Реакция Лисов на фф "Крылья свиты"

Нил ожидал, что Эндрю поведет его к выходу или, на худой конец, к окну в коридоре. Но нет. Эндрю направился на крышу. Дверь была не заперта, но царапины на замке ясно указывали на то, что Эндрю взломал её, сделав крышу своим личным убежищем. У них не было таких отношений, чтобы так легко делиться своими укромными местами, местами, где они чувствовали себя в безопасности. Но Эндрю шел на крышу с тем же невозмутимым видом, что у Нила не было желания нарушать такой маленький хрупкий мост спокойствия между ними в эти минуты. Да и у Нила не было других мест, где он мог бы побыть в одиночестве, он не настолько хорошо освоился здесь, чтобы иметь свое место.  Выйдя на крышу, Нила тут же обдало холодным ветром, резко отрезвляя от прочитанного в книге. Глубоко вздохнув, он подошел к краю, глядя вниз. Вид был впечатляющим, но страха Нил не испытывал. Он сделал ещё шаг, стоя уже на самом краю, но… пустота. Никаких эмоций, кроме тупого, холодного спокойствия внутри. И в этот момент чья-то рука резко с силой схватила его за футболку, оттягивая от края. — Это не выход, — прозвучал знакомый голос. Нил знал его, он точно его где-то слышал, но только сейчас он вспомнил, что на крышу он вышел не один. Его отпустили, и рядом встал Эндрю. Он прикурил две сигареты, одну протянул Нилу, другую зажал между губами, делая затяжку.  Взяв сигарету, Нил поднес её к носу, вдыхая запах табака. Это были не те сигареты, что курила Мэри, но они тоже дарили какое-то странное, зыбкое спокойствие. — Я не пытался покончить с собой, — тихо сказал Нил, голос его был хриплым, но лишенным каких-либо эмоций.  — А что ты пытался сделать? — Эндрю повернулся, внимательно рассматривая Нила. И что он хочет увидеть?  — Хотел почувствовать… — Нил не смог закончить фразу. Хотел почувствовать что-то, что могло бы хоть как-то заглушить эту всепоглощающую пустоту внутри. — Я хочу предложить тебе сыграть в игру, — сказал Эндрю. И это было сказано как обычное предложение, оно звучало так, будто Эндрю давал выбор. Но дело было в самой формулировке этого предложения.  На эти слова Нил напрягся всем телом, не заметив, как сломал сигарету. Горящий обломок упал на футболку, прожигая ткань. Сбросив остатки сигареты, он выдохнул воздух сквозь стиснутые зубы. Повернувшись к Эндрю, он посмотрел ему прямо в глаза и голосом, холодным как лед, сказал: — Ненавижу игры. — Правда за правду, — продолжил Эндрю, его голос был спокоен, но в глазах мелькнуло что-то опасное, хищное. — Безобидная игра. Я задаю вопросы, ты отвечаешь правдой. И наоборот. Нил хмыкнул, отворачиваясь от Эндрю. С насмешкой в голосе он спросил: — А почему ты уверен, что я не узнаю о тебе через книгу? — Книга о другой реальности, — ответил Эндрю, его спокойствие было напряженным, словно натянутая струна. Уже не нравится, что завел этот разговор? — И она о тебе.  — Большая часть — правда, но моменты из этой реальности интерпретированы в других ситуациях.  — И как это должно коснуться меня? — Сам посуди: что там, что тут Кевин сбежал к Лисам, а Рико его отпустить не может. Значит, о его планах и о ваших скрытых секретах мы всё узнаем. Эндрю молчал, напряженно глядя на Нила. Сигарета обожгла его палец, он бросил её с крыши, не обращая внимания на боль. Он хотел что-то сказать, но Нил его опередил. — Но у вас есть выбор, — Нил говорил уже более отстраненно, как будто говорил не с Эндрю, а с самим собой. — То, что связано с вами лично, мы можем не читать. Ваши проблемы не навредят команде так, как мои. Так что решай сам: хочешь, чтобы все знали, почему ты избегаешь прикосновений? Или нет? Выбор есть. Пока что. Нил встал, не дожидаясь ответа Эндрю, и ушёл, оставляя его наедине с его собственными мыслями. Эндрю смотрел ему вслед, не понимая, что чувствует. Раздражение? Удивление? Злость? Смесь всего этого, бушующая внутри. Проницательность Нила, его способность видеть сквозь маски, вызывала у него одновременно восхищение и бешенство. Ненависть. Он испытывал ненависть по отношению к Нилу. Он ненавидел Нила за его понимание. Ненавидел, что тот видел то, что не видят другие. Ненавидел за то, что тот все ещё не нарушил ни одну из установленных Эндрю границ, о которых сам Эндрю не говорил. Этот мелкий гаденыш, этот лжец, мастерски скрывающийся под разными личинами, скрывал свои травмы настолько хорошо, что даже Эндрю не заметил даже признаков, указывающих на это.  И это выводило его из себя.

