Самая яркая звезда

      — Ты злишься, Гарри? — Джинни заправляет короткую рыжую прядь, выбившуюся из идеально гладкого каре, за ухо, скрещивает пальцы рук между собой, опуская их на столешницу, и откидывается на спинку стула. Все её тело слегка подрагивало, выдавая накопившуюся тревожность.       Май, едва вступивший в свои права, точно насмехался над ним, озаряя кухню теплыми полуденными лучами, грея её своим теплом. Зеленые деревья приветливо махали ему раскидистыми ветками, проглядывая сквозь оконные стёкла, маня с собой, зазывая бросить все, сбежать, не слушая ничего из того, что скажет Джинни.       И забыть все то, что она уже сказала.       С самого утра день казался ему поистине волшебным, точно, вместе с порцией утреннего кофе, он выпил зелье удачи, но ближе к полудню, отпросившись у Кингсли ради ужина с супругой, забронировав, заранее, столик в её любимом маггловском ресторане, он мчался домой с букетом её любимых алых роз и, едва открыв дверь, наткнулся на её колкий, холодный взгляд.       Его жена, его любимая Джинни, стояла в коридоре, опираясь плечом о косяк кухонной двери и взгляд её не предвещал для него ничего хорошего. В тот самый момент ему показалось, словно он — вновь одиннадцатилетний мальчишка, и со смесью гнева и раздражения на него смотрит тётя Петуния, а не супруга, готовящаяся встретить с ним годовщину.       Тогда он осознал, что день был не удачливым и отнюдь не хорошим, он был просто подготовкой к ужасному, разрушающему вечеру, словно детский сироп от кашля — сладкое начало, с горьким послевкусием.       — Ты представляешь, Гарри, двадцать лет, это же невероятно! — Плюхнувшись за занятый им столик, в столовой Министерства магии, на пятом этаже, они всегда занимали место у окна, Гермиона отхлебнула кофе, довольно сощурившись.       — Вы с Роном женаты всего на год меньше.       — Не перекручивай, — она направила зубчики вилки в его сторону, точно меч у нападающего рыцаря, и продолжила, — что купил в подарок? Кстати, Рональд хотел сегодня к вам заглянуть, но я сказала, что вы будете заняты более интересными делами. — Шатенка игриво подвигала бровями, отправляя в рот порцию салата.       — Я забронировал столик в том японском ресторане, ну помнишь мы были там с родителями?       — Когда Артур пытался съесть сырого лобстера? — Гарри прыснул, вспоминая растерянное лицо мистера Уизли, папы, и согласно кивнул.       — Цветы и ещё — я присмотрел один домик, на берегу Франции, как Джин и хотела.       — О, Мерлин, Гарри! Это превосходно. — Она улыбнулась, прикрыв рот в немом восторге. Щёки Гарри Поттера, против воли, немного заалели.       — Только умоляю, Герм, не говори Рону хотя бы до завтра, иначе вся семья будет знать быстрее, чем я успею сообщить об этом жене.       — Конечно, конечно. — Гермиона больше-не-Грейнджер, как любил называть её Джордж, естественно когда сама миссис Уизли этого не слышала, вновь сделала глоток, расплываясь в блаженной улыбке. — Интересно, что тебе подарит Джинни? Уверенна, это будет нечто потрясающее.       О, Гермиона, если бы ты знала, какой именно сюрприз приготовила Джинни, ты бы точно осталось под впечатлением.       Он был по истине потрясающим.       — Гарри? Ты меня слышишь? — Джинни протягивает руку через стол, касаясь его ладони своими холодными пальцами.       — Что, прости? — Он дергается, словно от удара током, будто бы её прикосновение — худшее из того, что он когда-либо ощущал, и сжимает кулаки.       — Я спрашиваю, злишься ли ты?       Злился ли он? Она на полном серьезе спрашивает, злился ли он после всего сказанного? В голове был абсолютный сумбур и, казалось мысли смешались в одну сплошную кашу, но одно Гарри Поттер понимал чётко — он абсолютно точно не был зол.       Он был в бешенстве.       На его памяти последний раз такие чувства его накрывали ещё в пору юности. В ту пору, когда они, скитаясь по лесам Британии, по очереди носили крестраж.       