, протестуя против восхищения матери Оминисом. Но ироничный сарказм, к сожалению, только добавил еще больше отчаяния в сознание девушки. Мелисса всё больше осознавала, что нужно что-то срочно менять. Иначе она так и останется в клетке, запертая под властью Гонта, который не видит в ней ничего, кроме бездушной куклы. Девушке было горько оттого, что родители не знают правды. Они просто не понимают, что отдают свою дочь почти на заклание. Миссис Лестрейндж нервно расхаживала по комнате. Она суетилась, словно само будущее дочери зависело от скорости подготовки к свадьбе, подгоняя горничных нести нужные принадлежности для создания безупречного образа невесты. Каждое движение матери было наполнено беспокойством, хотя это было просто волнение перед важным днём. Мелисса с ужасом смотрела на свадебное платье, которое висело перед ней, словно белый призрак. Нежные кружева, бисер, кольца кринолина, невесомая фата, струящаяся длинным шлейфом, всё это должно было вызывать у невесты благоговейный восторг. Однако, после того, как ее будущий муж показал свое истинное лицо, вся красота и великолепие белоснежного символа невинности стали слишком далеки от реальности. Общение с Оминисом никогда не ассоциировалось у нее с платьями и нежностью. Каждая их встреча была обнажённой, как физически, так и эмоционально. Оттого платье казалось чем-то чуждым, как декорация для спектакля, в котором она вовсе не хотела играть. Мать взмахнула волшебной палочкой, и вокруг лица Мелиссы закружились кисточки, карандаши и палетки с тенями, искусно придавая чертам лица девушки завершённость образа. Макияж, который должен был сделать ее самой красивой невестой, казался маской, за которой скрывалась боль и страх. Мелисса стояла молча, не двигаясь. В голове гудели мысли о том, как ее жизнь с каждым мгновением движется к чему-то неизбежному. Гулкие удары сердца звучали в ушах, сливаясь с шорохами и суетой вокруг. В то же время, где-то на грани сознания стал вызревать план побега. Она больше не могла оставаться в этой клетке. Стук в дверь разорвал тягучую тишину мыслей и прервал суету. В комнату вошла ещё одна служанка, которая без промедления сообщила: — Прибыл мистер Оминис Гонт и ожидает мисс Лестрейндж в библиотеке! Сделав короткий реверанс, горничная поспешно вышла, оставив невесту с жутким чувством пустоты. Мелисса ощутила, как сердце сделало резкий рывок в груди, будто нырнуло в ледяную воду. Слова служанки эхом прокатились в сознании, вызывая новую волну страха и волнения. Гулкое биение сердца стало ещё сильнее, словно пыталось прорваться наружу, заглушая все звуки. Внутри всё дрожало, руки слегка тряслись, а в груди копился страх. — Милая, накинь халат и выйди к жениху. Нам ещё нужно поработать над твоей прической, — голос матери прозвучал строго и холодно, как удар молота по наковальне, возвращая ее к реальности. В тот же момент в голове Мелиссы прозвучала чёткая мысль: «Я не хочу за него замуж!» Ещё миг и страх вновь начнёт сковывать и душить, заполняя собой всё ее сознание. Она знала это чувство слишком хорошо. С каждой секундой сомнения крепчали. Не дожидаясь, пока они вновь возьмут ее под контроль, Мелисса поспешно накинула на себя лёгкий шёлковый халат и, словно убегая от своего будущего, вылетела за дверь. Идя по коридору в сторону библиотеки, где ждал Оминис, она шагала быстро, но осторожно. Мысли крутились вокруг одного: «Сказать. Нужно сказать ему, что все кончено.» В груди всё сжималось от страха, но девушка знала, что больше не может подвергаться унижениям, боли и страху перед каждым его словом и приказом. Она больше не хотела быть его покорной игрушкой. Дрожащей рукой Мелисса сдержанно открыла дверь библиотеки. Она собралась с мыслями, пытаясь не поддаться давлению, которое сковывало ее разум. Она знала, зачем пришла сюда, готовая наконец разорвать эти мучительные отношения, но стоило ей увидеть Оминиса, как решительность, которую она накапливала все эти долгие минуты, словно растаяла в воздухе. Он стоял посреди комнаты, неподвижный, как статуя, с тем самым уверенным, почти холодным выражением лица. Величественная фигура в безукоризненно сшитом смокинге подчеркивала его аристократичность и безупречный вкус. Белая бабочка, идеально сочетающаяся с дорогой тканью костюма, и идеально уложенные светлые волосы, обрамляющие его бледное лицо, делали его ещё более привлекательным. Невидящие голубые глаза смотрели сквозь нее, при этом пронзая до глубины души. Мелисса замерла, не в силах найти слова. Он был слишком совершенен в своей божественной красоте. Казалось, что перед ней стоял не человек, а ангел, созданный не из плоти и крови, а из идеального мрамора. Эта картина сбивала с толку, вырывая из сознания все те слова, которые