***

Нил вернулся в свою комнату, холодный ужас сковывал его изнутри. На кухне, почти машинально, он схватил пачку салфеток – чьи они были, он не помнил, но инстинктивно чувствовал, что они понадобятся. Он собирался уйти, но внезапно остановился, резкая волна осознания окатила его с головой. Он развернулся и пошел в спальню. Перед сейфом он опустился на колени, положив рядом пачку салфеток. Введя код, он открыл стальную дверь, вынул из глубины сейфа папку, проверяя её содержание. Но его взгляд остановился на номере телефона дяди Стюарта – единственной оставшейся ниточке, связывающей его с тем, кого он считал семьей. Ледяной ужас пронзил его до костей. То, что было написано в книге, было не просто вымыслом. Это была горькая полуправда, удар, от которого не увернуться. Это ведь могла бы быть его судьба, но он каким-то чудом смог спустить от этого, но надолго ли? Рико все ещё мог забрать его. Не важно, каким способом. Нил прекрасно знал, что если тот действительно захочет, он преодолеет любые препятствия, сломает любые преграды. Главной ветви нужны были деньги, исчезнувшие с побегом. Он же, Нил, нужен был только его отцу – как жертва, как орудие для удовлетворения его садистских желаний, как средство мучительной расправы. Его существование было бы проклятием, медленной, изматывающей агонией. Что он мог сделать? Позвонить дяде? Даст ли это ему хоть какой-то шанс на спасение? Этот звонок был бы последней надеждой, последней соломинкой, за которую он мог ухватиться, прежде чем окончательно утонуть в болоте отчаяния. Но что, если это не сработает? На нём всё ещё висела мишень. Команда была под угрозой, и эта угроза была гораздо серьёзнее, чем угроза от Кевина. А примет ли его дядя? Сможет ли простить его за смерть сестры? Вряд ли. Он будет видеть в нём лишь копию того, кто разрушил жизнь его семьи. Эта мысль была нестерпимо болезненна, как рваная рана, отказывающаяся заживать. Попытка сглотнуть ком в горле привела к приступу неистового кашля, который вырвался из него, как последний крик души. Он упал на пол, тело сотрясали судороги. Когда смог отдышаться, он медленно закрыл сейф, прижал папку к груди, словно обнимая свою собственную погибель. Закрыв глаза, он попытался вспомнить мать – её улыбки, редкие, как драгоценные камни, и спокойные дни, проведённые в Англии. Но чем сильнее он пытался вспомнить, тем острее чувствовал свою вину. Если бы не он, его мать бы жила. Она бы сбежала к брату, живя более спокойной жизнью. Просто жила бы. Сдавшись под тяжестью невыносимой боли, предавшись отчаянию, Нил прошептал, голос его был едва слышен: — Стою ли я этих усилий, мам? Стою ли я того, чтобы меня спасали? Нил лежал на холодном полу, погруженный в бездну самобичевания. Время потеряло всякий смысл, растворившись в густом тумане отчаяния. Он не ощущал ничего, кроме жгучей боли, которая разливалась по венам, сжимая сердце в тисках. Только лёгкое прикосновение к волосам вырвало его из этого оцепенения, пронзило, как электрический разряд. Резкая боль пронзила тело, перехватывая дыхание. Он медленно, словно из глубин кошмарного сна, повернул голову. Перед ним на коленях сидел Кевин. Его лицо было спокойным, но глаза полны сочувствия, которое резало Нила сильнее, чем любой упрёк. Кевин нежно, почти трепетно, гладил его волосы – жест, такой знакомый, такой родной, что вызвал всплеск боли, более острой, чем физическая. Вспоминая детство, малую лигу, Нил понимал, насколько безвозвратно потерян был тот беззаботный мир. Тогда Кевин, лучезарно улыбаясь, так же гладил его волосы, выражая свою гордость не словами, а прикосновением. Теперь же этот жест пронзал сердце, напоминая о радикальной разнице между тогда и сейчас. Сделать вдох казалось невозможным. Лёгкие горели, словно наполненные пеплом. Но Нил заставил себя, борясь за каждый глоток воздуха, за право существовать в этом мире, который он так сильно ненавидит. — Дыши, Нил, — голос Кевина звучал удивительно спокойно, как контрапункт к бушующему внутри Нила шторму. — Вдох… выдох… медленно… вдох… выдох… Хорошо. — Кев… — измученный, хриплый шёпот сорвался с губ Нила. Он перевернулся на бок, уткнувшись лбом в колено Кевина, ища хоть какую-то опору в этом мире, который рухнул под ногами, хоть что-то, что могло бы удержать его здесь, в этом моменте. Он сжался ещё сильнее, прижимая к себе папку, словно к спасательному кругу, и заглушая рыдания, которые готовы были вырваться наружу, прикрывая рот рукой. Тишина между ними была не просто тишиной – это был густой, липкий кокон из боли и отчаяния. Нил дрожал всем телом, измученный, сломленный, словно сломанная кукла, брошенная в угол, на которую никто не обращает внимания, забытая всеми. Кевин видел всё это, чувствовал это, и его собственная боль от бессилия, от того, что он не может сделать больше, усиливалась с каждой секундой. Он был бессилен, чтобы предотвратить это разрушение, ему самому понадобился спасательный круг в лице Эндрю, он бессилен и не в силах помочь Нилу. Ни морально, ни физически. И от этого становилось лишь хуже, Нил остался один, у него нет никого, кто бы мог помочь ему, а тот, кто мог, как оказалось, мертва.  Глубокий вдох вырвался из Кевина с хрипом, прежде чем он осторожно просунул руки под дрожащее тело Нила. Тот не сопротивлялся, словно сломанная кукла, лишенная воли и сил. Кевин поднял его, как хрупкий фарфор, и медленно, с мучительной осторожностью прижал к себе. Спиной он уперся в каркас кровати, но, обнимая Нила так крепко, что тот почувствовал себя зажатым в стальных тисках, одна рука Кевина начала медленно, почти нерешительно гладить спину Нила, попытка успокоить, заглушить бурю внутри. Другая рука придерживала голову Нила, прижимая её к своему плечу. Кевин уткнулся лицом в его волосы, вдыхая запах пота, отчаяния и чего-то ещё, горького и невыразимого. Его собственный выдох был хриплым, пересечённым болью. — Нил, — шептал он, голос сорванный, словно разорванная струна. — Всё будет хорошо… Мы найдём выход… Книга… может быть, в книге есть ответ… Только… прошу тебя… не сдавайся… не сейчас… Мы спасём тебя… обязательно… — Сначала себя спаси, — голос Нила был едва слышен, задушенный от сдерживания рыдания. — Не спасай утопающих, Кевин. Я… я не стою этих жертв. Спаси себя… спаси Жана. У вас двоих есть шанс. А у меня… я… я уже мёртв, Кев. Я… живой труп. Он вцепился в Кевина, как в последнюю надежду, пытаясь раствориться в нём, поглотить его тепло, его силу, хотя бы на мгновение забыть о своей погибели. Кевин сжал его ещё сильнее, до боли, до хруста