Единственный выход

Ступор. В голове пустота, под ногами провалилась земля. Он словно застрял в временном пространстве и не может из него выбраться. Как умрёт? Гордиться? Нет. Не может быть. Нет. Холод начинал замораживать всё вокруг, люди превратились в ледяные фигуры. Лёд под ногами так же быстро начал трескаться, как и появился. Мама обнимала сильнее, пытаясь забрать из этих объятий всё. У Кира глаза больше 5-ти копеек. Он не хочет. Не хочет, чтобы всё это происходило наяву. Он умолял Вселенную, чтобы всё оказалось самым страшным сном. Однако нет, это суровая реальность. Люди вокруг молчат, все смотрят на них не зная какие подобрать слова и даже не зная, стоит ли что-то говорить. Трагичная история, с маловероятным хорошим финалом. У Кира руки ползут на вверх, и надавливая на затылок матери правой рукой, а левую держа на лопатке, Кир пытался всё забрать от этих объятий. Отпускать не хочется, он словно отправляет её в безвозвратную дорогу. Когда он понял, что любит маму? Когда ненависть за все её поступки ушла на второй план, а вернее сказать испарилась напрочь? Куда делась обида? Он всё простил. Как только приехал в родной дом, увидел взгляд матери, он простил ей все грехи. Простил отношение к нему, то как он рос. Всё это отзывалось где-то вдалеке обидой, которая начинала быть игнорированной здравым смыслом. Он хотел побольше провести время с мамой и папой. Ощутить все те моменты с родителями, которые ощущают дети, подростки, и что не удалось ощутить ему. Почему жизнь забирает у него такую возможность? Почему эта опухоль стала развиваться именно у его мамы, почему она не шла к врачу? Если бы это лечилось раньше, то их связь могла становится крепче и Кир бы простил ей всё и они зажили бы счастливой семьёй. Вышло, как вышло. Больно. До невыносимого больно, хочется кричать на всю больницу, и чтобы ему в последствие вкалывали успокоительное. Но ведь не факт, что она умрёт, всё может быть хорошо. Так ведь? Мама отпускает сына, делая шаг назад. Рефлекторно Кир отпускает и её. Теперь он видит взгляд: наполненный болью и сожалением. Она поворачивается к отцу и подходит к нему, робко целуя его в губы. Отец резко тянет её к себе, и не отрывая поцелуя обнимает. По его щекам скатываются слёзы, Кир за этим наблюдает. За искренней любовью двух родителей, которую мечтают видеть многие дети. И он мечтал, когда в его детстве родители только ссорились. Сейчас всё иначе. Видно, с каким трепетом и жадностью они сминают губы друг друга, не желая отпускать. Из-за неловкости Кир отводит взгляд на свою обувь, рассматривая её детали. И как слышит тихие шаги, то поднимает голову, встречаясь со взглядом матери. Она осматривает своих родственников, кидая взгляд то на Кира, то на отца. В материнских глазах сожаление и надежда на лучшее. Как и у всех. Она садиться на кресло каталку и её увозят в операционную. Осталось только ждать.