Лестрейндж мысленно репетировала снова и снова, пока шла сюда. «Что я здесь делаю?» — мелькнуло в голове. Пока она бежала в библиотеку, уверенно представляя себе, как скажет Гонту всё, и наконец-то освободится от пут, которые так долго ее сковывали. Но стоило девушке увидеть возлюбленного, как смелость улетучилась. Мелисса заметила, что в комнате кроме Оминиса присутствовало еще пятеро парней в смокингах. Некоторые из них ей были знакомы, как например Себастьян и еще два их однокурсника. Остальных она видела впервые. Юноши смотрели на Мелиссу с интересом. Под их пристальными взглядами Лестрейндж почувствовала себя некомфортно. Воспаленный испуганный разум резко начал рисовать ужасающие картины. Она не знала, что на этот раз придумал Оминис. Каким еще пыткам и унижениям накануне свадьбы он захотел ее подвергнуть. В голове уже начали мелькать картины, как парни раздевают ее и грязным образом трогают тело, грудь, ягодицы, а Оминис просто стоит в стороне, как всегда с холодным и отрешенным лицом, пока пятеро парней грубо имеют его невесту во все отверстия. Но ни один из присутствующих не сдвинулся с места. Все продолжали просто смотреть на девушку. Страх ожидания того, что может случиться, накатывал с огромной силой, заставляя сердце девушки стучать как сумасшедшее. «Нет! Они не сделают этого со мной. Только не здесь. Но после свадьбы… может быть все, что угодно.» — Мелисса уже была на грани отчаяния. Ей уже казалось, что ее жених способен даже на то, чтобы отдать ее тело в пользование другим. Хотя, Лестрейндж подозревала, что Гонт уже это делал, когда та была наедине с теми незнакомцами, которые без ее согласия брали ее силой. Но до сих пор, те странные события оставались для нее загадкой. — Друзья, я бы хотел поговорить со своей будущей женой наедине. Прошу оставить нас ненадолго, — обратился блондин к присутствующим. Парни, не издавая ни звука, молча направились к выходу. Только после того, как они ушли, Мелисса почувствовала, как по щекам потекли слёзы облегчения. Она чуть не упала на колени от волнения, но удержалась, хотя ноги предательски дрожали. Как только все покинули комнату, оставив жениха и невесту наедине, Гонт подошел к девушке и стал аккуратно и заботливо вытирать ее мокрые от слез щеки. Лестрейндж медленно отпрянула от его руки, словно показывая, что не нуждается в его фальшивой минутной доброте. Между парой повисло напряженное молчание. Девушка продолжала тихо плакать. — Когда мне сообщили, что ты выбрал меня своей невестой, я была на седьмом небе от счастья. Я мечтала об этом дне, — всхлипывая, прервала тишину Мелисса. — Я знаю, — тихо ответил Оминис. — Зачем? — прикрывая глаза от давящих эмоций, дрожащим голосом выдавила из себя Лестрейндж. — Я безоговорочно любила тебя уже тогда. Я мечтала, как буду счастлива с тобой. Но ты… Гонт попытался бережно взять девушку за руку, но та не далась. — Ты принес мне лишь боль, унижение и страх, — продолжила Мелисса. Оминис не выражал никаких эмоций на лице и молча обдумывал сказанное невестой. Она продолжала лить слезы. — Я тебя предупреждал, — холодный тон вновь прозвучал из уст блондина. — Предупреждал? — ошарашенно переспросила Лестрейндж. — Ты все забыла. Я говорил тебе о том, что ты должна доверять мне. И как только ты начнешь мне доверять, ты сможешь получать удовольствие от наших отношений. Его слова были невыносимо жестокими в своей простоте. Мелисса не могла поверить своим ушам. Доверие? Как она могла доверять тому, кто постоянно издевался над ее телом и разумом? — Доверять? Как ты смеешь говорить о доверии?! — выкрикнула она, голосом полным боли и гнева. — Как я могла доверять тебе, когда каждый день ты находил новые способы сделать мою жизнь адом? — Ты зарывалась в свои мысли, в догадки, пыталась что-то выяснить, — спокойно продолжил Гонт, словно ее крики были для него не более, чем шорох листьев на ветру. — Вместо того, чтобы просто отдаться происходящему, ты сопротивлялась. И именно это приносило тебе боль. Слова Оминиса прозвучали для девушки как пощёчина. Мелисса не могла поверить в то, что он искренне думает, будто это ее вина. Как можно было доверять человеку, который использовал ее как куклу, играя со страхами и мучая каждый день? Лестрейндж больше не могла сдерживаться. Слёзы текли без остановки, и она уже не скрывала своей боли. — Я больше не хочу чувствовать себя вещью. Я смирилась с наказаниями, с твоими извращёнными фантазиями, но ты зашёл слишком далеко, — голос Мелиссы дрожал, словно каждое слово с болью вырывалось из ее души. Она стояла напротив Оминиса, едва сдерживая бурю эмоций, которая захлёстывала ее всё сильнее. Гонт как всегда, держался холодно и невозмутимо. Только легкое движение его губ показывало, что он внимательно