костей, но Нил не почувствовал боли. Только отчаянное желание исчезнуть, раствориться в этом объятии, в этом немом обещании спасения. — Нет, — прошипел Кевин сквозь стиснутые зубы. Его голос звучал уже не как успокаивающее шептание, а как зов к борьбе. — Мы спасёмся все. Ты, Жан и я. Обязательно. Мы найдём выход. Я обещаю. Эта уверенность, эта твёрдая вера казались Нилу издевательством. Он медленно мотнул головой, глубоко вдохнув, чтобы высказать то, что давило его изнутри. — Не обещай того, чего не можешь выполнить, — прошептал он, голос полный горькой иронии. — Не обещай, Кев. Потому что… надежда — это самая жестокая ложь в этом мире. Кевин стиснул Нила ещё сильнее, уткнувшись лицом в его плечо, прерывисто дыша, словно вытаскивая воздух из пустого пространства. Нил с трудом, словно вытягивая из себя душу, вытащил папку из-за зажатых тел и, положив её рядом, обнял Кевина, забираясь на него, как будто ища в этом тесном объятии последнюю защиту, последнее убежище. — Кев… это конец, — прошептал он, голос его был слабым, словно затухающий уголёк. — Мой конец. Если есть хоть какой-то шанс… спаси себя… Жана. Он, нет, вы заслуживаете этого… Спаси себя и его. Меня не надо. Вы только увязнете в этом болоте вместе со мной. Кевин повторял «нет», словно мантру, но в его голосе уже не было прежней отчаянной надежды. Теперь в нём звучала усталость, глубокая, проникающая до костей, и липкий страх. — Мы найдём выход… обязательно найдём… — шептал он, но даже сам уже переставал верить в эти слова. Нил попытался отстраниться, но Кевин сжал его ещё сильнее, словно боясь, что если отпустит, то Нил рассыплется на пыль. — Нет, Нил, — прорычал Кевин, и в этом рычании не было больше утешения, только голая, неприкрытая ярость, направленная на себя, на судьбу, на безжалостный мир. — Ты заслуживаешь этого так же, как и мы. Мы равны в этом… в этом дерьме. Нил мотал головой, уткнувшись лицом в волосы Кевина. Не заслуживает. Эта мысль вгрызалась в него, как червь. Кевин заслужил, Жан заслужил, но не он. Он разрушил жизни, причинил столько боли. Он не имел права на спасение. Эта давящая вина разрывала его изнутри. Он прижался к Кевину, ища в тепле его тела единственное убежище от собственной ненависти. На пределе он зажмурился, и слеза, горячая и горькая, скатилась по щеке. Он уже почти не чувствовал её. Сон настигал его, охватывая, как долгожданное забвение. Двадцать пять минут. Столько времени прошло с момента, как Кевин отправил сообщение о том, что нашел Нила. Эндрю отсчитывал секунды, его внутренние часы работали с жуткой точностью хищника, выслеживающего свою жертву. Тридцать минут — предел, который он себе поставил. Сделка с Кевином оставалась в силе, и самоубийственная выходка Джостена не являлась причиной для её разрыва. По крайней мере, пока. Он вошел в номер 321, обещание тяжестью давило на плечи. Пустая комната. Кухня, ванная — стерильно чисто, никаких следов борьбы. Мысль о смерти Джостена или самого Дея, вызвала у Эндрю лишь презрительную усмешку, усилившуюся от ещё не полностью сошедшего эффекта таблеток. Спальня. Дверь открылась бесшумно, открывая вид на застывшую картину. Джостен сидел на коленях Кевина, вцепившись в него, словно в спасательный круг в бушующем море отчаяния. На мгновение Эндрю подумал, что Кевин причинил ему вред. Слишком сильное сжатие, слишком отчаянная хватка. Но Нил обнимал Кевина в ответ, прижимаясь к нему с такой силой, что это уже не просто объятия, а почти что сращение двух тел. Однако дрожь, пронзающая Джостена до самых костей, его едва слышные всхлипы, напряженное, застывшее тело — всё это кричало о том, что происходящее — далеко не безмятежный отдых. Это была агония. Улыбка Эндрю стала ещё более холодной, тонкой, как лезвие. Он прикрыл дверь, оставляя за собой сцену, полную отчаяния. Сделка была с Кевином. Кевин жив. Этого достаточно. Джостен... не его проблема. Дрожь в его теле, его невысказанная боль — это не его дело. Не его забота. Не его ответственность. Эндрю не вмешивался, не пытался помочь, не пытался даже понять. Он просто ушел. Оставив их в этом мрачном, липком коконе из боли и отчаяния. Его ответственность дышит, не ранена и функционирует. Остальное... пусть разбираются сами. Эндрю появился в дверях комнаты, где сидела команда, его присутствие ощущалось как внезапный холодный ветер. Два резких хлопка ладонями — единственный звук, сопровождающий его вход. Хихиканье, сорвавшееся с его губ, звучало неестественно, как скрип ржавого металла.  — Братья из одного ларца, одинаково зависимые от экзи, на некоторое время уходят в нокаут, — объявил он. В его словах не было ни капли сочувствия, только ледяное наблюдение. Ники, встревоженный, бросил взгляд на Эндрю. — Почему? — выдохнул он, голос его дрогнул. — Уснули, — отрезал Эндрю, садясь на своё место. Его взгляд скользил по лицам присутствующих, холодный и отстранённый.  Ваймак, зажав переносицу, застонал, его усталость перетекала в отчаяние. Голос его был сдавлен, еле слышен: — Они меня когда-нибудь доведут до могилы… Из-за вас, спиногрызов, у меня останется двенадцать волос, и одиннадцать из них будут седыми. Ладно, кто сейчас в состоянии читать? Сет взял книгу, его руки дрожали. Он сел, и Элисон тут же прижалась к нему, ища утешения в его присутствии. Её молчание было более красноречивым, чем любые слова — глубокая, всепоглощающая тревога. Ники стиснул руку Аарона, словно утопающий, цепляясь за спасительный круг. Дэн поглаживала Мэтта, её прикосновения были нежными, но в них чувствовалось скрытое отчаяние. Рене, которая пересела на пол, медленно пила воду, ее взгляд был пустым, отрешенным, полным безнадежности, но крестик она так и не отпустила.  — Поехали, — голос Сета был хриплым, полным горькой иронии. — С первых строк уже пиздец. Выведенная на щеке четверка пульсировала и тянуще ныла, то и дело торкая разрядами на покрасневшей коже. Он слабо помнил, как Рико сел на его бедра, как в комнату вошел мужчина с чемоданчиком, и как ему, в полубреду из-за полученных и кровоточащих шрамов, поддерживая голову для более удобного нанесения, набили клеймо принадлежности. Дэн стиснула кулаки до хруста костей. Слова сорвались с её губ ядовитым шипением: — Конечно, этот ублюдок ещё и клеймо ему поставил! Мэтт вскрикнул от боли, когда она неосознанно сжала его волосы. Только тогда Дэн осознала свою силу, резко ослабляя хватку и заикаясь от ужаса: — Прости… прости, Мэтт, я… не специально… Мэтт, прижимаясь к её руке, поцеловал её в щеку, его взгляд был полон глубокой, нежности, печали и понимания. Его тихий голос звучал как успокаивающее зелье: — Всё хорошо, Дэн. Я понимаю… Ники скривился от этой сцены демонстрации чувств, словно от осквернения, но обратился к остальным, голос его был полон едкой горечи: — Если Нилу это клеймо вбили силой, то как Кевин и Жан получили свои татуировки? Аарон устало провёл рукой по лицу: — Ты что, забыл? Он сам об этом говорил, когда был пьяный в дрова. Жалел, что помог Рико набить тату Жану. И то, как пытался извиниться перед Жаном.  