В ту пору, когда он сам был крестражем.       Чувство, накрывшее с головой пугало, словно он был не Главой аврората, а глупым мальчишкой, впервые испытавшим ненависть в сторону женщины. Хотелось схватить букет роз, лежащий рядом на столешнице, и как следует врезать им Джинни по лицу, размазать её идеальный макияж, растрепать волосы.       Выбить всю дурь, заставить подавиться собственными словами.       Гарри несколько раз мотнул головой, отгоняя пугающие мысли, снял очки и устало потёр пересохшие глаза.       — И как давно? — Голос, хриплый и грубый, кажется принадлежал не ему.       — Мы начали общаться в 2014 году, после Чемпионата Мира.       — В 2014 году? — Он взревел, точно подбитый зверь, а затем кривовато улыбнулся. — Ты, мать твою, изменяла мне с 2014 года?       — Ты вообще слышишь, что я тебе говорю? — Джинни повышала голос, зажигаясь словно спичка от открытого огня, все больше походя на собственную мать. На Молли Уизли, которая даже спустя почти пол века совместной жизни с Артуром, все ещё была хранительницей семейного очага и верной супругой. — Я сказала, — будто бы приструнив саму себя, она заговорила тише, — что мы начали общаться в 2014.       — А трахаться, значит, вы начали гораздо позже?       — Не смей разговаривать со мной в подобном тоне. — Вновь узнав нотки матери в голосе собственной супруги Гарри Поттер не смог сдержать смешка и прыснул. Вся ситуация казалась ему настолько абсурдной, что начинала вызывать смех. Он поднялся со стула, подходя к кухонному шкафу, в котором хранились все запасы алкоголя, и на который изредка совершал покушения Джеймс, достал один бокал, взмахом палочки наколдовав лед, плеснул виски, ровно на два пальца, как учил их Перси, во время очередного ужина в Норе, а затем, решив, что сегодня он может себе это позволить, наполнил бокал до краев.       — В каком, по твоему мнению, тоне я должен с тобой разговаривать? — Гарри внимательно осмотрел жену, сканируя ее взглядом. Она была все так же прекрасна, как и в школьные времена, точно годы не коснулось её, не оставили на лице и следа старения, лишь преобразовало мягкую девичью красоту в утонченную женственность. Джинни Поттер было тридцать девять лет, но она была так же красива, как и в шестнадцать, когда он влюбился в неё. И, к сожалению, ему она больше не принадлежала.       — Я мать твоих детей.       — А еще — ты моя жена. Жена, которая мне изменяет. Так что да, я имею право разговаривать с тобой в подобном тоне. — Глоток виски обжигает горло, оставляя горьковатое послевкусие на языке.       — Наши отношения давно пошли наперекосяк. Когда был наш последний секс, Гарри, ты помнишь? Я — нет.       — В конце ноября.       — Вот, видишь, а сейчас май. — Джинни рвано выдыхает, словно актриса вспоминающая заранее заготовленную, но забытую речь. — Полгода, Гарри, неужели тебя ничего не смутило? Ты постоянно на работе, у тебя нет выходных, нет праздников. В последнее время у меня создалось впечатление, словно ты женат на ней, а не на мне.       — И ты решила, что лучший выход — найти утешение на стороне? Вроде как, никто не ходит за новыми туфлями босиком? Или данный план созрел у тебя ещё в четырнадцатом году? — Гарри шипел и, если бы мог, точно бы перешёл на парселтанг.       В конечном итоге, как ещё разговаривать со змеями?       — Ты вновь меня неверно понял.       — Моя жена, в день нашей двадцатилетней годовщины, когда я, как идиот, бегу к ней с букетом роз, хочу отвести в ресторан и наконец-то сообщить о покупке дома, о котором она так давно мечтала, сообщает мне, что у неё есть другой мужчина и она хочет развестись. Как, объясни мне пожалуйста, я по другом должен был это понять? — Бокал со стуком опускается на стол, из-за чего коричневая жидкость в нём колышется и немного выплескивается наружу, стекая по стенкам. Поттер опирается на стол руками, наклоняясь вперед, едва не касаясь лица супруги собственным носом.       — Ты купил дом?       — Какая теперь, нахрен, разница? Ты полгода трахалась на стороне, Джинни. Да, я не идеальный муж — у нас были скандалы, недомолвки, ссоры. Я мог тебя обидеть. Но я все делал для нашей семьи. Все. Для тебя и для наших детей. Понимаю, что любви ты ко мне более не испытываешь, но неужели, — слова будто бы застревают в горле, не желая выходить наружу, и он тянется к бокалу, делая новый глоток, — неужели за двадцать лет совместной жизни я не заслужил того, чтобы ты была хотя бы честна со мной?       — Я любила тебя Гарри, одному Мерлину известно, как сильно и страстно я тебя любила. Но посмотри сам, во что превратилась наша семья? Мы стали хорошими друзьями, родственниками, родителями, но перестали быть партнерами и любовниками.       — Не потому ли, что ты нашла себе хорошего любовника на стороне? Серьезно, Джин-Джин, вместо того, чтобы попытаться хоть как-то решить ситуацию, поговорить…       — Я пыталась.       — А я нет? Я не пытался? Я не ухаживал за тобой, не дарил цветы, не интересовался тобой? А ты решила, что лучший вариант — сломать все, даже не дав шанс что-то исправить. Поступила как истинная слизеринка — разрушила чужие жизни, в угоду собственным амбициям. Малфой бы тобой гордился. — Салютует бокалом, точно только, что прозвучал достойный тост. Виски вновь обжигает горло, но в этот раз — отдавая приятным теплом по телу.       — Не смей обвинять только меня. В этом, — она многозначительно обводит пальцем кухню, обрисовывая масштаб ситуации, — виноваты мы оба.       — Ну тут согласен, я повинен. В конечном итоге — это же я купил те билеты на Чемпионат. Не даром Рон недолюбливает Крама ещё со школьных времен. Оказывается — он тот ещё, как там Джеймс говорил про Нотта… Ах да, уебок.       — Виктор здесь не причем. — Джинни встает со стула, отворачиваясь лицом к окну, внимательно рассматривая пейзаж за окном. Так, словно она видела его впервые. — Я сказала, что мы расстались, но не успели развестись. Правду он узнал недавно.       — И с чего твоя светлость решила, что мы, недостойные, стали вдруг достойны?       — Я беременна.       — Что? — Стоит ей обернутся и Гарри тут же окидывает взглядом фигуру, словно после слов о беременности живот тут же должен стать заметен.       — Срок ещё небольшой, несколько недель. Но, это было бы нечестно — дать ему твою фамилию и сделать вид, словно ничего не было.       — Я конечно понимаю, что ты, видимо, считаешь меня законченным идиотом, но поверь, даже такие идиоты как я умеют считать. Я бы понял, что он не мой.       — Мы с Виктором, он конечно был в бешенстве и мне пришлось давать клятву магией, что между мной и тобой уже ничего нет, что мы даже не целовались. Так вот, о чем это я… — она засунула руки в карманы джинсового пиджака и оперлась бедром о столешницу, — мы с Виктором решили, что ребенок должен родиться в браке и все должно быть по правилам.       — А о наших детях ты подумала? Джеймс, Альбус и Лили, помнишь о таких?       — Я всегда о них думаю. — Словно отрезала Джинни, все же подходя к нему ближе. — С детьми я сама поговорю и все им объясню. Как и с родителями, просто дай мне время. — Она опускает руку ему на плечо, но он недовольно кривится, тут же её скидывая.       — У тебя есть время аккурат до завтра. Гермиона знает о наших планах, завтра о них узнает Рон и Джордж. А потом и твоя мать.       — Ты же знаешь, мама вспыльчивая, мне нужно деликатно подобрать слова, чтобы её не схватил приступ.       — У тебя было полгода, чтобы деликатно подобрать слова.       — Гарри, пожалуйста, в память о наших совместных годах — дай мне время.       — Как ты смеешь, — он сжимает бокал с такой силой, что тот грозится лопнуть прямо в руке, — просить меня о чём-то? Ты мне изменяла мне, лгала не только мне, но и всем нашим друзьям и родственникам. Ты лгала даже своему Краму. Так с чего вдруг я должен тебе в чем-то идти на уступки? У тебя есть время до завтра.       