***

Мужские руки держат руль обеими руками. На улице было ещё светло, у Акумы только-только закончились уроки. За границами автомобильного салона валил снег огромными хлопьями, и сразу таял, ведь на улице была плюсовая температура. У Серёжи на лице отображается раздражение. Ничего не рассказав, его забрали со школы и повезли к врачу. Он мысленно хотел пропасть в чужой квартире или взять у Безымянного дозу наркоты. Отец был настойчив, а ещё узнав о том, что произошло сегодня в школе отчитал Акуму, кидая колкое: «Не позорь меня». От этих слов у Серёжи ладони сжимаются в кулаки, почему он сразу позорит? А ничего, что его задевали? Кто учил сразу давать сдачи? А теперь он позорит своего отца? В голове много ненужных мыслей, хочется отвлечься и забыть про них. Они останавливаются на светофоре и ждут, когда появится зелёный цвет, давая разрешение на то, чтобы завернуть на другую полосу и приближаться к частной клинике. В машине пахло дорогим, сладким ароматизатором, который совершенно не стоил своей цены. Раньше это раздражало, хотелось выкинуть его в окно и заставить отца проветривать машину. Хотя, его маслянистость пропиталась в сиденья машины, руль, в бархатную обшивку с концами. Сейчас было безразлично, казалось, Акума даже не ощущал этого запаха, или же привык к нему. Хотелось отстегнуть ремень безопасности и открыв дверь выпрыгнуть, врезаясь головой в столб, совершив самоубийство. Он едет к мозгоправу, который будет его учить как правильно жить. Что он ему скажет? Что в его жизни слишком много стресса и нужно так сильно не переживать? Это он и так знает, до тошноты приелись эти слова. В машине играет тихая музыка, отец с сыном кажутся вовсе чужими, словно отец — таксист, а сын — пассажир, который заказал такси от школы до дома. Отец даже взгляд на сына не поворачивает, разговор не пытается завести. При Курседе вчера казался таким приличным и правильным отцом, а на деле эта маска слетает как только с дома уходят посторонние. Холод, ледяная строгость и безразличность, которая откупается тысячами на карте. Акума хотел хотя бы немного похвалы со стороны отца, а не эти деньги. Но хотя бы с помощью этих денег он может покупать себе наркотики и забывать про всё на время. От обиды на родителей и самое главное — от чувств к лучшему другу. Акума включает свой телефон и заходит в переписку с Курседом. Смотрит на то, когда он был в сети. «пару минут назад» — высветилось на экране. Вероятно он щас работает, поэтому беспокоить не хочется. А говорить, что его отправили к психологу подавно. Или же это психиатр? Если ему выпишут гору таблеток, это будет сущий ад. Или наоборот, антидепрессанты отключат в нём все чувства? Так ведь обычно отзываются о них. Машина резко останавливается около больших, чёрных ворот. Около них открытая арка, которая приглашает во внутренний сад с фонтаном, который сейчас, пока зима был выключен. На мгновение Акуму посетили мысли: «Меня точно отвезли вправлять мозги? Или ещё хуже в психушку решили положить?». Такое ухоженное место одновременно располагало и пугало. Отстёгивая ремень безопасности, Серёжа нехотя вышел с машины и стал следовать за отцом, который первый прошёл вперёд. Уже оказавшись напротив главной двери, отец открыл и пропустил сына, словно давая намёк, на какую каторгу он привёл его. Вторую дверь Акума открыл самостоятельно и при входе его, а затем отца встретила приветливая девушка, которая вероятно проверяла записи и принимала деньги за приём. — Здравствуйте, к какому специалисту вы записаны? — мило обратилась девушка к Акуме, а потом заприметив мужчину, глянула уже на него, догадываясь, что тот является его родителем. — Михаил Григорьевич, запись на 16:00, — чётко ответил отец, всматриваясь на время на наручных часах. — Как раз через пару минут приём. — Да-да, — охотно закивала девушка, соглашаясь со словами мужчины. — Проходите в 147 кабинет, он щас свободен и как раз ждёт вас, — мило улыбнувшись, девушка указала ладонью в сторону нужного коридора. Отец кивнув ей головой пошёл следом, говоря сыну, чтобы он следовал за ним. Помещение было сделано в белых-кремовых тонах. В вестибюле стояли диваны с кофейными столиками, на которых были разложены разные журналы. Много комнатных растений, кое где даже стояли деревья усаженные в горшках. Цветы были буквально везде — на подоконниках, на столах и вообще на любых поверхностях. Видно, дизайнеры решили, что свежий кислород очень важен в психиатрии. Больница была отчасти пустой, лишь пару человек Серёжа встретил на своём пути, и то один из них был