Эндрю, не отрывая взгляда от баночки с таблетками, добавил, голос его был ледяным и отстранённым, что удивило многих. — И ещё он говорил, что это была их с Рико пернатая мечта — создать непобедимую команду, каждому свой номер… как скоту. — Эндрю, ты должен пить их по расписанию, и, судя по времени, тебе уже пора, — строго сказала Эбби, её голос был твёрд, не допускающим возражений. Эндрю усмехнулся, но в его глазах мелькнуло секундное отчаяние. Он закинул таблетку в рот, запивая её не водой, а собственной горечью. Рене, не обращая внимания на Эндрю и Эбби, обратилась к Ваймаку: — Может, подождём Нила и Кевина? Они должны знать… о татуировке Нила… Ваймак покачал головой, его взгляд был полон безысходности. В его голосе звучало глубокое, всепоглощающее сочувствие: — Не думаю, что они обрадуются, услышав, что Нилу набили клеймо… Гордон, читай.  О сопротивлении, буйстве, или криках даже речи быть не могло — не тогда, когда распоротое мясо горело жгучим пламенем. При каждом повороте в боку стреляло, растекаясь раскаленным магматическим извержением. А еще он запомнил добродушный хлопок рукой Рико чуть ниже места выведения клейма и удовлетворенный оскал малолетнего ублюдка: — Прекрасно смотрится, Веснински. Мои вещи не должны бродить без знака принадлежности. Не так ли? Аарон с отвращением сморщился. — Можем ли мы пропустить комментарии этого утырка? Меня уже выворачивает наизнанку, — выдохнул он.  Сет фыркнул, презрение буквально сочилось из каждого слова: — Неженка. — Что ты сказал? — рявкнул Аарон, кулаки сжались. Воздух между ними загудел от накаляющейся агрессии. — Да ты хуже Дэя, тот хотя бы выдерживает весь этот поток бреда от своего главаря, — усмехнулся Сет, ухмылка была вызывающей, наполненной ядом. Ваймак, лицо его было каменным, прервал их. Его голос, тяжёлый и низкий, прорезал напряжённую тишину: — Хватит! Мы ничего не пропускаем. В этом дерьме может быть что-то важное. Элисон едва слышно прошептала: — Мне нужен перерыв. Ваймак посмотрел на неё, в его глазах мелькнуло сочувствие, но он сжал челюсти: — Сейчас нет, Элисон. Прости. Эбби, спокойная, собранная, предложила альтернативу: — Давайте оставим остальное на завтра? Ваймак кивнул, его усталость была почти физически ощутима. — Да, как только дочитаем эту главу, можете идти. А завтра — на тренировку, и чтобы все были в полном составе! Поняли? — Ваймак сделал вид, что грозно угрожает, но в его голосе сквозила усталость. — Да, тренер, — хором ответила большая часть команды. Челюсть свело судорогой, вынудив подчиниться: — Да… Король… Рико торжественно разулыбался, чувствуя сладость собственной победы над упрямцем Веснински. Его и только его четвертым номером. Ники потёр ладони, его облегчение было натянутым, скрывающим тревогу: — Хорошо, что Нила здесь нет. Эндрю усмехнулся, его улыбка больше напоминала оскал — короткой, жестокой: — Да, сидел бы тут, как обиженный ребёнок, плевался ядом на каждого, кто осмелится на него взглянуть. Он наслаждался отсутствием Джостена не из-за облегчения, а из-за предвкушения. Видеть, как рушится маска лжеца, было бы захватывающе, но не так. Рико, даже на расстоянии, ломал его людей, и хоть Джостен не входит в этот список, но всё же. Рико ломал книжного Джостена с извращённым изяществом, делал это настолько искустно, что передавалось и на оригинальную версию,и это было неинтересно, наоборот, вызывало злость, вызывало желание переломать пташке крылышки, чтобы не тянула свои перья на этого зашуганного крольчонка. Эндрю ведь мог взять его к себе, защищать от крявых когтей и, оберегая, медленно отламывать кусочки от его маски, наслаждаясь процессом. Но Джостен... Джостен — отдельная история. Этот беглец — змея, пригретая на груди. Он несёт смерть, а охотники гоняющиеся за ним перережут им всем глотки, если захотят. Эндрю не питал иллюзий, что он и Рене смогут выстоять против профессионалов, занимающихся своим делом не первый год. Он видел ситуацию предельно ясно. Но и терять этот уникальный экземпляр не хотелось. Такие встречаются лишь однажды. Может, книга подскажет, как удержать его. Ему нестерпимо хотелось самому разорвать эту маску, вскрыть Джостена, узнать его. Каждый день он удивлял Эндрю всё больше и больше, вызывая не только интерес, но и тошнотворное напряжение, ведь таких людей вообще не бывает. И тот факт, что этот человек сейчас сидит на коленях у Дэя... Вызывало у Эндрю болезненный зуд. Он усмехнулся, осознавая, куда завели его мысли. Боже, куда он катится? Самоирония была лишь тонкой пеленой, едва прикрывающей бездну его собственного, всё углубляющегося безумия. — Ты мой! Моро и Одьен мои! Никто из вас не уйдет и вы трое сделаете все, что я скажу! Ты будешь со мной, четыре. До конца своих дней, вещь! — его голос заложил уши и врезался в мозг. Рико горел липким, гадким безумием, что, раз засев опухолью на границе сознания, лишь мутировало. Спесь и претенциозность потонули в слепящей ярости от ранней невозможности получить желаемый ответ от упрямца Веснински. — Даже если я скажу оттрахать тебя до потери пульса, даже если разобью твое лицо, даже если сломаю обе руки, ты будешь здесь, на своем месте! Вы — не Кевин, вы никогда не станете Кевином…! — Ох, да твою мать! Он может заткнуться? Почему он так одержим этим? Ему порно в интернете мало, там столько всего найти можно, а он... БЛЯТЬ! — Метт буквально взорвался, его голос звучал словно разрывающийся ураган. Он сжимал кулаки, его пальцы впились в ладони. Мысль о том, что его друга могут насиловать вновь и вновь столько раз, сколько захочет этот извращённый психопат, вызывала в нём острое чувство безнадежности. Это было отвратительно. Ничего более мерзкого он в жизни не слышал. Нил не заслуживал этого! Он же еще ребенок. Да он даже ребенком не был, но уже знает о всех аспектах жестокости этого мира. Он же остался один в этом мире, у него не осталось никого, кто мог бы помочь ему.  — Кажется, у него совсем кукушка поехала, — с лёгкой усмешкой произнёс Сет, крутя пальцем у виска. Его равнодушие было как ножом по ощущению страха, которое опутывало всех. — Тренер, мы можем что-то сделать? — с надеждой спросил Ники, его голос дрожал от беспокойства, отчаяния.  — Не думаю, — обречённо произнёс тренер, его сердце было разрываемо сомнениями, а в глазах сквозила тяжёлое беспокойство. Он чувствовал себя беспомощным. — Подождите, а ФБР? — резко произнёс Аарон.  — Что? — удивилась Дэн, не понимая, что он имеет в виду.  — Вы серьёзно? Морияма не настолько могущественны, чтобы быть полностью непобедимыми! Если Нил сольет инфу ФБР, у него появится шанс отвертеться от этого дерьма! — раздражённо рассуждал Аарон.  — А что, если его устранят за то, что он знает слишком много? — спросил Ники. — Кто устранит? За ним охотится только его отец. Главной ветви он в член не впился на данный момент, а Рико даже не знает о нём, — возразил Аарон.  — Я не уверена, что это хорошая идея, — проговорила Дэн, её тон был полон настороженности и беспокойства. — Риск, что его убьют, все ещё велик.  — Ох, Кэп, я думаю, Джостен всеми руками будет за эту идею! — продолжил Эндрю, хоть на лице и была ухмылка, но голос звучал твердо, холодно. — Он и так умрет, если останется с ними, прятаться на виду — самая хреновая идея. А если Рико узнает о нем, то Джостен долго с ними не просидит, его заберут. Выбор прост, ФБР — лучший вариант, ведь там есть шанс остаться в живых и прожить чуть дольше. — Оставьте этот вопрос пока, — сказал Ваймак, — это лишь задумка, Нил с Кевином вернуться, узнаем у них больше подробностей. Гордон, вперёд.  Этого было достаточно, чтобы понять. Побег Дэя уничтожил последние зачатки благоразумия и оставшиеся тормоза: теперь Рико, раз потерпев неудачу, глубоко уязвленный фактом потери собственности, переносил ярость на оставшихся — Натаниэль, Эдит и Жан принимали всю тоску, муку, зависть, ненависть и груз потери второго номера, во вспышках ярости капитана. Он постоянно внушал Натаниэлю этот факт, словно боясь, что тот забудет, что тот проснется от зачарованного сна на нижних уровнях преисподней, что вспомнит о жизни «до», когда в коре головного мозга должен существовать лишь капитан и его идеальный корт. Он укрощал любые зачатки неповиновения, а затем кропотливо доказывал, что чего бы он не сделал, как бы далеко не зашел, в какую бы кашу не превратил грудь Натаниэля, как бы не позволил Джонсону и Ричеру его трахнуть, он и Моро никуда не денутся. Что они — не Дэй, — и они привязаны к месту, и они будут выносить все, чего бы он не выгрузил на их раболепно согнутые спины. — Простите, но я не могу больше, — пробормотала Эбби, её голос срывался от эмоций. Со слезами на глазах она выбежала из комнаты, будто искала спасение от невыносимой реальности. Все проводили её взглядом, но никто не осмеливался остановить её. Воздух был пропитан напряжением и безысходностью. Ваймак, в первую минуту собирался пойти за ней, но вдруг замер. Он понимал, что его подопечные и так еле держатся на краю пропасти. Их изможденные лица были полны страха и усталости, в глазах читалось духовное истощение.  Вздохнув, он посмотрел на потолок, как будто искал там ответ на вопросы, которые терзали его душу. С одной стороны, он благодарен за книгу, но лишь за то, что она может быть полезна, что она оправдает эти страдания. Но с другой, он ненавидит всё, что связано с ней. Это альтернативная реальность, не факт, что там пишут, может быть реально. Может даже всё обернется намного лучше, чем они думают. Он надеялся, что теория с ФБР сработает. Но в глубине души понимал, что это всего лишь поблеклое оправдание для неопределённости и страха. Его сердце сжималось от мысли, что Эбби была не единственной, кто страдал сейчас. Каждому из них не хвататит сил, чтобы справиться с этим безумием.  Ваймак допускал, что он мог что-то упустить, не заметить. Как долго они могут продолжать так? Плечи его были настолько тяжёлыми от ответственности. Мысли о возможной неудаче грызли его изнутри, оставляя за собой горькое чувство поражения. Его надежда выглядела как тонкая нить, готовая разорваться при первом же порыве ветра. Но всё же, может, всё не так плохо, как предполагает книга, и у них больше шансов спасти Нила от рук этих тварей.  Вот что имел в виду Жан. Подчинение самостоятельно, или грубый слом — когда Рико понял, что Натаниэль и без того слишком изломан, чтобы бояться за себя, он нашел другой способ заставить его склониться и молить. И у него получилось. Натаниэль не был силен. Мать была сильна, и она поддерживала его. Но теперь ее больше нет и он разлетелся карточным домиком. Поэтому, когда все закончилось, его вывернуло в унитаз, а затем скрутило на полу, в приступе недостатка кислорода. Жан ударил ребром ладони между лопатками, возвращая ему воздух. Он держал руки Натаниэля, предотвращая попытки расцарапать плечи в кровь и смиренно слушал сдавленные рыдания ему в коленку. — Я... Я думаю, что Нил сильный, — произнёс Ники. Его голос дрожал, как листья на ветру, но в этой дрожи скрывалось нечто большее — ощущение тревоги и тоски, словно его сердце разрывалось на части. — Я тоже так считаю, — поддержал его Метт. — На его месте я бы давно покончил со всем этим дерьмом. Терпеть всё это на протяжении нескольких лет — действительно сильный поступок. — Ага, — подхватил Аарон, его голос был холоднее льда. — Учитывая, что он вырос в доме с маньяком, который убивал людей в подвале. — Нил — один из самых сильных людей, которых я когда-либо видела, — произнесла Рене с грустной, но нежной улыбкой. — Он продолжает бороться, даже потеряв того, кто был ему дорог. Он не сдаётся, хотя мир вокруг него рушится. Его уровень внутренней силы невозможно не уважать. — Хотелось бы, чтобы мы стали такими близкими, как книжный Нил и Жан, — невзначай бросил Метт, его голос был полон надежды и тоски. — Бойд, они сдружились в экстренных обстоятельствах, — ответил Ваймак, его голос был тяжёлым и усталым. — И у них схожесть намного больше, чем кажется на первый взгляд. Я не удивлюсь, если эти две язвы скорешатся и у нас. Но дай парню привыкнуть. Он не знает, что такое забота, дружба и вся эта прочая хрень. Ему как социальному инвалиду нужно время. Как только он освоится, поймёт вас, привыкнет, тогда и дружба завяжется. — Всё же меня беспокоит то, как он готов жертвовать всем ради Жана, — бросила Элисон, её голос был полон недоумения. — Я думаю, что Нил просто такой человек, — ответила Рене, её голос звучал тихо, но твёрдо. — Он понял, что в этом аду у него больше никого нет, кроме Жана. Поэтому он и дорожит им, оберегает его. Наш Нил ещё не осознал, что для него ценно, поэтому