слушает. Мелисса не знала, насколько его действительно волновали ее слова, но она больше не могла молчать. — О чем ты говоришь? — его голос был ледяным, почти механическим. Он спросил так, словно не понимал, о чём речь, но в его слепом взгляде сквозила осторожность, почти недоумение. Мелисса вскинула на него глаза, полные слёз и отчаяния. Горло сжалось, дыхание стало прерывистым, но она продолжала. — Как будто ты не знаешь? — почти выкрикнула она. — Поясни, — голос парня был спокойным, но в нём слышалось напряжение, почти приказ. — Я не знаю, что это было, но точно знаю, что ты к этому имеешь отношение, — голос девушки снова задрожал, но на этот раз не от страха, а от гнева, словно та уже не могла сдерживать накопившиеся эмоции. Оминис слушал невесту внимательно, но его лицо оставалось холодным, словно сделанным из мрамора. Мелисса чувствовала, что он не отдаст ей ни капли сочувствия, но тем не менее она продолжала говорить. — Я хотела быть только твоей, но ты… ты позволял другим мужчинам пользоваться мной! — срываясь на рыдания, но упорно не опуская глаза и не желая показать свою слабость перед ним, сказала Мелисса. Оминис слегка приподнял бровь, его губы сжались в тонкую линию, как будто он собирался возразить, но не успел. Мелисса резко прервала его. — Только не надо говорить, что это моя фантазия! — сказала девушка, едва сдерживая дрожь в голосе. Но ее глаза, полыхающие гневом, выдавали ее с головой, хотя Оминис этого не увидел. — Ты был там! Ты спрашивал меня, понравилось ли мне! Оминис чуть сжал челюсти, но его голос остался ровным, почти отрешенным. — Ты была лишь со мной и с Себастьяном. Всегда. — Нет! — ее крик прозвучал как выстрел, полный отчаяния и гнева. — В «Трех Метлах», в ресторане, в Хогвартсе! Всё это были незнакомцы, а потом появлялся ты! От каждого из них пахло Оборотным зельем! Я чуть не сошла с ума, Оминис! — слёзы текли по ее щекам, но она больше не могла сдерживать свой страх и ярость. — Что это за игры? Оминис слегка ухмыльнулся, уголок его губ дрогнул в почти невидимой усмешке, но в глазах мелькнул холодный огонь. Он наклонился ближе к ней, касаясь дыханием ее кожи, словно ледяным ветром. — Оборотное зелье… — в тоне Гонта прозвучала нотка странного удовлетворения. — Я думал, ты догадаешься. Мелисса застыла, чувствуя как сердце пропустило удар.В его словах было скрыто нечто зловещее, что холодом разлилось по ее венам. — О чем я должна была догадаться, когда меня нещадно насиловали? — крик Мелиссы прорезал тишину библиотеки, голос дрожал от эмоций, а слёзы продолжали течь по щекам, оставляя мокрые следы. Руки ведьмы сжались в кулаки, а сердце билось как бешеное. Оминис стоял напротив нее, словно каменный, лишь его глаза выражали ту зловещую спокойную уверенность, которая всегда пугала Мелиссу. Он слегка склонил голову, как будто был удивлён ее вспышкой гнева. — Думаешь, я бы позволил тебе быть с другими мужчинами? — его голос прозвучал тихо, но в нём таилась угроза, от которой у Мелиссы мурашки побежали по коже. — Думаешь, если бы кто-то притронулся к тебе хоть пальцем, то остался бы безнаказанным? Мелисса ощутила странную дрожь внутри. Эти слова были полны тьмы, от них веяло холодом, но одновременно с этим в них скрывалась власть, которая всегда манила ее к нему. Однако она больше не могла позволить себе молчать. — Тем не менее, ты позволил! — закричала она, не в силах сдерживать свои эмоции. Слёзы вновь выступили на глазах. — Ты позволил им насиловать меня! Оминис чуть приподнял бровь, его тон остался спокойным. В глазах блеснула странная искорка. — Разве тебе не нравилось? — его вопрос прозвучал так просто, как будто он спрашивал ее о погоде. Мелисса застыла без возможности поверить своим ушам. — Как это должно было нравиться?! — воскликнула она, дыхание сбивалось от рыданий. — Я сгорала от страха и стыда! А ещё больше боялась осуждения… боялась, что упаду в твоих глазах. Гонт чуть склонил голову, его слепой взгляд стал острым, почти пронизывающим, как будто он был зрячим и складывалось ощущение, будто его глаза видят ее насквозь. — Но каждый раз ты бурно кончала, — тихо сказал он, и его слова прозвучали, словно приговор. — Я не хотела… — прошептала Мелисса, сжимая губы от нахлынувшего отчаяния. Ее плечи дрожали от сдерживаемых рыданий, а слёзы капали на пол. Оминис приблизился к ней на шаг, его глаза сверкали холодом и уверенностью. — Хмм…ни с какими другими мужчинами ты не была, — он говорил с тем же ледяными спокойствмем, которое всегда пугало Лестрейндж больше всего. — Это был только я. Мелисса резко подняла голову, ее взгляд был полон недоумения. — Что? — Мне казалось, это очевидно, — Гонт произнёс это так, будто это был сам по себе разумеющийся факт, который девушка должна