очень похож на психолога, который тут работал. Непонятно, то ли это из-за того, что многие на работе, то ли тут завышенные цены? А возможно некачественные специалисты? Не хватало Серёже, чтобы всё, что он расскажет врачу узнали и его родители. Акума уже принял решение, что не расскажет ничего специалисту, не доверяет он связям отца. Стук о деревянную дверь, их даже было несколько, сколько именно Акума не считал. Изнутри слышится голос, который приглашает войти. Отец проходит и оставляет дверь открытой, намекая сыну, чтобы он шёл за ним. «Ещё не поздно сбежать» — думал Акума, но всё же делает шаг, оказываясь внутри. Кабинет был белоснежным. На момент Серёже показалось, что он ослеп от такой светлости. Белый диван около стены, белое кресло ближе к столу психолога, или же психотерапевта? Зелёные растения в таких же белых горшках, лишь коричневая земля выделялась на фоне этой белизны. В центре, под столом и мягким креслом был постелен черный ковёр. Он слишком уж сильный создавал контраст со всеми элементами интерьера, казалось, что это не Акуме нужна помощь, а мужчине, который сидел на кресле высматривая его отца и явно сам составлял дизайн своего кабинета. — Оу, какие люди, — поднимая взгляд, мужчина сразу же улыбнулся, увидев отца Акумы. — Здравствуй, сколько лет сколько зим, — так же выдавил из себя улыбку отец, осматривая Михаила. Он был в сером деловом костюме, а красный галстук выделялся на фоне его белой рубашки. Он совершенно не выглядел, как психолог. Короткая стрижка под единичку, лицо было бритое, мужчина не отращивал ни усы, ни бороду. Его синие глаза смотрели, казалось, что в душу. Рядом с ним было дискомфортно, он совершенно не создает образ мозгоправа, который должен располагать к себе. Акуме было неловко, хотелось развернуться и покинуть кабинет, но как только он хотел сделать шаг назад, ведь разговор перед ним слишком уж затянулся, так отец опомнился и глянул на Акуму, начиная говорить причину визита. — Сына привёл, школа, экзамены, подростковый максимализм, ты понимаешь, нужно ему разгрузиться. Возможно прописать успокоительные, как модно их называть, антидепрессанты? — отец высмеял проблематику антидепрессантов, приписывая к своей фразе «моду». Губы Серёжи скривились в кривой улыбке, которая была лишь из-за неловкости, а не из-за того, что его размешила эта фраза. Отец можно сказать унижает его сейчас, выставляя его проблемы несерьёзными, оправдываясь «подростковым максимализмом». Но возможно, это даже к лучшему, ведь родитель не в курсе, что на самом деле происходит у его сына в жизни. — Но допустимо, что у него что-то серьёзнее? — строго отреагировал психолог, Акуму это удивило. — Да какие проблемы в его возрасте. — Они могут быть в любом возрасте, — отчеканил врач. — Я понял, — отцу стало неловко, он прокашлялся и сказал: — я пойду в коридор, как закончите позовите, — отец обернулся к двери и покинул помещение. Сразу после этого врач обратился к Акуме: — Присаживайся и рассказывай. Что-то беспокоит? — врач покрутился на своём кресле, внимательно смотря на пациента. — Вообще нет, — соврал Акума. — Но родители считают иначе. — Обычно людей что-то да и беспокоит: работа, страхи, любовь — в твоём возрасте частая проблема, — сконцентрировал врач именно на любви, но Акума не хотел говорить об этом, рассказывать о влюблённости к своему полу. — Нет, разве что учёба, — сказал Серёжа, не понимая зачем он начинает делиться своими проблемами с врачом. Он не хочет глотать тоннами таблетки, которые должны отключать все чувства и эмоции. В его ситуации это должно быть плюсом, но он не хочет избавляться от них. — А что с ней? — врач взял тетрадку со стола вместе с ручкой и стал что-то писать. Опустив взгляд на штаны, Акума смотрел на свои ноги и на шерстяной черный ковёр, который магнитил взгляд именно на него. Черный цвет успокаивал, светлое же помещение причиняло жуткий дискомфорт в глазах, и было больно смотреть на блестящую мебель и на ярко-белый свет ламп. Он словно на обследовании у какого-то хирурга, а не у мозгоправа. Стоит ли открывать душу, поделиться? Стоит ли говорить, что страх осуждения от родителей, претензии, просьбы, неодобрения что сын не такой, какой бы, им хотелось? Какой смысл это говорить врачу, который друг его отца и может сообщить обо всем. А потом вновь лекции, что он позорит отца, семью и их фамилию, лишение карманных денег, наказания чтобы он оставался дома, зачем это нужно? Он не хочет. — Смысл мне вам рассказывать? Вы знакомый моего отца, при просьбе и его авторитетности сразу всё