Он выходит из кухни быстрым шагом, прихватив с собой начатую бутылку виски. Диван в гостиной приятно проминается под его телом и Гарри Поттер, опускает голову на спинку, устало прикрыв глаза, кофейный столик из темного дерева, недовольно скрипит под подошвой ботинок.       Голова гудит так, будто в ней посилилась стая пикси и, где-то на задворках сознания, раздается давно забытый, шипящий голос, самого сильного темного мага современности:       — Ты глупец, Гарри Поттер, и ты потеряешь все…       Он до сих пор помнит, как растягивались в безумной усмешке бледные губы Тома Реддла, как он ухмылялся, завладевая сознанием пятнадцатилетнего мальчишки. Помнит, как кричал ему, что они отличаются, что он, Воландеморт, никогда не познает ни любви, ни дружбы.       Тёмный Лорд оставил его двадцать два года назад, чудовище, с которым они были связаны на протяжении семнадцати лет кануло в небытие, забылось.       Но, почему же его, этого монстра, разрушающего все на своем пути, любили? Беллатриса Лестрейндж любила его до своего последнего вздоха, безумной, неправильной, сумасшедшей любовью. Она, буквально, умерла ради него.       Его же жена, как бы не звучало банально, не прошла испытания верностью, предала его, поддавшись собственным греховным мыслям.       Так, может быть, он ничем и не отличается от Тома Реддла?       Вообще, если быть честным, ставить на чашу весов с одной стороны Джинни, храбрую, гордую гриффиндорку, а с другой стороны — Беллатрису Лестрейндж, безумную, жестокую Пожирательницу смерти, было весьма забавно.       Но, как же так вышло, что любви одной не хватило и на двадцать лет, другая же пронесла её с юности и до самой смерти?       Он трясет головой, отгоняя ненужные мысли, открывает глаза и тянется за бокалом, делая очередной глоток.       Сегодня точно следует напиться.       Интересно, как на эту новость отреагируют остальные? Им придется делить друзей после расставания, и, если да — с кем останется Рон?       Гарри даже представил себе, как, во время суда, они хватают Рональда за руки с разных сторон, словно канат на детских соревнованиях, и тянут то в одну, то в другую сторону.       Из горла вновь вырвался смешок.       — Я проконсультировалась с адвокатом, мы можем все решить полюбовно, без суда. — Поттер вздрагивает от голоса, неожиданно раздавшегося за спиной, он, почему-то думал, что Джинни уже ушла.       — Хочешь лишить Риту возможности обсосать все в мельчайших деталях? — Он не оборачивается, ожидая, что она сама появится в поле его зрения.       — Сомневаюсь, что в мире, в принципе, существует сила, способная остановить Риту Скитер. — Супруга, теперь уже почти бывшая, присаживается на диван стоящий напротив, по привычке закидывая одну ногу на другую. — Как Кингсли вообще допустил, чтобы она возглавила Пророк.       — Друзей надо держать близко, а врагов ещё ближе. Так он, хотя бы может её контролировать. Немного. — Поттер вновь наполняет бокал до краев, не обращая внимания на поджатые губы Джинни, страшно не любившей, когда он выпивал. — И что предложил твой адвокат? — Он не понимал, чем именно вызвано расслабление — выпитым алкоголем или принятием ситуации, но становилось легче.       — Совместная опека: дети проживают там, где хотят, когда хотят и сколько хотят и никто из нас этому не препятствует. Имущество мы делить не будем, — на эту фразу Гарри фыркнул, она говорила так, словно им было что делить — дом на Гриммо перешёл ему по наследству от Сириуса задолго до того, как они с Джинни стали семьей, — сбережения…       — Я помню, мои деньги — это наши деньги, твои деньги — это твои деньги. — Она невнятно кивает, словно болванчик из Волшебных Вредилок, и, не встретив сопротивления в его лице расслабляется. — Гермиона остаётся со мной или с тобой? А Рон?       — Это не смешно, Гарри. — Она вновь поджимает губы, скрещивая руки на груди, и Поттер вновь видит перед собой Молли, не хватает только цветастого передника и скалки в руке.       — Да? А мне кажется — смешно. Ты говоришь так, словно сейчас решаешь не нашу судьбу, а разыгрываешь партию в плюй-камни. Очнись, Джин-Джин, — поднимает вверх бокал, салютуя ей, — ничего больше не будет как прежде. Или ты ожидаешь, что мы как и прежде будем собираться на совместные ужины, проводить выходные в Норе? Что я буду сидеть рядом с твоим НОВЫМ супругом и обсуждать как быстро растет ваш малыш?       — Я не жду этого. Просто хочу, чтобы ты немного серьезнее отнесся к этой ситуации. — Замокает, выжидающе прожигая его взглядом.       — Что?       — Поговори с Кингсли, даже без суда вся волокита займет не меньше двух месяцев, а он может поспособствовать, чтобы это все закончилось быстрее.       — Дивный выйдет разговор: Кингсли, дружище, поговори, чтобы нас побыстрее развели, а то у Джинни скоро будет видно беременный живот, а она не хочет, чтобы о ней дурно подумали. Так ты себе это представляешь?       — Гарри. Пожалуйста. — Ладно. — Он опускает ноги на пол, прямиком на мягкий, белоснежный ковер с длинным ворсом, и опирается локтями на колени, подаваясь вперед. — Скажи только честно — ты приводила его сюда?       — Нет, конечно нет. Или ты думаешь, Кикимер не сдал бы меня?       Гарри вновь улыбается. Сдал бы. Точно.       Кикимер недолюбливал самого Гарри, все же вернувшего его в особняк Блэков после окончания войны, презирал Рона, игнорировал Гермиону, но, хотя бы, больше не оставлял отзывов о чистоте её крови, но Джинни… Джинни он люто ненавидел. Гарри не знал откуда идут концы этой неприязни, возможно ещё с девяносто пятого, когда на Гриммо обитали члены семейства Уизли, а сама Джинни несколько раз запускала в домовика навозной бомбой. Но презрение эльфа к жене хозяина доходило до того, что он, словно маленький ребенок, стремглав мчался к Гарри докладывать о малейшем проступке миссис Поттер, будь то разбитый бокал, пролитые чернила или новая сплетня из Пророка, по секрету рассказанная Гермионе.       — Сдал бы.       — Я бы никогда не посмела привести кого-то в дом, где живут наши дети. Ты же меня знаешь.       — После сегодняшнего вечера, Джинни, я в этом не уверен.       — Я, пожалуй, пойду. — Встает, расправляя на одежде несуществующие складки. — Отправлюсь домой и поговорю с родителями. И с Роном тоже.       — Хорошо.       — Послушай, Гарри. — Джинни Поттер задерживается возле камина, вновь оборачивая свой взгляд на мужа. — Все наладится, понимаешь? Ты ещё молод и обязательно встретишь ту, которая тебя искренне полюбит. Возможно, вы захотите родить ребенка. Все будет хорошо.       — Иди, Джинни. Просто уходи. — Его голос надрывается, и она тут же исчезает в зеленом пламене камина, шепнув тихое «Нора».       Гарри передергивает и что-то теплое скатывается по щеке. Он тут же смахивает влагу, прикрывая уставшие глаза.       Хотелось сорвать с себя одежду, кожу, достать каждый орган и вымыть его до чистоты, до скрипа. Стереть собственную память, забыть все что было сказано любимой женщиной, вновь и вновь разбивающей его сердце. Склеить все заново и сделать вид, что ничего не было.       Она ему ничего не говорила.       Сейчас же он ощущал внутри себя лишь пустоту. Давящую, объемную,поглощающую. Разъедающую внутренности словно кислота.       Более он не был победителем Воландеморта, мужем, отцом, главой Аврората, хорошим другом и братом. Он был лишь разбитым, униженным парнишкой одиннадцати лет, только избил его, в этот раз, не кузин, а та, которая была ближе всех остальных, у самого сердца.       Сидя на диване дома, который так ненавидел Сириус Блэк, и который стал его последним пристанищем, он думал о том, сколько ещё сможет выдержать?       Что именно станет его последней каплей?       В этот момент Гарри Поттер чётко осознал лишь одно:       Мальчик-который-выжил вновь умер.