была понять с самого начала. — Как это могло быть очевидно?! — крикнула она, дрожащим от возмущения голосом. — Ты сама всё заметила, — продолжил он, не обращая внимания на ее эмоциональное состояние. — Я каждый раз появлялся после Оборотного зелья… Я ни разу не упрекнул тебя в том, что ты получила удовольствие. Наоборот, я относился к тебе как к принцессе. Думал, ты свяжешь дважды два, — он слегка усмехнулся, словно в глубине души был доволен своим хитроумным планом. — Думал, ты наконец расслабилась и начала принимать всё, что происходит. Мелисса остолбенела. В голове кружились мысли, словно торнадо, разрывая остатки здравого смысла. — Ты даже не спросил, хочу ли я этого! — закричала она, голос ее сорвался. — Ты никогда не спрашивал! — Я хотел тебе дать возможность побыть и с другими мужчинами. Ведь я у тебя первый. Конечно, я бы не позволил быть тебе с другими. Но хотел, чтобы ты почувствовала как это, — елейным тоном поведал Гонт. — Ты даже не спросил хочу ли я! А я хотела быть только с тобой! — все нутро Мелиссы кричало от ярости. — Я чуть с ума не сошла! Я из комнаты даже боялась выйти! — Я знал, чего ты хочешь, — холодно произнёс Оминис, его тон был наполнен абсолютной уверенностью. — Если бы знал, не издевался бы надо мной! — ее крик был полон боли. — Не сделал бы из меня безвольную куклу, боящуюся сказать и слова! Гонт сжал челюсти, его глаза засверкали холодной яростью. — Ты говорила, что будешь послушной, — произнёс он, приближаясь к ней ещё на шаг. — Ты обещала. — Да, но не затравленной! — кричала Мелисса, ее голос был полон горечи. — Я готова была на всё ради тебя! Я бы и без наказаний выполняла любую твою просьбу! Гонт рассмеялся, но его смех был ледяным, почти насмешливым. — Правда? Когда я перестал тебя наказывать, ты умоляла выпороть тебя! — он приблизился к ней вплотную, его глаза были полны презрения. — Ты даже не возбуждалась без этого! Так что не говори мне, что тебе не нравилось. Мелисса побледнела, ее дыхание участилось, она судорожно пыталась найти слова. — Я думала, что виновата… за то, что не сопротивлялась тогда тому незнакомцу в «Трёх Метлах», — проговорила она дрожащим от стыда голосом. — Я не давал тебе повода думать, что я злюсь на тебя за это, — Оминис говорил с такой уверенностью, словно всё это было частью его грандиозного плана. — Ты сама так решила. — Да я уже вздохнуть боялась без твоего разрешения! — выкрикнула Мелисса, голосом полным отчаяния. — Ты всегда придумывал что-то новое! Новое наказание! Тебе было мало моих страданий от порки! — Ты сама себя наказывала, — голос Оминиса был мягким, почти убаюкивающим, но в нём звучал отголосок его привычной холодности. — Я лишь хотел, чтобы ты приняла меня таким, какой я есть. Я тебе сразу сказал, что ты должна мне доверять. Безоговорочно. — Он произнёс это с такой уверенностью, словно это была непреложная истина, которую она должна была понять ещё тогда, в самом начале их отношений. Оминис уставился на нее слепым взором, будто перед ним была не взрослая осознанная девушка, а ребенок, еще не понимающий основ жизни, и в этом взгляде было что-то странно нежное, но при этом пугающее. — Если бы я не видел, как тебе нравится, что я с тобой делаю, я бы отпустил тебя, — добавил он спокойно, словно объяснял что-то само собой разумеющееся. — Но ты приходила ко мне… Мелисса не смогла сдержаться. — Потому что боялась потерять!!! — закричала она, перебивая его. В ее голосе зазвучала ярость, вызванная не столько гневом на Оминиса, сколько внутренним отчаянием. — И я боялась тебя! Лестрейндж стояла перед ним, дрожа от нахлынувших эмоций, едва способная стоять на ногах. Ее голос трепетал от боли, каждый вдох давался с трудом. Оминис не двигался. Он просто смотрел на нее своими холодными, пустыми глазами, в которых не было ни капли сочувствия, но и злости тоже не было. Это было странное безразличие, от которого у Мелиссы внутри всё сжималось. — Ты сомневалась, боялась, но всё равно приходила, — продолжал он, его голос оставался бесчувственным. — А сейчас ты страдаешь не оттого, что я тебя наказываю, а лишь от собственных страхов. Мелисса зарыдала ещё сильнее, ее руки дрожали, дыхание стало сбивчивым. Она не могла поверить своим ушам. Это было невыносимо слушать. — И заметь, — добавил Оминис, делая шаг к ней, — в последние месяцы я был с тобой таким, каким ты хотела меня видеть. Его голос стал ниже, но в нём по-прежнему не было ни нотки тепла. Он словно дразнил ее, как хищник, который знает, что жертва в ловушке. Но это было хуже, чем поддразнивания. Это разрушало ее внутренний мир, оставляя без опоры и уверенности в своих собственных мыслях и чувствах. — Но ты продолжала упорно придумывать скрытый смысл, которого не было, — его слова прозвучали