расскажете ему, — цокнул Акума, словно читая Михаила как открытую книгу. — Ты умный для своих лет, но так же видно, что не опытен. Ты прав, твой отец имеет авторитет в городе, его слово в каком-то роде — закон. Но он — не Бог, если уклоняться в религию, понимаешь? Я врач, мой кабинет закрытое пространство, где проблемы моих пациентов остаются между им и мной. Знаешь сколько таких же родителей водили ко мне своих детей? Угрожая, чтобы я им всё рассказал про их ребёнка. Ни одно слово с моих уст не просочилось в их уши. Никакие деньги не откроют мой рот, денег у меня достаточно, — улыбнулся Михаил, осматривая Серёжу, который явно удивился такому монологу со стороны врача. — Хорошие слова, которые могут быть ложью, — словно цитату произнёс Акума, вместе с этим на его губах расползлась ещё шире улыбка. — Не люблю врать — быть откровенным, твой отец правда будет расспрашивать меня о том, что ты мне рассказал. И тебя будет допрашивать, ты разве его не знаешь, Серёжа? — Михаил сделал акцент на его имени, тот удивился, что его имя ему известно, хотя это было в какой-то мере слишком очевидно. — Знаю, и вы правы, к сожалению, — добавил в конце Акума, врач же усмехнулся. — Сейчас, я тебе никак не докажу, что я тебе друг, а не враг, который как крыса сдаст тебя врагу похуже чем я. Но со временем ты в этом убедишься. И по тому, как возможно, отец будет менять тебе врачей, пока не найдет того, кто расскажет. — Ухты, — как-то по-детски, нелепо вылетело из рта Акумы, — даже так? — Твоего отца и своего друга со школьных лет, я знаю достаточно хорошо, но возможно я смогу его убедить, чтобы ты психотерапию проходил у меня, а не у кого-то другого. Думаю и мама твоя, по истине золотая женщина, сможет убедить своего супруга, что ты имеешь свою личную жизнь и тайны, и не желаешь делить их с родителями. Он всё-таки любит её. — Вы многое про моих родителей знаете, неловко делиться переживаниями с таким человеком. — А разве не наоборот лучше? — Не знаю, другой незнакомый психиатр может запихнуть в дурку при любом удобном случае. Вы же, рассказать всё родителям. Не люблю психиатров или же психологов, какая у вас классификация? — Я психиатр. — И таблетки припишите, чтобы я вообще ебнулся, как там, лирика, конечно же знаете этот препарат. Сколько там таблеток нужно, чтобы я ловить наркотический эффект? А для передоза? — стал размышлять Акума, явно насмехаясь над этим. — Ты употребляешь, так ведь? — серьёзно спросил врач. Акума замер, говорить о своей зависимости глупо, нелогично и крайне идиотский поступок. Зачем он стал говорить за лирику? Он буквально дал жирный намёк врачу, что он зависимый наркоман, который разбирается в подобных вещах. Серёже не хватало, чтобы его запихнули в рехаб, пичкая успокоительными и не давая свободного воздуха. Страх оказаться там бáшенный, когда Кир выкупил его от такого будущего, он был готов в колени падать и благодарить за такой поступок. А сплитовый на многое пошёл ради того, чтобы найти деньги. Рехаб страшное место, Акума ни в коем образе не хочет оказаться там. — Нет, с чего вы взяли? — на удивление серьёзно спросил Акума, наблюдая за врачом. — По тебе видно. — Но я не употребляю! — возмущённо воскликнул Серёжа, негодуя тому, что ему не верят. — А красные глаза у тебя от недосыпа, а ожоги около ноздрей это от насморка? — усмехнулся Михаил, для Акумы это выглядело как унижение. — Да! — чуть ли не крикнул Акума, он агрессивно стоял на своём. — Не боись, в рехаб не отправлю. — Эти слова удивили Акуму, внутри появилось необъяснимое спокойствие и какое-то доверие к этим словам. — Я не употребляю, вам не ясно? — но как бы то ни было, нахождение в этом кабинете давило на нервы, а поддаваться врачу и признавать, что он зависимый для постороннего человека, который всё может рассказать родителям, так тем более. Подрываясь со стула, Акума развернулся и стал приближаться к двери, но его вовремя окликнули. — Тише, иди сюда, я тебе дам кое что, — загадочно произнёс Михаил, и Серёжа замер на месте, боясь даже пошевелиться. Появился страх, что он обернётся, а заряженный пистолет будет направлен на него. Почему именно такая аналогия зародилась в его голове? Он также понять не мог. Судорожно поворачивая голову в сторону врача, он увидел, что тот стоит наклонившись над столом и записывая что-то на листок. — Держи. — Что это? — подойдя к столу, Акума взял лист и стал читать содержимое на нём. — Рецепт. Молча пробегая взглядом по листку, Акума увидел слово, написано ручкой с жирным стержнем: «Лирика», а рядом имя врача и его подпись.