он так лоялен, но в то же время настороженно относится ко всему. Эндрю слушал их разговор, но каждая фраза врезалась в его сознание, как нож. Он, как и остальные, понимал, что Джостен не был слабаком — особенно не в моральном плане. Нил пережил больше, чем многие из них могли себе представить. Но вот вопрос физической силы оставался открытым. Эндрю знал, что у него есть возможность проверить это, но эта мысль казалась ему второстепенной на фоне всего происходящего. Его больше всего привлекла речь Рене. Она правильно отметила о ценностях Джостена, но всё же у Нила в бегах не было никого, кроме его матери. Эта утрата оставила в его душе огромную зияющую брешь, которую невозможно было заполнить. Теперь он цеплялся за папку — единственное, что осталось от матери, которая стала его последним якорем. В книге Нил потерял даже эту опору, и в его жизни не оставалось ничего. Затем появлялся Вальжан, праведник, который зацепил Нила своей добродушностью и тем, что у него не было особого права выбора. Но он уже стал доверенным лицом, что автоматически сделало его ценностью. И Нил, как дракон, охранял и оберегал эту ценность. Но что ещё, кроме экси, мог бы предложить Эндрю, чтобы крольчонок нашёл новую ценность и был привязан к этому? Что-то, что удержит его от побега? Вздохнув, Эндрю слегка постучал по колену и решил отложить эту мысль на потом.  Веснински содрагался под невыносимостью грязи на теле, даже когда всё-таки был унесен в душ, даже когда натирая мылом до покраснения и продолжил сидеть дальше, пытаясь мучительно холодной температурой вернуть себе остатки самообладания. Не вышло — Жану пришлось вытаскивать его силком, сушить, но из ванны они двое так и не вышли, обессиленно рухнув у стены. Лежать на ледяной плитке было знобяще холодно, но сейчас иного телу Натаниэля было и не нужно. Он вспомнил ночи в дороге, помнил руль и трассу, помнил короткие моменты передышек в убежищах и дешевых мотелях. Все как тогда: жестковатые пальцы, резь иголки, которая шьет и перешивает изувеченное тело. Жан, возможно, относился к нему даже бережнее матери: штопал быстро, чтобы не причинять лишней боли, лепетал французские утешения, гладил по немногим здоровым участкам в знак сострадания, прикладывал холодные полотенца, лишний раз не теребя уже нанесенные бинты и швы. Если закрыть глаза и отстраниться можно представить продуваемый всеми ветрами мотель, заляпанные пивными разводами столик и зеркала, приглушенный свет, а еще Мэри: обкромсанные каштановые волосы, твердые ладони, британские Хэтфорские скулы и поджатые губы, пережимающие иглу. А если задержать глаза закрытыми еще немного чувствовалась гарь, заполняющая легкие, чувствовался жар, а еще паленый запах человеческой кожи. Жар съедающий, поглощающий, скрывающий и на веки хоронящий кости того последнего существа, что он любил, и что любило его. Этот жар раздувался в его глазах — их все еще жгло, возможно от остроты иглы, возможно от рези в животе, возможно от груза воспоминаний. Натаниэль моргал, моргал и моргал. А его голова покоилась на колене Жана, который все еще плотно оборачивал бинтами запекшиеся раны на его груди. — Зачем…? Зачем ты сделал это для меня? Разве ты не понимаешь, разве еще не понял, что каждый за себя…? — шептал Жан. — Разве тебе так нравится быть мучеником? Но это мой крест, британское проклятие… Это моя плата, а ты взял то, что принадлежало мне, одному мне, все это время… мне… — Встретились две разбитые души, — с сарказмом закатил глаза Аарон, его голос звучал как холодный упрёк.  — Я думаю, что это в какой-то мере даже мило, — произнесла Элисон.  — Что тут милого? Один полудохлый чудик валяется на коленях другого, который спрашивает: «Какого хера ты сделал?» — с презрением в голосе бросил Сет, его слова резали воздух, как острое лезвие, обнажая горькую правду.  — Я думаю, что Элисон имела в виду ту заботу, которую они показывают друг другу, — вмешалась Рене, её голос был тихим, но полным мягкости.  — Британское проклятие, — протянул Эндрю, произнося эти слова с легким презрением. — Может, у британцев это в крови? Спасают других, даже когда их собственные души тонут. Они охотно принимают на себя бремя страданий, даже когда видят, как оно их разрывает на части изнутри. — Мы можем дочитать до конца, без того чтобы вы прерывали Гордона чуть ли не на каждом абзаце? — спросил тренер. Моро уже не мог держаться: сумбурная смесь вины, страха, благодарности и непонимания впились в каждую жилку, опустошая его до основания. Натаниэль закрыл его своим телом так, как никогда и никто не закрывал. Натаниэль страдал по его вине так, как никогда и никто не страдал. — Так они… творили это с тобой, верно, Жан? — слабо просипел Натаниэль, устроив руку на влажной щеке партнера. Почему она такая влажная…? Конденсат? Он уже знал ответ, без слов и подтверждения Моро: видел в затягивающих пустой, смиренной и болезненной безнадегой в серых радужках, видел в конвульсивном подрагивание кисти, видел в крепко пережатых полоской губах и лобному нерву, пульсирующим с новой силой. Жан просто и тяжело, будто каждое движение причиняло ему нестерпимую боль, качнул головой нелепым болванчиком — вверх-вниз, — заставив сердце Натаниэля сжаться и упасть на дно желудка. — Тебе было так больно… — Это прозвучало так мягко, — с легким удивлением произнесла Дэн, и в её голосе сквозила не только искренность, но и глубокое смятение. — Кэп, это слова Джостена были. — с усмешкой заметил Сет. —А, ой... Но всё же, это прозвучало слишком мягко даже для Нила. Но не было никого, чтобы зубами перекусить нитку и затянуть расходящиеся кожные покровы. Не было никого, чтобы налить скудных остатков алкоголя из запасов Кевина, для притупления агонии. Не было никого, кто протер бы подсохшие разводы мокрой тряпкой. Не было никого, кто придержал бы голову над унитазом, позволяя обильно опорожнить желудок. И так же не было никого, кто бы на следующее утро силком натянул на обессиленное тело форму и волоча на себе, притащил на корт. Для него не нашлось своего Жана Моро, каким он стал для Натаниэля. — Сколько… Он подавился своими словами. — Пять… — неразличимо пробормотал Моро. — Что это за счётчик? — с недоумением спросил Метт. — Послушай, любезный, дай мне дочитать, — раздражённо бросил Сет. И никто не заметил, как Рене и Эндрю обменялись взглядами. Натаниэль сглотнул ледяной ком и задал следующий вопрос в пустоту: — А вода…? — Десять… — Пальцы? — Ш… шесть… Фразы выходили рваными, дыхание сорванным, а голос треснувшим, словно прошедшим по весне льдом. При каждом слове Жана грудь Натаниэля щемило и сжимало как в раскаленных тисках. Словно желудок с каждым его словом наполнялся булькающим гноем. Этого хватило, чтобы наполниться чавкающей гнилью до краев — прозреть и с трудом, с нежеланием, с величайшей агонией признать. Все то, через что он прошел сам, все прикосновения Рико, чиркающее лезвие, а еще руки, что делали его тело грязным. Только Моро мог в полной мере понять и разделить его боль и так же он лучше всех понимал его отчаяние. — Ты истыкан пулями как канапе… — заметил Жан. — Восемь. Это были люди отца… — с той же искренностью ответил он. — Пулями… — поражённо, почти беззвучно прошептал Ники, его голос был еле слышен, глаза наполнились слезами, которые он безуспешно пытался сдержать. Картина разрушенного тела Нила, представшая перед его внутренним взором, была невыносимо ужасной.  — А ты что хотел? Он в бегах от головорезов, конечно, у него будут шрамы, — с холодной, чуть насмешливой улыбкой произнес Эндрю.  — Книга пиздит, — внезапно раздался сонный, но отчетливый голос со стороны. Все резко повернулись, на мгновение забыв о мрачных подробностях жизни Нила. В проходе стоял заспанный, но усталый Кевин, который одной рукой придерживал рядом стоящего Нила, и эта картина привела всех в оцепенение. Нил, прижатый к Кевину, был укутан в слишком большую кофту, которая делала его ещё меньше и беззащитнее. Его растрёпанные волосы, слегка надутые щёчки исподволь вызывали чувство умиления, резко контрастируя с только что услышанными ужасами. Они медленно подошли к надувному креслу. Кевин сел первым, а Нил, прижавшись к нему боком, устроился на его коленях, приложив щеку к груди Кевина, словно ища успокоения в ритме его сердцебиения. Кевин, чуть опустившись на кресле полностью расслабился, и обвив рукой волосы Нила, продолжил нежно проводить пальцами по ним. Нил, в свою очередь, обнял Кевина, глубоко вздохнув, и медленно выдохнув превратился в лужицу, которая растеклась под приятными ощущениями. Все молчали, наблюдая за этой сценой с смешанным чувством удивления и немого благоговения. Они боялись нарушить хрупкое равновесие, которое установилось между двумя молодыми людьми. Первым нарушил молчание Эндрю. Он сидел рядом, наблюдая за спиной Нила, за его расслабленным телом, погружённым в сон. Внутри него возникло странное чувство, влечение к этому спокойствию, которое Нил обрёл в объятиях Кевина. Его собственные руки невольно сжались в кулаки; он чувствовал, как ему хочется прикоснуться к Нилу, почувствовать это тепло, ощупать это спокойствие своими руками.  — Эй, бегунок, — тихо позвал Нила Эндрю, стараясь не спугнуть хрупкий покой. Его голос был необычайно спокоен, лишён привычной холодности. — Про что наврала книга?  Нил, не отрываясь от Кевина, медленно повернул голову к Эндрю. — У меня только одно пулевое ранение было, — ответил он тихим, спокойным голосом, в котором всё же слышалась глубокая усталость. Его спокойствие было ещё более удивительным, чем его слова. Затем, снова прижавшись к Кевину, он уткнулся носом в его шею. — Божечки, кто-нибудь сфотографируйте это, — прошептал Ники, его голос был полон трогательного восхищения. — У меня всё схвачено, не беспокойся, — ответила Элисон, стараясь незаметно сфотографировать эту трогательную сцену. И как только фото было на её телефоне, она хлопнула Сета по руке, намекая, чтобы тот продолжил читать.  — А ожог…? — Один. Утюг отца. — Попытался разгладить твой дурацкий ершистый характер? — покривил губой Жан. — Да, но моя дьявольская британская защита не позволила святому орудию дотянуться до злобного нутра… — кивал Натаниэль. — Как грустно… Так они и считали до утра, каждый шрам, каждый крик, каждый срыв и каждое падение, деля одну рюмку, притащенную Жаном, на двоих. — Шанс, что ты не покончишь с собой к выпуску? — когда вопросов совсем не осталось, задал последнее пришедшее на ум Натаниэль. — Ноль… — Просто ответил Жан, с убийственной и мучительной честностью. — Пф, да с такой жизнью и окружением я бы тоже хотел поскорее выпилиться, — процедил Сет сквозь зубы.  — Продолжай читать, Гордон, — устало пробормотал Аарон. Весть о неминуемой смерти Жана обрушилась на Кевина, как удар молота. Его лицо побелело, губы сжались в тонкую белую линию. Представление о том, что Жан, которого он знал, и Жан из этой извращенной вселенной, ждут одну и ту же ужасную участь, — это было слишком, это ломало его изнутри. Надежды не оставалось — лишь пустота, ледяной ужас, который сковал его тело. Из этого оцепенения его вывело легкое прикосновение к щеке. Нил. Нил, который несильно тыкал ему в щеку. Заметив, что Кевин обратил на него внимание, Нил, потянувшись, выпрямился на коленях Кевина. Аккуратно взяв голову Кевина в руки, он прижал её к себе, оставляя открытой его спину. Движения Нила были медленными, почти ритуальными. Он выводил на его спине замысловатые узоры, повторяя жест, который он помнил с детства: Мэри так успокаивала маленького Натаниеля в моменты, когда они темными вечерами оставались одни в его комнате.  Кевин, полностью расслабившись, прошептал, голос его был хриплым, надломленным горем: — Я не хочу его потерять… В его словах звучала невыносимая боль, отчаяние, которое пронзало до костей. — Ни его, ни тебя… Я хочу, чтобы вы оба остались в моей жизни, не в воспоминаниях, как призраки, которые ненадолго принесли мне утешение… Нил… — Я понимаю, Кев… Нил ответил тихо, его голос был спокоен. Он не мог лгать, не мог давать пустых обещаний. Но мысль о возможной помощи пронзила его, словно луч света в кромешной тьме: номер его дяди, чья помощь могла бы спасти Жана. Цена? Какой бы она ни была, Нил был готов заплатить её, он все равно умрет, его уже не спасти, но ведь перед смертью он мог бы оставить после себя что-нибудь хорошее, верно? Его собственное спасение отступало на второй план. Он не собирается просить спасение и для себя. Если его отец принадлежит к главной ветви, то вмешательство дяди может привести к огромным последствиям. Если в этой жестокой игре пострадает только он, пусть так и будет.  — Не правда. — Хрипло посмеялся Веснински. — Я дьявольщина, проклятие на твою душу. Так просто от меня не сбежать. Теперь я не успокоюсь, пока шанс не будет равняться ста. — Да с тобой этот шанс давно ушел в минус, проклятие! — Фыркнул Моро, но уже весело — на искусанных губах появилось то, что Натаниэль мог назвать искренней, почти детской улыбкой. — Ты знал, что я тебя ненавижу, островное безобразие? Натаниэль отрывисто рассмеялся. — Взаимно, французский ублюдок.