как окончательный вердикт, как удар в сердце. Мелисса остолбенела. Она не могла ни ответить, ни даже дышать нормально. Слова Оминиса проникли в ее разум, словно яд, и медленно начали разрушать все ее иллюзии. Она осознала, что всё это время она действительно погружала себя в водоворот страхов. Разум запутался в собственных догадках. Каждый холодный взгляд или жест Оминиса казался ей угрозой. Но была ли это на самом деле угроза? Слезы текли всё быстрее, ее грудь тяжело вздымалась. Мелисса опустила глаза, словно боялась снова встретиться с его холодным бесстрастным взглядом. Она начала медленно понимать, что Оминис не был таким, каким она его себе представляла. Все это время она видела в его холодности зло, а в его сдержанности — угрозу. Но теперь она с ужасом осознала, что в безэмоциональности, размеренности и скрытности была вся его сила. Он был таким, какой есть. В этот момент слова Даниэллы Трэверс, произнесённые с язвительной ухмылкой, всплыли в сознании Мелиссы: «Он куда менее сложен, чем тебе хотелось бы думать.» Тогда эти слова показались Лестрейндж лишенными смысла, словно блондинка пыталась ее задеть или завуалированно оскорбить. Но теперь, стоя перед Оминисом, наблюдая за его бесстрастным холодным лицом, она поняла, к чему Трэвэрс об этом обмолвитлась. Гонт не был загадочным или сложным, как она когда-то думала. Он не был тем таинственным аристократом, чьи поступки казались окутанными глубокими внутренними конфликтами. Нет. В нём не было тайной борьбы или скрытых мотивов, которые бы объясняли его жестокость и отстранённость. Всё было куда проще и, от этого Мелиссе было еще страшнее. Он был предельно прямолинеен. Власть над ее телом, ее эмоциями — это было единственное, что его интересовало. Вся его «сложность» сводилась к абсолютному контролю. Он не был загадочным мучеником или глубоко раненым человеком, пытающимся справиться с внутренними демонами, как она пыталась оправдать его поступки. Он был просто бесчувственным и холодным манипулятором, которому доставляло удовольствие ломать ее ради того, чтобы она возвращалась к нему вновь и вновь. Мелисса осознала, что он никогда не собирался меняться, как она надеялась. Он не стремился к тому, чтобы сделать ее счастливой. Его не интересовали ее чувства или желания. Всё, что ему нужно было — это ее покорность. Он не сложен. Он просто таков, каким всегда был: безжалостным и властным. Воспоминания о тех словах Даниэллы, как ледяной удар в сердце, разбили остатки иллюзий о том, что она могла бы изменить Оминиса, что могла бы быть для него чем-то большим, чем игрушка. Гонт стоял перед ней, а его глаза, как всегда, казались холодными и безжизненными, словно два ледяных зеркала, в которые невозможно было заглянуть. Он внимательно слушал Мелиссу, но его лицо по-прежнему не выражало никаких эмоций. — Что ещё тебя волнует? — спросил он ровным голосом с легкой ноткой снисходительности, как будто заранее знал все ее тревоги. Мелисса села в кресло и сжала руки на коленях, ее сердце колотилось так, что казалось, оно вот-вот вырвется наружу. Она устала от боли, от страха, от этого непрерывного ощущения, что ее жизнь и ее чувства больше ей не принадлежат. — Я не хочу быть просто вещью. Ты говорил, что любишь меня, но… ты не знаешь, что такое любовь, — с трудом произнесла она, срываясь на всхлипы. Слова словно вырывались через ком в горле. — Знаю, — с ноткой горечи и грубым оттенком ответил Оминис, его голос был как холодный ветер, который пробирает до костей. Мелисса замерла. В голове возник образ Даниэллы Трэверс. Она вдруг поняла, что Оминис говорит не только о ней самой. — Даниэлла? — ее голос дрожал, словно она боялась услышать то, что разрушит ее окончательно. — Причём тут она? — Оминис напрягся и его тон сменился на настороженный. Девушке показалось, что в нём вспыхнула ярость, которая он старался подавить, чтобы не выйти из себя. Мелисса сделала глубокий вдох. Она не могла больше молчать, не могла позволить страху сковывать ее. Она чувствовала, что ее жизнь и счастье, возможно, зависело от этих вопросов. — Ты даже на ее имя реагируешь странно, — ее голос всё ещё дрожал, но больше не было страха. Ей было уже всё равно. Может, она потеряет его, может, этот разговор разрушит всё, что было между ними, но она должна была знать правду. Оминис отвёл взгляд. Он знал, что Мелисса права. Внутри него боролись две силы: одно желание — держать ее в неведении, и другое — разорвать эту нить, которая связывала его прошлое с настоящим. — И что? — его голос был холодным, небрежным, словно он пытался скрыть ту боль, которая всегда жила в нём. — Когда я спросила тебя, что случилось между вами, ты был готов разорвать меня на части. Но я не забыла, Оминис. Я хочу знать, что