«Сергей Акумов

Частная поликлиника №47

Тревожное расстройство

Препарат: Лирика

Михаил Григорьевич»

— Зачем? — только и смог спросить Акума. — 4 таблетки разом, один раз в день, — лишь сказал Михаил и молча стал оглядывать Серёжу. — Это не перебор? — Как раз, — тот улыбнулся и хлопнул ладонями, — сеанс закончен. — Я не буду эту хуйню пить! — крикнул Акума, и уже поднял к листку вторую руку, желая разорвать его на две части. — Тебе же лучше будет, прекратятся такие ломки, — пока врач это говорил, он подходил к выходу из кабинета, а когда закончил фразу то открыл и вышел в коридор, оставляя дверь открытую, чтобы тот направлялся вслед за ним. Серёже ничего не осталось, как обессиленно опустить руки и со страхом смотреть на листок. Эта доза, как эффект героина. Зачем врач ему это прописал? Он же может не пить? Так ведь? Выходя, Акума увидел обеспокоенный взгляд отца. Идя по коридору, Серёжа в основном смотрел в пол, на светло-кофейную плитку, словно кофе с молоком, и на ней слабые разводы, которые подтверждают, что это пенка. Врач подходит к отцу и говорит ему: — Тревожное расстройство у твоего сына, из-за экзаменов скорее всего. Я выписал рецепт, следи чтобы ежедневно пил такое количество сразу, один раз в день.

***

В машине напряжённо, отец только что вышел из автомобиля дабы зайти в аптеку. Погода на улице становилась только хуже, снег начинал заметать всё и всех, а температура падала, превращая растаявший снег в лёд. Акума не понимал мотивов врача. 4 таблетки за раз — это много. Лирику используют как наркотик, все торчащие это знают. Только единственное, что достать её ужасно трудно. Фармацевты в аптеке прекрасно усведомлены, зачем молодым людям может понадобиться лирика кроме лечения психологических заболеваний. Её продавали строго по рецепту, как бы не умолял покупатель, какие бы доказательства не старался принести в виде звонка врачу, фармацевт никогда не продавал. Но когда есть рецепт, дело совершенно другое. Отец возвращается и кидает препараты на задние сидение. Заводит машину и они едут в тишине. А что говорить? Мужчина на удивление не расспрашивает ничего, едет молча, он даже не нервный — просто спокойным. Это пугает, слишком непривычно видеть такого отца, который обычно старался всё контролировать и всё знать. Хотя, на собственного сына всегда было отчасти по барабану, чему удивляться?