***

К концу испытательного срока Тецудзи, проанализировав потенциал нового человеческого материала, сменил его позицию. Натаниэль постепенно привыкал к роли нападающего: носился по полю, учась работать в связке с основным составом. Пусть сам Натаниэль раньше считал нападающих охотниками за славой, что ради дешевого пафоса стремятся лезть на передний план. Сам он внимание никогда не любил — сказалась жизнь в вечных тенях, когда они с матерью сливались с серой массой, а самовыражение и чужие взгляды были смерти подобны. — Ты же в Милпорте играл в нападении, — усмехнулся Ники. — У меня выбора тогда не было, — Нил пожал плечами, в этом жесте чувствовалась усталость, безразличие к собственным амбициям, которые были попраны обстоятельствами. — Я хотел играть, а в команде не хватало только нападающего. Так что — или так, или вообще не играть.  «А ведь был шанс избежать всего этого дерьма с книгой», — подумал Нил.  Кевин, немного успокоившись, приподнялся и, прижавшись спиной к мешку, почти лёг на него. Нил тут же развалился сверху, устроившись на нём. Кевин фыркнул, но не отодвинул Нила, но снова положив руку ему на голову. Так получилось, что голова Нила оказалась обращена не к остальным, а к Эндрю, который наблюдал за ними с нечитаемым выражением лица — смесью холодного любопытства и чего-то ещё.  Приподняв бровь в вопросительном жесте, Нил словно бросил вызов этому взгляду. Эндрю ответил ему не мимикой, а полным безразличием — это был взгляд, который ничего не обещал, ничего не гарантировал. Нил хмыкнул, понимая безнадежность попыток понять Эндрю, прикрыл глаза, ища временного забвения. Но внезапная тень над головой заставила его открыть глаза. Он увидел черную повязку, которая медленно опускалась. Внимательно посмотрев на Эндрю, он встретился с его вопросительным взглядом, направленным на его волосы. Удивленно кивнув, Нил позволил Эндрю действовать. Эндрю медленно провел рукой сквозь волосы Нила, слегка потянув за прядь. Затем начал медленно перебирать волосы. Нил, испытывая смешанные чувства — удивление, неловкость и неосознанное желание подчиниться, закрыл глаза, слушая, как читает Сет.  Однако когда двери закрывались, когда начинался отсчет, когда в руках клюшка, а впереди мяч — все что имеет значение, — он неожиданно это полюбил. — Наркоман, — фыркнул Эндрю, еще раз дернул Нила за прядь волос, за что получил недовольный взгляд от Кевина. Скорость, ветер свистящий в ушах, а еще стук мяча в сетке клюшки — забрать который было равносильно оборвать ритм сердца. Экси — его убежище, монастырь, его единственный дом. С клюшкой в руках, вечным и надежным Жаном за спиной и отчаянной Эдит на воротах, он на самом деле живет — он не то неудачливое подобие человека, каким являлся на самом деле, без надежд и перспектив. Экси — все что у него есть. Пока он в игре — ничего более не имеет значения. Он существует. Все хорошо. Когда он гнался вперед внутри просыпалось что-то неудержимое и яростное — вся скопившаяся боль, все сожаление, все горе и страдание, — обращалось напористым нечто, следующим по его пятам и вынуждающим бить сильнее, обтекать случайные препятствия подобно реке (ведь они не имеют значения), изворачиваться словно буйному потоку и лететь, лететь… — Нет, ни хуя, я так больше не могу, — резко бросил Сет, швыряя книгу на стол. — Мы реально будем игнорировать тот факт, что Джостен лежит на Кевине, а Дэй и Монстр вдвоём чешут ему шевелюру?! — Да, — ровно, без малейшего колебания ответил Ваймак, его спокойствие казалось вызывающим, нарочитым. — Вы, блять, серьёзно?! — поражено вскрикнул Сет.  — Ой, да ладно тебе, они сидят спокойно, даже миленько, и никому не мешают, — ответила Элисон, её голос был полон нарочитой беззаботности. Её взгляд был прикован к Нилу, чьё лицо выражало полное умиротворение, словно он растворился в этом странном, интимном моменте. — Меня, блять, волнует… — начал Сет, но его прервал Ваймак, тяжело вздохнув: — Хорошо, эй, Миньярд! Эндрю медленно перевел взгляд на Ваймака, приподняв бровь в вопросе. Его взгляд был ледяным, отстраненным. Он опустил руку, лёгким движением дёрнув Нила за нос. Нил недовольно шикнул, отворачиваясь от Эндрю. Кевин, с насмешливой ухмылкой, тут же положил руку на голову Нила, словно защищая его. Эндрю, заметив это боковым зрением, незаметно фыркнул, сохраняя внешнее спокойствие. — Что, тренер? — Что за сеанс ласкания Джостена? — Ваймак задал вопрос напрямую, стараясь прозвучать как можно более нейтрально, но его голос выдавал скрытое раздражение. — Ох, тренер, — Эндрю с преувеличенной театральностью вздохнул, приняв наигранно сочувственное выражение лица. Он повернулся к Нилу, окинул его оценивающим взглядом и снова посмотрел на тренера. — Просто у Джостена было такое жалкое и несчастное лицо, что я подумал, что Кевин справляется плохо даже с простым почесыванием головы. И я решил выступить добровольцем, помочь ему. Ох, моя щедрая душа, я посчитал, что двух рук Нилу будет хватать. — Видишь, Гордон, ничего криминального, — Ваймак произнёс это безэмоционально.  — Вы прикалываетесь? — Сет был вне себя. — Нет, книгу в зубы и вперёд читать, — резко оборвал его Ваймак, машинным движением указывая на книгу. Его усталость и раздражение были видны невооруженным глазом. — Ни хуя, я заебался читать это, пусть кто-нибудь другой, — прорычал Сет, откидываясь на спинку дивана. — Я могу, — тихо предложила Рене, её голос был тихим, но уверенным, словно луч света в этом мрачном царстве. — Рене, солнечный лучик среди этих серых туч, буду тебе признателен, — ответил Ваймак, его голос на мгновение смягчился, выражая искреннюю благодарность...