было между вами, — ее голос прерывался от волнения, она чувствовала, что стоит на краю пропасти. Оминис глубоко вздохнул, напрягая плечи, словно он взвалил на свои плечи слишком тяжёлую ношу. Воспоминания, которые он тщательно скрывал, вновь ожилив памяти. — Мы встречались, — наконец ответил он, его голос был тихим, но сдержанным, как если бы каждая фраза причиняла ему боль. — Потом мы поругались. Это было после войны с Ранроком. Мелисса почувствовала, как ее сердце замерло. Она подозревала, что между Оминисом и Даниэллой что-то было, но услышать это от него было подобно удару молота по голове. — Никто никогда не видел тебя с девушкой, пока мы не обручились. — Никто и не знал. Даже Себастьян. Я рассказал ему только недавно. — Почему ты не рассказывал? Оминис вновь тяжело вздохнул, словно воспоминания о том времени причиняли ему физическую боль. — Я не был уверен в ней, — тихо произнёс он. — Что произошло? — Лестрейндж говорила почти шёпотом, но каждый новый ответ заставлял ее сердце сжиматься. — Себастьян не знал, потому что она ему нравилась. А она не любила его. Но Сэллоу это не останавливало. Когда началась война с Ранроком, Даниэлла поняла, что может видеть следы древней магии и управлять ею. Себастьян видел в этом возможность вылечить свою сестру. А потом… он просто влюбился в нее. Она отказывала ему, но не мне. Мы встречались за его спиной, — Оминис отвел слепой взгляд куда-то в сторону, будто не желая осознавать, как эти слова ранят Мелиссу. — Сила Трэверс завораживала меня, но она любила играть с чувствами людей. Я хотел, чтобы она принадлежала только мне, но она предпочитала, получать внимание и от других парней. Мелисса смотрела на Оминиса с недоверием, и чувствовала, как всё внутри нее сжалось. — У нее на спине большой шрам, — тихо произнесла она. Оминис сжал кулаки, вспоминая этот момент. — Да. Когда мы с ней поругались, я не выдержал и использовал на ней разрезающее заклятие. Она была вся в крови, крича от боли. Но это только разожгло ее ярость. Даниэлла хотела мести. — И что она сделала с тобой? — голос Мелиссы был полон ужаса. — Самое страшное, что мне доводилось пережить. Заклятие Круциатус. Мелисса от шока села на край дивана. Она не могла поверить, что человек, с которым она провела столько времени, пережил такие пытки. — Она знала, как я этого боюсь. Она знала, что сделал Марволо, когда я был на первом курсе, как он пытал меня, когда я отказался применить это заклятие на беспомощном магле. И Трэверс безжалостно воспользовалась этим. — Оминис, я…я не знала, что тебе пришлось это пережить, — сердце девушки сжималось от сострадания. Всё, что он рассказывал, было слишком тяжело слышать. — Теперь знаешь. Больше между нами нет секретов. Я все рассказал тебе, — в незрячих глазах Гонта мелькнула тень боли. Мелисса сидела, ошеломленная тем, что только что услышала, словно комната вдруг стала меньше, а воздух — тяжелее. В голове шумело, ее разум метался, пытаясь осознать то, что Оминис только что ей открыл. Сердце бешено стучало, а мысли, казалось, разрывали ее сознание на части. Она чувствовала, как собственные эмоции обрушились на нее волной, заставляя тонуть в неразберихе своих чувств. Тело напряглось, руки задрожали, а в груди росло невыносимое ощущение боли и страха. Она смотрела на Оминиса, но не могла увидеть в нём того же человека, которого любила когда-то. Теперь перед ней сидел другой — тот, кого она не знала, тот, кто нёс в себе столько тьмы и боли, скрытой за холодной внешностью. Он открыл ей скрытую часть своей жизни, и хотя это должно было сблизить их, но в действительности только усилило разрыв между ними. Ее разум накрыло так, что он начал раскалываться на части от осмысления того, что именно Оминис подвергся пыткам и боли. Ее сердце разрывалось от противоречивых чувств. Она не могла оправдать то, что Оминис сделал с ней. Его жестокость, манипуляции, все его игры, которые уничтожили ее внутренний мир, лишая свободы и контроля. Но теперь она видела, что за его жестокостью скрывалось нечто более глубокое — неутолимая боль, одиночество и предательство. Его страдания когда-то сформировали его характер, сделав его тем, кто он есть сейчас. «Но что ей теперь с этим делать?» Мелисса хотела бы в этот момент кричать. Она хотела бы ударить его за всё, что он с ней сделал, за то, что использовал ее, словно вещь, что заставил чувствовать себя ненужной, не имеющей собственной воли. И в то же время, ее сердце разрывалось от жалости к нему. Разум метался между ненавистью и состраданием, между гневом и любовью. Она не могла понять, кто он для нее теперь. До этого момента всё было ясно: Оминис был холодным и властным аристократом, который управлял ее жизнью, ее телом, ее мыслями. Но сейчас всё