***

Томительное ожидание, операция уже началась. Не выдерживая такого напряжения в больнице Кир вышел на улицу и уже курил пятую сигарету за раз. Голова немного крутилась, появлялась тошнота от такого количества табака и никотина, но нужно было хоть как-то успокоиться. Чем-то отвлечься, даже если этот метод не помогает. С глаз скатываются слёзы, машины быстро пролетают мимо больницы, и лишь редкие скорые приезжают привозя пациентов. Слёзы не останавливаются, поджимая губы Кир старается вдохнуть воздух и сглотнуть твёрдый ком в горле. На улице холодно, он сидит на ступеньках в одном худи и трясётся от холода. Но его это никоим образом не колышет, внутри то сейчас холоднее, сердце трепещет от холода и страха. Страшно. Всё вокруг плывёт, взгляд замыленный слезами, передаёт только блики от светящийся фар машин и свет от самой больницы. Операция будет длиться около трёх часов, а прошло только 15 минут. Истерика накатывает без капли сожаления, хочется биться об асфальт, бордюр, разбить костяшки в кровь, прикусить свою губу до ран, как-то заглушить страх не дающий покоя. Люди смотрят на него косо, а некоторые понимающе, ведь почему человек может плакать на входе больницы? Почему вообще он плачет возле больницы? Что-то случилось: возможно с ним, а возможно с его близким человеком. Лезть в душу и успокаивать никто не желает и каждый понимает, что с высокой долей вероятности человек не хочет, чтобы к нему подходили и беспокоили. Отец остался в больнице и сидел внутри возле регистратуры. Тоже на нервах, с такими же слезами на глазах. Его жена на операции с запущенным раком. Всем понятно, что метастазы перешли в кровь и кости. Возможно ли спасти? Маловероятно, слишком. В худшем случае его жене остались считанные дни, в лучшем — месяцы. Чувство вины у папы Кира дикое, почему он не заставил, почему жена была такой упёртой, почему он поступил так, будто бы ему безразлична её жизнь? Хотя бережет её больше своей, их романтичная жизнь начала особо расцветать в последний год, он понял, что заново влюбился как школьник в свою супругу, а тут такая новость, которая бьёт в грудную клетку, выбивая кислород из лёгких. Снег падает на крашенные волосы, сигарета тлеет и пепел от неё падает на белое покрывало, которое успело накопиться под ногами. Встав со ступенек с градом слёз, Кир старается успокоить себя и всё таки зайти в больницу, чтобы хотя бы чуть-чуть согреться. Выкидывая сигарету в мусорку он заходит в клинику, ловит взгляд отца на себе, и одинокая слеза скатывается по его щеке. Больно. Мужчина видит красное лицо Кира, слёзы которого не могут остановиться. на его сердце поселяется ещё сильнее вина. Он убил не только свою жену, но и мать для своего сына. Почему убил, если она на операции и возможен положительных исход? Невозможен. Врач сказал, что эта операция может всего-лишь продлить её жизнь на пару месяцев. И этому также поспособствует химиотерапия. Отвратительное чувство, отец хочет расцарапать себе лицо, вонзить себе в сердце нож, чтобы унять чувство вины пожирающее органы. — Прости. — Совсем тихо произнёс отец, опуская голову вниз. — За что? — удивлённо спрашивает Кир. — Я не заставил ехать в больницу думая, что она сама одумается и сама захочет. Я пустил на самотёк всё. Я её убил.