стало сложнее. Он был не просто ее мучителем, он был кем-то сломанным, глубоко раненым. Как она могла продолжать ненавидеть его за то, что он пережил? Вопросы роились у нее в голове: что дальше? Как быть? Любила ли она его теперь, когда узнала, что его тьма была результатом той боли, которую он перенёс? Смогла бы она жить с этим знанием, зная, что Оминис, несмотря на все его обещания, может никогда не измениться? Или она могла уйти, оборвать всё, что их связывало, и попытаться обрести себя заново? Мелисса медленно подняла глаза на Оминиса. В ее взгляде смешались отчаяние, жалость и глубокая боль. Она не могла найти слов, чтобы выразить всё то, что бушевало в ее душе. Всё, что она могла сделать — это смотреть на него, пытаясь понять, как поступить дальше. –Почему? — тихо прошептала она, едва слышно, но ее вопрос висел в воздухе, словно обращённый не только к нему, но и ко всему ее прошлому, ко всем решениям, которые привели ее к этому моменту. — Почему ты позволил мне так долго страдать? Почему просто не сказал? В ее голосе было больше боли, чем гнева. И теперь, когда правда раскрылась, ее внутренняя борьба только началась. — Я такой, какой я есть. Я тебя предупреждал. Ты могла отказаться, — холодный и безразличный тон Оминиса пронзал ее, словно ледяной ветер, а его слова отражались эхом в ее голове, как от ударов молота. — Ты обещал, что после свадьбы будешь заботливым и верным мужем, — голос Мелиссы дрожал, но в нём прозвучала отчаянная надежда. Она искала хоть крошечное подтверждение его прежних обещаний, чтобы ухватиться за них, словно за спасательный круг. Оминис молча уставился невидимым взглядом в ее сторону. Его ледяные голубые глаза были как всегда непроницаемы, а выражение лица оставалось каменным. — Я не отказываюсь от своих слов и готов их сдержать. Но и ты обещала быть послушной и верной женой. Теперь ты хочешь отказаться от этого? — его голос был ровным, но внутри ощущалась угроза, скрытая за холодной сдержанностью. Мелисса с трудом сдерживала эмоции. В горле застрял ком, не позволяющий девушке ровно и спокойно дышать. Она не могла понять, теперь верить ему после всего, что он сделал. Слёзы вновь накатили, но Лестрейндж отчаянно пыталась удержаться, чтобы не разрыдаться перед ним. — Как я могу тебе верить после всего, что ты сделал со мной? — ее голос стал тише, почти сломленным и полным боли. Оминис прищурился, чуть наклонив голову, будто пытаясь разобраться в ее словах, но в его взгляде не было и намёка на сочувствие. — Ты сама это сделала с собой, — коротко произнёс он, словно всё происходящее было исключительно ее виной. — Ты мог мне всё рассказать с самого начала, но тебе нравилось манипулировать и изводить меня, — голос Мелиссы звучал на грани истерики. Она чувствовала, как ее терпение ускользает, словно песок сквозь пальцы. — Мне нравилось лишь управлять тобой и твоим телом. Нравилось приносить тебе удовольствие… — его голос был мягким, но в каждом слове чувствовалась скрытая власть. — И боль! — перебила его Мелисса, ее глаза блестели от слёз, а голос задрожал ещё сильнее. Несмотря на волнение, она нервно сжала нежные кисти рук в крепкие кулаки. — Ты сама этого хотела, — ответил он хладнокровно, словно это был простой факт. — Не хотела! Я умоляла тебя не делать этого! А ты оставлял меня одну в холодном, тёмном подземелье! Я даже не знала, могу ли я уйти или вообще двигаться! — ее голос сломался, отражаясь от стен комнаты глухим хриплым эхом. Девушка выкрикнула слова возмущения наружу вместе с накопившейся болью. По ее лицу стекали злые слезы, от которых кожа краснела и пухла, но ей было уже всё равно. Оминис тоже сжал кулаки. Его лицо застыло маской, но в глазах что-то промелькнуло. Не выдержав, он повысил голос так, словно удар кнута прорезал воздух. — Да! Чёрт возьми! Мне нравилось приносить тебе боль! Нравились твои страдания! Но и нравилось то, как ты хотела меня! Как ты стонала и кончала! Что? Разве тебе не хотелось этого? Ты умоляла! Ты просила ещё! — он наконец сорвался, вкладывая в каждое слово, выкрикнутое громким голосом, смесь страсти и ярости. В его глазах вспыхнули яркие искры, словно холодная маска наконец дала трещину. Мелисса едва не задохнулась от этих слов, каждое из которых, словно ножом, наносило удары в ее сердце. — Я лишь хотел, чтобы мы были на одной волне, — продолжал Оминис, делая резкие вдохи от возмущения. — Я хотел, чтобы мы не были обычной скучной парой, родители которых решили устроить договорной брак! И тебе это нравилось! — Да! Мне нравилось быть с тобой! Но я больше не хочу ни боли, ни унижений! И если ты не готов принять это, нам лучше расторгнуть помолвку! Я не хочу больше бояться! Я хочу быть любимой женой! — ее голос сорвался на крик. Она едва могла выдавить из себя эти слова, чувствуя, как сердце разрывается на части. Оминис замолчал. Он прищурился и наклонился к Мелиссе чуть ближе, сделав выражение лица вновь бесстрастным. — Если бы я не был готов это принять, я бы давно уже расторгнул нашу помолвку, — его голос снова был холоден, словно ледяной ветер. — Повторюсь. Твои страхи — это лишь результат твоего недоверия. Мелисса остолбенела, чувствуя, как ее дыхание замерло. Его слова звучали, словно приговор, из-за чего ее боль и гнев смешались, заставив девушку растеряться на месте. — Почему ты выбрал меня? — спросила она тихим сломленным голосом. Оминис принял заинтересованное выражение лица, устремив слепой взор в сторону невесты, но всё же остался непроницаемым. — Я уже говорил. Я знал, что ты в меня влюблена. Я знал, что ты тихая и послушная девушка. Меня это устраивало. Я ощущал твои скрытые желания и знал, что ты согласишься принять мои условия. Слова Оминиса в очередной раз заставили ее застыть на месте. С каждым его словом она чувствовала, как ее внутренний мир рушится, а надежды на любовь и взаимность разлетаются в прах. Мелисса стояла перед Оминисом, чувствуя, как сердце сжимается от сомнений. В ее душе бушевал ураган эмоций — страх, больи стыд. Но вместе сэтимвсплывали воспоминания о тех моментах, когда она испытывала истинноенаслаждение, находясь рядом с ним. Это была странная и мучительная игра, в которой она потеряла себя, но была ли в этом только его вина? — Я не хочу больше боли. Я не хочу страха. Я хочу принадлежать себе, хоть немного, — ее голос дрожал, словно слова тонули в отчаянии. Это был ее последний крик о помощи, последняя надежда на то, что он сможет понять ее, хотя бы сейчас. Оминис внимательно смотрел на нее. Его ледяные глаза оставались непроницаемыми, но Мелиссе показалось, что в них мелькнула тень сомнений. Он словно разрывался между своими эмоциями и необходимостью быть сдержанным. — Я тебя услышал, — наконец произнёс он, его голос вновь стал холодным и размеренным, как и раньше. — Я не отказываюсь от своих обещаний после свадьбы. Я готов принять твои условия, если ты будешь мне доверять. Мелисса с трудом сдерживала дрожь. Она хотела бы поверить его словам, но знала, что всё это — лишь часть игры. Его манипуляции всегда были тонкими ис холодным расчетом. Даже сейчас, когда он говорил о доверии, она не могла понять, сможет ли когда-либо доверять емувсецело. — Я не знаю, — призналась она, ее голос был слабым, почти сломленным. — Мне сложно поверить, что всё изменится, когда мы поженимся. Оминис вздохнул, чуть отведя от нее бесстрастный слепой взгляд. — Не изменится, — сказал он с холодной ясностью. — Я уже сказал: я такой, какой есть. Если ты начнёшь мне доверять, ты наконец успокоишься. Что касается твоего желания принадлежать себе… Никто, кроме тебя самой, не отнимал такую возможность. Всё это время я лишь удовлетворялне только свои, но и твои желания. Он говорил спокойно, но каждое слово было словно лезвие, оставляющее кровоточащие полосы на ее сердце. — Не ври, что тебе не нравилось! Будь я чуточку мягче, ты бы не была так довольна. Тебе нравится сила, нравится, когда тобой управляют. Но ты сама не можешь себе в этом признаться. Вспомни, как тебе было хорошо, когда ты избавлялась от стыда, от всех этих предрассудков и боязни осуждения. Но когда ты возвращалась к мыслям о том, что это неправильно, ты вновь боялась и стыдилась. Перестань! Тебе нечего стыдиться! Уж точно не передо мной! Его голос был твёрдым и безжалостным, но в словах звучала правда. Мелисса поняла, что он был прав. Каждый раз, когда она отпускала стыд и предрассудки, наступало истинное наслаждение. Но страх осуждения, страх потерять себя или быть униженной, всё время возвращал ее к мыслям о том, что это неправильно. Она стояла перед ним, чувствуя, как ее душа разрывается на части. Любовь к нему не исчезла, как бы она ни пыталась ее подавить. Все карты были раскрыты, и теперь она понимала, что не боится его так, как боялась раньше. Они оба были на грани. Мелисса осознала, что готова начать эту игру заново, но уже с элементами своих собственных правил. Она больше не хотела быть игрушкой, но также не могла отрицать, что ее тянет к нему, к его власти и к его странной, пугающей нежности. — Теперь ты знаешь всё обо мне, — тихо произнёс Оминис, его голос был словно шелест ветра в холодной пустоте. — И я спрошу тебя в последний раз: согласна ли ты стать моей женой? Сердце Мелиссы замерло. Ее выбор был очевиден. Она любила его, каким бы он ни был. После седьмого курса обучения в Хогвартсе, после горячих и стыдливых встреч с Оминисом в подземелье, после игр с Оборотным зельем, Мелиссе пришлось сделать трудный выбор и наконец-то ответить на вопрос Оминиса Гонта.